Если кто видит, то чего ему и надеяться?

«Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы, так что они безответны»

Послание к римлянам святого Апостола Павла, глава 1, стих 20

      Мало о чем можно судить со стопроцентной уверенностью, особенно, когда ты безбожно молод, преступно бесталанен и, по уверениям всех причастных, до смешного наивен. Свисс благодушно принимал все, кроме последней характеристики. Он прекрасно отдавал себе отчёт в том, что в нём нет ничего достойного похвалы и гордости, да и демон из него, мягко говоря, посредственный. Ущербный — самое точное определение, которое возможно ему дать. Козырять слабостью, питать эго страданиями, выпавшими на душу, — сущая глупость, которой Свисс бы с удовольствием предавался, если бы был наивен.              Анализировать ситуацию для того, чтобы виртуозно нарушать правила, вот главный залог успеха и выживания, то, что привил ему Мастер, и чему Свисс безукоризненно следовал до недавних событий. Теперь думать не хотелось, отвращение стало доминантой. Легко было смириться с тем, что неразумные стали неотъемлемой частью его жизни, но только до того момента, пока чувствовалось единение. Знание! Вот что связывало всех демонов церкви. Люди — пешки в шахматной партии Владыки, разменная монета, имеющая ценность только до тех пор, пока Владыка не даст отмашку, пока не опустится театральный занавес. Человек в стае! Единственная форма близости, то, на чем строилось существование, оплот безопасности и покоя, осквернена неразумным.              Свисс мог бы решить, что все это — игра, срежиссированная стаей, чтобы ввести в заблуждение церковь, усыпить бдительность, поработить этих, но, к сожалению, это было не так. Они жили вместе уже довольно долго, может полгода или чуть меньше — Свисс все еще с трудом воспринимал местное время, — и он неплохо изучил каждого демона. Единственным и сомнительным плюсом шестого вида была способность видеть магию. Хотя, конечно, видеть — это совсем не та характеристика. Магия каждого вида имела свой цвет, запах, вкус, температуру, в редких случаях даже текстуру, но в то же время не имела ничего этого. Свисс просто чувствовал. И в тот момент, когда неразумный зашел в гнездо, Свисс окончательно убедился в том, что Первородный мир губителен для демонов. Магия Дьюдропа, большую часть времени напоминающая еле теплые угли, вдруг разгорелась, заполонила собой все пространство зала, опалила легкие. Неприкрытая, откровенно выставленная напоказ радость. Восторг. Как и у других. Сила тянулась к неразумному, опутывала его нитями по рукам и ногам. Демоны признали человека равным себе, таким же членом стаи. Мерзость с которой придется ужиться, потому что теперь, с появлением новой фигуры на доске, все будто пришло в движение.              Все эти месяцы, тянущиеся слишком долго и липко, были полны стагнации и странной размеренности. Свисс не переставал задаваться вопросом, а чем, собственно, занимаются демоны на земле? Если судить по тому, что он видел, то выходило, что ничем. Абсолютно. Стая откровенно бездельничала. Мефисто описывал местную церковь таким количеством высокопарных слов, что Свисс невольно решил для себя, что каждый день будет посвящен вербовке, служению, просвещению, а оказалось, что ничего и близко похожего тут не было. Нет, конечно, со слов состайников было, но Свисс как-то с трудом в это верил. Он не понимал, но упорно пытался составить складную картинку.              Свисс изучил новый дом от подземелий до шпиля, возвышающегося над аббатством. Ничего сверх в архитектуре так и не обнаружилось: внутренний сад, галереи, витражи, покатые своды, узкие монашеские кельи, молельные залы, соборная часть, где проходили ритуалы и поклонения для прихожан. О службах он узнал через месяц, и то только потому что случайно оказался на одной, когда в очередной раз гулял ранним утром. Состайники вообще не были особо разговорчивыми, когда дело доходило до структуры и обязанностей, предпочитая рассказывать про культуру человечества в целом, не вдаваясь в рабочие детали.              