Яблоки

Вот так Эмбер попала в рабство... Девушка сидела на кресле с ножом в руке. Её руки были окрашены ярко-красной жидкостью. Девушка криво и плотоядно ухмылялась... В крепких длинных пальцах у Эмбер была зажата... Свёкла... Девушка рубила её на части, хотя должна была чистить. Влетит от бабушки, что скажешь...       — Ну что ты делаешь? — сказала бабушка, когда зашла внутрь комнаты и увидела работу внучки. Эмбер засмеялась.       — Да ладно, ты её всё равно будешь рубить на части, — сказала она. — Я тебе подсобляю. Пробурчав что-то невразумительное, женщина вынесла мусор, а после объявила, что уже пора обедать. Обед. Вот что так любила Эмбер. Обед у бабушки — это что-то с чем-то. Имеется в виду даже не разнообразие блюд, а то, что всё эти блюда ну очень вкусные. Бабушка могла похвастаться большим мастерством в данной сфере.       — А что на обед? — спросила девушка, зайдя на кухню и увидев на столе кружку с молоком и тарелку с ароматными дымящимися пирожками. Эмбер проглотила слюну. Ей показалось, что если она сейчас не закроет рот, что распахнулся от немой радости, то зальёт слюнями всё вокруг и утонет в них, даже не попробовав этакую вкуснотищу.       — Ну что встала, разиня! — весело прикрикнула бабушка. Эмбер залетела за стол и уже взяла пирожок, как вдруг вспомнила, что она забыла помыть руки...       — Эх, растяпа, растяпа, — обречённо вздохнула бабушка. — Ну что мне делать с такой внучкой!       — Любить и жаловать, — ласково огрызнулась Эмбер, моя лапки и кое-как вытирая их полотенцем. Теперь всё готово. Можно приступать к суду пирожков и их казни. На самом деле Эмбер ела всё, что дают, потому что знала, что иной раз может быть и последним — а вдруг чокнутый старичок из какого-нибудь дома выскочит с двустволкой с солью и грохнет её? Конечно, это всё были её шуточки, которые она рассказывала матери, но при этом и понимала, что её ремесло и вправду очень опасное и почти всегда карается... ... С пирожками было покончено. Девушка съела их все, сколько их было на тарелке. Там из было около пяти штук, но пять штук — это лишь кажется, что мало. На самом деле два пирожка для обычного человека бывает пределом. Так что Эмбер можно было считать королевой пирожков. Ну, не об этом.       — Теперь ты пойдёшь, моя дорогая Эмбер, чистить хлев. Чистить хлев на самом деле являлось мужской работой, но дедушка с утра уехал за дровами, поэтому девушке пришлось самой всё разгребать. Разгребать в прямом смысле. Для начала работы в хлеву ей надо было очистить коров, дать им сена, почистить у уток и кур, у свиней, и тогда можно будет идти всех поить. Девушка таскала сено из сенника. Сенник — огромное здание, в котором лежит душистое сено. О, да. Это самое лучшее место для всех детей и подростков, потому что там можно прыгать по сену, купаться в нём, кидаться клочьями сухой травы и вдыхать запах лета, которое вот-вот должно будет кончиться. И самое главное, что ты можешь здесь чувствовать себя счастливым. Вот и придя сюда, Эмбер глубоко вдохнула, а после стала вилами загребать сено. Сухая трава издавала шелест и хруст.       — На, ешь! — воскликнула Эмбер, подавая корове сена. Милки стала увлечённо мять губами сухие стебли. Эмбер потрепала её по макушке и снова сделала "заход". Вскоре кормушка была уже полна сеном. Надо только хлев сам почистить.       — Отлично, — девушка на всю распахнула ворота, через которые выходят коровы, открыв тем самым обзор на пыльную дорогу, зелёные деревья, которые потихоньку начинают облетать. Вон там проехала машина, блестя лакированной поверхностью красного кузова. И внезапно Ренгоку всплыл в её памяти. Кончики волос его были такие же ярко-красные, как и этот автомобиль. Как тут не вспомнить?! Вздохнув, Эмбер продолжает работу. Несмотря ни на что, она понимает, что если через полчаса не закончил, то придёт бабушка, и не одна, а со скалкой, или хуже того — с лопатой... Поэтому надо действовать быстро. Раз, два, три... Раз, два, три... И вот уже у уток всё вычищено. Теперь надо приняться за кур. У брам всегда бывает ну очень уж грязно, хотя эти большие куры почти не едят, и на двенадцать штук надо сыпать по полковника комбикорма!       — Сколько же вы... — она не стала продолжать, потому что всё и так было очевидно. Эмбер иногда любила поговорить с самой собой. Про себя или вслух. В таком случае она чаще всего комментировала собственные действия.       — Ещё лопата... Ещё одна... — наглядный пример её реплик, посвящённых описаниям её деяний. Сама Эмбер даже не думала, глупо ли она выглядит, что она вообще несёт за околесицу — было по барабану. Она лишь говорила то, что приходило ей в голову.       — Милка! Можно поаккуратней?! — вскрикнула девушка, когда корова подвинулась и случайно копытом ударила Эмбер по бедру. Это было не больно. Почти не больно. Но времени на то, чтобы просто сидеть и ждать, пока всё пройдет, у неё не было. Действовать быстро. И точка. .       — О, наконец-то, я жива, — сказала Эмбер, выходя из хлева. Бабушка тут как тут — бежит, да ещё с чем-то в руке. Эмбер испугалась. Но испугалась, как оказалось потом, напрасно.       — Чего ты так таращишься? Как будто ввек не видела ковша с зерном, — сказала бабушка, сурово оглядывая испачканную внучку.       — А я откуда знаю, что у тебя там в руке! А вдруг лопата или скалка! — обиженно надулась Эмбер.       — О, ты мне напомнила! Сейчас за лопатой сбегаю и как дам тебе по хребту за твой длинный язык! Как будто я такая уж страшная! Слава богу, что твоя мать ничего про тебя плохого не сказала, а я уверенна, что-то случилось! У такой пройдохи, как ты, вечно что-то случается! То подерешься с кем-то, то стащишь! Мозгов у тебя нет, Эмбер! В который раз уже убеждаюсь! И не смей мне опять говорить про принципы и привычки! Эмбер взглянула на бабушку исподлобья.       — И не смотри на меня так! — закончила бабушка. Женщина вручила Эмбер ковшик зерна.       — Выпускай уток и кур на волю, пусть по двору побегают! И ты не догадалась их выгнать из хлева, разиня!       — Извините, мадам, но такого приказа не поступало, — деловито сказала Эмбер и направилась к хлеву. Она не видела, как бабушка взмахивает руками и изображает на своём лице крайнее удивление и возмущение.       — Выходите, мои маленькие придурки, — ласково сказала Эмбер. У неё и в мыслях не было оскорбить миленьких птичек. Таким словом "придурки" она называла их любя.       — Давай, давай! Ты почти смогла! — крикнула девушка брамке, которая начала махать крыльями, пытаясь взлететь на перегородку. Первый раз был неудачным, второй же увенчался успехом. Довольная курочка распушила пёрышки и стала похожа на пушистый шарик. Своими умными чёрными глазками она смотрела на Эмбер, словно говоря: "ну что, как тебе? И ещё говорят, что курицы не летают?"       — Ты ж моя умничка! — Эмбер подошла к курочке и начала гладить её пёрышки. Птица довольно урчала.       — Эмбер, ты там спишь или как? Где ещё одна брамка? — крикнула бабушка. Девушка закатила глаза и с болью посмотрела на курочку.       — Прости, придётся тебя на улицу выгнать, — Эмбер взяла довольно тяжёлую курочку на руки и вынесла из хлева и отпустила.       — Ну наконец-то! Теперь корми их! Видишь, все голодные, сейчас тебя по частям по двору растаскают... И правда — стоило Эмбер немного сыпануть из ковшика на землю, как тут же к ней со всех уголков двора, словно сговорившись, вылетали курочки, уточки и прочая живность, имевшаяся на тот момент.       — Кушайте, кушайте! — приговаривала Эмбер, поглаживая по шейке уточку с чёрными бусинками-глазками. Та не боялась её и лишь ела зерно, забыв обо всём на свете.       — Ты теперь с курицами разговариваешь? Вот дела! — сказала бабушка, наигранно закатывая глаза и делая недовольный тон. Ведь она и сама частенько болтала со своей коровой.       — Кто бы говорил, — усмехнулась Эмбер. Бабушка и внучка стояли и осматривали пушистые спинки птиц, которые с увлечением поглощали зерно.       — Эмбер, хочешь я тебе кое-какую штуку покажу? — спросила бабушка. Эмбер обернулась.       — Конечно хочу. Если это не новый вид порки, — сказала она.       — Не бойся. Страдать не ты будешь. Поймай-ка мне брамку-петуха, — сказала бабушка.       — Угу. Эмбер начала бегать за петухом. Поймать его, на самом деле, было не так сложно — большие брамки были чем-то даже похожи на индюков и очень медлительны.       — Лови, — произнесла девушка, делая вид, что сейчас подкинет петуха в воздух.       — Не-не, принимаю чисто в руки, — сказала бабушка. Эмбер покорно передала испуганного и замершего петуха женщине. Бабушка сказала:       — Вот смотри: берёшь его голову и под крылышко её суешь, — бабушка провернула всё действия, которые сама же комментировала. — А теперь мы его кладём на землю бочком. Нельзя, чтобы петух голову из-под крыла освободил, иначе фокус не пройдёт. Бабушка плавно опустила петуха на землю. Петру с головой под крылом лежал на земле и не пытался даже вытащить голову из-под крыла. Казалось, как будто трупик птицы лежит на пыльной дорожке.       — Это чë такое, — сказала Эмбер и начала смеяться. — Как будто спать лёг! Эмбер ещё немного посмеялась над незадачливым петухом. Потом она сжалилась над ним и отпустила, но петух, только что переживший шоковое состояние, не шевелился и стоял на месте, удивлённо хлопая глазами.       — М-да, с твоей реакцией тебя бы давно в супе сварили, — сказала Эмбер.       — Ну а теперь рассказывай, — потребовала бабушка, усаживаясь на досках.       — Что? — спросила Эмбер, почуяв подвох.       — Твоя мама упоминала какого-то твоего знакомого. Хочется мне немного послушать, что ты скажешь.       — Ну мать даёт, — ошарашено пробурчала Эмбер. — А что рассказывать? Человек, пол мужской, глаза есть, нос есть, рот имеется и два уха, как и надо! Бабушка засмеялась.       — Эх ты, чудо! Ты что, влюбилась в него, что ли? — спросила бабушка. Эмбер взглянула на неё, как на сбежавшую из психбольницы.       — Не-е, что ты там себе надумала, ба? Какое "влюбилась?" Может быть, и влюбилась, но тебе-то я не скажу!       — И не надо! Давай, рассказывай. Есть у него руки, ноги?..