Скромные зарисовки

      Стрёкот цикад оглушает. Солнце поднялось на макушку неба. Жарко. Слабый ветер касается листвы, и тени шевелятся под ногами. Воздух густой, насыщен запахом трав, но сквозь него просачивается нежная сладость, что шлейфом тянется за тонкой фигурой, мелькающей среди деревьев. Это Чимин. Он коронован цветами, потому что он и есть самый красивый цветок.       Он распустился в зное этого лета. А Чонгук — великий слепой, что годами не замечал его трепетную красоту прямо у себя перед глазами. Каждое лето, сколько он себя помнил, они проводили рядом. Поток родственников, близких и дальних, проходил через дом их тетушки. То нахлынет и наполнит каждую комнату шумом присутствия, разговоров и мнений, то схлынет, оставляя блаженную тишину. Люди всех мыслимых профессий и увлечений, возрастов и взглядов, социального положения и величины банковского счета, входили в ее двери, и каждому она была рада, и каждый называл ее тетушкой, так что невозможно было понять, кто ее кровный родственник, а кто духовный, и что из этого важнее. Завтраки в нашем доме плавно перетекали в обеды, обеды — в ужины, а ужины заканчивались в свете звезд. Большой стол на террасе не бывал пустым, кроме полуденных часов, когда весь дом и его обитатели впадали в сладостную дрему.       Вот и сейчас был тот самый час, когда даже время лениво замирает, придавленное зноем к сухой земле. Чонгук топчет его, мягко ступая босыми ногами по тропинке, уводящей от дома. Не стоит и говорить, что Чимин не знает о своей второй тени, что следует за ним по пятам. Чонгук же не хочет об этом даже думать. Не может.       Думать он не мог уже несколько недель, с появления Чимина в доме тетушки. В этом году он приехал позже обычного. Прозрачным утром на подъездную дорожку вползло старое такси, и все изменилось для Чонгука. Дверь машины со скрипом распахнулась, и тонкий юноша вышел, опустив сначала обе ноги на пыльную землю и лишь потом поднявшись над ней. Он махнул рукой тетушке, которая уже шла навстречу, широко улыбнулся и снова нырнул внутрь салона, чтобы достать свой рюкзак и шляпу с огромными полями. Прежде Чимина всегда привозили родители, как и Чонгука. Но этим летом он приехал сам, в отличие от Чонгука. Никогда прежде их разница в возрасте не ощущалась им так остро, как в тот момент. Чимин уже год был студентом, потому и каникулы у него начались позже. Пока Чонгук беззаботно проживал свои дни, а кожа его покрывалась загаром, Чимин корпел над книгами и сдавал экзамены. И видит бог, Чонгуку так сильно хотелось делать то же самое! Рядом с ним.       Рядом с ним Чимин прошел, когда тетушка вела его в дом, чтобы показать комнату. Чонгук, как обычно, сидел на террасе и рисовал. Они встретились взглядами, Чимин улыбнулся и сказал привет, а вот Чонгук не мог пошевелиться. Мгновение, и Чимин скрылся в доме, и его мягкий голос становился все тише, пока совсем не исчез. Но Чонгук не слышал, он словно оказался под водой, и все звуки были приглушены и искажены. И только когда карандаш упал на каменный пол, он вздрогнул и резко вдохнул, как утопающий, что смог вынырнуть. Лишь для того, чтобы снова пойти на дно камнем.       Каждый день Чонгука был наполнен Чимином, как и каждый лист его альбома. Но ни один рисунок не нравился ему. Всем им не хватало искры жизни, что таилась на дне глубоких глаз, на том самом дне, куда Чонгук угодил и где томился день за днем и ночь за ночью. Он испытывал жажду, но не мог напиться, он страдал от голода, но не мог насытиться, он мучился бессонницей, но не мог сомкнуть глаз. Он грезил Чимином.       А Чимин спускался к завтраку поздно. Теплый со сна, наливал себе кофе и долго пил его в окружении «взрослых», что разговаривали свои взрослые разговоры, пока Чонгук хмуро тянул в стороне лимонад. Чимин подолгу лежал в тени деревьев, укрывая лицо широкополой шляпой, и читал «Илиаду» Гомера и, смеясь, говорил, что ни в каком другом месте не смог бы ее осилить, пока солнце покрывало плечи Чонгука бронзой у бассейна. Чимин крутил в пальцах пузатый бокал вина за ужином и смеялся над шутками их соседа, пока Чонгук ковырял вилкой в тарелке и злился, что этот старик год от года рассказывает одни и те же истории.       Чонгук постоянно был поблизости, но никогда рядом. Только однажды… Он заимел привычку ночами красться к спальне Чимина, прикрываясь тем, что его комната напротив ванной. Вскоре Чимин заимел странную привычку оставлять дверь к себе открытой. Ночь была лунная, и ее свет освещал спальню и парня у окна. Он распахнул створки настежь, и ветер раздувал белую занавеску, как парус. Чонгук замер и наблюдал. Чимин обернулся. Прятаться было поздно, он как на ладони, освещенный луной, а вот лица напротив в тени не видно, но ему и не надо, он знал каждую черточку. Постояв в молчании несколько мгновений, а может и вечностей, Чимин позвал его к себе. И Чонгук пошел, как маленький мышонок на звук дудочки. Он встал рядом, и они смотрели вместе на серебрящееся море, что виднелось между деревьями. Кажется, Чимин тогда сказал, что он ничего красивее в жизни не видел. Чонгук же знал, что самое красивое, что он видел в своей жизни, находилось от него в одном шаге, только протяни руку.       