Охота на серафима

1964 год Гретна, Штат Луизиана США

Дорога на Новый Орлеан 08:15

      Мистер Мур комфортно чувствует себя в тишине, в темноте, в дороге. Рядом с Энтони. Особенно, когда нерадивое чудовище вырубилось, припечатавшись щекой к стеклу. Аластор время от времени посматривает на белокурого ангела, дабы убедиться, что Бейли всё еще жив.       Ей богу, засранец напугал его ещё на выезде из Гретны! В тот момент мальчишка уже клевал носом, видимо, потратив слишком много сил на истерику посреди спальни Ала. И вот, находясь на грани сознания, мальчишка неловко завозился, замычал, стал неловко зажимать рукой нос, пытался что-то нашарить в бардачке. Поскольку мистер Мур был весьма ответственным водителем, не сразу сумел обратить всё своё внимание на Бейли, но заботливо заторопился съехать в кювет. И вот, когда стопа мужчины надавила на тормоз, это недоразумение затрепыхалось, очень громко, со вкусом чихнуло и обильно забрызгало кровью всё лобовое стекло и торпеду со своей стороны.       Аластор сперва перепугался до смерти, наблюдая за растерянным сонным лицом юноши, но поняв, что жизни юноши ничего не угрожает: хохотал едва не до рвоты. Это было настолько смешно и нелепо, что Мур не мог успокоиться с минуту, пока Бейли заливаясь соплями и кровью, матерился, пачкая свою беленькую рубашку, брюки, обивку салона в попытках остановить кровотечение. Только когда Мур отсмеялся, мужчины смогли совладать с инцидентом. Но даже в нынешнем состоянии Энтони вполне себе сошёл бы за иную жертву халатного смертоубийства — одежда испорчена, а разводы крови под носом, на подбородке и горле подсохли и создавали вид крайне неприглядный. Как выяснилось, воды у них с собой не было. Весьма опрометчиво!       До кучи: мистер Бейли крепко спит, признаки жизни изъявляет слабо, и если вдруг нечаянно их заметит парочка скучающих полицейских, то ситуация окажется крайне комичной и требующей объяснений. Вот уж хохма: душегуб и гангстер, убеждающие офицеров в том, что никто никого в этой машине убивать не намеревается.       Вдали, не фоне алого марева зари замаячила станция заправки. Аластору хотелось бы продлить ночь. Подольше побыть безликим, безымянным путником, прежде чем жестокий рассвет погрузит его и юного спутника в новый день. Мистер Мур тяжело вздыхает, выжимает чуть скорости, нагоняет станцию и съезжает к колонкам. Тихонько прикрывает дверь авто, выскальзывает в наружность и заходит в магазинчик. Видит в первую очередь красное, обветренное усталое лицо за стойкой кассы, просит залить полный бак, а также берёт пару бутылок воды и упаковку салфеток. Спешно кончает со всеми церемониями и возвращается на исходную позицию. Только пройдясь, Ал обнаружил, что несколько подустал от долгой езды. Он торопливо оглядел Энтони, но тот в своей — явно неудобной — позе не сдвинулся ни на сантиметр. Мур хотел уже было поднести палец к носу, чтобы проверить дыхание, но мальчишка красноречиво всхрапнул и сполз пониже по сидению.       Поездка продолжается. Мур чувствует себя совсем не плохо вопреки методу пробуждения. Кажется, мысли о том, что совместное празднование рождества на грани краха взбодрили и порадовали. Аластор будет рад, если всё сорвётся. Это будет правильно.       Мужчина стиснул руки на руле, дал газ в пол, выжимая из спортивной тачки Энтони весь её ресурс. Ал не любит праздники. Не приучен к ним. Дело ли в тотальном одиночестве, рачительности, снобизме или… Печальных историях из детства: так было всегда. Сейчас, скатываясь в приступ рефлексии, Аластор вдруг задумался о том, есть ли в его жизни хоть одна дата, которую мужчина действительно отмечал? Не потому что нужно посветить лицом или же соблюсти формальности, а потому что хочется.       В раннем возрасте матушка из всех своих сил старалась делать праздничные дни особенными. Аластор хорошо это помнит, потому что не получал от них никакого удовольствия. Глядя на иное сокровище, сделанное для него матерью, будь то мясной пирог или выторгованная покоцанная алюминиевая машинка из лавки антиквариата, Ал всегда удивлялся: зачем? Ресурсы, затраченные на подарки можно было бы распределить более разумно. Всё, что он, будучи ребёнком, испытывал в свои дни рождения, на рождество, новый год, пасху и в прочие «важные» события: напряжение, раздражение, злость, всеобъемлющую жалость к матери и жгучую ненависть к третьему ненужному, жалкому существу в их доме, которое — ха-ха — всегда портило всё, к чему прикасалось.       Дальше? Во времена приюта Ал застал лишь один праздник, и тот оказался омерзительным парадом лицемерия. Пансионат? Университет? Бесполезная трата времени, денег и необходимость вписываться в надлежащие социальные рамки. Последнего мистер Мур не любил никогда. Эти абсолютно ублюдские условности, добровольно-принудительные обмены поздравлениями, подарками, необходимость держать фасад! Удушье. Вот, что испытывает Аластор, проходясь по этим воспоминаниям только лишь по касательной.       Стоит ли говорить, как был счастлив Аластор, войдя во взрослую самостоятельную жизнь с осознанием, что он не ограничен в выборе действий? Первым же решением стало: не праздновать. Ничерта. Никогда. Мур позволил себе это так, как позволял всё, чего только мог пожелать. До этого года. До этого мальчишки, которому вдруг оказалось так важно справить сраное рождество. Неужели они не могли бы посредь лета притащить в дом ёлку и развесить по ней всякую блестящую утварь? Выпить той омерзительной сладкой дряни? Сидеть на диване, слипшись, будто две равиолины в углу морозилки? Разумеется могли бы! К чему весь сыр-бор? Зачем? Аластор не понимает. Не чувствует важности, трепета, радости. Мужчина поддаётся только потому, что для мистера Бейли это имеет значение.       Быть может, следует пожалеть себя? Исходя из всех данных, имеющихся на руках, быть может Мур потерял много человеческого, простого, беззаботного и светлого? Быть может, сложись жизнь чуть-чуть иначе, Ал мог бы разделить со своим ангелом нечто особенное с правильными чувствами?       Их первое совместное рождество, например. Звучит весомо, верно? Аластор медленно перевёл взгляд на юношу рядом и сжал губы. С Бейли можно отпраздновать кучу всего «первого», что внезапно появилось в жизни мистера Мура. Так что ж теперь? Каждый день праздник? Вполне вероятно, это — новая вещь, с которой влюблённому психопату придётся мириться наравне с тем, как он смирился с закидонами Энтони, наркотиками, ночными концертами и всем остальным. Быть может, со временем Мур втянется, и праздники, как и другие «фишечки» Бейли постепенно станут приобретать смысл? Станут казаться очаровательными капризами?       Как, например, когда-то дорогие вещи! Раньше мистер Мур с презрением считал всё это блажью, нелепым фарсом в попытках показать статусность. Так было до первого коллекционного собрания Гюго, до первых дорогостоящих пластинок, первого хорошо пошитого на заказ костюма.       Тело, возраст, вещи, мысли, мнение — всё претерпевает неизбежные метаморфозы с течением времени. Это неизбежно. Это нельзя контролировать полностью, от и до. Это злит, раздражает, доводит до исступлённого гнева. Почему? Почему существуют материи, не поддающиеся контролю?       Мур резко дёрнул носом и ощутил, как задрыгалось веко. Он медленно отнял руку от рулевого колеса, нашарил в кармане пальто шайбу таблеток и после недолгой возни, отправил одну в рот, протолкнул в глотку. Жаль, что нет лекарства от памяти.       Спрятав шайбу обратно, в карман, Аластор положил ладонь на колено Энтони, крепко сжал — зафиксировал себя в реальности, медленно выдохнул и сбавил скорость, чувствуя, что разогнался уже сверх меры. Хорошо, что засранец спит. Когда речь заходит о душевных терзаниях, настроении и эмоциях Бейли превращается в настоящую ищейку, надрессированную, вышколенную — одно неловкое движение, и заливается лаем, беспокойно перебирает лапами, злобно размахивает хвостом. Когда же речь заходит о душевных терзаниях, настроении и эмоциях конкретно Аластора мальчишка делается напряжённым, начинает суетиться, впадает в приступ острой тревожности. Особенно, если всё вышеупомянутое под собой подразумевает негативный контекст.       Мур смято улыбается, треплет юношу по колену, похлопывает. Ал ведь, очевидно, оставил ему серьёзную травму накануне прошлого рождества. Помимо шрама на плече, который теперь уже побелел, но всякий раз улыбается мистеру Муру, стоит юной пассии обнажиться. Даже как-то неловко получилось. В любом случае, сейчас бы Энтони своими расспросами ситуацию не улучшил. Пускай отдыхает. День сегодня предстоит тяжёлым, видимо.       Солнце неторопливо занимало свой престол. Холодное, вялое, оно не сулило доброй погоды. Тяжёлые серые облака лениво клубились над трассой, а на подъезде к Орлеану и вовсе сгустились над городом, придавая ему мистической нуарности, некой мрачной романтики.       Как бы ни хотелось, будить спящую красавицу пришлось. Притормозив в одном из безлюдных переулочков, Аластор осторожно растолкал Энтони и тут же поймал злой сонный зырк. Следом салон огласило громким красноречивым стоном. Ну, разумеется, мистер Бейли, а как вы хотели? Тело имеет свойство затекать!       — Деточка, аккуратно. Аккуратно… Да подожди же ты! — Ал отстёгивает ремень, помогает Энтони принять вертикальное положение, берет бутылку воды, салфетки, и пока юноша приходит в себя, тупо пялясь куда-то вперёд, Мур вытирает его окровавленное лицо, запихивает испачканную бумагу в карман заднего сидения и после пары минут молчания слышит тяжёлый, будто старческий вздох.       — Давай, меняемся, — изрёк Энтони и вышел из машины.       Внезапная рокировка оказалась очень кстати. Мур размялся, прежде чем опуститься на пассажирское. Энтони молча вынул из кармана пиджака пачку сигарет и закурил. Аластор понимает: сейчас это лучше не трогать. Оно, наверняка, крайне раздосадовано всеми обстоятельствами, а вдобавок ко всему прочему — голодное. Бейли сгорбился, рванул ручник, уложил обе руки на руль, приподнял острые плечи. Смешной. Похожий на какую-нибудь старую ведьму из детских страшных сказок, восседающую за рулём чёрного кадиллака, с явным намерением прирезать сотню-другую котят, щенят или чего-нибудь ещё невероятно милого.       Студебеккер запетлял по улочкам, прежде чем выехать на основную. Обгоняет, угрожающе сигналит другим тачкам, и Аластор, наконец, расслабляется, снова ощущает внутренний дзен, подпитываемый тяжёлой атмосферой красноречивого недовольства. Есть свой шарм в таком Энтони. Мур редко лицезреет своё чудовище без его привычного жеманства, лёгкой манерности, кривых ухмылочек и едких комментариев. Аластор уверен, если бы в Америке проводился конкурс на место амбассадора недовольного лица, Бейли бы выиграл. А после церемонии вручения вдогонку ещё бы послал судейскую комиссию вращаться по оси N-ного детородного органа.       Тормознув около вычурного помпезного здания, Энтони резко откинулся спиной в спинку сидения и покосился на Аластора.       — Чё сидишь клювом щёлкаешь? — сходу полетело в мужчину, и тот мгновенно заулыбался, долго закатив глаза. Ох, Энтони! — Приехали.       — Деточка, сбавь-ка обороты, — Аластор ухватил мальчишку за колено и взглядом указал на залитую кровью рубашку, неторопливо выбрался из своего пальто и передал его юной пассии. Тот зашипел разозлённой кошкой, замотался, плотно прижал ворот к шее и груди, оттопырив лацканы, ломано выпростался из машины, обогнул авто, достал из багажника увесистый саквояж. Ал в свою очередь лениво-степенно вышел следом и огляделся. Новый Орлеан прекрасен, как и всегда. Мур блаженно замурлыкал под нос что-то незамысловатое, глубоко вздохнул и услышал резкий звяк ключей. Энтони бросил их портье при входе и уже буравил Аластора взглядом. Мур нагнал злое и растрёпанное, вместе с ним шагнул в лобби и далее, к стойке регистрации.       — Номер на имя мистера Огюста, — хрипло и холодно выплюнул мальчишка. — Бронировали ночью, — нервно постукивает пальцами по стойке, пока девица с натянутой улыбкой ищет необходимые записи, ключи и потом, наконец, вносит какие-то данные. — Слышь, кис, — окликнул её Энтони и скользнул ладонью по стойке. — Не беспокоить ни при каких обстоятельствах. Обслуживание только по требованию. К слову, если кто спросит: мистер Огюст выглядит, как среднего возраста кабанчик с залысинами. Смекаешь? — лицо администратора вытянулось, глазки забегали, она перетягивает из-под ладони Энтони туго свёрнутые доллары и коротко кивает, пряча руку под стойку. — Хорошая девочка. И завтрак на двоих. Сейчас. Чтоб всё, как полагается, — подытожил Бейли, выдернул ключи от номеру и кивнул Аластору, после чего они спешно зашагали к лифтам. Ал с интересом наблюдает за Бейли, но молчит. Стоит подождать момента, когда в желудок мальчишки попадёт что-нибудь съедобное и уж потом упражняться в остроумии. В конце-концов мистер Мур давно нащупал грань и знает, когда можно позабавиться с нервами этого милого ангела, а когда нет.       Миновав клетку лифтов и лабиринт коридоров, они остановились около дверей номера. Энтони понадобилось некоторое время, чтобы совладать с замком. Скользнув внутрь, парень порывисто стащил с себя пальто и швырнул его с саквояжем вместе на спинку дивана, оказавшегося перед ними.       — Да блять! — рычит Энтони, и Ал бросает в него взгляд. Мальчишка снова зажимает нос рукой, громко топает куда-то вглубь номера. У мистера Мура появляется возможность осмотреться, принюхаться. То, что оказались они в люксе — факт. Мур оглядывает диван, пару кресел, небольшой журнальный столик в центре, сразу же за данной комбинацией мебели — выход на небольшую терраску, с которой открывается шикарный вид на город. Сбоку от «гостиной» — гарнитур из барной стойки, ящиков буфета на стене и мини-бара, как выяснилось. На длинной тёмной стойке — серебряный поднос с перевёрнутыми вверх дном стаканами. Также в номере, очевидно имеется уборная и две просторные комнаты с застеленными кроватями и шкафами. И всё это огромное пространство приправлено свойственной французам помпезностью. Если Ал не путает это — одна из тех старых гостиниц, отстроенная во время нашествия европейских мигрантов.       