Скромные зарисовки

      В школе Юнги мечтал стать фотографом. Он состоял в клубе, оформлял альбомы и рубрику в газете. Ему нравилось останавливать мгновение, чтобы сохранить его не только в памяти, но и на бумаге. Казалось, что момент жизни, подсвеченный вспышкой и запечатленный на пленке, обретал вечность, становился значимым. Он пытался доказать себе и окружающим, что жизнь красива и ценна в каждой ее секунде.       Но мечта не сбылась. Мама заболела, и университет, куда он так нелегко поступил, пришлось бросить. Чтобы достать денег, Юнги брался за любую работу. За несколько лет такой жизни он набрался столько опыта, сколько никогда не получил бы за партой, а от количества знакомств с не самыми приятными и честными людьми телефонная книга ломилась. Но любовь к фотографии осталась, такое не проходит никогда. Как и первая любовь к человеку.       Джин учился на год старше. Юнги делал их классу выпускной альбом и не смог выбрать только одну фотографию Джина, пришлось не глядя вытянуть снимок из стопки. А все потому, что все его фотографии были красивыми, ведь Джин был самым красивым человеком из всех, кого Юнги доводилось видеть в своей жизни тогда и навсегда.       А еще у Джина было красивое сердце. Юнги его, конечно, не видел, но свет, им излучаемый, струился в мир и согревал. Джин был приветлив со всеми и мог поговорить даже с молчаливым и застенчивым Юнги, от чего тот краснел и робел еще больше, но был счастлив видеть теплые, добрые глаза, направленные на него не через объектив камеры. После выпуска Джина Юнги хотел сохранить себе хотя бы одну его фотографию, но решил, что это неэтично, и все оставил в архиве вместе со своим сердцем.       Со временем Джин стал популярным человеком, Юнги часто видел его на обложках глянцевых журналов, в рекламе и кино. Камера, как и прежде, любила его, и фотографии напоминали произведения искусства достойные всех музеев мира. Но журналы Юнги не покупал — хранить было негде и душу травить не хотелось.       Когда мама умерла, Юнги бросил все свои подработки и открыл фотоателье. Вот такая половинчатая мечта. Иногда фотографировал, но нигде не публиковался и снимки не печатал.       Зато печатал много чужих фотографий. Среди них были хорошие, такие, которые на самом деле останавливали время и хранили воспоминания, но еще больше было искусственной постановы, где вместо людей — манекены, а вместо настоящего мира одни фантики. А еще Юнги проявлял и печатал кадры, которые никто не должен был видеть. Из прошлой жизни к нему приходили люди, которые зарабатывали тем, что заглядывали в замочные скважины, прятались в тени и ворошили чужое белье. Юнги не хотел с этим связываться, но ему нужно было оплачивать счета. Мечты и мораль отходили на второй план перед деньгами.       Но не в этот раз.       Юнги проявил пленку и замер. Он узнал до боли любимое лицо. И не только лицо… Обнаженное тело. В объятиях, в истоме наслаждения. Смотреть на это было неправильно, смотреть на это было нельзя.       Но Юнги не мог оторвать взгляд, как это было красиво. Джин был таким красивым. Сердце Юнги, которое, как ему казалось, он давно оставил в пыльной коробке со школьными снимками, забилось и заболело. Ему хотелось видеть Джина таким в своих руках.       Юнги до утра сидел на полу в проявочной и вел переговоры со своей совестью. Но последнее слово осталось за любовью. Его первой, чистой и нежной любовью. Он собрал фотографии, негативы и пленку в один пакет, запечатал, оделся и поехал по адресу, в котором не сомневался.       — позвоните Ким Сокджину и скажите, что пришел Мин Юнги, — сказал он консьержу в фойе элитного жилого комплекса в центре города, куда добирался на метро.       — сомневаюсь, что господин Ким захочет принимать кого-то так рано.       — дело важное и срочное, касается его репутации, — Юнги не собирался отступать, когда почти достиг цели.       На звонок долго не отвечали, но когда ответили, человек за стойкой долго и многословно извинялся, а после говорил вполголоса, прикрывая рот рукой, искоса поглядывая на Юнги.       — двенадцатый этаж, вас ждут, — сказал он, положив трубку на аппарат и указал на лифт.       Юнги развернулся и подошел к серебристым дверям, что с тихим шелестом разошлись в разные стороны, стоило ему нажать на кнопку, подсвеченную красным.       В лифте на каждой стене висели зеркала, на которых не было ни пятнышка, но белый свет превращал отражение в восковую маску.       За те мгновения, пока цифры на панели медленно менялись, отсчитывая этажи, Юнги считал дыхание в тщетной попытке успокоить свое сердце. Они с Джином не разговаривали со школы, хотя его лицо Юнги видел почти каждый день. Но, похоже, Джин его не забыл, раз Юнги поднимался к нему в квартиру. Кстати, номер квартиры консьерж не назвал, но выйдя на нужном этаже Юнги понял, что это было не нужно — квартира была всего одна и дверь в нее оказалась открыта.       Юнги постучал, оставшись за порогом:       — эй! — позвал он. — Можно войти?       — Юнги? — в прихожей показался Джин.       Он был без макияжа, укладки и в обычной одежде, но выглядел красивее, чем на всех обложках модных журналов.       — привет, — Юнги снова почувствовал себя школьником, а уши предательски покраснели.       — я так рад тебя видеть!       Джин стремительно подошел и крепко обнял. Юнги почувствовал тепло, мягкий запах и переполняющую сердце нежность.       — столько лет, — почему-то Джин начал шептать. — Как твои дела? Как ты живешь?       — нормально, — пожал плечами Юнги, с трудом заставляя себя убрать руки с тонкой талии, — просто живу.       — пойдем, — Джин, улыбаясь, потащил его за руку в квартиру, — нам о стольком нужно поговорить!       Юнги переступил порог, сделал пару шагов, почувствовал запах кофе, увидел дорогую обувь у двери и остановился.       — я на минуту, — сказал он, опустив глаза на конверт в руках, — хотел отдать тебе.       — что это? — Джин взял конверт и нахмурился.       — фотографии, — слова давались с трудом, — за тобой следят. Это не я сделал! Только проявил. Тут все — и пленка, и негативы. Будь осторожнее, Джин… Я не хочу, чтобы ты пострадал…       Конверт задрожал в длинных, чуть искривленных пальцах, таких особенных. Джин не распечатывал его, просто держал в руках и смотрел на коричневый картон.       — ладно, я пойду, — сказал Юнги, — прости, — добавит он, сам не зная зачем.       — почему ты принес это мне? — в голосе Джина было столько тоски и усталости, что хотелось взять его в ладони и спрятать в кармашек. — У тебя будут проблемы?       — не больше, чем у тебя, если это раскроется, — покачал головой Юнги.       — я устал… — вместе с воздухом Джин выдохнул горькую грусть. — Кажется, что у меня есть все, но на самом деле нет даже свободы…       Юнги догадывался об этом, но видеть страдание на живом лице, было еще тяжелее, чем на глянцевых журналах.       — мне жаль, Джин, — Юнги вздохнул, собрался с духом и решил сказать всё, ведь другого подобного случая в его жизни могло больше не представиться, — знаешь, я скучал, видел тебя везде и скучал. Понимаешь в школе, ты мне…       Он замялся и замолк.       — ты мне очень нравился, — закончил за него Джин.       Юнги вскинул голову и посмотрел в глаза — живые, блестящие, но почти потухшие глаза.       — хочешь кофе? — спросил Джин.       Юнги кивнул.       2024.12.08