Министерство представляло собой не одно здание, а целый комплекс, объединенный крытыми переходами из одной части в другую. Демоны жили в самом отдаленном крыле, в которое нельзя было попасть случайно, нужно было точно знать, куда идти, чтобы не запутаться в этом бесконечном лабиринте из лестниц, коридоров, развилок и арок. Свиссу в этом контексте очень даже повезло, магию он чуял и от того не гнушался прогулок в одиночестве, да и вожак не возражал. Единственным правилом, которого стоило придерживаться вне зависимости от обстоятельств, оставалась маскировка: либо принимай вид человека, либо надевай маску. Свисс, скрепя сердце, выбирал первое, потому что маска подразумевала принадлежность. Кастовая система, почти такая же, как в Инферно, была привычна, но абсолютно неудобна — теперь он оказался меж двух огней.              Система была относительно простой для понимания, но никак не для принятия, однако смирение — одна из лучших черт Свисса. На самой верхушке, во главе духовенства, находились два человека, разделяющие власть не поровну, но полюбовно: Папа Эмеритус и Сестра Император — женщина, встретившая Свисса в косом ритуальном кругу. Основная сила была сосредоточена в руках у Сестры, но духовным лидером, а значит и властителем дум и сердец, являлся Копиа, тот самый, вхожий в стаю. Дальше шли кардиналы — настоятели других церквей Сатаны, расположенных по всему Первородному миру, но здесь, в аббатстве, такового не наблюдалось, что неудивительно, зачем нужен настоятель, если оплот духовенства обосновался тут. За кардиналами следовали преподобные, проводящие ежедневные ритуалы, их было не так много, четыре человека, посменно курирующие утренние и ночные молебны. Дальше уже шли сестры и братья греха, обслуживающие аббатство, занимающиеся бытовыми делами, в общем, те, кто посвятил жизнь Владыке. Именно их готовили к роли кардиналов и преподобных в других церквях, вся элита духовенства варилась тут, сношалась в маленьких монашеских кельях, плела внутренние интриги, пожирала друг друга и порождала. Казалось бы, людей в религиозном лоне было слишком мало для того, чтобы поддерживать главный оплот, но именно тут в игру вступали демоны, нивелируя мнимый прокол системы.              Основным постулатом, вдолбленным всем, кого отправляли на Землю, было послушание неразумным. Человек ставился на верхушку пищевой цепи, вопреки хрупкости и ничтожности как таковой. Демоны были обязаны принимать каждое людское слово, словно непреложную истину, но не все. Во главе стояла стая Дьюдропа, в которую Свиссу, по всей видимости, посчастливилось попасть, несмотря на все нюансы, потому что стая подчинялась напрямую только Папе и Сестре и была вольна игнорировать всех остальных. Ниже располагались все остальные демоны, им была предоставлена возможность формировать собственные стаи и союзы, но они были вынуждены подчиняться словам как преподобных, так и сестер и братьев греха. Именно свобода воли вызывала зависть и неприятие по отношению к восьмерке приближенных, весьма обоснованную, но от того не менее неприятную.              Из-за косых взглядов и провоцирующих оскалов Свиссу не нравилось носить форму, явственно выделяющую его из толпы и демонов, и людей. Золоченые пряжки на жилете, тяжелые, вычищенные мотоциклетные сапоги и устрашающая маска так и кричали, призывая что прихожан, что духовенство обратить внимание. Мишень. Свисс не любил выделяться. Исследование — вот что он любил. Именно благодаря врожденной любознательности, а по мнению Мефисто — дури, он наконец-то приоткрыл для себя завесу тайны, а конкретно то, чем занималась стая.              