Пока Энтони боролся с новым кровотечением, отчаянно ругаясь, Аластор вышел на балкончик, устроился на железном стульчике с коваными ножками и закурил, вслушиваясь в ритм города. Он любит Орлеан. Любит страстно. Но этот город необходимо потреблять дозировано. Если приводить понятную аналогию: индейка в день благодарения. Она задаёт атмосферу, процесс приготовления и потребление — всё это имеет тонкий приятный флёр. Ощущение торжественности. Если же готовить данное блюдо чаще, то теряется заложенный смысл, размывается, делается привычным. То же самое с большим городом. Приехать сюда гостем раз в какой-то промежуток времени, получить дозу эстетического и поэтического удовольствия за короткий визит, но затем обязательно отправиться назад, в свою маленькую точку на карте. Переборщишь — непременно утомишься.       Ал доцедил сигаретку, потушил о массивную пепельницу на столике окурок и вернулся в тепло аккурат к моменту звонкого стука из наружности. Принесли завтрак. Мужчина встречает официанта, забирает еду, методично расставляет по стойке сервировку и оглашает:       — Банши, душечка, кушать подано, — после же присаживается на корточки около мини-бара.       На стол встала бутылка бренди. Шум воды замолкает. Бейли снизошёл: лощёный, свежий гладко-выбритый, с туго затянутым конским хвостом, в свежей рубашке и брюках. Теперь он совсем не походит на избитого всклоченного бомжа, каковым выглядел в машине. Энтони замер около дивана, туго затянул пояс, пошарился в саквояже, вынул оттуда спутанный клубок позвякивающих ремней, расправил, почти изящно накинул на плечи. Завозился с креплениями, что-то застегнул, что-то подтянул, поправил пустую кобуру под правой рукой и вскоре аккуратно вложил в неё пистолет, щелкнув предохранителем. Сверху на худые плечи опустился большой пиджак. Кажется, теперь Аластор понимает, почему Бейли носит данные предметы гардероба не по размеру.       Мистер Мур засмотрелся, не признал своего мальчишку. Собранный, серьёзный, хмурый юноша разительно отличается от того, что знает мужчина. Ал солжёт, если скажет, что новое амплуа ему не нравится. О-хо-хо! Ещё как солжёт! Бейли спешно запихивает в карман пиджака кастет, в другой — маленький перочинный нож и лишь закончив с туалетами, жадно впивается глазами в еду.       — Чё? — веско интересуется засранец, поймав Аластора с поличным. Бейли зафыркал, не глядя, пихнул руку в сумку и уже с крохотным свёртком, подошёл к столу.       — Прошу прощения, юноша, вы случайно не видели по дороге моего бойфренда? Кажется, он отправился в уборную и всё никак не найдёт путь обратно, — медово пропел Ал и уложил голову на мостик из ладоней, расплылся в оскале, прищурился, наблюдая за тем, как недовольно дёрнулся нос мистера Бейли.       — Иди в сраку, Мур, — Энтони раздербанил свёрток и высыпал на край столешницы чуть-чуть белого порошка, достал из кармана брюк тугую бобину долларов, вытянул один и выровнял горку снега в дорожку, затем туго скрутил купюру в трубку и спешно втянул носом. Резко запрокинул голову, зажмурился, сдавив нос и рот ладонью, тихо болезненно простонал. Аластор скрипнул зубами. Не лучшее решение, учитывая, что за последние часы нос Бейли дважды дал сбой.       — Заткнись, ничего не говори! — шипит Энтони, и Аластор корчит рожу, давит смешок.       — Деточка, упаси господи, я молчу! — сдерживая улыбку, шелестит Ал.       — Ты видел, с каким лицом ты молчишь?! — Аластора прорвало, он сжал переносицу пальцами и захохотал, шлёпнул ладонью по столу, на что Энтони медленно выдохнул и цокнул языком, предупреждая, что действие мужчина выбрал опасное.       — На голодный желудок, после двух кровавых фонтанов, Энтони! — сквозь смех, прошелестел Аластор, утирая слёзы в уголках глаз.       — Бемби, ты молчишь! — шмыгнув носом пару раз, Бейли жадно схватил бриошь с одной из тарелок и запихнул булочку себе в рот, даже не намазав масла. Аластор же за завтрак взялся неторопливо, с чувством, наблюдая за тем, как зверски расправляется со своей частью Энтони. Иногда мистеру Муру кажется, что внутри засранца бездонная чёрная дыра.       — Итак, деточка, — протянул Ал, дождавшись, пока Бейли набьёт рот едой и не сумеет ответить слишком быстро. — Получается, мы экономим на воде, электричестве, зашиваем порванную одежду, но номер люкс в центре города: будьте любезны? — Мур неторопливо снимает слой масла с общего куска и наносит его на хлеб. Энтони закатывает глаза, вдумчиво жуёт, и опрокидывает в себя маленькую чашечку кофе, после чего стреляет в Ала фисташками глаз:       — Это неустойка за срочность, — произносит мальчишка и торопливо доедает белок глазуньи. — Если старый гандон хочет, чтобы я по-быстрому сгонял за три пизды в рождество, будет платить втройне.       — Боже, mon ange, неужели ты просто решил позлить папочку? — прыснул Аластор и откусил кусок мягкой булки.       — Не, просто у всего есть своя цена. Всё покупается и продаётся. Моё время стоит дорого, мистер красавчик, — Энтони хмыкнул, поддел желток вилкой и отправил его в рот. Закрыл глаза на несколько секунд, постукивая вилкой по столу. — У нас с отцом есть определённые договоренности, соблюдая которые, каждый остаётся в плюсе. А ещё в этом отеле хороший шеф-повар, — подмечает парень. Ал подпирает голову ладонью. В последний раз мужчина видел Энтони за работой очень давно. И как «видел»? Стал случайным свидетелем, скорее. Оказаться внутри подобного мероприятия занятно. Аластору кажется, будто он получил лучшие билеты на спектакль-бестселлер. — А тебе что-то не нравится, amore?       — Помимо твоей ночной истерики и четырёх часов за рулём? — поддел Мур, неторопливо запустил корону в чашке кофе и отпил немного. — Ну, я едва не догнал собственный инфаркт, отсидел всё, что можно было, а в остальном, всё отлично.       — Я был немного расстроен, — как само собой разумеющееся, объясняет Бейли.       — Ну и, разумеется, очень печально, что мы не отпразднуем рождество, деточка. Посмотри? Я убит горем, — подтрунил мужчина, и в этот момент Энтони будто опомнился, резко хлопнул ладонями по столу и стащил из-под руки Аластора стакан с алкоголем, опрокинул в себя остатки.       — Мы, блять, отпразднуем, — шипит мальчишка, щурясь. — Я по-быстрому сгоняю за товаром и вернусь. Сходим на местный рынок и сразу же купим, что надо. Здесь всяко выбора больше, чем в нашей дыре, к вечеру уже будем дома. Всё идёт по плану! — тараторит Бейли, и Аластор с трудом удерживается от гримасы и чуть узит взгляд.       — Минутку, Энтони. Ты собираешься ехать в одиночку?       — Ну, типа. Там делов на полчаса. А что? Хочешь со мной напроситься?       — Это был бы интереснейший опыт! Хочу взглянуть, как работает настоящая мафия, — отвечает Аластор, чуть-чуть манерничая.       — Нет, — резко произнёс Бейли и ошарашил своей радикальностью.       — Ой ли? С чего такая резкость, душа моя?              — Никакого дизреспекта, Ал, но ты не умеешь быть серьёзным, даже если будешь молчать, у тебя лицо с субтитрами, а мне нужно быть в образе. И если тебе кажется, что это всё детские игрульки, то это нифига не так.       — О, брось, банши! Я? Не могу быть серьёзным?       — Лицо. С субтитрами.       — Готов побиться об заклад, что ты даже не заметишь моего присутствия, прелесть моя, — Аластор делает ход конём и замечает, как у Энтони заблестели глазки. Внутреннее смятение отражается во взгляде, и Мур ухмыляется: и это у него-то лицо с субтитрами?! Бейли так очевидно борется с азартом, что даже положенную паузу выдержать сложно. Лицо юноши поостыло, и Ал таки расплывается в улыбке. — Ставлю двадцатку.       — Ой-ёй-ёй, кто это у нас так в себя поверил? — Энтони облизывает губы. Сумма приличная, а учитывая их общую страсть играть в игры… — Забились, — Бейли выкинул вперёд ладонь, мужчины скрепили сделку рукопожатием, покончили с завтраком, после чего неторопливо оделись и покинули гостиницу, прошли с квартал до ближайшего телефона-автомата. Энтони бросает монетки и долго ждёт соединения.       — Ciao, amico, l'auto del signor August avrebbe dovuto essere consegnata tre quarti d'ora fa, stiamo aspettando fino ad ora, e come si fa a capirlo? — прохладный голос Бейли режет уши. Переговоры оказываются быстрыми. Энтони кладёт трубку спустя минуты полторы.       — Наша тачка в трёх кварталах отсюда, поедем на трамвае, — поясняет мальчишка, вернувшись к Аластору.       — Синьор Огюст, деточка? — заискивающе интересуется Мур. Мужчины сворачивают в один из проулков, чтобы добраться до трамвайных путей. Здесь пустынно и, оглядевшись по сторонам, Энтони вздыхает.       — Не делай вид, что ты не шаришь, — фыркает Бейли смущённо и почёсывает шею. — Никаких настоящих имён и документов. Никаких бумажных носителей. Сам говорил: любой контакт оставляет свой след. Тут также. Разговоры прослушиваются живыми операторами. Английским лучше не изъясняться, если это возможно. Для большей безопасности использовать шифры, никогда не ездить на своей машине. Это ж база.       — Слишком заумно, — отмахивается Мур и ловит ошарашенный взгляд мальчишки рядом. — Хочешь спрятать что-то — прячь под носом, — пожимает плечами Ал и ухмыляется.       — Если действуешь в одиночку, может быть. Паутина так не работает. Заденешь одну ниточку, другие задрожат, потянутся следом.       — О, я никогда не был командным игроком.       — Аналогично. Но у меня была куча учителей.       — Что ж, видимо, хороших. Звучит весьма изящно, mon ange.       — Да не, я просто ссыкливый, — Энтони впервые за день ухмыляется уголком губ. — Ну, я постоянно на очке и придерживаюсь философии, что лучше перебдеть, чем недобдеть и получить люлей.       — Знаешь, детка, ты сильно недооцениваешь свой страх. Бесстрашные попадаются.       — Ну хер знает, сомнительное заявление.       Добравшись до станции, нырнули в полу-пустой трамвай, зажались в самом дальнем закутке, замолчали.       Уморительно, но платить таки пришлось Аластору, потому что у некоторых не оказалось мелочи. Хорошо, что нет толкучки, иначе все три квартала Ал заставил бы свою белобрысую фурию идти пешком. Одному дьяволу известно, как сильно Мур ненавидит общественный транспорт и поболе — вторжение в личное пространство. Отгородившись с помощью Бейли от стоящих неподалёку людей, Аластор комфортно пристроился в углу. Взгляд скользит по бегущим мимо пейзажам. Большой город готов к празднику, о чём не шепчет — орёт подобающая символика. Однако, упасть в омут мыслей мистеру Муру было не суждено: Энтони подёргал за пальто, оповещая о том, что пора выходить.       — Не слишком ли рискованно оставлять авто в чёрном квартале? — весело интересуется Аластор, оглядываясь по сторонам. Из окон домов, с крылечек: отовсюду на мужчин устремились любопытные враждебные взгляды. Будто дикие звери, цветные подозрительно наблюдают за чужаками. Аластор закладывает за спину руки, переводит взгляд на Энтони и тихо цокает языком.       — А что такое, снежок? Боишься, что надерут жопу? — язвительно отплёвывается Бейли, срывая с губ мистера Мура смешок. — Девочка моя, расслабь булки, если что, я буду рядом, — продолжает Энтони, чуть ускоряя шаг.       — Вы украли мой текст, мистер Бейли, — поддевает Аластор, подстраиваясь под темп мальчишки.       — Копам плевать на чёрных, — прохладно хмыкнул юноша вдруг и пожал плечами. — Если они не выходят из своих песочниц, конечно, — добавляет Энтони, и на этих словах мужчины сворачивают в глухой тупичок. Там, около помоек печально притаился старенький синий Шевроле с облупившейся краской. Энтони оглядывает тачку и подойдя вплотную, давит на треугольное стекло около бокового зеркала справа, протискивает ладонь в салон, шарится, и вскоре в его пальцах бренчат ключи.       Садятся в машину без лишних церемоний, однако приходится повозиться, чтобы завести старушку. Чуть покапризничав, шевроле медленно двинулась с места и покатилась: прочь из гетто, под всё теми же напряжёнными диковатыми взглядами. Молчание не ощущается напряжённым. По крайней мере, Мистер Мур его таковым не чувствует. Все происходящее его страшно будоражит, если не сказать — развлекает. Энтони же кажется слишком натянутым, отстранённым и холодным. Хмурит светлые брови, глядит тупо вперёд, стискивает руль пальцами добела. Аластор разглядывает его и спустя немного времени, закатывает глаза своим же мыслям, аккуратно опускает ладонь на бедро юноши, поглаживает. Нога ощущается, будто железная свая. Весь Бейли — оголённый нерв.       — Ты всегда так нервничаешь? — тихо интересуется Ал, легонько похлопывая по ноге.       — Я не нервничаю, — гавкнул Бейли и шмыгнул носом. — О, душенька, брось, мне казалось, мы давно прошли этот этап. Я прекрасно вижу, когда тебя что-то беспокоит, а когда нет.       — Amore, будь зайчиком, заткнись, пожалуйста. По условиям нашего спора ты уже проебал.       — Ты так быстро вошёл в образ заправского гангстера, mon ange, просто поразительно!       — Бемби, умоляю тебя, — Бейли поджал губы и глубоко втягивает носом воздух. Аластор скалится и всё же смолкает. В небе замелькали белёсые силуэты чаек. Машина приблизилась к порту, неторопливо лавировала меж полос и других авто.       — Аластор, — прозвучало, словно гром среди ясного неба. Мур резко, почти ошарашенно посмотрел на Энтони и быстро заморгал. Мужчине вдруг сделалось очень странно. Некомфортно. Уж как-как, но полным именем Бейли его называл примерно никогда. Неужели засранец решил таким образом придать своему тону весомости? — Я серьёзно: никаких смешков, шуток, косых взглядов, никаких едких комментариев. Говорить буду я. Пожалуйста, просто… — Бейли прерывисто выталкивает из лёгких воздух, будто к стенке припёртый. Мистер Мур кренит голову набок, мягко улыбается, щурится, осторожно прихватывает ладонь Энтони, сжимает ее в своей и медленно кивает, будто уверяет: всё в порядке.       — Я буду твоей тенью, банши, — обещает мужчина и выпускает чужую ладонь. — Не поверишь: очень хочется двадцатку.       Авто шустро ныряет в проулочек меж низеньких домов. Чужая покоцанная тачка маякнула по другую сторону въезда. Энтони осмотрелся по сторонам, кивнул Муру. Они вышли. Водитель на другой стороне оживился, засуетился, вывалился из своей тачки.       — Здорова, мистер Леоне, — веселый юный паренёк, жующий зубочистку двинулся навстречу, зачёсывая сальные тёмные волосы назад.       — Ника? — Энтони вздёрнул уголок рта. Сошлись на середине. Бейли выкинул вперёд ладонь, скрепив встречу рукопожатием. — Чё ты натворил сучий потрох? — хлопнув парнишку по плечу, молодой человек последовал за «курьером» вглубь проулка.       — Да шлюха пиздливая попалась, нажрался с ней в мясо, сболтнул лишнего, а эта шалава побежала к Чёрному Дину! Не, он её, конечно вальнул, но сразу побежал плакаться к Французу. А вы сами знаете, наш босс — тот ещё говнюк, — парнишка сплёвывает в притоптанную землю, шерудит в замке багажника ключом и резко его открывает.       — Э! — Бейли занёс руку и широким жестом отвесил юнцу подзатыльник. — Не задирай нос, щенок. Спасибо скажи, что эта девка к Дину побежала, иначе сейчас не посылки бы возил, а кормил бы червей. Чё, мамаша тебя не учила рот на замке держать?       — Да кто ж знал?! — всплеснул руками мальчишка.       — А нехуй пить, раз не умеешь. Ты смотри, с таким отношением долго не проживёшь, пацан, — скептично хмыкнул Энтони и вскрыл замки обеих сумок, оглядывая плотно упакованные свёртки. — Чё стоим? Вешать не будем? — интересуется, пихнув парня локтем в бок.       — Да вы чё, мистер Леоне? Вас? Обувать на вес? — парнишка захохотал, облокотился на машину ладонью. — Француз говнюк, но не самоубийца! Все двадцать фунтов, я ж всё вешал, когда фасовал-то, — праведно добавляет Ника. Энтони скользит по нему глазами, натянуто улыбается в ответ и покачивает головой.       — Ну тащи тогда. Кто косячит, тот и занимается, — паренёк вновь отсмеивается, подхватывает обе сумки и таранит их к шевроле. Бейли открывает багажник и берётся за чемоданчик, заготовленный людьми отца. Вскрывает его, демонстрируя деньги и косит взгляд на курьера. Глазки у него заблестели, забегали. — Пересчитывать будешь?       — Да прости-господи, мистер Леоне! Ну, свои ж люди! Торопиться надо, копы-то шмонают только в путь, — парнишка цокает языком и цепляется пальцами за уголки крышки чемодана, нервно озирается по сторонам. Энтони опять тихонько посмеивается. Как-то… Очень нехорошо. Расплывшись в очередной улыбке, хлопает по плечу парня рядом, резко закрывает кейс с зеленью и выставляет руку вперёд, оттопырив указательный палец. — Что за?..       Бейли вынимает из кармана нож, коротким точёным жестом откидывает лезвие, цепляет один свёрток из посылочных сумок, взвешивает его на ладони, вертит и быстро делает надрез. Нож шустро возвращается в карман. Смуглый мизинец юркнул в разрез бумаги, отправляется в рот.       — Ну всё? Нормально? — интересуется курьер, облокотившись на край багажника. — Охуенный товар, у нас тут разлетается — ух!       — Не наёбывай меня, Ника, — рот Бейли скривился в опасной кривой ухмылке. — Даже не пытайся наебать, — Бейли резко швырнул свёрток в багажник. Секунда: в глазах россыпью засияли цветные звёздочки. Бейли повалился вбок, зацепился за машину, хлопнувшись задницей на землю. Во рту прижгло горькой солью.       Лживый говнюк с чемоданом бабла припустил в сторону своей колымаги.       Резкий выдох. Тупой звук удара. Болезненный задушенный стон. Неспешный цокот языка о нёбо.       — Как невежливо с вашей стороны, молодой человек, — медово-ласково замурлыкал вкрадчивый голос Мура над ухом. — С вами ещё не кончили беседу. Куда вы так торопитесь? — в дрожащее горло парнишки вжимается кривая стальная улыбка ножа. Рука дёрнулась — совершенно случайно, конечно. Крупная капля крови у самого кончика лезвия густо налилась и заскользила вниз по шее, расплылась пятном по низкому вороту рубахи. — Мистер Леоне? Вы в порядке? — интересуется Аластор и, ощутив, как тело в его хватке задёргалось, покрепче согнул локоть. — Чш-чш-чш-ш-ш. Ну-ну, мы же не хотим крови? — увещевающе интересуется Мур и торопливо переводит глаза в сторону: Бейли, оглушённый ударом чемодана по лицу, ломано поднимается. Из разбитой губы течёт алое, горячее, испачканные пальцы подрагивают. Во рту вмиг пересохло.       Взгляд.       Аластора пробрало мурашками от шеи до копчика от взгляда обезумевших, звериных зелёных глаз. Сладостная дрожь охватила тело, стоило мистеру Муру увидеть это… Сияние. Бейли надвигается медленно, взъярённым хищником. Замирает в полу-шаге, рука его выкинулась вниз. Энтони схватил маленького лжеца за яйца — буквально — так, что тот даже резко привстал на цыпочки, быстро задышал ртом.       — Думаешь дорос до взрослых игрушек? — с нечитаемым выражением лица прошелестел Бейли, и наотмашь харкнул в лицо парню. — Думаешь, что можно подсунуть мне брак и под шумок съебаться, дружок? Думаешь, блять, у меня есть время на это дерьмо? — парнишка заскулил, выпустил рукоять чемодана, руки его потянулись куда-то под пиджак.       — Нет-нет, дорогуша, — лезвие на шее режет грязную влажную кожу. — Руки, — добавляет Аластор и ждёт, когда сможет видеть ладони парня. Энтони резко отпустил, ладони его захлопали по телу курьера, изъяли юркую «кобру» и опасную бритву. Трофеи отправляются в карман пиджака Бейли, кровь слабо мажет по ткани, отпечатывается на кармане.       — Вы не поняли, мистер Леоне, это не я, это Француз и остальные! Я не при чём, я просто курьер, — затараторил парень, пальцы его задрожали, Аластора повело. Он почти физически чувствует приторно-могильный аромат страха, что испускает из себя жалкое существо. Мур чувствует, как участилось сердцебиение, медленно ведёт языком по губам и сталкивается взглядом с абсолютно диким лицом Бейли.       — Где сейчас Француз?       — Я не знаю! Я ничего не знаю, мистер Леоне!       Энтони точёным движением большого пальца утёр кровь с разбитой губы, слизал остатки и порывисто снова подошёл вплотную:       — Я же сказал тебе, Ника: не пытайся меня наебать, — шепчет он в ухо трясущегося птенчика. Пальцы Аластора дрогнули от этого рычащего тона. Скулы больно свело. Захотелось склониться к крыске с другой стороны и попросить: «попытайся, Ника. Попытайся наебать его ещё раз».       — Ваши жесты рассказали больше, чем ваш гнилой рот, дружочек, — вопреки своему желанию, промурлыкал мистер Мур. — Видите ли, беглый взгляд, обильное потоотделение, нервный смех и неконтролируемая болтливость — явные признаки неумелого лгуна.       Мальчишку из его рук выдернули сильным рывком. Проулок огласило тихим воем. Смуглые пальцы Бейли путаются в сальных волосах, он бьёт в нос коленом и вздёргивает обратно, пихает парня в сторону машины, и когда тот завалился в багажник, во всклоченный затылок упирается дуло пистолета.       — Без пары граммов тут не разобраться, да? — ядовито ухмыляется Бейли и взводит курок. — А у нас только паль ебаная, да, Ника? И чё мы будем с этим делать?       — Я не знаю! Я ничего не знаю! — Энтони жёстко бьёт прикладом по холке и возвращает дуло к голове.       — Потише, уёбок. Сам же сказал: копы шмонают только так, — напоминает он прохладно. — Давай-ка позвоним твоему боссу и разберёмся. Номер-то для связи помнишь?       — Нет! — продолжает упираться заносчивый сопляк. Аластор слышит, как дрогнул под пальцем Энтони курок. Мур сделал пару шагов вперёд и мягко уложил ладонь на плечо Бейли, сжал, погладил, призывая к спокойствию. Если его ангел сейчас продырявит эту тупую башку, они вероятнее всего останутся с носом.       Касание сработало. Энтони шумно выдохнул ртом. Аластор наклонился, заглянул в искажённое яростью лицо, ободряюще улыбнулся. Мужчина ласково надавил на предплечье, опуская руку с пушкой вниз, после чего ухватился за крышку багажника и с силой опустил её на обмякшее тело. Стон боли потонул в гудении пароходов.       — Смотри, Ника, мой друг более изобретательный, чем я. Загнанное шумное дыхание птенца залило багажник. Аластор вздёрнул ладонь, обнажил запястье и глянул на циферблат часов. Второй удар дверцы оказался примерно таким же по силе, как первый. Мальчишка хрипло заскулил, зашёлся в приступе кашля.       — Разве я многого прошу, Ника? Пару минут поболтать с мистером Больё. Братишка, оно того не стоит, — выжидают пару минут, дышат напряжением, сдавленным безумием, охватившим обоих. — Мистер Мур, кажется, бог любит троицу, — загробным низким голосом произносит Энтони и медленно косит взгляд в сторону Ала.       — С вашего позволения, мистер Леоне, — оскалился Аластор и уже замахнулся тяжёлой крышкой, как Ника запротестовал, захныкал:       — Я скажу! Скажу! Я знаю, как связаться, нужен телефон. Просто телефон! — задушено лепечет он. Энтони улыбается, лезет в карман, достаёт мятую пятёрку и шлёпает ею рядом с лицом мелкого ублюдка.       — Пиши.       — У меня… Ручка в машине.       — Кровью пиши.       — Мистер Леоне, боюсь, чернил маловато, — лезвие в руке Аластора дрогнуло. Секунда, и оно вошло в небритую щёку юнца, будто в масло. Мур резко дёрнулся вперёд, оставив рукоять торчать из лица и зажал ладонью рот, глуша вой.       — Отлично, теперь он зальёт мне машину своим дерьмом, — безразлично отзывается Бейли и заталкивает все сумки и чемодан с деньгами подальше в угол. Аластор вынул нож, обтёр лезвие о бедро крысёныша рядом с собой, красноречиво глянул на Энтони, лукаво прищурился и пожал плечами в коротком извинении. — Давай, мудила, — вздёрнув за волосы парнишку, рокочет Бейли и выпускает лишь тогда, когда дрожащий палец заскользил по купюре.       — Этот, — шепчет Ника и тычет пальцем в зелёную бумажку. Энтони выдернул её, рассматривая кривые цифры и сощурился. Мужчины переглянулись. Аластор парой коротких движений упаковал тело юноши в багажник. Тот беспомощно, затравленно вылупился на двоицу психов, резко вдохнул, чтобы что-то сказать, но не успел: Бейли сунул дуло в рот, склонил голову набок и произнёс:       — Один звук, и тебе пиздец, Ника. Смекаешь? — вопрос повис в воздухе. — Не слышу ответа, — снова понижая голос, цедит сквозь зубы Энтони, и парнишка резко, быстро кивает. Аластор шумно закрывает багажник. Мужчины торопливо садятся в машину и выезжают из проулка. Атмосфера в салоне повисла просто восхитительная. Мистер Мур упивается ей, упивается срывающимся сердечным ритмом, осадочным ароматом крови, щекочущим носоглотку и… Энтони. Аластор так упивается этим разъярённым львёнком прямо сейчас.       Спустя пятнадцать минут съехали в полу-маргинальную часть города. На весь район — один автомат. Бейли выскочил из машины, стрельнув у Ала мелочи и резко сдёрнул трубку, набрал номер с купюры и ждал. Долго ждал, пока наконец масляный, ласковый голос не замурлыкал в трубке:       — Кто говорит?       — Привет, дядя Арман, узнаешь?       — О? Мсье Огюст? Какой сюрприз! Какими судьбами, милый мальчик? Отец велел сегодня тебе привезти устриц к ужину?       — А ты под шумок решил подсунуть нам тухлятину? Не по христиански получается, дядь. Мой папаша будет сильно расстроен. У него ведь были планы.       — Ой-ёй-ёй, мсье Огюст, вы, видимо, что-то путаете. В нашей лавке всегда самые свежие морепродукты.       — А твой торгаш сказал другое, дядя. Ты ж знаешь, что будет, если я уеду ни с чем?       — Митер Огюст, вы мне угрожаете?       — Да. И у меня нет времени выяснять, кто из вас проебался. Мы либо решаем проблему, либо будем говорить по-другому. Я понятно объясняю? Всякое бывает, дядь. Сегодня твоих устриц подают королям, а завтра даже собаки брезгуют.       Телефон смолк. Пауза повисла долгая, прозаичная. Энтони медленно выдохнул, из горла вырвался смешок:              — Видимо, реально не выкупаешь, в какой сраке ты оказался. Ладно. Окей. Не трать моё время. Жди весточки.       — Нет-нет-нет, мсье Огюст! Постойте! Постойте. Мы, кажется, неверно друг друга поняли! Не разобрались в ситуации. Сколько?       — Двадцать фунтов тухляка. И твой торгаш распустил руки. По-моему, звучит дорого.       — Кто?       — Николос Саммерс.       — Боже правый! Какой кошмарный ужас, мсье Огюст. Мне так неловко. Я бы предпочёл обговорить всё с глазу на глаз, что скажете?       — Я же сказал, у меня нет времени. Либо через час ты подгоняешь товар и скидываешь пол-цены, либо до свидания.       — Дружище, ха-ха, вы выкручиваете мне яйца! Часом дело не ограничится. Дайте время, старый добрый дядюшка Арман все сделает в лучшем виде. А в качестве извинения, позвольте пригласить вас на ужин в мой клуб. Мы обо всём и сговоримся без обидняков. Вы же знаете, мсье Огюст, Арман умеет приносить извинения. Три часа. Идёт?       — Долго.       — Ну-ну, не нужно вить из меня верёвки, дружище. Вам-то тоже не фонтан возвращаться домой без улова. И мы оба это знаем. Буду ждать вас в пять. Место встречи изменить нельзя. Au revoir, charmant!       Разъединило. Бейли швырнул трубку на место и прикрыл глаза.       — Ха-а-а. Ха-ха! — задушенные истеричные смешки сорвались с разбитых губ. Мистер Мур, наблюдавший со стороны, стоял, облокотившись на заднюю дверцу машины. Умастив руки на груди, мужчина ведёт глазами резкое, порывистое, словно русская борзая, тело, движущееся через пустую дорогу. Рука Энтони нырнула под пиджак. Бейли подошёл к багажнику, с силой распахнул его и высадил три пули в голову жалкого существа, забитого к задней стенке.       — О-хо-хо, банши! Кажется, переговоры вышли неудачными? — несдержанно-весело интересуется Аластор и расплывается в улыбке, как только крышка багажника захлопывается.       — В машину быстро, — гаркнул сопляк и метнулся за руль.

