Осенний день душной летней ночью

      Возвращение в лагерь выдалось, мягко говоря, фееричным.       Минхо чуть не провалился сквозь землю, когда, оглядев себя, осознал, что от его когда-то изящного шелкового наряда не осталось ни единого целого лоскутка. Весь он был украшен следами когтей и зубов, будто вырвался из пасти взбешенного зверя. Злость и стыд смешались в его крови, и омега едва не бросился на Чана снова — уже намеренно. Хотя один хороший укус в плечо ухмыляющегося и довольного альфы он все-таки успел оставить.       А вожак даже не пытался сделать вид, что ему хотя бы немного стыдно. Слишком широкая улыбка светилась на его грубом лице, а весь вид был такой обалдевший, что слепой бы заметил — время он провел хорошо. Чан выглядел до обидного искренне, и омега не сомневался: этому взбалмошному волку плевать на порванные ткани и следы на шее.       Именно Чан настоял на том, чтобы возвращаться в лагерь в человеческом облике. Он не пытался объяснять свои мотивы, которые Минхо и так понял: вожак хотел показать его всему лагерю — покусанного, украшенного следами его зубов и впитавшего его запах. Почему-то это желание вызывало у омеги странный трепет, едва уловимый прилив гордости. Он тоже хотел вернуться таким, с новыми метками, что Чан оставил на шее, плечах, груди… и даже бедрах, и щиколотках. Как будто бы он хотел дать стае понять, кому именно принадлежит.       Волки их приняли очень тепло: с воем и радостным улюлюканьем, празднуя возвращение Чана и его омеги. Минхо уловил шепотки и взгляды, смешанные с восхищением, ревностью и чем-то еще, тягуче-сладким, что отзывалось легкой дрожью внутри. Каждое тихое «луна» резало по сердцу, оставляя сладкий след, но он делал вид, что ничего не замечает. Будто не видит мягких улыбок и обмена многозначительными взглядами среди волков.       И если волки-охотники просто радовались за новую пару альфы и омеги, приближенные Чана не стеснялись переходить к более откровенным обсуждениям.       — И после всего этого он не пометил тебя? Как?! — выдохнул Феликс, не скрывая удивления. В глазах его читалось неподдельное недоумение, и он даже как будто бы сочувствовал Минхо, явно решив, что Чан просто использовал омегу, не беря на себя никаких обязательств. Конечно, Феликс и не подозревал, что это Минхо отказал вожаку, запретив пометить себя.       — Через три дня полная Луна и ты как никто другой знаешь, что это идеальное время, — улыбнулся Хенджин и заиграл бровями. Минхо не понял его намек и нахмурился.       — Идеальное время для чего? — спросил он, заметив, как тихо стало на полянке, на которой они собрались своей маленькой компанией, чтобы посплетничать.       Были все, кроме Чана, который пытался разобраться с делами, что скопились за время его отсутствия, поэтому почти день и ночь сидел в шатре, разгребая бумаги.       — Пометить и повязать избранного омегу, Минхо, — хмыкнул рядом сидящий Чонин и улыбнулся Минхо как-то странно. Его улыбка была слишком широкой, ямочки на щеках — слишком яркими и сам молодой альфа был какой-то слишком на вкус Минхо. Но то, что лис безумно притягателен и хорош собой омега отрицать не мог, даже если хотел.       — О, мать Луна, только не говорите, что вы все еще устраиваете эти погони по лесу, — закатив глаза, фыркнул Минхо. — Разве они не остались в прошлых веках? Разве сейчас нет чего-то… более цивилизованного для того, чтобы найти пару?       Минхо знал, что в некоторых стаях все еще сохраняется старая традиция: омеги уходят в лес под полной Луной, оставляя за собой аромат, который лишь один альфа может уловить и распознать. Альфы, подчиняясь древнему зову, выслеживают омег, ловят их, присваивая себе. Но в его родной стае все было куда проще — ни беготни, ни охоты. Его родители и их родители прежде всего разговаривали, встречались, влюблялись, а уже после, взвесив все, решали связать друг друга меткой, переходя к совместной жизни без варварской гонки по ночному лесу.       — Иногда, — задумчиво протянул Сынмин с привычной рассудительностью, глядя в небо сквозь густые кроны деревьев, — иногда альфе и омеге проще довериться инстинктам, чем пытаться договориться.       Он как будто обращался к кому-то невидимому, откусывая кусочек сочной травинки и пережевывая ее с ленивым спокойствием.       — Особенно, когда омега строптив, а альфа упрям, как горный козел, — со смешком добавил Хенджин, не сводя глаз с Минхо. Рядом лежавший на его коленях волк Чанбин радостно тявкнул, подавая голос в поддержку, а затем довольно заурчал, когда омега принялся аккуратно прочесывать его бока, выуживая из густой бурой шерсти сухие травинки и колючие еловые иголки.       