Охота на серафима

Нарастающий мерный гул голосов. Очень громко. От света хочется блевать, он слепит, обволакивает, льётся со всех сторон, от него не спрятаться. По виску медленно катится капля холодного пота.

      Он резко распахнул глаза и вскочил, жадно глотая воздух. Глаза мечутся из стороны в сторону, взгляд замыленный, сфокусироваться сложно. Куда делась боль? Мужчина медленно прижимает ладонь к груди, в районе лёгкого. Дышать тяжеловато, воздух со свистом вылетает из носа. Что-то будто мешает. Непослушные ватные пальцы нащупали тёплые дробинки, глубоко засевшие в коже. Не кровит? Почему не кровит?       Аластор проморгался, медленно, опасливо потянул носом. Хочется пить. Хочется есть. Он поклясться может, что сожрал бы целого слона сию минуту. Он попал в больницу? Как? Глаза наконец подчиняются. Мужчина сидит на койке в белой палате. На соседних спальных местах — люди. Кто-то спит, кто-то праздно болтает меж собой. Почему в этом месте нет дверей? Слишком много вопросов. И неприлично мало ответов. Уголки губ нервно подрагивают. Сухая прохладная ладонь кажется мистеру Муру чужеродной, но отчего-то всё равно подчиняется мозгу. Ал неторопливо приглаживает усы и бородку, ощупывает щёки на предмет щетины — чисто. Очевидно, он не слишком много времени провёл в объятиях обморока.       Глаза, бегло скользящие по пространству вокруг, зацепились за что-то неподалёку, отдалённо напоминающее человеческую голову. Отдалённо — потому что это кровавое месиво сложно назвать головой. Аластор быстро заморгал. Кажется, у кого-то из соседей крайний мозговой штурм выдался крайне неудачным.

— Гляньте, новенький очухался, — безразлично произносит чужой голос.

— С прибытием, — откликается второй.

— А чё его к нам засунули? Выглядит вполне себе!