1964 год Новый Орлеан, Штат Луизиана США

Гостиница «Сент-Чарльз» 15:35

      — Ебаные мрази! Крысы вонючие! Porco puttaba! Merda cazzo! — дверь тихонько прикрылась за спинами двоих мужчин. — Конечно, мы нихуя теперь не успеем! Блять, да я их рот ебал! Их матерей, их братьев, сестёр, детей! Сука, всё их родное ебал! — Бейли заливается сиреной, пинком опрокидывает кресло срывает с себя пиджак и резко запускает руки в карманы.       — Какого хуя? Почему я должен с этим разбираться? Почему именно сейчас всё должно было пойти по пизде?! — рычит парень и огибает гостиничный гарнитур. — Знаешь что? Да я в душе не ебу, как договариваться с этим уёбком! Он прожжённый чёрт. Это всё хуёво пахнет. Пидорас! Я не знаю, что делать! Я, блять, не умею! Припугнуть, стволом помахать, забрать, привезти — пожалуйста! Но вот эти вот игры разума?! Блять! Блять-блять-блять! Мы уже должны ехать в Гретну! Отец меня прибьёт нахуй! — Бейли циклично мечется по номеру, сжимает ладонями виски. Ещё чуть-чуть и наступит настоящая истерика.       Аластор набрал в лёгкие воздуха, неторопливо снял пальто и приблизился к Бейли вплотную, резко подхватил его под задницу и оторвал от земли. Энтони вцепился в плечи мужчины и бешено вылупился на него.              — Чё ты делаешь?! Пусти! Поставь меня на место, еб-твою-в-душу-бога-маму-так!       — Энтони, — весомо произносит Мур, не отводя взгляда от лица молодого человека. — Стоп. Давай мы сейчас заземлимся в этой точке, детка. Дыши. Глубоко вдохни, и-и-и: выдыхай. Вот так, — пальцы на плечах не разжимаются, но Энтони поддаётся словам. Глубоко тянет носом воздух, закрывает глаза.       — Ал, ну почему я?.. — почти жалобно интересуется юноша и закрывает лицо руками, растопырив локти в стороны. Мур аккуратно опускает парня на пол, отводит его ладони в стороны и берёт за плечи.       — Посмотри на меня, мистер Бейли, — велит Ал и ловит взгляд блестящих влажных глаз. — У тебя сейчас нет времени на истерику, прелесть моя, это, во-первых. Во-вторых, всё ты знаешь, — Мур мягко накрывает горячие щёки прохладными руками. Прекрасно знаешь, что тебе нужно делать. Ты всё умеешь. В том, что случилось в порту нет твоей вины. Ты приедешь на встречу и раскрутишь этого французского недоноска на лучшие условия, потому как, уж что-что, а в переговорах ты, mon ange, большой пёс, — Аластор ласково гладит острые скулы, пока Энтони судорожно жмурится и сминает ткань пиджака на груди мужчины. Мистер Мур знает: Энтони нужно услышать эти слова.       — Я не…       — Цыц, Энтони. Тебе только нужен стакан бренди, дорожка белого, и съесть что-нибудь жареное и жирное. И всё будет хорошо. Мы всё успеем и отпразднуем это грёбаное рождество. Я прав? — Бейли выворачивает лицо, роняет башку на плечо Ала и угукает куда-то в шею, крепко окольцовывает мужчину за пояс руками и замирает. Мур накрывает его лопатки ладонями, позволяет постоять вот так, успокоиться, выдохнуть. Тело парня расслабляется. Аластор ощущает, как с мышц спадает окаменение, как отчаянно Бейли вжимается в его тело. — Энтони?       — М-м?       Ал отстраняется и щурится, аккуратно ловит выбившиеся из хвоста прядки и заправляет их за уши.       — Не поделишься, а что это за феномен произошёл в порту? Ох, деточка, меня аж всего промурашило! — выдаёт Мур, и Энтони вдруг резко запрокидывает голову, истерично прыская со смеху. — Боже, душенька, я и не знал, что ты можешь быть таким мужланом! Мама дорогая! — Бейли не успокаивается, шумно всхрюкивает в порыве хохота, расцепляет руки и через миг обнимает за шею.       — Ну хва-атит! — игриво хихикает он. — Это просто… Мой рабочий голос, — быстро хлопая глазами, поясняет мальчишка.       — Деточка, честно говоря, мне даже самому было боязно! Сколько мощи, сколько силы! Ну прямо-таки настоящий лев! — Аластор прихватывает Бейли за пояс, легонько покачивает из стороны в сторону, и мальчишка расслабляется совсем, тычется лбом в лоб Мура и тихонько делает: «р-рарь», подражая собратьям из Саванны.       — Ну… Я выгляжу скорее, как тот, кто сосёт за углом за дозу, чем как тот, кто её предлагает, — шутливо кокетничает он и украдкой ворует быстрый поцелуй. — А надо соответствовать. Эй, Бемби? А тебе что?.. Понравилось?       — Я в экстазе, Банши, — отсмеивается Ал мурчаще.       — Блять. Погоди. Я… Не могу взять тебя на встречу. Точно не могу, — чуть опомнившись, затараторил Энтони, виновато потупил взгляд и закусил губу. — Если до отца дойдёт…       — Боже, Энтони, об этом не беспокойся. Я взрослый дяденька и прекрасно умею себя развлекать.

