Немой

      — Учат, у вас там, на простой народ нападать? На женщин? Зверье паршивое... — зубами скрежетал Гриц, продолжая языком вражеским бросаться. — Меня завалил бы, да девчонку за что? Что сделала-то тебе? У нее винтовка что ли, может граната? Ты глянь на лицо ее запуганное! Глянь!       Немец сморщился, зубы стиснув. Глаза его запачканные кровью в сторону Нади метнулись, как волки на добычу. И сильнее хмурился он, как на взгляд девчачий наткнулся. Тряслась то ли от холода сильнее, то ли от смерти отошедшей.       — Нравится? — не унимался парнишка, ножик сжав. — Нравится страдания видеть человека невинного?       Усмехнулся переводчик. Оглядел своего противника, китель его, звезды на погонах. Чуть назад голову повернул, и на Надю глянул. Глаза пустые его были, серые.       — Надь, беги отсюда. Со всех ног беги. Не двое с ним тут. Отряд, не меньше. Беги, наших предупреди.       Девушка ушам не поверила. На друга глянула: не шутил. Серьезно глядел, нож до бледных костяшек держа. Чуть вбок двинулся, закрывая боевую подругу. Кровь у него рубаху окрашивала. Ранен был: как дошел — сам и не помнил.       — Беги ж, Надь. Чего стоишь? — слезы с глаз его потекли. — Беги, глупая!       Капитан немецкий как зверь загнанный был. Каменное лицо у него было, хладное. Глаза словно закатным солнцем светились алым. Кровью горели руки и губы. Ни одна мышца не дернулась, как пулю выпустил в грудь солдатскую. Только дымок от дула легкий в безмолвные березы поднялся. Стоял парень, говорить продолжая, кровь со рта полилась. Надю в сторону пихнул, чтоб шла.       — Нравится, слезы видеть? Нравится ж, видно по тебе. Отродье дьявола...       Васильева к другу бросилась, а он рукой от нее огораживается. Выставил вперед, глазами прожигает немца.       — Только я счастливым умру, немецкая ты псина...       Белокурый кровавой улыбкой расплылся. Губы растягивает, а с них кровь капает. Плечи его задрожали. Смеяться начал, что сил было. Руку в волосы запустил. Пачкает, сжимает локоны. И на солдата смотрит.       — Я дома лягу. А ты как псина — на чужой земле...       Слабел Гриц. Ноги к земле тянулись. К Наде повернулся вновь. Улыбнулся что сил было, и в сторону леса кивнул.       — Беги, Надька. Беги, родная...       Васильева будто к земле приросла. Окоченела телом. Только слезы льются, на солдатскую одежду падают. Руку тянет к телу осевшему, дрожью исходит. Рот зажала себе. Зубами впилась, чтоб ни звука. Все кровью наполнилось. Едкой, тяжелой в грудь проникало. Дышать не могла.       — Беги...       Ноги сдвинула кое-как, назад. Смотрит на Грица. На руки его ослабевшие. Бросил ей ножик в крови собственной запачканный, прямо к ногам. Молвит что-то, неразборчивое. И улыбается. Трясущейся ладонью тот захватила. И в судорогах к себе. Глаза поднимает, в сторону демона смотрит. А он улыбается. Смотрит на нее и улыбается. И шагает. Медленно, размеренно. Васильева похромала в лес рядом, за стволы хватаясь. Падала, ползла, вновь карабкалась. Шел за ней зверь. Но раненный был. Возле каждого ствола останавливался. Смотрел и усмехался.       Гриц вслед смотрел лишь. Да кровью упивался своей. Вокруг тишина повисла. Только березки над головой листвой шелестели, стояли безмолвно. Словно молились за упокой его.       — Храни ее, Господи. Спаси. Да убереги от горя...       