В это холодное утро он не то что по обыкновению, а скорее из-за желания побыть в одиночестве, чтобы понять, как ужиться с человеком, выбрался из гнезда, когда стрелка часов только показала четыре утра. Наложить на себя человеческую маскировку дело нехитрое, особенно когда в тебе магии немного, а значит и демонические признаки не настолько доминируют: втянуть рога и хвост, придать коже более смуглый и теплый оттенок, пригасить янтарную радужку. Делов-то. Свисс усмехнулся, представляя, как Вельзевул, первый Герцог Инферно, попытался бы принять человеческий вид: изломанный, безглазый, с фарфоровой кожей, огромными ветвистыми рогами и клыкастой пастью, воздушник, правитель Лимба, пытающий людские души. Вот кто-кто, а он уж точно бы не отделался от форменного облачения. Хотя, конечно, будь он тут, потребность в маскировке отпала бы сама собой — Вельзевул славился кровожадным нравом и воистину хорошим аппетитом.              Свисс натянул красный капюшон толстовки, засунул руки в карманы кожанки и быстрым шагом двинулся к выходу во внутренний сад: проскочить два коридора, подняться по лестнице наверх, выйти в открытую галерею, на воздух, вдохнуть полной грудью. В темном небе, испещренном бледными звёздами, висела нежно-голубая половинка луны. Свисс шагнул во двор, снег захрустел под ботинками. Замер, вслушиваясь. В отдалении что-то глухо звенело, манило к себе. Свисс, ведомый любопытством, сбавил шаг, осторожничая, двинулся дальше, пересек двор, нырнул в темноту аббатства, попетлял по коридорам с десять минут, пытаясь вспомнить, как пройти к соборной части, и, наконец, очутился в круглом зале-перекрестке. В самом центре белела антропоморфная статуя Люцифера, сидящего на камне, прячущего голову в сгибе локтя. Он был совсем не похож на себя настоящего, недостаточно красив и статен, слишком приземлен, да и хвостов не было, только два крыла. Наивность скульпторов поражала — цепь обвивала правую лодыжку и левое запястье Владыки. Свисс снова усмехнулся, но поклонился в пол и пошел дальше на звон, искушающий и манящий. Аббатство было большим и величественным, но Свисс, привыкший к изысканному искусству Инферно, не чувствовал ни трепета, ни смущения; все это было жалкой пародией на истину. Для людей Владыка был высшим существом, религиозной болезнью, недосягаемым и недоступным, а для Свисса — любимым отцом и предводителем, тем, кого он видел, с кем дышал одним воздухом, кого любил всем сердцем. Демоны и неразумные не похожи — люди искали в Нем спасение и истину, а демоны знали.              Свисс скользнул в приоткрытые высокие врата и, сдержав инстинктивно начавшуюся трансформацию, прижался спиной к каменной стене около самого входа. Собор освещали сотни восковых свечей, коптящих в полумраке. Пахло густой, пряной кровью и терпким алкоголем. И подобострастием. Прихожане и служки, демоны и духовенство — все были тут, склонившись к самому полу, воспевали хвалу. Черная месса. Свисс прислушался к себе, пытаясь понять, есть ли в толпе кто-то из стаи, и задушил удивленный вдох, обнаружив, что под этим громадным сводом находится один демон, связанный с ним. Свисс облизал в миг пересохшие губы и, прищурившись, вгляделся в даль. Там, на амвоне, у самого алтаря, виднелась тонкая, высокая фигура; голубая кожа в отблесках свечей казалась зеленой.              