1964 год Новый Орлеан, Штат Луизиана США

Французский квартал, клуб «Руж» 17:17

      Тревога. Тревога-тревога-тревога. Белый шум. Энтони кажется, будто его мозг похож на экран телевизора с помехами. Сраный Ника. Сраный Француз. Сраный Орлеан, отец, наркота — всё ёбано. Бейли начал злиться чуть меньше суток назад и сейчас его состояние обостряется отсутствием Мура рядом.       Этот старый рыжий фуфик на протяжение всей поездки будто обволакивал своей этой блаженной аурой безмятежной весёлости, амортизировал негатив. Энтони знает, что его дебильный бойфренд получал удовольствие от происходящего просто потому, что сочельник в этом году больше походит на хаотичное падение в бездну. Аластор любит такое. Энтони не раз замечал, что Муру нравится, когда все вокруг него находятся в паническо-истеричном состоянии или на грани самоубийства. В этих опасных водах Ал, будто рыба в воде. Какая-нибудь барракуда или может притаившаяся в кораллах мурена? Не-е-ет. Нет. Аластор — большая белая акула, для которой подконтролен весь океан. Одно лишь движение зубастых челюстей, и проблемы, как не бывало. В Бейли это вызывает чувство спокойствия. Он знает, что его спину прикрывают.       Даже если вспомнить недавнюю стычку в порту, когда курьер огрел чемоданом по голове: оленёнок был рядом. Энтони, разумеется, разобрался бы с этой проблемой и сам, но… Затратил бы несравнимо большее количество ресурсов и времени. Аластор подстраховал так правильно, так уместно, а ведь они и взглядом не обменялись! Бейли вздёрнул уголок губ, нервно перебирая пальцы на руле Студебеккера. А ведь это он, Энтони должен был блеснуть! Не здесь, не в Орлеане, а в принципе всю эту рождественскую кутерьму парень затеял именно потому, что очень хотел показать Муру, что рождество это не про расточительность и утомительные походы по магазинам.       Это нечто большее. Рождество в сути своей похоже на конфету: тает во рту, услаждает рецепторы языка, хочется, чтобы оно длилось вечно. Это праздник про любовь, про единение, про возможность отпустить ненадолго все заботы и тревоги. Это время, способное напомнить старикам о беззаботном детстве. Огонь в камине, глинтвейн, колядки — согревают не только тело, но и душу. Энтони так хотелось порадовать своего мужчину. По-человечески провести эти важные чудесные мгновения. А по итогу что?       Раздражённо закатывает глаза и выплывает из салона авто, облачённый в чёрную тройку, купленную впопыхах с полчаса назад. Бейли неловко поправляет пиджак, чувствуя, что эта дрянь ни в какую не сидит. Хотя, что ещё можно было бы найти в такое-то время?..       Нужно сделать всё быстро. Одна нога здесь, другая там. Да, Энтони может управиться с вонючим пауком в кратчайшие сроки, и тогда они с Алом вернутся домой и, может быть, успеют насладиться остатками праздника. Бейли подтянул ленточки будничной маски на затылке, сделал глубокий вдох и резко дёрнул на себя тяжёлую дверь.       Приглушённый свет, снующие вышколенные официанты в наглаженных фраках, аромат игристого, звонкий шлюший смех, большие дяди, сидят в своих ложах курят дорогие сигары. Пространство наполнено незамысловатой музыкой. Энтони сразу двинулся в сторону лестницы, ведущей на, огибающий всю площадь зала, балкон. Наглая рожа Француза виднеется в его «императорской ложе». Болтающий с симпатичными девчонками, облачёнными шёлком и мехом, он обворожительно улыбается, сверкает щербинкой меж зубов, пучит огромные, на выкате, глаза. Как только ублюдок насмерть никого не зарезал огромным горбатым носом. Бейли закладывает руки в карманы брюк, притормаживает, ступает неторопливо, придавая всей своей фигуре расслабленной развязности.       — Мистер Леоне! — взгляд чёрных хищных глаз упёрся в лицо Энтони, и тот молчаливо склонил голову в приветствии, шумно скрипнул стулом и опустился перед Больё, уложил руки на груди.       — А ты времени не теряешь, «дядюшка» — бросил Бейли и прикурил, смерив девушек около мужчины взглядом. Француз из той породы ублюдков, от кого окружающие теряют голову, невзирая на свинство, чванство и общее невежество. Развалился, будто местячковое божество, взирающее с высоты своего трона на юных жриц. Даже не предложил дамам присесть, хотя они-то явно не из проституток. Своих Энтони признал бы с полу-взгляда.       — Вы задержались, дружище, мне же нужно было скоротать время, — приторно воркует мужчина и, прихватив одну из собеседниц за руку, бесстыже коснулся губами атласа её чёрной перчатки. — Вынужден просить вас откланяться, барышни. Дела-дела-дела. Сложные серьёзные вещи мужчинам необходимо обсуждать тет-а-тет, — девицы кокетливо заулюлюкали, захихикали и скоро упорхнули к своему столику. Больё прихватил ножку бокала, сделал глоток и пощёлкал пальцами. Из ниоткуда, будто только и выжидая знака, возник официант, склонился к хозяину, — Бутылку розе для мадемуазелей, — небрежно махнув рукой в сторону юных красавиц велел тот. Энтони с трудом сдержал гримасу отвращения. Он ненавидит людей, подобных этому. Таких, что натужно пытаются казаться более значимыми, чем они есть на самом деле.       — Слышь, Больё, — Энтони выпустил струю серого дыма и откинулся спиной в спинку стула, закинул ногу на ногу. — Чёт не шибко хорошо у тебя получается извиняться.       — Мистер Леоне, как смеете вы! — посмеивается мужчина, зачёсывает назад жидкие каштановые волосы и поднимается, склоняется над столом и самолично наполняет бокал пузырящимся холодным игристым, широким жестом преподносит гостю. — Хотел лишь соблюсти приличия, понимаете? Девушки! Они, как цветы! Их непременно нужно ублажать и баловать, дабы оранжерея благоухала. Не разделяете?       — Как и тех, кто платит тебе бабки, дядя, — колет мальчишка, прихватывает флюте за ножку, покачивает бокал из стороны в сторону и ядовито улыбается. — Тебе б с приоритетами поработать.       — Американцы! Не поймите неправильно, но некоторых вещей вам, как народу, понять не дано! — Энтони приподнял бровь, с трудом не закатил глаза. У него совершенно нет времени на идиотские споры. — Что ж, мистер Леоне! Позвольте, я разъясню ситуацию.       И он завёл свою шарманку. О том, что Ника попутал берега, как сделался ненадёжен, как точил зуб на несчастного мистера Больё. О том, что этот мелкий засранец, вероятнее всего, хотел подставить босса в глазах дружественного клана. И он, Француз, совсем тут не при делах и ни за что бы не стал кусать руку с едой. Энтони сделалось скучно уже тогда, когда этот напыщенный петух открыл рот. Юноша наперёд знает все возможные аргументы, которые этот хитрый чёрт ему наплетёт.       — …Вы же понимаете, мистер Леоне, что подобные пылинки не должны сеять раздор в нашей дружной la famille?..       — Сорок пять процентов, — хмыкнул Энтони сухо. — Пусть твои «пылинки» загрузят тачку сейчас, и мы не в обиде.       — Неужели эта ситуация так сильно задела вас, друг мой? — посмеивается Француз. — Двадцать, и ни цента боле.       — Твой ублюдок разбил мне лицо. А оно стоит дорого. Сорок пять, — Энтони закуривает по новой и с трудом держится от того, чтобы глотнуть вина. Не стоит. Не здесь, не с этим человеком. Чёрт знает, чего хитрый ублюдок мог бы туда подмешать.       — Тридцать. Только из моей любви к прекрасному. Ха-ха, лишь варвар мог поднять руку на ваше милое личико, мистер Леоне, — от его масляного взгляда делается мерзко. Хочется помыться. Энтони кашляет, давясь дымом, бьёт себя рукой в грудь и утирает намокший уголок глаза.       — Тридцать пять. Моё последнее слово, — прочистив горло, произнёс юноша.       — Побойтесь бога, мистер Леоне! Обдираете честного лавочника средь бела дня!       Энтони уже готов был парировать, но вдруг замер, накренил голову и чутко вслушался в мелодию, летящую с нижнего яруса. Что-то очень знакомое. Что-то, что он будто бы слышал.       — Погодь, — Бейли выставил ладонь вперёд, поднялся с места, сжав зубами сигарету, торопливо приблизился к перилам, упёрся в них ладонями и метнул взгляд к алым портьерам, к сцене, где сейчас выступают музыканты. Знакомый ритм и звучание. Энтони хмурится, вслушивается в голос исполнителя и округляет глаза.       — Не знал, что вы ценитель джаза. В ваши-то юные годы, — Француз внезапно оказался рядом, сложив руки на груди. — А если так: двадцать пять процентов, и я лично познакомлю вас с мсье Боше? Выторговать у него и его музыкантов выступление было почти невозможно, но в рождество случаются чудеса, — сладко поёт Больё, и Энтони плотно сжимает губы. Боше. Он знает эту фамилию, потому что в доме у его дебильного бойфренда есть его пластинки. Он знает звучание, потому что Мур если не любит, то крайне уважает этого чёрного с саксофоном. Помнится, когда Энтони сказал, что это не музыка, а какая-то негритянская какофония из говна и звуков, Аластор вспыхнул, как спичка и устроил пламенную лекцию о том, почему этот Боше великий, почему он по-настоящему чувствует джаз.       Рыжий чёрт, должно быть, от радости уссытся, если Энтони раздобудет что-то типа автографа.       — Идёт, — не раздумывая ни секунды, соглашается Бейли и в этот момент понимает, как сильно он обосрался на дипломатическом уровне. Он мог бы дожать Больё. Мог бы.       — Приятно иметь дело с высоко-культурным человеком, — Француз тянет ладонь для рукопожатия, они скрепляют сделку. Энтони вынул из кармана пиджака ключи от машины.       — Бежевый Студебеккер у входа. Вели погрузить товар. Только по-тихому. По красоте.       Француз едко оскалился, будто понял, что одержал сокрушительную победу. И так оно и есть. Энтони совершенно холодно понимает, что об этих переговорах при коллегах по цеху никогда не заикнётся. Понимает, что попал в просак и сокрушается об этом особенно остро, когда они в антракте спускаются по крутой лестнице, проходят через зал — в закулисье клуба и направляются к небольшой комнатке, где шумно готовятся артисты.       Больё, с присущим ему жеманством, представляет Энтони, как своего делового партнёра. Пылко рассказывает о том, как страстно Энтони желал познакомиться с ансамблем, а с мсье Боше — особенно. В свою же очередь, глядя на чёрного большого старика с залысиной, молодой человек тупо хлопает глазами и пытается допереть, как он может играть такую горячую, зажигательную музыку в его-то годы? Окружённый музыкантами, с саксофоном в руках, Боше приветливо улыбается, жмёт руку и, ей богу! Оказывается самым приятным человеком во всей богадельне сегодняшнего дня! И ладно это, старик берётся расспрашивать, что Энтони конкретно нравится, давно ли он увлекается джазом, как вообще белого мальчика занесло на эту сторону музыки. Бейли стоит истуканом, чувствует себя полным идиотом. Понимает, что ничего не понимает. Чёрт, нужно было всё-таки тащить жопу Мура сюда. Вот кто был бы счастлив поболтать обо всей этой высокопарной хероте.       — Ха-ха, как только я услышал ваши пластинки, влюбился в звучание! — театрально-восторженно воркует Энтони — врёт. Но старый негр улыбается, почти смущённо покачивает головой. Энтони кажется, что вот так мог бы выглядеть отец Констанс. — К слову, мистер Боше, я был бы очень благодарен, если бы вы…       — Пора, Сидни! — в коморку заглянул кто-то из команды артиста.       — Простите, давайте закончим немного позже, молодой человек, — широко улыбнувшись, попросил мужчина и двинулся вперёд, увлекая за собой музыкантов, что гуськом в затылок последовали за фронтменом. Энтони закипает. Эмоции так сильно навалились со всех сторон, что он, будто не вывозит, раздосадовано прослеживая, как мужчины его минуют по очереди.       Это произошло импульсивно. Бейли незамысловато, неожиданно для себя самого, дёрнул стопой в сторону, под ноги замыкающему музыканту, и всё: будто пьяное домино. Хлопок и вскрик. Третий с конца — высокий, худой, с узловатыми длинными пальцами не сумел совладать с внезапным толчком при своих-то габаритах и поленом повалился набок. Энтони наблюдает за последствиями своего решения: резко закрывает рот ладонями, слыша пронзительный быстрое шумное дыхание вперемежку с подвыванием.       — Что за?! Луи, чёрт тебя дери, ты что пьяный?! — Энтони не понял, чей возмущённый оклик пронзил пространство. Взгляд его упёрся в ржавую, острую, кривую ножку гвоздя, пробившую ладонь музыканта-каланчи. Как только до остальных дошёл факт произошедшего, поднялась настоящая паника.       Француз засуетился первым, охая и ахая, он, словно комнатная собачка заскакал вокруг группы. Артисты сгрудились над пострадавшим мужчиной.       — Всё нормально? Всё хорошо? Это же не проблема Сейчас позовём врача. Он же сможет играть? — тупо интересуется Больё, и Энтони ошарашенно вздёрнул губу, сморщил нос, поражённый идиотизмом дилера.       — Ты сдурел, Больё?! — Боше вдруг превратился из очаровательного чёрного Санты во что-то совсем другое. Лицо его искажало беспокойство и ярость, брови густо сошлись у переносицы. — У Луи гвоздь в грбанной руке! Конечно, он не будет играть! Вызывай своего врача немедля. Мы поедем в больницу.       — Позвольте! Мистер Боше, сэр! Вы не можете поступить так со своей публикой! Сегодня они шли на вас, неужели вы?!..       — У моего пианиста такая травма, а ты!.. Ублюдок! Слушай, Больё, даже если мы отправим старину Луи зашиваться в одиночку, где я по-твоему должен взять путного музыканта за пять минут?! — давя возмущение и бешенство в голосе, сквозь зубы интересуется Боше и стискивает руку в кулак.       — Я выплачу неустойку, — обещает Француз. — Всё, что угодно, я вас прошу, мсье Боше!       — Ты вообще слышишь меня? — старик сделал резкий шаг в сторону дилера, что выглядело вполне себе угрожающе.       — Минутку! Осадите оба, — Энтони резко влез меж ними, упёр ладони каждому в плечо. — Несчастный случай, херня случается. Давайте как-нибудь без членовредительства, — просит он и спешно переводит взгляд на чёрного. — Мистер Боше, а если у вас будет пианист? Который знает ваш репертуар? Сможете продолжить? В конце-концов, мистер Больё прав, люди пришли сюда только ради вас, разве они виноваты в случившемся? — Бейли талантливо состроил жалобную моську, быстро моргая глазами в попытке разыграть карту несчастного ребёнка, что зачастую прокатывало со взрослыми, годящимися ему в отцы и старше.       — Молодой человек, — Боше презрительно-скептично цокнул языком, покачал головой. — Я вас умоляю! Мои ребята незаменимы, каждый уникален по-своему. Лучшие в Орлеане. Вы понимаете, что звучание…       — Мистер Боше, да чтоб я сдох! Если вы не сыграетесь с тем парнем, о котором я говорю! — резко гаркнул Бейли и нахмурил брови. — Он хорош. Он… Да он лучше, чем все, кого вы слышали!       Боше низко наклонил голову, прищурился. За маской бешенства притаился взыгравший интерес. Заявление Энтони, кажется, ошарашило всех присутствующих.       — Пятнадцать минут. Если сумеете вызвонить своего Моцарта за пятнадцать минут и доставить сюда, то посмотрим. Но, мистер Леоне, должно произойти настоящее чудо, чтобы ваши слова не оказались детским лепетом.       Энтони коротко кивнул, резко кинул взгляд в ошалевшего Француза и кивнул ему в сторону выхода из гримёрки.       — Леоне, ты всерьёз?.. — начал было мужчина, на что Энтони резко выставил ладонь вперёд.       — Телефон. Мне нужен телефон. И, блять, вызови врача, Больё, — мужчина глубоко вдохнул и впопыхах повёл Бейли по закулисью в свой небольшой вульгарный кабинетик. Оказавшись там, Бейли сразу подлетел к столу и натужно принялся вспоминать телефонный номер гостиницы, агрессивно замахал Французу рукой, веля ему выйти. Всё это дерьмо слишком нагнетает.       Первые два звонка срываются. Долгие гудки раздражают. Сердце в груди колотится, будто после какого-нибудь безумного забега.       — Давай, давай. Давай! Ну возьми же, — шипит Энтони себе под нос и кусает палец, резко морщит нос, отрывая кусок кутикулы. Крупная капля крови тут же обогнула контур ногтя.       — Отель Сент-Чарльз, здравствуйте!       — О! Дамочка, товарищ мистера Огюста вернулся? Рыжий, носит тёмное пальто, с пижонскими подкрученными усами, — тараторит Энтони и снова нервно зажёвывает кожу около ногтя.       — Прошу прощения, сэр, мистер Огюст распорядился не беспокоить его без особых распоряжений.       — Блять! Я мистер Огюст! Я! Мне нужен рыжий кудрявый ублюдок, проверьте, вернулся ли он в номер! — срывается на крик молодой человек и слышит копошение, смущенные перешёптывания в отдалении, а затем перезвон ключей. Энтони прихватил телефонную станцию со стола, нервно затоптался из стороны в сторону, постукивая трубкой по лбу.       — Мистер Огюст?       — Он на месте? Да или нет?       — Прошу прощения, сэр, ключи от номера никто не забирал, могу предположить, что его нет.       — Он не оставил записки? Куда пойдёт? Когда вернётся? Что-нибудь?! — Бейли заедает губу, чувствует, как его потряхивает от всего, слышит шуршание бумаг, очередные переговоры на другом конце провода и барабанит ногой по полу.       — М-м-м… Нет, кажется, нет. Можете оставить номер для обратной связи, и мы обязательно свяжемся с вами, когда…       — Нет, не нужно. Всего хорошего, — Энтони резко отстранил руку от уха, но в последний момент услышал резкое: «Подождите!»       — Вы говорите рыжий мужчина с усами?.. Кажется, он курит на той стороне улицы?.. Не уверена, но…       — Позовите! Сейчас! Давай-давай, родная, это вопрос жизни и смерти!       Голос в трубке смолк. Энтони рухнул в кресло Больё, нервно дёргая ступнёй, так крепко вжимая трубку в ухо, будто только от этого зависит скорость всего бытия.       — На линии, — прохладный улыбающийся голос Мура втекает в мозг, и Энтони резко вскидывает голову наверх, торопливо крестится пятернёй, прижимает к губам пальцы и неслышно выдыхает: «Господи, спасибо». — Алло?       — Мур, не задавай вопросов, поймай такси, скажи водиле, чтоб ехал так, будто его детей сжигают заживо во французском квартале, клуб Руж. Он поймёт куда. Я доплачу за срочность. У тебя десять минут.       — Хорошо, — кратко отвечает мужчина. Энтони резко швыряет трубку на телефонную станцию, тяжело вздыхает и трёт рукой лицо, поднимается с места, вылетает из затхлого кабинетика.       Хоть бы успел, господи, хоть бы он успел!       Энтони выскочил к бару и шлёпнул на стол купюру, гавкнул на бармена, прося у него водки. Напуганный мужчина бормочет, что мол «такого держим». Приходится давиться виски. Бейли опрокинул стакан в себя, крепко зажал переносицу пальцами и ощутил, как порывисто его прихватили под руку, потянули в сторону.       — Получилось? Твой чудо-музыкант будет? — нервно зашелестел Француз, обдав своим мерзким пахучим одеколоном.       — Должен. Десять минут, — кратко отвечает Бейли.       — Oh, mon Dieu! Мистер Леоне, если он так хорош, как ты говоришь, если Боше выступит!..       — Скинешь сорок процентов. И мы в расчёте. Идёт?       — Тридцать.       — Тридцать пять, и будешь торчать мне услугу.       — А вы точно «Лев»? Не крокодил?       — Э? Бизнес не пушистый, Больё. Мы договорились? Или же я сейчас отдаю тебе бабки и разворачиваю своего человека, — ухватившись за внезапную возможность отыграться, Энтони откровенно блефует, опасно щурится, глядя в чёрные напряжённые глаза Француза.       — Уговор, — кивает мужчина, и они по новой жмут руки.       После Энтони не может просто взять, усадить себя за стол и тупо ждать. Он вылетает из клуба и кругами мечется на крыльце, беспрестанно курит, нервничает и глядит на дорогу, рефлекторно бросаясь в сторону каждой жёлтой машины. Время, будто остановилось. Пару раз в дверях появлялось обеспокоенное лицо Француза. Это бесило. Невероятно бесило. На третий раз Энтони несдержанно велел ему катиться к чёрту. Снова закурил.       Рыжая макушка маякнула где-то сбоку.       — Мистер Бейли? — Аластор заложил руки за спину и, судя по лицу, хотел было уже отмочить какой-нибудь острый комментарий.       — Блять, наконец-то! — Энтони подхватил его под локоть и втащил в лоно клуба, сквозь толпу людей, в закулисье.       — Энтони? Что происходит, чёрт тебя дери?! — злой кошкой шипит Аластор, раздражённый таким варварским поползновением в свою сторону.       — Заткнись, — шикнул Бейли в ответ. Они притормозили аккурат перед входом в злосчастную коморку, где музыканты уже выглядели так, будто бы собрались и готовы покинуть проклятое заведение. — Мистер Боше! — окликнул Энтони и резко дёрнулся в сторону, шмыгнул Аластору за спину и пихнул его вперёд. — Вот! Вот он сыграет. Лучше любого сыграет.       Энтони встретился глазами с артистом и заметил удивление, сиюминутно переходящее высокомерное снисхождение старого чёрного, рассматривающего кудрявое рыжее недоразумение.       — Я понял, мистер Леоне, — тихо засмеялся мужчина. — Вы, должно быть неудачно пошутили.       — Отнюдь, — весомо произнёс Аластор, избавляя Энтони от возможности объясняться. — Я понимаю ваши эмоции, мистер Боше, сэр. И знаю, что вы хотите сказать: белые не умеют играть джаз. Позвольте сразу выразить моё почтение: впервые услышав ваши записи пятьдесят пятого года, я был в полном ауте. Быть может я не сыграю, как ваш…       — Пианист, — подсказал Бейли.       — …Не сыграю, как ваш пианист, да, но для меня было бы огромной честью оказаться на одной сцене с музыкантом вашего уровня.       — Он прибедняется, — из-за плеча Мура подпёздывает Энтони. — Хотя бы попробуйте! Никто ничего не теряет! — настырно продолжает парень, в то время, как Аластор, расплывшись в спокойной будничной улыбке, играл с Боше в гляделки.       Старик тяжко вздохнул и неохотно щёлкнул задвижками чехла саксофона. Недоверчиво кивнул в сторону старенького фортепиано, примостившегося в углу каморки. Аластор неспеша, почти кинематографично снимает пальто, что оседает в руках Энтони. Бейли горлом чувствует, как колотится сердце. Ещё немного, и он просто рухнет в обморок от обилия переживаний. Юноша смотрит в спину своего мужчины: Ал прошёл к инструменту, методично прошёлся по клавишам, проверяя настройку и присел на убогую табуреточку.       — «Блюз моей дрянной девочки» сыграете? — прохладно интересуется Боше, остановившись рядом.       — Обижаете, друг мой, — воркует Мур и звонко хрустит пальцами. Холёные ладони опускаются на росчерк чёрно-белых клавиш. Аластор, будто с разбегу ныряет в бурлящий кипятком котёл. Фортепиано запело отрывисто, игриво-громко, чувственно отозвалось каждому прикосновению. Энтони пробрало мурашками, как всегда бывало, стоило мистеру Муру начать играть что-то, не относящееся к заунывным меланхолиям, которые тот так любил. Бейли быстро моргает, глядя, как нога Боше потихоньку начинает постукивать в ритм, как толстые пальцы легонько подёргиваются на саксофоне. Аластор резко вздёргивает плечи вверх, покачивает головой, горбит спину, словно вот так резко, так внезапно оказывается абсолютно отрешённым от всего мира, будто по его венам текут ноты, замещая собою кровь. Саксофон Боше взревел так внезапно, что Мистер Бейли испуганно сделал шаг назад и бросил взгляд на остальных музыкантов, что неловко переглядывались, перешёптывались. Двое около фортепиано звучат хорошо. Энтони с усилием давит улыбку, старается выровнять дыхание.       — Ну что? — внезапное появление Больё и его быстрый шёпот сломали атмосферу. Энтони рефлекторно двинул локтем назад, больно угодив мужчине куда-то под рёбра, тот захрипел и согнулся.       — Да вроде… Вроде спелись, — шепнул Бейли в ответ. Композиция смолкла. Комната погрузилась в гробовую тишину, все присутствующие затаили дыхание.       — Белые не могут играть джаз, — весомо произносит Боше. Лоб его сморщен, брови нахмурены. — Но вы, друг мой, кажется, родились не в том теле, — лицо мужчины смягчилось, он хлопнул Аластора по плечу.       Больё и Бейли синхронно-облегчённо выдыхают.       — Надо выпить. Слышь, Больё? — буркнул Бейли мужчине рядом. Коротко пересекшись взглядом с Алом, он кивнул ему и взглядом указал на дверь, показывая, что сейчас уйдёт, но будет поблизости.