Минхо сощурился на их комментарии, но ничего не сказал. Кроме:       — Я в этом участвовать не буду, — буркнул он, хотя уже чувствовал, что на него действует приближающееся полнолуние. И как бы он не открещивался, а древние инстинкты всегда найдут выход.       Чонин рядом с ним завозился и улегся головой на твердые бедра омеги, перебирая длинными пальцами подол расшитого кафтана Минхо и смотря на него чуть прищурившись.       — Правда? А если, допустим, есть альфа, который хочет поймать тебя и повязать? — спросил он, и Минхо нахмурился, слегка поджав губы. Ответ казался ему очевидным, хотя странное волнение юный альфа в нем пробудил.       — Ты лис, Чонин, — ответил омега, его голос прозвучал мягко, но сдержанно. — Лис не может повязать волка, ты ведь понимаешь? — Он положил ладонь на спину альфы, чувствуя, как тот, перевернувшись на бок, прижался к его коленям, зарывшись носом в складки шелкового одеяния. — И к тому же, я старше, так что отбрось эти мысли, — добавил Минхо, пытаясь придать голосу больше уверенности.       — Чонин говорит не про себя, — хмыкнул Джисон и привалился к другому боку Минхо, ища для себя немного тепла и комфорта. — Да и вообще, ты заметил, что наш малыш Нин-и уже смотрит на тебя, как на папу?       Минхо, услышав это, едва заметно дернул бровью вверх, вопросительно скользнув взглядом по лицам собравшихся.       — Папу? Даже не как на старшего брата? — спросил он, заметив, как все собравшиеся волки смотрят на него, явно чего-то не договаривая. И это выводило дикую натуру Минхо из себя. — Мать Луна, Чан еще даже не повязал меня, а я уже приглядел себе «щенка»… Или, лучше сказать, лисенка. Немыслимо! — добавил он, слегка качая головой и притворно фыркая.       — Хочешь волчонка? Я буду твоим вторым сыночком! — как-то слишком радостно промурлыкал Джисон, ловко проскользнув под тонкую руку Минхо и заставляя его обнять себя. Его глаза светились озорством, и он потерся носом о плечо старшего омеги, словно пытаясь найти больше тепла.       Минхо покачал головой, усмехаясь, но в душе его заплескалась волна нежности.       — Я третий! — с воодушевлением выпалил Феликс, засияв своей улыбкой, настолько яркой и чистой, что сердце Минхо дрогнуло. Сжав кулачки, он правда выглядел как маленький щенок, радостный и взволнованный.       — Четвертый. — Улыбнулся ему Хенджин, помахав с противоположного конца полянки, а сидящий рядом с ним Сынмин лишь покачал головой и со скучающим видом поднял ладонь, выставив пять пальцев, молча приписывая себя к этой необычной семье.       Пребывающий в форме волка Чанбин же просто громко тявкнул и завозил пушистым хвостом по земле, показывая, что тоже не намерен оставаться в стороне. Он тоже стал неотъемлемой частью семьи, которая появилась у Минхо.       — А мое мнение кто-то спросил? Может я не хочу иметь таких взрослых и плохо воспитанных волчат, — возмутился Минхо, скосив хитрый взгляд в сторону скалящегося во все зубы Чонина.       — Чонин самый младший, — хмыкнул Сынмин, легко уловив настроение Минхо. — Чан его разбаловал, и знаешь, Нин-и тут всем хвосты грел, когда был совсем лисенком. Чан тогда был еще юн, но взялся за него, как за собственного младшего брата, хотя и сам был ненамного старше.       Минхо хранил молчание, но его изменившийся запах ясно выдавал его любопытство. Все еще лежащий на его бедрах Чонин вздохнул, решаясь рассказать историю давно минувших лет.       — Я почти ничего не помню — был тогда совсем маленьким, — тихо начал альфа, его взгляд потеплел, — но, вероятно, людей-охотников можно винить в гибели моих родителей. Чан нашел меня в лесу и выбил мне место в стае волков, хотя мог просто пройти мимо. Он кормил меня, почти не выпускал из рук и сам не ел, пока я не был сыт. А Ликси тогда жутко ревновал, глядя, как брат нянчится со мной. Но если бы не Чан, я бы не выжил.       — Брат?! — голос Минхо поднялся на несколько октав и он с недоумением уставился на Феликса. — Чан — твой брат? — все же спросил он, хотя ответа и не требовалось.       — Сюрприз! — с ехидной улыбкой произнес Феликс, поддавшись игривому настроению, и вместе с Хенджином начал бережно чесать бока Чанбина. Их веселый смех разливался в воздухе, когда большой волк, уставившись на них своими блестящими глазами, забавно стучал задними лапами по земле, выпрашивая ласку у двух омег.       — С вашей стаей все гораздо хуже, чем я думал, — пробормотал Минхо и возвел глаза к небу, ища то ли спасения, то ли благословения.