      Мужчина смыкает горячие веки, вслушивается в голоса вокруг, стараясь вычленить мало-мальски полезную информацию из нелепых чужих реплик — тщетно. Раздражение медленно разливается внутри, где-то в солнечном сплетении, ползёт всё выше, застревает изжогой чуть ниже ключиц. Какие они шумные. Ал медленно открывает глаза, выдавливает из себя очередной свистящий вдох и критично всматривается в окружающую его человеческую массу. Кто-то с дырой от пули в башке, кто-то походит цветом в спелую сливу, кто-то обезображен ожогами, но все при том, одеты вполне прилично. Ха-ха, каким таким ветром мистера Мура занесло в сюрреалистичный мир полотен Босха?       За размышлениями Аластор не сразу подмечает занимательную деталь сией нелепой клоунады: он не чует боли. Но! Кажется, дробинки в лёгких мешают дышать. Не произнося ни слова, мужчина отнимает руку от груди, точёным движением вздёргивает рукав пиджака и вглядывается в маленький циферблат. Большая стрелка застыла на двойке, минутная — в промежутке между шестёркой и семёркой, секундная же и вовсе отказывалась совершать движения. Мур приподнял уголки губ в кривой усмешке, заинтересованно дернул вверх штанину брюк и обнаруживает крупные следы зубов, пещрящие худую икру. И опять: где кровь? Где гной? Где стерильная повязка? В виске судорожно бьётся очередной вопрос: поставили ли ему укол от бешенства?..       — Господа! Не будете ли вы так любезны назвать район нашего общего нахождения? — после долгого молчания, мистер Мур таки подал голос, поправил лицо, облачив его самой очаровательной своей улыбкой.       — От блаженный, — донёсся смешок откуда-то из недр палаты.       Какая же… Неловкая ситуация, однако! Ужас-ужас-ужас. Нужно найти телефон и позвонить Энтони, сказать, что всё в порядке. Тот наверняка умирает от беспокойства. Ох, ещё и часы так неудачно поломаны. Должно быть, мистер Мур уже сильно опаздывает. Должно быть, его ждёт настоящий ле скандал! Аластор не сдержал короткой ухмылки, представляя, с каким удовольствием чертов Бейли закатит истерику и будет полностью в своём праве.       — Мы в приёмнике, денди. Поди возьми талон, а то проторчишь тут хрен знает сколько, — сосед по койко-месту скептично цокнул языком, почесал культёй-локтем подбородок, покрытый мерзкой седой щетиной.       — Всенепременно, — прохладно бросил мужчина. — Мне бы сперва телефон. И адрес! Конкретный адрес, если возможно, дружище. Буду вам весьма благодарен, — струна внутри туго натягивается. Хотя бы номер госпиталя. Хоть что-то.       Воздух остро пронзает ядовитым мрачным смешком. Джентльмен с культёй снисходительно как-то, печально уставился в лицо новоприбывшего соседа, прокашлялся, прочистил горло и на выдохе завалился на свою койку:       — Связь тут не шибко хорошая. Далековато тебя занесло, приятель, — произносит он, прикрыв воспалённые красные глаза. Ал скрипнул зубами и раздул ноздри, но с лицом совладал, спустил на пол ноги, руками упёрся в жесткий матрас койки. Свист собственного дыхания режет уши. Изжога, замершая под ключицами колется и клокочет. Аластор знает: он в шаге от сенсорного перегруза, в шаге от взрыва, и всё же, он продолжает допрос:       — О, прошу вас, друг мой! Чуть-чуть меньше загадочности.       — Да чтоб тебе провалиться, придурок. Помер ты, денди. По-мер. Уяснил?       Всё внутри обвалилось. Нет. Это — ха-ха — невозможно. Должно быть какая-то идиотская шутка. Верно? Ведь верно?       Мужчина не отрывает глаз от лица соседа, педантично пытается найти подвох в мимике. Ждёт окончания юморески, но его не следует. Осознание.       