Свисс оцепенел, спина взмокла под слоями одежды. Жарко. Не столько из-за желания, которое, как и следовало ожидать, не проснулось, сколько из-за инстинктов, которые надрывно застенали, забились под ребрами, пытаясь вырваться наружу. Кровь, алкоголь, тонкий, еле уловимый запах серы… Пахло домом. И души! Людские души, пляшущие в исступлении на холодных церковных плитах. Свисс не знал, что может ощущать их, что у людей там что-то вообще есть, но, как показывала практика, Свисс часто ошибался. Что-то похожее на демоническую магию, трепещущее, тонкое и слабое, серебристое, сладко-соленое, молочное, пленочное, горячее. Вкусное. Раньше такого не было: несколько месяцев он ходил на службы, присматривался к прихожанам, но никогда не видел в них ничего воистину живого, но сейчас… Сейчас каждый неразумный излучал что-то, что Свисс не хотел определять как магию. Не хотел и не собирался.              Тишина резко накрыла собор, и только один громкий, чистый голос вознес хвалу:              Per aspera ad inferi.              Когти удлинились, вспороли тонкую кожу ладоней, и Свисс тихо зашипел, сдерживаясь, смотря на амвон. Рейн, спокойный и стабильный в стенах гнезда, открылся совсем с другой стороны; исступленный и распаленный, с горящими белым глазами, в полной боевой трансформации, которая, видимо, сама просилась наружу, а Рейн не сопротивлялся, может, даже и не думал: жабры прорезали шею, хвост удлинился, становясь толстым и гибким, как у Левиафана, с тонким плавником, прошитым мощными костными иглами, блестящая чешуя покрыла голубо-зеленую кожу, и кровь, густая и вязкая, черная, залила пол под его босыми ногами.              Свисс тяжело дышал, грудь щемило чем-то, что не поддавалось никакой характеристике. Черная месса, да. Мефисто говорил о ней, говорил о жатве, говорил о вкусе, говорил о скулящей жажде, которая есть в каждом демоне. О проклятии падения. Почему демоны так жестоки? Почему нуждаются в бойнях, в сексе, в алкоголе? Почему они грешны по сути своей? Изъязвленность падением. Свисс никогда этого не чувствовал, был ущербен, в нем отсутствовало это, хотя отсутствовать не могло, было не должно. И теперь, смотря на Рейна, изгибающегося в сладострастной агонии, Свисс начал понимать себя на самом деле, видеть ту червоточину и стигмату, которую имел в виду Мастер, говоря о нем. Свисс изголодался не по чувствам, которых никогда не испытывал, а по способности чувствовать их, которой у него не было с самого начала, но которая должна была быть. Голод. Страшный голод.              Свисс рванул из зала, не отдавая себе отчета в своих действиях. Несся по этим чертовым коридорам, опостылевшим до ужаса, не обращая внимания на цветастые пятна витражей, расписывающие стены и пол, не понимая, что провел на мессе не пять минут, а несколько часов; это был один из тех редких дней, когда солнце уже горело на горизонте, но луна все еще виднелась в небе. Свисс очнулся во внутреннем саду, сидя на каменной скамье. С ладоней стекала кровь, капала на белый снег, растапливала его. Клыки удлинились, рот наполнила вязкая слюна. Голод разрывал его на части.        — Эй.              Что-то аккуратно похлопало его по плечу.        — Свисс, что с тобой?              Он замотал головой.        — Ну-у ты даешь, с кем дрался? Или упал? Или…              Свисс сморгнул пелену, застилавшую глаза, прищурился, фокусируя взгляд. Фантом в смешной шапке с красным помпоном склонился над ним; хвосты беспорядочно метались вокруг.        — Мне нужен Мастер, — прохрипел Свисс, борясь с желанием то ли сожрать состайника, то ли спариться с ним прямо тут на холодной скамье.        — Мастер чего? — Фантом вопросительно склонил голову в бок.        — Мой Мастер, — Свисс снова сжал ладони, вгоняя когти в плоть.        — Эй, ты чего творишь! — Фантом вскинулся, оплел хвостом запястье Свисса, потянул его на себя. — Пойдем домой, там все проснулись, не знаю, какой у тебя мастер, но Дью точно знает, он все вообще знает! Ты знал? Я вот не знал, когда призвали, а когда узнал…              Свисс зажмурился, нефильтрованный поток сознания Фантома выбешивал.       