***

      Спустя пару дней, когда Чан, наконец, разобрал все накопившиеся дела и вновь стал появляться на общих собраниях, их лагерь внезапно посетила делегация с Юга. Минхо почувствовал, как его сердце затрепетало — увидеть кого-то из своих родных земель было для него невероятной радостью.       Только вот то, как встретили омегу южане, омрачило все впечатление от этого визита.       Метки Чана еще не до конца сошли с его кожи, но Минхо больше не пытался их скрывать, зная, что здесь, в стае, ставшей ему родной, никто его не осудит. Но он сильно ошибся в тех, кто прибыл к ним из его покинутого дома.       Когда он вошел в шатер вожака, который в тот момент отсутствовал, Минхо поприветствовал собравшихся на родном наречии, надеясь на теплый отклик. Но в ответ раздалась лишь тишина. Омеги из делегации сразу же спрятали руки в широких рукавах своих накидок, будто он был нечистым и любое прикосновение могло их осквернить. Альфы не отводили от него взглядов, и в их глазах читалось что-то опасное и холодное. Они водили носами в воздухе, уловив следы чужого аромата на Минхо, и это явно не пришлось им по душе.       — На тебе нет метки, омега, — произнес альфа, который, видимо, был у них за главного. Его голос был холодным, и презрение в глазах стало особенно заметным, когда он смерил взглядом открытую шею Минхо. Это был почти вызов, намек на его якобы неполноценность среди истинных омег, связанных меткой со своими альфами.       Минхо напрягся, но вместо того, чтобы проглотить обиду, поднял подбородок и встретил взгляд альфы без страха.       — Что заставило тебя думать, что это хоть сколько-нибудь твое дело? — Минхо не видел смысла молчать, зная, что он под защитой стаи. К тому же, Чан должен был появиться с минуты на минуту и прекратить любые нападки в сторону своего омеги.       Находясь под презрительными взглядами чужаков Минхо впервые осознал, насколько сильно он нуждается в Чане. Нуждается в его присутствии, его защите, как нежный, едва распустившийся цветок нуждается в укрытии от холодного ветра.       Альфа, только что обратившийся к нему, задумчиво потер подбородок, сужая глаза, словно оценивая каждую деталь, от покрытого яркими орнаментами южного кафтана до гордо открытой шеи Минхо. В его лице промелькнула странная смесь насмешки и интереса, и он хмыкнул.       — Ты продолжаешь носить южный наряд, но спишь в постели северного волка. Делаешь все ради своей защиты и места в стае, верно?       Прежде чем Минхо успел ответить, один из омег в дальнем конце шатра презрительно скривил губы и, насмешливо прищурив большие глаза, добавил:       — Вожак северян уже поместил в тебя щенка? Как же отвратительно, — пухлые губки омеги снова презрительно исказились, а сам он заложил руки в рукава и брезгливо отвернулся. — Настоящие омеги Юга не воспитываются как… как шлюхи.       Это слово, произнесенное с ядовитой усмешкой, эхом отдалось у Минхо в животе, вызывая волны отвращения и внутреннего сопротивления.       — Что бы сказали твои родители, омега, если бы узнали, какую ты выбрал для себя судьбу? Греть постели северных волков — грех, измена, и тебя ждет жестокое наказание, если однажды ты решишь вернуться в родной дом.       Не щадя ни чести, ни гордости омеги, оскорбления продолжали сыпаться. Но Минхо не слишком умел сдерживаться, да и запасом терпения не обладал слишком большим. Поэтому ловко перемахнул через стол, сшибая складками своего одеяния подсвечники и кубки. Он изящно выхватил клинок, который все время носил на бедре под изящной шелковой тканью.       За считанные секунды Минхо оказался напротив оскорблявшего его альфы, держа клинок наготове, а в глазах его полыхала опасная решимость.       — Ты забываешься, альфа. Ты пришел в чужой дом и позволяешь себе говорить гадости об омеге вожака. О луне северной стаи. Ты хоть осознаешь, что оскорбляя меня ты подписываешь себе смертный приговор? — прошипел Минхо, приставляя кончик кинжала к кадыку альфы, который посмел с ним заговорить.       — Луна северной стаи? — процедил альфа, и в его словах слышался вызов. — На тебе нет метки вожака, ты не больше чем… — он сделал паузу, подбирая слова, которые могли бы больнее всего ранить, — просто потаскуха и изменщик.       В шатре повисло напряженное, почти осязаемое молчание. Но затем Минхо уловил легкий шорох — полог шатра дрогнул. В ту же секунду его ноздри наполнились запахом сладкого кедра. Этот теплый, обволакивающий аромат окружил его, как высокая стена, успокаивая все внутренние порывы. Омега знал этот запах, и его сердце забилось чуть спокойнее.       — Дай мне клинок, Минхо, — спокойно попросил Чан, плавно двигаясь по периметру своего жилища, словно хищник, готовый в любой миг напасть.       Минхо, все так же стоящий посреди стола, изящно провернул кинжал в ладони и подал его Чану, чуть склонив голову. Вожак задумчиво взвесил в ладони оружие, а потом ткнул острием в щеку пришедшего альфы. Полилась тонкой струйкой кровь, разнося свой металлический запах по воздуху, словно знаменуя неотвратимое наказание за оскорбление.       — Тебе дорог твой язык, альфа? — совершенно спокойно спросил Чан, будто за его спиной стояла целая армия, а не только один Минхо, который был готов напасть на чужака с голыми руками.       — Что? — не понял говоривший, но он видимо был так занят разглядыванием взбешенного вожака, что не заметил, как от движения собственной челюсти сильнее расцарапал себе щеку о клинок. Крови стало больше — густая и красная она пропитывала ворот его походного плаща.       — Ты все верно услышал, — голос Чана звучал спокойно, но в нем сквозила ледяная угроза, — я спросил, дорог ли тебе твой чертов язык.       — Мне…       — Полагаю, тебе известно, что на Севере с клеветниками не церемонятся. Мы просто лишаем их языка. И, поверь мне, я очень искусен в обращении с кинжалом. Болеть будет не меньше месяца перед тем, как заживет.       — Но я… — Альфа попытался оправдаться, но запнулся, чувствуя, как клинок опустился ниже, остановившись на пульсирующей жилке на его шее.       — Но ты же «что»? Оскорблял мою пару? Луну моей стаи у меня за спиной? Клеветал на него? Ты и твоя ничтожная свита. Я слишком добр и великодушен, ведь мог бы просто отрубить тебе голову. А так ты лишишься только языка.       Чан стоял совершенно спокойно, но взгляд его полыхал яростью, словно холодное пламя, и чужак-альфа, осознав свои прошлые слова, судорожно сглотнул.       Минхо наблюдал за этой картиной, едва дыша. Его запах, теплый и сладкий запах сухих трав, вился над ним, привлекая своего альфу. И Чан услышал его — сверкнул своим единственным глазом и ухмыльнулся, уловив возбуждение омеги.       Эта связь между ними, невидимая для посторонних, искрила в воздухе, и Минхо почувствовал, как сердце замирает и томится в груди.       — Убирайтесь. Север и Юг могли бы дружить, но этого не будет, если вы не уважаете даже выходцев своих земель, — грозно рыкнул Чан и отстранился, пихнув альфу так сильно, что он упал на колени своего омеги, запачкав его изящное одеяние кровью.       — Вон отсюда. Сейчас же!       Шатер содрогнулся от грозного крика вожака и через пару секунд внутри не осталось даже духа южной делегации. Чан молчал, задумчиво уставившись в полированный стол. Он все еще сжимал в руке клинок и был слишком зол, чтобы заметить, как Минхо спускает со своих плеч сначала расшитый розами кафтан, а потом и нижнюю шелковую рубашку, оставаясь только в тонких брюках. Его кожа мягко сияла в тусклом свете, а изящное, мягкое тело покрылось тонкой пленкой пота.       — Минхо, что ты… — начал Чан, но омега прервал его, с поистине королевской грацией взмахнув рукой.       — Сними свои штаны и ляг на ложе.       Рот альфы распахнулся, но вопроса он не задал, а повинуясь приказу омеги расстегнул и приспустил штаны перед тем, как лечь на разобранное ложе. Если Минхо сейчас был щедр к нему, Чан не должен отказываться.       А Минхо явно оказался щедр: он стянул с себя брюки, на которых остались влажные пятна смазки и изящно спустился с низкого стола, а потом за пару шагов преодолел разделяющее их расстояние.       — Мой альфа так смело защищал меня. Чуть не развязал войну, лишь бы защитить своего омегу, — почти промурлыкал Минхо, седлая бедра Чана и без усилий насаживаясь раскрытой влажной дырочкой на его член.       Руки Чана тут же взлетели, ложась на талию и бедро Минхо, удерживая и помогая ему двигаться, чувствуя, как омега постепенно набирает скорость, медленно поднимаясь и с тихим вскриком опускаясь, вбирая в себя твердую плоть альфы по самое основание.       — Мин… Минхо, если бы я не вмешался — ты бы убил его. Ты бы развязал войну, а не я.       Минхо только цыкнул и закатил глаза — слишком не любил, когда ему так открыто указывали на собственные промахи.       — Это детали, — фыркнул он, а потом застонал, красиво запрокинув голову и обнажив чистую шею. Чан смотрел на идеальную кожу с легкой грустью, и сжал Минхо в своих руках сильнее. Он подкидывал бедра вверх, ловя движения омеги и трахая его до красной пелены перед глазами. Пока уставший Минхо не упал на его грудь, предварительно залив красивую рубашку Чана своей спермой.       — Так ты позволишь мне пометить тебя? — спросил Чан, когда аккуратно подмял омегу под свой бок, сжав его сильными руками, будто заключив в клетку.       Минхо ответил ему лукавой усмешкой, бросив короткий, игривый взгляд через плечо.       — Если поймаешь меня, альфа.       Чан на мгновение нахмурился, а потом его твердые губы искривились в легкой улыбке.       — Ты же говорил, что не хочешь бегать по лесу, — его голос немного хрипел от недавних стонов. — Кажется, упоминал, что это старомодно.       — Возможно, я передумал, — вновь хмыкнул Минхо и повернулся к альфе лицом, уткнувшись лбом в его сильную грудь. Он жадно вдохнул смолистый запах сосновых иголок и прикрыл глаза. Такого спокойствия, как с Чаном, он не чувствовал уже очень давно. — Ты был готов убить за мою честь. Я не могу не расценивать твои намерения серьезно.       Тихо проговорил Минхо и улыбнулся Чану. Чан улыбнулся ему в ответ.

***

      Чем меньше времени оставалось до полнолуния, тем сильнее Минхо ощущал его влияние. Казалось, что свет луны проникал в каждую клеточку тела, заставляя сердце биться чаще, а мысли — путаться от сладкого ожидания. Но Луна влияла не только на него — вся стая ощущала ее присутствие.       Вокруг кипела энергия, живая и необузданная, пульсирующая под кожей и искрящаяся на кончиках пальцев, словно древняя магия, что связывала всех волков. Даже самые младшие чувствовали этот подъем, хоть и не до конца понимали, что происходит. Волчата с утра до ночи носились по лагерю, почти не возвращаясь в человеческие формы, весело лаяли и скулили.       Минхо, наблюдая за ними, ловил себя на мысли, что ему хотелось бы увидеть среди них своего собственного волчонка — крошечного, неуклюжего малыша на слабых лапах, которые со временем окрепнут и обретут силу. Он представлял, как маленький волчонок прячется за складками его кафтана, норовит укусить за руку острыми клыками, а потом шлепается на землю, теряя равновесие. Сначала один волчонок, потом другой. А там, кто знает, может еще и третий…       — Эй, о чем задумался? — Минхо окружил запах перезрелых яблок и он улыбнулся, раскрывая для подошедшего Джисона свои объятия.       — Я намерен позволить Чану пометить меня и повязать под полной Луной, — просто и прямо признался Минхо, уткнувшись носом в висок Джисона. Ему не было смысла скрывать, чего он на самом деле жаждет. Он знал, что Джисон поймет.       Джисон кивнул, обнимая Минхо за талию и укладывая голову на его груди, греясь в объятиях, которые дарили чувство защищенности и нежности одновременно.       — Чан хороший человек. И надежный волк, Минхо. Мы будем счастливы, если это произойдет.       Минхо перевел свой блестящий взгляд на край лагеря, где Чанбин и Чан гонялись за щенками, пытаясь поймать их за холки и утащить в крепкие, нежные объятия. И его сердце сжалось от надежды, что полная Луна будет благосклонна к нему. К нему и к выбранному им альфе.