Сидя на краю кровати, Аластор шумно дышит, медленно моргает, взгляд статично упирается в белую стену где-то на другом краю палаты. Как бы ни пытался мистер Мур получить дважды два — пять, не получается. Нет-нет-нет. Спокойствие. Раз уж дважды два — всё-таки — четыре, значит его банши, должно быть, тоже где-то неподалёку? Чёрт. Надо выбираться. Срочно. Надо найти Энтони. Как некрасиво всё выходит!       — Сэр, вы что-то, помнится, сказали о талонах? Куда следует пройти? Сдаётся, мне бы не помешал осведомлённый товарищ, — собравшись, процедил мужчина и склонил голову набок. Не выходить из себя. Не проявлять неучтивость. Не поддаваться панике. Очевидно: самое страшное, что могло произойти — произошло, тут ничего не попишешь. И теперь, сойдясь с самим собой на данности тупика, Мистера Мура волновал один-единственный насущный вопрос: Où est son ange?       — Вон, под табло. Туда иди, дверь сама откроется. Прямо по коридору, потом налево, прямо и направо до упора. На стойке регистрации сидит та ещё стерва, ты с ней поосторожней. Скажи, мол, крайний в отсеке шесть-НС, а дальше она тебе скажет, что к чему.       — Не проведёте ликбез, дружище? Что за аббревиатура? Вы не в курсе, есть ли возможность попасть в прочие отсеки, и каково их количество? — мистер Мур интересуется деликатно, очень аккуратно, понимает мозгом, что следовало бы завязать сперва небольшой дружеский разговорчик, прежде чем начать выпытывать информацию, но на церемонии нет времени. И желания, что уж там юлить.       — Чё ты, как вошь в коросту лезешь? — зашипел безымянный сосед. — НС обозначает: «насильственная смерть», а чё там до остального, так я в душе не знаю. Поди на регистрацию, и там разбирайся.       Мышцы рук нервно сокращаются. Пальцы подрагивают, холодеют, Аластор чувствует нехороший холод, объявший всё тело. Взгляд который раз скользит по комнате и замирает на табло, фонарики на котором неподвижно застыли: НС-4607. Не шибко доверяя собственным конечностям, мужчина мнёт жёсткий матрас ладонями, медленно поднимается. Идёт. Ноги выполняют свою функцию, но двигаться трудно. Дробь в лёгком не придаёт оптимизма. Мистер Мур проследовал к самой стене и лишь при ближайшем рассмотрении заметил швы, откуда тянуло тёплым воздухом. Три секунды, и часть стены поехала вверх. Мужчина осторожно выглянул, осмотрел коридор, поджал губы и сделал шаг в наружность.       Усмехнулся. Вырвалось само-собой. А ведь мистер Мур готов был об заклад удариться с кем угодно, что после смерти есть лишь пустая бескрайняя пустота и ничего боле. Интересно, кто всё-таки был прав? Какая-то из христианских конфессий? Мусульмане? Буддисты? Или же все, кто твердил: «пути господни неисповедимы!» Что ж, судя по тому, что его не встретили сорок девственниц, остаются лишь два варианта. С другой же стороны, ему такое по статусу не положено — не заслужил. Ещё один смешок.       Оказавшись в этом бесконечном белом коридоре без окон, наедине с собой, мужчина застыл на месте. Юркие пальцы заскользили по одежде. Аластор нервно шарит по карманам и обнаруживает: пару ножей, что всегда имел при себе, жестяную шайбу с риталином, носовой платок, мятую пачку сигарет, зажигалку, портмоне. Всё на месте. Скользнув во внутренний карман пиджака ладонью, мистер Мур почувствовал, что не может сглотнуть. Подушечки пальцев прижгло теплом, стоило им зацепить рельефный предмет. Золотое распятие укоризненно легло в ладонь.       «Убережёт,» — так сказал Энтони, всучив глупую железку. Аластор отплёвывался-отсмеивался, когда мужчина настойчиво пихал крест в руку. Аластор до последнего не хотел брать, но в итоге не сумел отказаться. Влажные красные глаза мистера Бейли всегда были ахиллесовой пятой мистера Мура, обезоруживали.