Но он не протянул. Он пожелал доброй ночи и ушел. И остаток той ночи рисовал, но комочки бумаги покрыли пол комнаты к рассвету. Не в силах уснуть, он с первыми лучами солнца умчался на пробежку, а потом плавал до изнеможения, тщетно пытаясь унять жар в теле.       Соленая вода капала с его волос на голую грудь между полами рубашки. Чонгук прошел рядом со всеми сидящими на террасе. Он не видел, как Чимин проследил за ним взглядом и как потемнели его глаза, став глубже прежнего.       Чонгук увидел только, когда вернулся, потому что не мог иначе, как гостья тетушки, не то актриса, не то поэтесса, сплела венок из цветов и, глупо хихикая, надела Чимину на голову, подойдя к нему слишком близко и простояв рядом слишком долго. Он улыбнулся, глаза опустил и скулами покраснел. Он поблагодарил и сказал что-то еще, но Чонгук не слышал, потому что хотел венок этот дурацкий бросить и растоптать. Гнев накатывал на него волнами, и, испугавшись, что штормом унесет всех к чертовой матери, он вскочил, опрокинув стул, и убежал на кухню, где старая кухарка налила ему молока и усадила нарезать персики. Их бархатная кожица лопалась под острием ножа, и брызгал сладкий сок, а Чонгук видел перед глазами только то, как этот сок течет по губам и пальцам Чимина.       Он порезался. Облизывая ранку, Чонгук пошел в гостиную, где в ящике старого комода тетушка хранила аптечку. В окно он увидел Чимина, уходящего от дома вверх по тропинке.       Они все поднимаются и поднимаются, Чимин и его тень. Чонгук не знает, куда они идут, и ему на это глубоко наплевать, лишь бы видеть его. Впереди показывается просвет между деревьями, и Чимин ныряет туда и скрывается, оставляя после себя только цветочный шлейф. Иголочка волнения вонзается Чонгуку под лопатку, и он спешит, стараясь при этом не выдавать своего присутствия. Он чувствует себя преступником, но он не может повернуть обратно, жажда гонит его только вперед.       Он прячется за деревом и замирает.       Чимин стоит очень близко, а перед ним небольшое озеро, затерявшееся среди деревьев. Сердце Чонгука бьется отчаянно в ребра в груди, и ему страшно, что Чимин услышит. Но Чимин не слышит. Он расстегивает пуговицы на рубашке и смотрит на гладь воды. Ткань сползает с плеч и падает на землю вместе с одним глупым сердцем. Он развязывает шнурок на шортах, и те скользят вниз по ногам. На нем ничего нет, кроме венца из цветов. Он коронован цветами. Он самый красивый цветок. Его кожа нежнее, губы ярче, аромат слаще. Он не оглядывается, не боится, уверенный в том, что полуденная дрема укрывает и охраняет его. Но это не так.       Чонгук чувствует жажду сильнее прежнего. И теперь он знает, как ее утолить.       Мягко двигаясь, Чимин ступает в воду, и она облизывает его ступни, лодыжки, голени, колени, бедра… Все выше и выше. Чонгук завидует воде, что сейчас ласкает тело нимфы, которое ему позволено ласкать лишь взглядом. Чимин отдаляется, и Чонгук тянется за ним следом, отводит в сторону ветку, и она оглушительно трескается.       Это похоже на выстрел. Чимин поворачивается и смотрит прямо ему в глаза. Он не вздрагивает и не хмурится, лишь опускается в воду до самого носа. Но потом поднимается, обнажая снова шею и плечи. Вода струится по коже, собирается в ямочках ключиц в новые озера, те самые, которые способны утолить жажду одного жаждущего. Вокруг Чимина расходятся круги от капель, что срываются с его волос. А потом он поднимает руку над водой и протягивает ее к Чонгуку.       Шаг, еще один, и еще. Ноги касаются воды. Холодная. Мурашки бегут по хребту. Шаг, еще один, и еще. Чимин стоит не шевелясь и ждет. Шорты Чонгука пропитались водой, намокла футболка. Дрожащими пальцами он касается протянутой ему ладони, и Чимин улыбается.       — я хочу тебя нарисовать, — Чонгук не узнает свой голос.       — ты уже меня рисовал. Я видел.       Краска заливает скулы, будто он мальчишка, который попался.       Он мальчишка, который попался. Но он не отступит.       — я хочу тебя нарисовать, — говорит увереннее.       — почему?       Чонгук смотрит на пальчики, которые держит в своих, гладит, поднимает руку выше и обхватывает запястье, ведет вверх по внутренней стороне, где кожа тонкая и белая. Чимин смотрит за его рукой, не останавливает, ничего не делает. Чонгук обводит выступающую косточку на плече, проводит по краю ключицы, касается шеи, чувствует бьющуюся под пальцем жилку и с удивлением смотрит в глаза. Зрачки Чимина затопили радужку, он приоткрыл губы и слизнул языком озерную воду.       — ты самый красивый цветок.       Чимин опускает раскрытые ладони Чонгуку на грудь, и его сердце явно хочет в эти руки.       — а если я не соглашусь? — лукавая улыбка расцветает на губах.       — ты согласишься.       Чонгук обхватывает тонкие запястья нимфы и резко тянет на себя, выбивая сладкий вздох и глотает его. Вот что требует его жажда — этот цветок сорвать. Он пугается своего желания, он не хочет разрушать красоту, отпускает запястья. Но Чимин прижимается к нему сам и поднимает голову. Чимин не цветок. В глазах напротив Чонгук узнает знакомую ему жажду.       — я хочу… чтобы ты меня нарисовал, — голос его подрагивает, но не от страха.       Солнце клонилось к закату, цикады умолкли, по глади воды скользил венок, что носил самый красивый цветок.       апрель 2023