Река впереди шумела. Добралась Васильева, нож прислоняя к груди, китель придерживая солдатский. Бурная вода была. Камни точила как лезвием. Мчались листья мимо берегов, гниющие и черные. Из трясины. Шаг сделала, как лицо показалось средь дубов. Впереди топи увидала. Лес кончался. Небольшой островок был. Посреди погибели. Не преодолела бы болота — точно знала. Но нужно своих предупредить.       А немец все ближе был. Еле на ногах стоял. Шел. Улыбался. Жутким Васильева видела его демоном. Без сердца и совести. Мертвецом ходячим. Проклятым. Кем угодно, но не человеком. Таким человеком нельзя быть. Не бывает людей таких.       Вошла в ледяную гладь, и по колено ушла. Дно острое, да идти назад нельзя. Потоки уносить начали, ножом в дно уперлась, на поток лицом развернулась не по воле, и поползла по дну, водой нахлебываясь. Капитан за ней. Камни стал хватать. Скользкие. Пару раз руки разодрал, нагонять стал. Нож все упирался, что сил было. Протыкал глинистое дно. Волосы за плечами женскими распустились, кровь вымываться с тех стала потоками буйными. Что сил было продвигалась.       Кричать начал. Пытался рукой достать, но русская не останавливалась, хоть и кололо уже в боку. Кровь с лица сошла. Только боль осталась. Фриц все ж ухватил за плечо, как вылезла на берег илистый. К себе тащил. В воду, и ножом получил по лицу. И рухнул тут же. Сорвалась с места она. Нож не разжимая. Ринулась к болотам, прямо в тягучий ил. Но не дошла. Тонуть начала, еще не приблизившись. Ноги земля погибельная захватила. И глубже засасывать начала. Пары поднялись серые, гнилью ударило.       Завопила хрипло, за берег хватаясь, за корни. За все, что видела, и что спасти могло.       — Нет его! Грица! Нет его!       Себя оглушая, кричала. Что сил было, во все горло. До крови прокусывая губы.       — Убили, убили парня!       Заткнул рот ей враг, осел позади, за локти захватил. Взглядом своим впился в Надю. Капала вода ледяная с волос, с кровью мешалась, и к шее спускалась. Вытаскивать начал мужчина под боком, что-то шепча на своем. Упиралась, била, ножом рассекала кожу. Но не прекратил. Из сил последних вырвал из лап трясины. И рухнул. Тут же.       Своим телом напирал. Дышать невозможно было. Кое-как Надя в сторону ушла. Да схватил за руку. И оружие из кобуры второй вынул — направил, глазами полуоткрытыми глядя. Трясся, кровью давясь, никак до сердца поднять не мог. Своими руками приложить хотел. Трясине позволить не мог. Сил не было уже — спасло это Надю.       Упал, не отпуская хваткой мертвой. Васильева только пискнуть успела, как придавило.       — Товарищ старшина, — Виктор того за рукав схватил. — Глядите, не Нади ль одежда?       Наткнулись они на кулек свернутый. Грязно-зеленая форма выглядывала. И пилотка сверху звездочкой горела. Беляев присел к свертку, руку вытянул вперед. Пошарил, распахнул.       — Нади, — подтвердил офицер.       Поломский нахмурился, переведя взгляд к начинающемуся лесу. Впереди алел диск Солнца.       — Слышал? Третий был. Выстрел. Не наши стреляют, — насторожился мужчина. — Немцы так стреляют. В цель... ближнюю.       — Живы еще пока? — солдат без лица был, одежду скручивать начал и прятать средь травы сухой и листвы гнилой.       Промолчал Михаил Ильич, на лес уставившись. Глядел на алые стволы, на свет проливающийся. Молчал. Солдат его поторопил, от дум вырвал. Поднялся он, и к дереву прикоснулся.       — Вперед, товарищ старшина, иль обходом?       — Только вперед. Пока туман не поднялся. По озерам пойдем. Прямо. И к лесу. Никого в живых не оставлять.