Не уберегло.

      До боли сжимая распятие в ладони, Аластор ощущал, как тремор катится по предплечьям в пальцы. Мистер Мур зажмурился, импульсивно поднёс крестик к губам и прижался в коротком судорожном поцелуе, почти физически ощущая отголоски чужого парфюма. Хотел убрать в карман — не вышло. Осторожно распутал тонкую цепочку, перекинул через голову, спрятал под рубашкой. Обдало теплом. Главное — спокойствие.       Ноги понесли сами. Не существует проблем, которые нельзя было бы решить, не обернув их себе на пользу, верно? Коридор сменяется другим, поворот течёт за поворотом. Аластору чудится, будто не его часы сломались, но само время в этом месте. Будто кроме белых стен и резких поворотов нет ни-чер-та. Вот вдали замаячил выступ, видимо, стойки регистрации. Мур прищурился, всматриваясь в силуэт, и чем ближе он становился, тем яснее мужчина видел недовольную, искажённую раздражением физиономию женщины, сидящей за стойкой. Усталая, недовольная, с напомаженным кирпичной помадой ртом, она лениво что-то писала, о чём сигнализировал кончик пера, выглядывающий поверх стойки. Это будет слишком просто.       — Добрейшего времени суток, милая девушка, — приблизившись, Ал аккуратно опёрся локтем о столешницу и поймал на себе едкий спесивый взгляд. — Прошу прощения, я здесь из новоприбывших, и товарищи по несчастью сказали, что необходимо взять какую-то бумагу… Это к вам?       — Прости господи, да кончитесь вы когда-нибудь или нет, — цыкнула и закатила глаза. — Какой отсек? — Шесть-НС, красавица, — мягко воркует мистер Мур, обволакивая женщину своим присутствием. — Мисс ангел, могу я поинтересоваться, как будет правильнее обращаться к вам?       — Пф! — женщина резко вздёрнула взгляд на Аластора, уголки её губ приподнялись. — От малахольный! Какой я тебе ангел? — чуть-чуть игриво прыснула.       — О? Действительно? Много простите, милая! Я-то решил, что раз уж меня встречает такая красота, должно быть кто-то что-то напутал и по ошибке приписал мне билет на небеса! — почти томно произносит Мур, склонившись чуть ближе. Он видит, как порозовели щёки ведьмы перед ним, а глаза аж заискрились от произнесённых слов.       — В приёмнике мы. До небес отсюда, как до Иерусалима раком, — хихикает женщина и подтягивает на плечах сползшую шаль.       — Слава богу! — делано-театрально выдохнул мужчина. Но слов своих я назад не возьму. Мистер Аластор Мур, — галантно протянул ладонь вперёд, поймал пухлую руку женщины, легко коснулся губами костяшек пальцев и быстро отпрянул.       — Анимаиса, — женщина смущённо отвела взгляд в сторону и поцокала языком. — Выискался мне тут джентльмен! И что мне с тобой таким делать? — смущённо фыркает и шумно отрывает что-то там, в недрах рабочего места. Через секунду на стойку лёг листок бумаги с номером. — Талончик вот бери, сейчас дам тебе первичную анкету, надо будет заполнить. Если что непонятно, ты говори, я подскажу.       — И вы смеете убеждать меня в том, что ангелом не являетесь? При вашем-то нраве? О, я всё меньше в это верю, душечка… — разговорить стерву оказалось несложно. Спустя пять минут, она поддалась природному обаянию, как сотни других таких же очаровательных клуш. Аластор действовал наверняка, выверено и планомерно. С женщинами всегда проще сладить, чем с мужчинами, нужен лишь верный подход. И вот, когда от напряжения в диалоге не осталось и следа, после слезливого рассказа мистера Мура о попадании в приёмник, Ал доверительно склонился поближе и мягко спросил:       — Анимаисочка, я понимаю, что не следует задавать слишком много вопросов, но всё же рискну. Не подскажете ли вы, есть ли возможность каким-то образом повзаимодействовать с людьми в других отсеках? Один мой близкий друг должен быть аккурат здесь, я полагаю. И мне бы очень хотелось справиться о его здравии, — женщина за стойкой даже отлипла от своего стула, стояла, упершись локтями подле руки мистера Мура расслабленная и вполне дружелюбная, но услышав вопрос, покачала головой и виновато так улыбнулась:       — Не положено, мистер Мур, — вздохнула, губы поджала, чуть помедлила и продолжила, — сперва надо выждать своего номера, заполнить опросник, пройти регистрацию и дождаться первой встречи с назначенным тебе адвокатом, а потом уж в общежитии-то можно поискать. Я б и рада помочь, но сам понимаешь — бюрократия, — женщина неловко развела руками. Аластор быстро скосил на неё глаза.       — Душечка, ну неужели ничего совсем нельзя сделать? — ласково интересуется он. — Ох, быть может, вы хотя бы сумеете проверить, здесь ли он?..       — Ну… Это можно, — кивнула женщина. — Фамилия? Место проживания?       — Бейли. Энтони Бейли, США, штат Луизиана, Гретна, — диктует Ал и одобрительно поглаживает женщину по плечу. — Моя богиня, я б женился на вас, если б не был мёртв! — поддевает Мур, но женщина отмахивается, посмеивается и опускается на своё место. Под ее пальцами зашуршали бумажки, забулькали какие-то кнопочки. Ал с трудом держится от того, чтоб не гаркнуть на клушу за медлительность. Нет-нет. Связями нужно обрасти по максимуму, без этого никак.       — Ох, мистер Мур, покамест не было такого за последнее-то время, — она подняла взгляд, вновь качнула головой. — Я, видишь, могу посмотреть только зарегистрированных. Твой друг-то, наверное не успел ещё. Ты жди очереди. Пока то-сё, туда-сюда — заглядывай. Я фамилию себе запишу, буду посматривать.       — Анимаиса, вы просто прелесть, — говорит он мягко. — Буду вам премного благодарен.