***

      В священную ночь полной Луны члены стаи один за одним сбрасывали с себя человеческое обличье и собирались на поляне — зрелище хотя и привычное, но все равно внушало трепет. Особенно, когда Луна светила с небес так ярко, одаривая своих детей мягким сиянием.       Минхо покинул свой шатер одним из последних, и устремился по примятой траве, аккуратно переставляя крепкие ладные лапы. Он заметил, как внимание волков сразу оказалось приковано к нему, и вскинул голову, явно красуясь.       Его волк, хоть небольшой, но стройный, с густой серой шерстью и белым животом, привлекал внимание еще и потому, что Луна серебрила его шерсть, придавая ему загадочный, почти волшебный вид. Среди всех взглядов, устремленных на него, особенно выделялся один — властный и настойчивый. Вожак смотрел на Минхо своим ярко-желтым глазом, не отрываясь.       Внутри альфы забурлили инстинкты, когда он заметил приближающегося омегу, своего избранника. Чан склонил голову, приветствуя его тихим, низким урчанием — звук, который шел прямо из глубин широкой груди, отчетливо раздаваясь в ночной тишине.       Минхо не спешил, но его лапы словно сами вели его ближе к большому черному волку. Чан заметно превосходил его в размерах, массивный и внушительный, но Минхо ощущал лишь странное спокойствие рядом с ним. Стоило омеге уловить пряный, смолистый аромат кедра и сосновых иголок, как он прижался мордой к подбородку Чана, уткнувшись носом в его плотную шерсть.       И он тихо проскулил, перебирая лапами и тявкая, когда Чан аккуратно прикусил плечо Минхо, также тихо урча. Звук, в котором смешались предупреждение и желание, будто он заранее давал омеге понять, что обязательно поймает его, и тогда пощады от сильного зверя ждать не стоит.       А потом члены стаи подняли вой, веселый и радостный, громкий и такой пронзительный, что у Минхо сердце замерло, когда он понял — волки признали его как выбранного вожаком супруга, благословляя их союз на долгое, мудрое правление.       От переизбытка чувств волк Минхо чуть приподнялся на лапах, и облизал шершавым языком мохнатую щеку Чана, а альфа только отфыркнулся от его нежностей, подняв большую морду вверх. И завыл — долго и глубоко, возвещая всему лесу и Матери Луне и своей новообретенной паре победным кличем.       Но Минхо знал, что это еще не все. То, что стая приняла его, всего лишь начало этой долгой, волшебной ночи. И он принял решение не тянуть больше время, особенно когда почувствовал, насколько сильно феромон альфы кружит голову, рождая одно-единственное желание — упасть на спину и доверчиво подставить ему мягкий живот.       Только вот омега был слишком упрям, чтобы сдаваться так легко. Поэтому игриво цапнул клыками лапу вожака и сорвался с места, словно ветер уносясь в лес. Его гибкая фигура легко мчалась по тропам, мелькая между деревьями, а за ним, как по негласному сигналу, устремились остальные омеги стаи — меченные и свободные. Все они позволили древнему инстинкту проснуться и вырваться наружу, предчувствуя азарт преследования.       Лес наполнился топотом сильных лап и тявканьем волков. Где-то уже скулили омеги и выли альфы-победители, пока Минхо, как сумасшедший, несся вперед, заходя все дальше в чащу, ловко уворачиваясь от низко висящих ветвей и перескакивая через поваленные стволы.       Омега внутри рвался и метался, умоляя глупого человека вернуться к своему альфе, вернуться к вожаку, но Минхо только рычал на себя самого, желая проверить силы Чана.       Поэтому он бежал все дальше и дальше, слыша топот лап за спиной, уже совсем близко, но еще достаточно далеко. Обострившиеся инстинкты вели Минхо, зрение стало четким и безошибочным, слух ловил шорох листвы и хруст веток. Но обоняние… оно подводило его, потому что весь лес теперь был наполнен одним-единственным запахом, который накрывал с головой, как теплое, мягкое одеяло. Это был аромат Чана — терпкий, пряный запах кедра, свежий и сильный, вызывающий в сердце томительное желание и одновременно с ним ощущение спокойствия.       Минхо знал, что сдаться так просто не мог, и продолжал бежать, даже когда лапы начали дрожать, а дыхание сбилось, рваное и тяжелое. Тело ослабело, его пошатывало из стороны в сторону, и он с ужасом осознал, что погоня и полная Луна спровоцировали течку. Дальше бежать омега уже не мог.       