***

— Я понял, что ты голоден, но Мастер-то тебе зачем? — глава сидел перед ним на коленях, смотря снизу вверх, пока наносил вязкую мазь на раны.        — Ты не понимаешь, — Свисс сглотнул.        — Вариант поесть не рассматривается? Хочешь мяса? Вина? — Циррус накручивала рыжий локон на палец.        — Сигарету? — Копиа, облаченный в красную сутану, подпоясанную черным куском ткани, мягко улыбался, перед ним на кухонном столе дымилась чашка с чем-то горячим.              Свисс зарычал, дурея от ауры, окружающей человека. Дьюдроп стиснул его ладонь, надавливая большим пальцем на рану, провоцируя отрезвляющую вспышку боли.        — Свисс, какой конкретно у тебя голод? Секс, насилие, кровь, алкоголь? В чем ты нуждаешься? — Дью сверкнул алой радужкой. — Свисс, посмотри на меня!        — Я жажду чувствовать.              Внутренняя пустота снедала.

***

Запись от **.**.20**

Первичные материи

      Семь смертных грехов — то, от чего берегут заповеди Господни, неотъемлемая часть каждого, обремененного душой и существованием: гордость, зависть, чревоугодие, блуд, гнев, алчность, уныние. Никуда от них не деться, можно только бороться, стремясь к недосягаемому идеалу. Падение предопределило не только судьбу, но и отношение к постулатам, вложенным Господом в ангелов. Почему неразумных так влекла церковь Сатаны? Познание дарует свободу, ибо каждый, постигший тайны мироздания, постигает и собственную природу. Невозможно отказаться от тлетворной семерки, ибо каждый грех предопределен. Обременные душами жаждут всегда, ибо пресыщение невозможно, упившись одним пороком, перескакиваешь на другой, замкнутый круг ничто не способно сломать, кроме веры в Господа. Но она сложна и трудна, ежедневная борьба с самим собой, контроль и осознание своего несовершенства — выматывают, а обещания вечной благодати слишком далеки, не способны утолить тот голод, что одолевает слабую душу. Зачем измываться над собой, зачем превозмогать день ото дня, если можно получить удовлетворение здесь и сейчас?              Демоны выбрали жить для и ради себя, не пытаясь порадовать и удовлетворить отца, отдавшего предпочтение не им, отказались играть по его правилам, но это еще не значило, что они вырвались из-под длани Творца. Инферно жило по своим законам, но волеизъявление Господне опутывало все уголки мироздания, не исключая порочную яму — оплот Люцифера.              В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог — Евангелие от Иоанна, глава 1, стих 1. Первым, что дается всем обремененным душой, является имя. Имя есть волеизъявление родителя. У человечества так много характеристик и имен для демонов, что можно легко запутаться: искусители, лукавые, бесы, гули, упыри… Перечислять можно бесконечно, но самым точным, самым волнующим было всего одно Слово — двуликие. Истина. Раньше ангелы, ныне демоны. Раньше с Господом, ныне с Диаволом. Порождения скверны, двойственные, неопределенные, отторгаемые мирозданием, но неотъемлемые и нужные. Зло должно иметь воплощение, ибо без зла не было бы и добра. Каждый демон противился воле Господней, но не переставал быть его ребенком.              Есть демоны высшие, первородные, последовавшие за Люцифером, низвергнутые с небес; их имена дарованы Господом еще до начала времен. Но их крайне мало, а население Инферно — велико. Основную его часть составляют рожденные во грехе.       