***

      Бесконечное ожидание. Ему нет конца. Аластору кажется, будто минула вечность.       Часы молчали. Время действительно остановилось, изматывающе тянулось липким мерзким клеем. Вот оно, чувство: перепачканные подушечки пальцев прилипают друг к другу, и как ни старайся, не получится избавиться от жесткой корки. Конечно, мистер Мур понимает, что выбора нет. Понимает, что нужно ждать. Он терпелив и усидчив. Нужно было лишь найти, чем занять разум. Ал нырял в недра дворца памяти, неторопливо проходился по залам и галерее, касался ладонями стен, разглядывал картины, скульптуры, зарисовки, предавался воспоминаниям, что трепетно хранит подсознание.       Немного о насущном. Удивительно, но душе ничего не требуется. Ни еды, ни воды, ни примитивных человеческих нужников. Ужасное чувство голода присутствовало какое-то время, по первой, но как любезно ему объяснили соседи: всё здесь соткано из духовных частиц. Лишившись тела, душа подпитывается ими, и чем дольше, тем дальше уходят «нужды».       За время пребывания в приёмнике, Аластор во всей красе предстал пред ближайшим кругом товарищей по несчастью. Одно, что — люди. Тупые, недальновидные, не видящие дальше своего носа. Но полезной информации мало, и кто знает, что будет дальше? Связи они и на том свете связи! Мистер Мур шутил, льстил, втирался в доверие не на жизнь, а на смерть. Выспрашивал, вынюхивал, собирал кусочки паззла воедино. Но, к сожалению, как и он сам, ожидающие мало что знали и довольно скоро сделались бесполезными, превратились в субстанцию.       Ещё немного, и мистер Мур врастёт телом в койку. Удивительно, как долго, оказывается, Ал может лежать без лишних движений, когда тело ничего не просит. Хо-хо, гораздо больше усилий уходило на то, чтобы усмирять разум.       Аластор чувствует острую потребность позвонить. Услышать голос Энтони. Узнать, что всё хорошо. Сказать, что ничего страшного не приключилось. В груди, под рёбрами ноет дробь. Хотя, казалось бы! Помимо всего прочего Аластор ныне знает, что боли здесь нет и быть не может. Почему он её ощущает?

Ту-ру-ту-ру

      Резко открыв глаза, мистер Мур пальнул взглядом в табло и вдруг — о чудо — увидел цифры своего номера. Поднявшись, мужчина неспешно поправляет костюм, волосы и галстук-бабочку. Нетерпение жжётся раскалённым клеймом. Мужчина подходит к двери, ждёт, когда проход откроется, делает шаг и проваливается. Дыхание спёрло. Земля ушла из-под ног. Падать-падать-падать.

                  «Нет, голубчик, не было у меня Бейли, уж прости»