1964 год Новый Орлеан, Штат Луизиана США

Французский квартал, клуб «Руж» 21:01

      Мистер Мур растворяется. Он чувствует себя размазанным и разбитым, погружённый в бескрайнюю эйфорию музыки, заполняющую пространство вокруг, заполняющую всё его существо. Быть может это и есть пресловутое рождественское чудо? Играть бок о бок с мэтром, с человеком, достойным уважения и даже в, какой-то степени, восхищения — это не аккомпанировать местной, пусть и неплохой, певичке. Это что-то будоражащее. Волоски на теле встают дыбом, в горле сохнет.       Аластор провалился в пылающую, бурную страсть. Он в своей тарелке. На своём месте. Объяснить это словами очень сложно, можно лишь прочувствовать.       Время от времени мистер Мур бросал взгляд вверх, ко второму ярусу заведения: выглядывал Энтони. Его ангел был в компании того носатого неприятного мужчинки, похожего на страуса. Сидя с ним в ложе, куда со временем стекалось народу всё больше и больше, Бейли выглядел вполне себе… Нормальным. Улыбался, шевелил губами в разговорах. Аластор ощущает внутреннюю идиллию. Джаз и Энтони — вот лучшее сочетание из всех возможных. А эти взгляды мелкого засранца, исполненные какой-то невнятной нежности и молчаливого восхищения подливали масла в огонь.       Хорошо. Аластору очень хорошо.       — …Вы подумайте, мистер Мур, — громко произносит Сидни Боше. Сет закончился, сейчас, стоя в закулисье, Аластор пьёт виски «на дорожку», провожая музыкантов. — С вашим талантом «играть в стол» — это преступление.       — Обязательно, дружище, обязательно! — отсмеивается Ал и коротко пожимает руку мужчине. Мужчины опрокидывают стаканы, после чего мэтр и его свора шумно движется к заднему входу. Аластор замер в пространстве, покачал пол-грамма алкоголя, оставшегося на донышке и оскалился сам себе. Мужчина неторопливо вышел в зал, запрокинул голову вверх, ища Бейли на прежнем месте взглядом и… Не увидел. Аластор недовольно поджал губы и поднялся на балкон. Подойдя к хозяйской ложе, он отсалютовал страусоподобному мужчине.       — О, господа, пожалуйста прервитесь на секунду! Минутку внимания: звезда нашего вечера, и мой спаситель! — пролепетал он и поднялся со своего места, преодолел расстояние в пару шагов и порывисто протянул Муру ладонь. Ал не провёл ответного жеста, сцепив руки за спиной, он лишь отвесил мужчине вежливый кивок.       — Польщён, — прохладно отозвался он, не снимая будничной улыбки.       — Мы, кажется, не были друг другу представлены, мистер?..       — Не утруждайтесь. Это лишнее, — хмыкнул Ал и повертел головой. — Я не наблюдаю мистера Леоне. Мне хотелось бы перекинуться с ним парой слов. Не подскажете его примерное местоположение?       — Ах? — мужчина явно смутился столь прохладной реакцией и также покрутил головой, будто только-только сам спохватился отсутствием столь важного гостя. — Я оповестил его о том, что всё улажено, и он отошёл, сказал, хочет проветриться. Понятия не имею, куда наш дорогой Лев усвистал!       — Благодарю, — Ал тут же развернулся и поспешил спуститься в зал. С заднего входа Энтони не прошёл бы незамеченным, значит выходил с парадного. Мур вырвался из душного сдавленного пространства в прохладу улицы, задумчиво сошёл со ступеней крыльца и оглядел длинный ряд зданий на другой стороне дороги.       Около Студебеккера Бейли пасутся похожие на страусоподобного, здоровые парни. Мистер Мур спустился к ним и кратко поинтересовался, где хозяин авто. Один из лениво отстранил от губ сигарету и кивнул в сторону зияющей чернотой сквозной арки в доме неподалёку, слабо прикрытой кованой решёткой. Это несколько напрягло. Аластор одёрнул пальто, глубоко вздохнул и пошёл в заданном направлении.       «Проветриться,» — звучит крайне сомнительно, конечно. Если тот скользкий ублюдок расстроил его ангела… О-хо-хо! Ему не встретить рождество. Мур стиснул челюсти, вошёл во мрак, звук шагов гулко отдаётся от стен эхом. Вдали маячит жалкий огонёк фонаря. Оказавшись в пустом, полузаброшенном дворике, пребывающем в состоянии крайнего упадка, Ал уткнулся взглядом в понурую спину и тусклое золото волос. Бейли нашёлся сидящим на широком бортике сухого полу-разваленного фонтана.       — Энтони? — тихо позвал Аластор и подметил, как дрогнули плечи. Мужчина поджал губы, осторожно приблизился сзади. Мальчишка слишком легко одет для холодного зимнего вечера. Мур вытряхнулся из пальто и накинул его на юношу.       — Уже закончил? — голос прозвучал хрипло и сдавленно, Аластор прищурился, выждал паузу и услышал тихий задушенный всхлип. Сердце кольнуло нежностью и ужасом. Мур опустился на бортик рядом и мягко повернул лицо Бейли на себя, тот зажмурился и принялся быстро, сильно тереть заплаканное раскрасневшееся лицо.       — Я-то закончил, душенька. А это что за концерт по заявкам? — вскользь интересуется Аластор, и Бейли нервно дёргает головой в сторону. Ал застыл, засмотрелся на розовую скулу, на то, как подрагивают опухшие красные веки. — О, детка, — Мур по-джентельменски выпростал из нагрудного кармана платок и подсунул его в руку молодого человека. — Mon ange, если это французское отродье…       — Нет! Он не при чём, — резко произнёс парень и спрятал глаза в платке, тяжело потянув ртом воздух. — Просто… Нет. Неважно, — Бейли замахал кистью, и Аластор не удержался, закатил глаза, незаметно пропихнул руку под пальто, сдавил бок Энтони пятернёй.       — Голубка, мне казалось, мы прошли тот Рубикон, когда каждое слово приходилось вытаскивать из тебя клещами, — тихо, доверительно смеётся Аластор и деликатно притягивает Бейли к себе вплотную. Тот едва не потерял равновесие, но усидел на месте и подтянул к груди колени, обняв их руками. — И-и-и, если бы у нас всё было хорошо, то ты, моя прелесть, не сидел бы в этой дыре, обливаясь крокодильими слезами. Нет, ты, конечно, можешь сказать, что просто пытался оживить этот уродливый фонтан, но я не склонен верить этому, — лицо Энтони приобрело недовольно-раздражённое выражение, как если бы мальчишку схватили за жопу в какой-нибудь удачной обманке. Утерев лицо и щёки, Бейли шмыгает носом, молчит, быстро моргает, будто не знает, за что взяться сперва.       — Я всё испортил, — тихо хмыкает он наконец. Аластор удивлённо округлил глаза, вскинул брови, не понимая, о чём именно идёт речь. — Это должно было быть наше первое классное рождество. Мы должны были отметить его просто идеально. И в конце ты бы такой: «я был тупым занудным дедом, потому что не делал этого раньше», — Бейли красноречиво сморкнулся в платок и смял его в ладонях. — Но эта поездка… Я… Вместо того, чтобы самому по-быстрому съездить за товаром и вернуться обратно, я потащил с собой тебя, втянул во всё это семейное дерьмо. А следом, взамен тому, чтобы хотя бы остаток вечера провести вместе, я тусовался с этим вонючим французским уёбком. Теперь мы точно никуда не успеем. Всё коту под хвост, — Бейли стыдливо-виновато спрятал лицо в коленках.       — Энтони, почему тебя так расстраивает весь этот пустяк? — непонимающе интересуется Аластор на выдохе и пытается заглянуть в лицо парня, но тот упирается, перехватывает руку мужчины, сильно сжимает запястье.       — Да потому что! — почти рыкнул юноша и упёрся в колени подбородком, тупо уставившись вперёд стеклянными глазами. — Потому что заебали меня эти проверки на прочность! Это нечестно! Всю жизнь старый уёбок что-то от меня требует, постоянно трахает голову и заставляет делать то, что я делать не хочу. Я уже привык играть с ним в эту игру, но рождество! Оно всегда было тем временем, когда он переставал быть боссом. Он становился обычным, нормальным отцом. А мы с сестрой могли быть просто детьми, которых просто любят, которым устраивают праздник. Даже мама начинала пить только после заката. И… И в это время я чувствовал, что такое семья, что такое безоговорочная любовь, когда все собираются за столом, болтают, веселятся, обмениваются подарками. Это… Для меня это очень важно. Потому что даже такую уродливую семейку, как моя, этот праздник объединяет, даёт почувствовать… Аргх! В этом году он просто взял и отнял его у меня, понимаешь? Интересы семьи всегда на первом месте. Неважно, хочешь ты или не хочешь что-то, если это идёт вразрез с общим благом, ты не имеешь права совершать неверный выбор, — к концу пламенной речи голос Энтони делается совсем тихим. Бейли закусил нижнюю губу и зажмурился. — Такое важное событие и проёбано. Испорчено.       — Mon ange, секундочку. Что конкретно испорчено? — задумчиво тянет Аластор и крепче стискивает бок молодого человека. — У нас случилось такое незабываемое приключение, Энтони! Посмотри: мы укатили подальше от вездесущих глаз твоего папаши, поселились в баснословно-дорогом номере, разыграли такую великолепную шекспировскую мафиозную драму! — Ал ловит неуверенный взгляд мальчишки. — А в завершении этого вечера только благодаря тебе, я сыграл с мэтром Сидни Боше. Если это не рождественское чудо, то что? — посмеивается тихо Мур. — Мне кажется, как минимум одна вещь у тебя замечательно получилась: показать старому мешку дерьма, что такое пресловутый дух светлого праздника! — Ал легко коснулся носа юноши подушечкой пальца, но Энтони мученически сморщился и уронил лицо обратно в коленки.       — Хуяздника, — пробурчал парень, на что Мур рассмеялся в голос.       — Детка? — Аластор легонько тормошит юношу, но тот лишь отзывается невразумительным мычанием. — Де-етка, — Аластор склоняется к его уху и почти мурлычет, — I'll have a Blue Christmas without you, — мягко напевает мужчина, медленно поднимается и подхватывает Бейли под локти, поворачивает к себе и уверенно берет за ладони, — I'll be so blue thinking about you, — одной рукой мистер Мур уцепился за прохладную поясницу мальчишки. Ал безапелляционно втягивает Энтони в неловкий незамысловатый вальс. — Decorations of red on a green Christmas tree won't be the same dear, if you're not here with me.       — Это чё? Элвис? Бемби, откуда ты знаешь такую попсу? — улыбка мелькнула на поджатых губах. Аластор ухмыляется, касается лбом лба и роняет Бейли на свою руку. Тот не то, что бы усомнился в физической силе своего партнёра по танцу, однако всеми конечностями в него впился покрепче.       — Детка, я работаю на радиостанции, и эта дрянь звучит ежегодно из каждого утюга по полтора месяца кряду. А мотивчик, знаешь ли прилипчивый, — подтянув мальчишку обратно, Аластор смешно дёргает бровями и прижимает расслабившееся тело парня к себе вплотную. — And when the blue snowflakes start fallin’, that's when the blue memories start callin' — продолжает Мур свой внезапный концерт и слышит, как грустная маска Бейли начинает трещать. Мальчишка уже тихонько хихикает, входя в очередной поворот их танца:       — Сумасшедший, если кто-то нас увидит, чё делать будем? — шипит Энтони, бешено щуря глаза.       — Хм-м, говоря словами одного поэта: завернём его в ковер, уберём в угол и сделаем вид, что ничего не было, — короткое касание губами губ, и Энтони совсем растекается в руках, обнимает за шею, притормаживает танец. Его холодное ухо прижалось к виску, и Ал допевает, — You'll be doin' all right, with your Christmas of white, вut I'll have a blue, blue, blue Christmas, — сграбастав белобрысую фурию за талию, мистер Мур циклично покачивается с ним вместе, тычется губами под скулу и медленно отстраняется.       — Te amo, — тихо выдыхает Энтони, вновь касается лбом лба. — Sei la mia casa, — вновь воркует что-то на своём, но Аластору даже знать не надо, что именно. Он просто понимает эти слова на чувственном уровне.       — Что ж… Раз с делами покончено, может быть возьмём бутылочку хорошего брюта и поедем смотреть ёлку на главной площади? Это, конечно, не наша любимая Гретна, но тоже должно быть неплохо, — заговорщицки предлагает мистер Мур.       — Ты что мои мысли читаешь? — удивлённо интересуется юноша, щуря глаза.       — Пока нет, но я работаю над этим, банши, иначе с тобой каши не сваришь, — Энтони громко смеётся и шлёпает мужчину по плечу ладонью. Отстранившись друг от друга, они неторопливо выходят в свет фонарей, забирают ключи у амбалов, что караулили авто и забиваются в Студебеккер.       Хорошо. Это всё как-то очень хорошо.