Оказавшись на поляне, окруженной высокими деревьями, он на мгновение остановился, чтобы перевести дыхание. Вокруг тихо и так приятно пахло хмельной осенней ночью, в которой смешались запахи сухих трав и кедра, обрушиваясь на омегу и медленно затягивая его в сладостный туман.       Волк Минхо в испуге метался среди редких деревьев, пока не застыл на месте. Будто маленький глупый кролик, попавшийся хищнику в лапы, он заметил большого черного волка, что неотрывно смотрел на него желтым глазом, находясь совсем близко.       Тогда омега понял — бежать уже некуда, это конец погони, и они оба оказались там, куда привели их инстинкты и полная Луна.       Когда Чан вышел из тени, его волчий силуэт оказался резко очерчен на фоне серебристого света. Лунные лучи выделяли его сильные лапы и напряженные мускулы, отбрасывая длинную тень на землю. Его горящий желтый глаз был устремлен на фигуру Минхо, и он, не отрываясь, отмечал каждое его движение, готовясь к броску.       В воздухе витал густой, сладкий запах течки, пробуждающий внутри альфы неутолимое, первобытное желание. Его грудь завибрировала от низкого, глубокого рычания, когда он сделал шаг вперед.       До Минхо долетел гул сильного альфы, и он заскулил, поджав хвост, понимая, что не сможет победить, даже если вступит в схватку. Присутствие Чана давило физически, а его феромоны кружили голову и Минхо отступил, едва держась на ослабевших лапах.       Альфа оскалился, показывая белоснежные острые клыки и медленно двинулся следом, будто в чувственном танце, где вместо музыки — стучащая в висках кровь. Они так и кружили по поляне, пока омега не сдался окончательно, упав в высокую траву уже обнаженным человеком.       Все его существо дрожало, низ живота сводило и Минхо чувствовал, как медленно раскрывается его тело, пачкая бедра сладкой смазкой и готовясь принять сильного партнера.       Чан же медленно шел к нему, его массивные лапы уверенно ступали по траве, пока не достигли полностью открытого для него Минхо. И альфа низко склонил голову, чтобы втянуть горячий запах человека и тихо завыл, приветствуя свою пару.       Минхо отозвался таким же воем, но в человеческой форме его голос звучал жалко и смешно. И он поднял руку, чтобы нежно погладить жесткую черную шерсть на шее альфы, а затем сжать ее слабыми пальцами.       — Ты поймал меня, Чан-и, — тихо проговорил Минхо, дрожа от желания и предвкушения.       Волк ответил ему очередным низким рыком и вывалил красный горячий язык, чтобы лизнуть грудь омеги, его плечо и шею, в которую он уткнулся мокрым носом, ища идеальное местечко для метки.       От усилившегося запаха альфы, что витал в воздухе вокруг них, сознание Минхо помутнело окончательно и он жалобно заскулил, приподнимая свое тело, чтобы сесть на колени. Волк тут же оказался рядом, потерся широким лбом об его грудь и спину, очевидно, желая насытиться запахом течного омеги, которого поймал.       И Чан отпустил себя, когда наконец обнажил острые клыки, мягко, но настойчиво прикусывая шею Минхо с правой стороны.       Омега только кивнул ему слегка, дав свое разрешение, и затаил дыхание, сжав черную шерсть волка пальцами. Клыки легко вспороли тонкую кожу и мягкие мышцы, проникая внутрь так глубоко, что, кажется, задели даже сердце и душу, клеймя и навечно присваивая.       Минхо вскрикнул, все его тело инстинктивно дернулось, но он услышал угрожающее рычание Чана и не смел двинуться, давая альфе пометить себя. Боль пронзила его и быстро прошла, оставив после себя только легкую пульсацию и сокровенное чувство эйфории.       Когда клыки покинули его шею, Минхо без сил упал в объятия своего альфы, который поймал его уже человеческими руками, и принялся сладко вылизывать свежую рану. Тело Минхо полностью расслабилось, в голове приятно шумело, а его взгляд был устремлен на черное небо с россыпью звезд, которые стали молчаливыми свидетелями становления их союза.       Чан сжал обмякшего Минхо в своих руках, аккуратно вылизывая метку, и потянулся к губам омеги, что распахнулись для него, будто в приглашении полакомиться. И альфа не собирался отказываться от этого угощения. Ни сейчас, ни когда бы то еще.       Он медленно целовал Минхо, пробуя его сочные губы и рот, собирая вкус и текущую по подбородку слюну своим языком. Омега теперь его, его и никто и никогда не сможет разорвать их брачную связь. И…       — Чан-и, — слабым голосом позвал его Минхо, подняв свои сияющие миллионами звезд прекрасные глаза.       — Да, мой дорогой?       — Моя течка… Узел… Щенки… — сбивчиво пролепетал он, надеясь только на то, что альфа поймет, о чем тот толкует.       — О, свет моей жизни. Я дам тебе узел и столько своего семени, что из тебя еще неделю будет капать, — Чан усмехнулся, осторожно укладывая Минхо на лопатки.       Мягкая трава щекотала бока и спину, а капельки ночной росы засияли на коже, будто россыпь бриллиантов, сделав весь образ омеги каким-то неземным, потусторонним. Чан несмело потянулся к нему своими узловатыми пальцами, нежно погладив животик Минхо под пупком и сжав его бедра.       Омега был раскрыт, потек для него и Чан едва сдерживался, чтобы просто не поставить его на колени и не заявить права. Но Минхо — его пара, поэтому был достоин только уважительного обращения со своим телом.       Преодолевая дрожь в руках, Чан все же осторожно приподнял бедра Минхо, чтобы коснуться языком припухшего ануса. Смазка омеги лилась в рот и альфа зажмурился, сглатывая этот ароматный сладкий нектар, тщательно вылизывая своего избранного.       Минхо всем телом извивался в руках Чана, желая насадиться на ласкающий язык, больше всего на свете желая заполнить свою дрожащую дырочку. И он протянул руку к члену альфы, сжимая пальцами основание, где уже начал набухать узел.       Без слов поняв намек Минхо, Чан аккуратно устроился между щедро раздвинутых ног омеги, входя внутрь по текущей смазке без каких-либо проблем. А стоило ему достигнуть основания и упереться головкой в самое нежное местечко омеги — оба застонали, чувствуя, какое это чудо — разделить близость с выбранной парой.       Коротко кивнув Чану, Минхо уложил ладони на его шею, а потом потянулся к повязке на лице, которую сдернул без лишних колебаний. Он смотрел в глаза Чана — черный, как ночь и белый, словно зимняя вьюга, и застонал, застонал жалко и отчаянно, почувствовав первые толчки.       Альфа тихо рычал, не отрывая от лица Минхо взгляд и работал мощными бедрами. Двигаясь внутри него глубоко, но плавно, входил на всю длину и не давал омеге усомниться в том, что этой ночью случится чудо и Луна подарит им первый приплод.       Очевидно, чувствовал это и Минхо, когда положил свои крошечные ладошки под пупком, ощущая, как внутри двигается член альфы, касаясь его нежного лона. Он улыбался Чану, радуясь, что течка еще не вошла в свою терминальную стадию и омега пока прекрасно понимал, что происходит. И прильнул к своему альфе, чтобы поцеловать его.       Так они и замерли: прижатые друг к другу, в свете полной Луны, целуясь и дыша их смешанным запахом, пока внутри омеги набухал узел альфы, надежно запирая плодородное семя в его теле.

***

      Чан едва успел притащить бессознательного Минхо в лагерь и скомандовать волкам, чтобы принесли больше воды в его шатер, когда омегу накрыло настоящее безумие. Его течки всегда были несколько жестокими к нему, но течка с пометившим его альфой…       Омега не мог оторваться от него. Не мог слезть с его члена, каждый раз требуя больше и больше, и почти плакал, когда чувствовал, что от неосторожных движений семя Чана вытекает из его тела.       Альфе тоже пришлось нелегко — быть внутри горячей жадной дырки несколько дней подряд и поить Минхо из своего рта, потому что иначе пить омега отказывался. Про еду Чан вообще не помнил, насыщая Минхо своим телом.       Когда спустя четыре дня после полнолуния жар омеги угомонился, Чан вывалился из своего провонявшего сексом шатра с таким видом, будто вернулся из военного похода. Феликс присвистнул, увидев расцарапанную до кровавых полос спину брата и удалился в лазарет: приготовить что-то для обработки ран и укрепляющую настойку для Минхо.       Чан же, инстинкты которого требовали вернуться к омеге, подозвал к себе Чанбина, который на время отсутствия вожака исполнял его обязанности.       — Предупреди всех, что завтра состоится совет по поводу кампании на восток. И подготовь все необходимое. Пересчитайте запас оружия, продовольствия и…       — Чан, я понял, все будет готово. Возвращайся к нему, пока есть возможность, — мягко улыбнулся Чанбин, сжав плечо друга.       И Чан кивнул, понимая, что с подготовкой похода времени у него на Минхо совсем не будет. Может быть, потом, когда он вернется в стаю.       Если он вернется, пронеслась темная мысль и тут же исчезла.