                                                                                          «Не было»                                           «Не было»                                                                                     «Не появлялся»                         «Я бы запомнила! Уж две недели прошло!»       Вдох. Судорожный, сильный, носом. Мистер Мур быстро моргает. Темнота рассыпалась невнятными кляксами, смолк неприятный голос женщины за белой стойкой регистрации. В висках пульсирует.       Перед Аластором за небольшим столиком восседает пухлый мужчина с крупной залысиной, нервно пишет что-то на бумаге и непрерывно курит. Пространство вокруг завалено кипами документов и папок, скептичный блестящий взгляд мелких глазок-пуговок смотрит поверх очков-половинок.       — Разаэль, — оторвался от писанины и сигареты, порывисто выкинул вперёд ладонь. — Таки ваш законный представитель, предоставленный канцелярией трёх миров, — по губам скользнула мерзкая улыбочка. Аластор прищурился. Если это его юрист, то он ему нравится. Есть во взгляде жёлтых пуговиц что-то бесноватое. Это существо, не утомлённое бренностью своего бытия, как та же Анимаиса. И, хо-хо! Желчная лукавость глаз выдаёт прожжённого бессовестного сукина сына.       — Мистер Аластор Мур. Рад знакомству, друг мой, — слова вылетают изо рта сами, бесконтрольно. Аластору кажется — он остро чувствует дежавю и злится.       — Мур, значит — протянул адвокат, слегка грассируя, причмокнул губами, выкатился из своего кресла и ринулся к своему бумажному городу. Минута, две, и на столешницу ложится с грохотом тяжёлая подшитая папка с делом. — Ой-вей а вы, дружище ого-го! Таки видно, шо жили, как в последний раз! — прыснул Разаэль и присвистнул. — На шо рассчитываем? Рай? Ад? Испытательный срок? Будем подумать за отмолиться? — за спиной мужчины затрепетали уморительные маленькие сизые крылышки, напоминающие боле воробьиные. Вовсе не похожие на те, что рисуются в католических фресках. Они-то выдавали восторг и предвкушение обладателя. — Хотя, знаете, голубчик, я имею вам сказать, шо при вашей-то ехидной роже преступно не быть бесстыжим ублюдком!       Глядя на, должно быть, ангела, сидящего в полуметре, Аластор не сумел сдержать хищного оскала.       — А вы проницательны, мистер Разаэль, — воркует Мур, неторопливо укладывает ногу на ногу, закидывает локоть на спинку стула, подкручивает кончики усов и изрыгает короткий смешок. — Имею вам сказать в ответ, что при вашем акценте преступно быть дурным адвокатом!       — Ойц, и вы мне станете говорить за проницательность? Я вас умоляю! — крепко затянувшись, юрист точно поправил очки и поцокал языком. — Вы таки попали в самые подходящие руки, Мур. Наша братия дел не сливает. Давайте-ка глянем, за шо мне придётся краснеть перед судом.       Впервые за долгое время струны внутри ослабили. На минутку. На краткий миг. Аластор чувствовал азарт и разочарование. Как уж ему хотелось покрасоваться своей монструозностью. Он предвкушал этой встречи, и честно признаться, надеялся насладиться лицом, полным ужаса. Разаэль же этого лишил. С другой же стороны, нелепый толстяк ощущался будто добрый приятель.       Ангел неторопливо и въедливо просматривал папку с делом. Толстое красное лицо ярко передавало широкий спектр эмоций: от живого веселья до насмешливого изумления. Иногда мужчина задавал наводящие вопросы, интересовался, нередко что-то уточнял и много писал в разлинованную книжку рядом. Аластор наконец не чувствует, что время тянется. За разговором оно летело. Ха! Мистер Мур в кои-то веки этому рад. Мучительное ожидание сделалось, если не пыткой, то фактором, доставляющим уйму дискомфорта.       Папка пролистана до середины. Аластор неторопливо тянет сигарету, слабо чувствует вкус и запах. Весь приёмник сам по себе кажется никаким. У него нет лица, нет голоса. Он нагоняет тоску, тревогу и злость. Даже такая сигарета, чёрт бы её побрал, доставляет наслаждение. Мистер Мур выпускает вереницу серых колечек, всматривается в них. Наконец Разаэль красноречиво вздыхает:       — Я, конечно, видал и похуже, — причмокнув губами, мужчина лизнул подушечку пальца и перевернул страницу. — Но врать не буду: если надеешься на место в раю, то закатай губу обратно, потому что услышав твою биографию любой присяжный таки догонит свой инфаркт, — Аластор качнул головой и тихо рассмеялся.       — Приму, как комплимент, — Мур расплылся в улыбке, лениво затянулся вновь. — Отвечу откровением: мне всегда казалось, что жизнь загробная — рычаг устрашения и управления теми, кому нужно во что-то верить. Я всё еще в неком... Замешательстве. Полагаю, если вы сумеете вывернуть моё дело наизнанку и совершите чудо, это будет очередной сверкающей звёздочкой в вашей карьере, мистер Разаэль. Но чудес я просить не стану. Сделайте что можете. Нам с вами… Знаете, ха-ха, затянуть бы процесс. Немного. Самую малость. Выйдет?       — Ой-вей, — протянул ангел. — Ну это мы будем посмотреть. Давай-ка пройдёмся по нашим перспективам.       Всматриваясь в его язвительный рот, Аластор ощущает, как затряслась ступня, и эта дрожь медленно, но верно ползла вверх, обнимала икры, колкими иголками катилась вверх к бёдрам, по животу и отзывалась острым боем где-то в середине грудины. Аластор застыл. Язык не подчиняется, а буквы не собираются в слова. Речь Разаэля улетучивается, делается всё дальше и дальше, искажается.       Припекло в горле. Тугой комок, застрявший там рвётся наружу. Аластор медленно открывает рот и слышит невыносимый шум рассыпавшегося по полу гороха. Мужчина хватается за край стола и опускает взгляд. Изо рта потоком рвётся окровавленный жемчуг, комки водорослей и мелкие ракушки. Опора исчезает из-под ладони, мистер Мур почувствовал лёгкий толчок в спину. Невесомость. Вниз-вниз-вниз. Веки тяжелеют, глаза закрываются. В кольцо берут мрачные силуэты, чьи шепчущие голоса сливаются в одно — нарастающий всеобъемлющий гул. Мужчина пытается взять себя в руки, пытается слабыми пальцами уцепиться за воздух, дернуться — не выходит. Мистера Мура обволакивает мрачным, солёным, опасным. Тянет носом — задыхается. Жгучая волна наполняет лёгкие, глушит звуки, глушит всё вокруг, оставляя лишь одно первородное - животный страх.