***

      Когда Свисс еще не был Свиссом, а именовался просто — паршивец, он был слишком мал, чтобы понять, кем являлся Мастер. Это потом, спустя пару лет, во время которых он творил «невесть что» и «совершенно неподобающе» себя вел, Свисс узнал, кто и что есть этот самый Мастер. И получил свое истинное имя, да.              Мнимый Девятый Герцог, правящий, пока Истинный не появился на свет. Бессменный любовник Владыки. Непобедимый воин, сразивший самого Абигора. Единственный мульти-демон, удостоенный места Герцога. Падший ангел, низвергнутый не Богом, шагнувший вслед за Люцифером по собственной воле. Титулов существовало великое множество, а заслуг и того больше, но все они уже не играли роли, когда Свисс узнал о них.              Местные демоны часто грешили понятием «семьи», которое было в ходу у неразумных, и сейчас, забившись в угол своей комнаты, Свисс понял, что они имели в виду. Очень хотелось оказаться в ногах у Мефисто, положить голову ему на колени и тихо скулить, пока Мастер разбирается с проблемой. Мефисто бы смог, Мефисто бы понял, Мефисто бы решил. Кому, если не ему, знать о том, что делать с провиденьем, сковавшим Свисса по рукам и ногам?              Природа всегда диктует свои правила, по которым играть приходится независимо от того, хочешь ты этого или нет. Как демоны получают свои имена? Свисс не задумывался об этом, пока не получил свои. Ровно две штуки.              Это случилось, когда он в первый раз обнаружил гаргулью в подземельях замка — уродливая серая тварь громко хрустела чьими-то костями, из пасти капала вязкая белая слюна, пенилась и шипела, падая на пол. Наверное, Свисс и правда был странным демоном, но когда он увидел это нечто, то сразу определил для себя, что оно красиво, и решил во что бы то ни стало прикоснуться к ней. Любознательность или дурь? Сейчас бы Свисс сказал, что определенно дурь, но тогда! Тогда он носился по всему замку, словно бешеный, сначала пытаясь поймать животину, а потом спасаясь от ее гнева. Но даже в тот момент, когда он орал от боли, когда острые клыки впились в его плечо, Свисс был безмерно счастлив, потому что гаргулья на ощупь оказалась и в самом деле каменной!        — Больной, — Мефисто одним ударом хвоста отшвырнул жадно чавкающее существо, успевшее выгрызть приличный кусок плоти.              Он навис над хныкающим демоненком и смотрел на него своими пурпурными глазами не моргая, будто что-то оценивал.        — Sitis, — Мефисто оскалился. — Твое имя. Истинное.        — Чего? — Свисс сжался в комочек, лелея руку.        — Ничего, — Мефисто грузно опустился рядом. — Для меня ты — Sitis. И для самых близких, кому захочешь рассказать. А для остальных… Свисс. По созвучию.        — А что это значит?        — Видимо, пора заняться твоим образованием.              Мефисто никогда не бросал слов на ветер, и на следующий же день новоиспеченный Свисс, которого продолжали именовать паршивцем, узнал о законах Инферно, а еще получил свой первый учебник. Именно тогда, слушая лекцию Мастера и прилежно записывая все в свиток, Свисс узнал о том, что истинное имя — это волеизъявление Господне, что Sitis — это Жажда, что у Мефистофеля, как у первородного демона, нет второго имени «для чужих», и что абсолютно все Инферно знает, что Мефистофель — Нелюбящий свет — это извечный и единственный любовник Люцифера — Несущего свет. Длань Господа неотступна.              Нестерпимо хотелось оказаться дома, в Фидеме, бродить по ледяным пустошам, драться на Арене, есть привычное жаркое из великаньего мяса, слушать бесконечное ворчание Мефисто, а не корчиться тут, пытаясь взять себя в руки. Все эти месяцы он пытался, честно пытался прижиться, даже начал испытывать что-то похожее на радость. Время от времени. Ему нравилось обниматься с Авророй, которая оказалась смешливой и нежной, любящей смотреть дурацкие сериалы по телевизору — Свисс все еще не понимал, как работает этот ящик, но уже достаточно преисполнился в своем познании, чтобы его включать. Нравилось устраивать учебные спарринги с Фантомом, невероятно сильным, но совершенно несведущим в драках. Нравилось гулять с Циррус, язвительной и дерзкой, знающей абсолютно все о местной флоре и фауне. Нравилось по вечерам играть с Маунтином в марио карт даже несмотря на то, что Свисс всегда проигрывал. Нравилось молчать по утрам с Кумулюс, когда он только возвращался в гнездо, а она уже варила кофе. Нравилось учиться у Рейна жизни в Первородном мире. И, что удивительно, нравилось проводить время с Вожаком. После того случая в купели, после того, как Свисс увидел эти затравленные алые глаза, после того, как… Дьюдроп был слаб, на самом деле слаб. Его тело было маленьким и тщедушным, с рахитными ребрами, с тонкой, почти человеческой кожей. Ночами, когда вся стая отправлялась спать, Свисс каждый раз обнаруживал Дьюдропа, сидящим за столом на кухне с бокалом вина. Огненный демон яростно клацал по клавиатуре ноутбука и, завидя Свисса, по-свойски кивал на стул напротив. Они говорили о многом, Дью напивался, странно краснел, неловко размахивал хвостом, цеплялся им за запястья Свисса, тыкал в яркий экран, указывая на что-то особенно интересное, много смеялся и морщил нос. Иногда его рога искрили, иногда он был раздражен, иногда расстроен, иногда зол. Дью всегда был разным, но одно оставалось неизменным — снисходительная всепрощающая улыбка.              Жажда скулила на кончиках пальцев.