1964 год Новый Орлеан, Штат Луизиана США

Гостиница «Сент-Чарльз» 11:13

      — Ну хотя бы одну креветочку можно?! — моляще вопрошает голос с терраски. Аластор закатил глаза, неторопливо снимая фольгу и проволочную конструкцию с горлышка бутылки игристого.       — Нет. Ни есть, ни пить до первого глотка, — непреклонно заявляет Мур и лениво следует сквозь гостиничный номер к балкону. — Деточка, начать день с глотка шампанского — это настоящая философия. Это же такое тонкое ощущение, когда утро тебе улыбается. Большая редкость! — Аластор упёр бутылку в стол, накрыл пробку ладонью и откупорил с тихим хлопком.       — Во-первых, ты вон каждый день мне скалишься во все тридцать два, — скептично хмыкнул Бейли, поджав губы и нервно застучал пальцами по столу. — А во-вторых, что? Одна креветочка прям всё сломает?       — Допустим не всё, банши, но подпортить может, — бодро вещает Мур, наполняет бокалы на треть и сам опускается на стул рядом. — Давай, детка, первый глоток — большой, — поучающе добавил Ал, и бокалы тонко звякнули друг о друга. Бейли вдруг зацокал языком.       — Начинать подбухивать прям с утра, это ты, конечно, здорово придумал, — насмешливо выплюнул Энтони, на что Аластор снисходительно повёл бровью.       — Энтони, золотце, можем себе позволить. Смотри, деточка, вот рождество придёт, а мы ему уже сильно рады, — замолчали на несколько секунд, подняв бокалы. Рот обволокло пряно-кислым, шипучим, заискрило на корне языка.       — А теперь можно креветочку? — нетерпеливо интересуется Энтони, и Аластор, с присущей душному эстету осуждающей гримасой, закатил глаза и махнул рукой в сторону блюда с морепродуктами. Бейли взял шпажку с насаженными на неё морскими гадами и торопливо отправил в рот. — М-м-м! Как доктор прописал! — блаженно выдыхает юноша, прихватывает со стола пачку сигарет, закуривает и лениво выпускает облако серого дыма. От взгляда на сигарету во рту собралась слюна. Аластор отзеркалил действие юной пассии и ощутил, как Энтони вдруг стиснул его ладонь в своей, умастив их руки на столе.       После ленивого утреннего секса и горячего душа шампанское, свежий воздух и покалывающий холод улицы ощущаются, будто амброзия. Орлеан затих. Горожане, как подобает добрым христианам, спрятались в свои соты, вероятно, завершая подготовку к праздничным обедам или ужинам, а потому архитектурная красота пустынного пейзажа, будто вишенка на торте: услаждает взор. Двое в гостиничных халатах сидят на помпезной терраске гостиницы Сент-Чарльз, курят: спокойные, разморённые, согретые одним лишь обществом друг друга.       — Заболеем пневмонией и умрём, — вдруг оповещает Энтони, повернувшись к своему мужчине.       — Зато какой вид! — вернул Мур и пару раз сжал тёплую ладонь в своей руке.       — Так странно, в это время мы с Арьель обычно уже готовы убить друг друга за право помочь Констанс с уткой, — тихо посмеивается Энтони.       — Это хорошо или плохо?       — Просто… Странно, — хмыкает парень и пожимает плечами. — Непривычно. Скорее, хорошо, — подводит черту Энтони и делает ещё несколько глотков из своего бокала.       Бутылка осталась морозиться снаружи. Вошли в номер, в одну из спален, где уже чуть-чуть и обжились.       — Может повторим на второй кровати? — мурлыкнул Энтони, зажав Аластора около постели. — А то как-то палевно, что одна всклоченная, разворошённая и пахнет сексом, а вторая нет, — окольцевав шею Мура, лепечет засранец и слизывает долгий поцелуй с губ мистера Мура. Они валятся в ворох поплина, Бейли гордо восседает на бёдрах мужчины, щурится лукавой лисой.       — О, деточка, я думаю, немного растрепать, и будет достаточно, чтобы создать вид присутствия, — отвечает Ал и гладит своего мальчишку по предплечьям.       — Что, дедуля, подустал? — поддел засранец и стал лениво мять плечи Мура ладонями.       — Mon ange, в три тысяче пятьдесят третий раз со мной это не прокатит, — вернул укол Аластор, и вдруг Энтони защёлкал пальцами.       — Лежи тут, — почти приказал, вскочил, унёсся куда-то в недра номера, но вернулся почти молниеносно. В одной его руке зажато бритвенное лезвие, во второй — маленький свёрточек с весьма очевидным содержимым.       — Энтони, что это ты удумал? — Аластор приподнялся на локтях, но Бейли оказался быстрее, снова рухнул на бёдра мужчины, придавив его к кровати.       — Давно хотел это сделать, — восторженно прошептал мальчишка и резко распахнул халат мужчины. Аластор заинтересованно наблюдает за происходящим. Чувствует, как под ключицей просыпался порошок. Ощущение отдалось лёгкой щекоткой. Энтони кусает губу, шумно дышит и склонившись пониже, ювелирно касается лезвием кожи, не режет, даже не царапает: равняет дорогу, чуть приподнимается, откладывает опасную вещицу на тумбу у кровати. Зелёные глаза пронзают насквозь. На мистера Мура смотрят, будто на хорошо зажаренный стейк. Энтони расплывается в улыбке, вздёргивает подбородок мужчины и оставляет на беззащитном горле горячий, влажный поцелуй, прикусывает кожу и медленно спускается вниз, к ключицам, целует в ямочку меж ними и зажимает одну ноздрю, резким движением втягивает порошок, выпрямляется, откидывая голову назад, тяжело выдыхает. — Охуенно, — подытоживает он, расплываясь в блаженной улыбке.       — Мистер Бейли, да вы фетишист, — Аластор легко ткнул мальчишку под рёбра. — А как же святой праздник и далее по списку?       — Ну, крестик-то я снял, — всплеснул руками засранец, и Аластор шумно прыснул, покосился на обнажённый кусок груди, на белёсое пятно, словно от меловой пыли.       — Ну что за расточительство, Энтони? По усам текло, в рот не попало? — трунит Мур, наглаживая белобрысое чудовище по талии.       — Oh, scusa, amore, — протянул Бейли, снова склонился и вульгарным, горячим движением слизал остатки снега.       — К слову, как твой нос? — интересуется Мур и осторожно скидывает парня с себя, подходит к шкафу, которым они толком-то и не воспользовались.       — Пока не отваливается, но есть чувство, будто надо чёт с этим сделать, — лениво отвечает Энтони, развалившись на постели. Аластор качает головой и возвращается к мальчишке со странным набором предметов: плотная коробка, два небольших закупоренный бутылька, пипетка и моток ваты.       — Это чё? — приподнявшись, заискивает молодой человек, но ответом становится то, что Аластор запрокидывает его голову наверх, смачивает прозрачной жидкостью кусок ваты и протирает кожу вокруг носа, затем берет новый кусок, промывает уже сами ноздри, будто дитю малому, ей богу. Следом в ход идёт пипетка. Ал бережно капает по паре капель:       — Вдыхай, — говорит он и массирует ноздри Энтони.       — Фу, чё за хрень? — фыркает юноша и морщит лицо.       — Вазелиновое масло. Это поможет, — обещает Ал, и Энтони верит, короткими сериями вдыхает воздух, будто на пробу.       — А это? — опомнившись, тычет пальцем в коробку Бейли и нетерпеливо ёрзает на постели.       — Тебе, — поясняет мужчина и подталкивает вещицу в сторону коленки юноши.       — Не-е-ет! Мой подарок дома! — запротестовал Энтони, но руки его невольно потянулись к коробке, сжались на ней. Аластор усмехнулся, покачал головой.       — Вернёмся и вручишь. А я хочу, чтобы ты открыл свой сейчас, — легонько ткнув мальчишку пальцем в лоб, говорит Мур. Бейли недовольно засопел, но поддался и принялся развязывать простую серую бечёвку, снял плотную бумагу и следом осторожно поднял крышку. Аластор внимательно наблюдает за тем, как лицо Энтони озадаченно вытягивается. Мальчишка хлопает глазами быстро облизывает губы. Уголки рта его дрогнули.       — Боже, Ал, — тихо выдохнул и осторожно поднял за атласную белую ленту хрустальную фигурку ангела с мягкой красной подложки. В гранях хрусталя заиграл приглушённый свет холодного солнца. Энтони разглядывает тонкое и хрупкое, затаив дыхание, а затем достаёт вторую: рогатый олень, запрокинувший голову вверх. — Такие красивые! — прошелестел, бережно зажал в обеих ладонях и счастливо зажмурился, прижав к груди.       — Недостающий элементы нашей ёлки, — важно произнёс мистер Мур, подняв вверх указательный палец, а затем склонил голову и мягко ткнулся губами куда-то за ухо.       — Ох, amore, — задушено пропищал Энтони, торопливо положил хрустальные игрушки назад, в коробку, накрыл крышкой и с разворота налетел на мужчину с объятиями. Аластор стискивает его костлявое тело в своих руках, морщится от быстрых поцелуев, осыпающих лицо и довольно-недовольно мычит.       «Если смысл рождества в том, чтобы быть счастливыми, то почему бы его не отмечать?» — думается мистеру Муру. И он согласно кивает себе. Действительно: почему бы и нет?