                  «Нужно позвонить Энтони»

                                                                              «Он совсем извёлся»                                                 «Позвонить»                                                                                     «Сказать, что всё в порядке»

                                    «Энтони»

      Шумно втянул носом, схватился за грудь. За спиной в густой листве раздался гомон птичьей драки. Аластор тяжело переводит дыхание, дёргает ватными пальцами, промаргивается. Кабинет Разэля остался где-о там, в толще воды, далеко-далеко. Ал видит перед собой распростёршийся зелёный сквер, белоснежные здания, мельтешащие человеческие — или почти человеческие — точки. Мистер Мур сидит на крепко сколоченной деревянной лавочке под деревом, на холме. Отсюда, со своей маленькой возвышенности мужчина взирает на терминалы прибытия. Их немного — всего семь. Небольшие постаменты, где от минуты к минуте вспыхивает слабый жёлтый свет, сигнализирующий о чьей-то смерти. Новенькие.       Они появляются в разнообразных конфигурациях: древние, сморщенные, похожие на сухофрукты, облачённые в жалкие одёжки, присущие старости или больничные робы. Кто-то же наоборот — совсем крошечный, порой состоящие из одного лишь свёртка одеял, пелёнок. Дети, младенцы, подростки, взрослые. Кто-то целый, а кто-то испещрён синяками и гематомами. Украшенные, как ожерельями странгуляционными бороздами, кровоточащие, изрешечённые, поломанные, в сознании и без. Все они оказываются здесь. В терминалах. Ушедшие сами и убитые. Встречают новеньких так или иначе: либо облачённые в белые одежды изящные господа, либо же, бригады, похожие на санитарные, что взваливали тела на носилки и прятали их в машины, подъезжающие и отъезжающие со скоростью света.       Великолепно и пугающе. Мистер Мур вздрагивает и замирает всякий раз, когда замечает знакомое: золото волос, фактурный римский профиль, высокий рост. Как долго он здесь сидит? С тех пор, как получил комнату в общежитие. В свободное время от встреч со своим юристом, от болтовни с местным контингентом — да. Ждёт преданно и безропотно, готовый сорваться в любую секунду.

Ждёт.

Чего?

      — Действительно, чего? — её голос вспорол позвоночник холодом. Аластор медленно переводит взгляд в сторону и всматривается в живой глаз своей утопленницы. Внезапно всё естество свело отвращением и ужасом. Почему она так смотрит? Что за дрянь залегла там, в этом стеклянном взгляде? Колюще-режущая, она доводит до бешенства, до красной пелены. Её снисходительная улыбка: Сочувствие? Не-е-ет. Жалость.       — Прекрасный вид, не находите? — прохладно хмыкнул Аластор, откинул руку назад, упёрся локтем в спинку скамьи, набрал в лёгкие воздуха и улыбнулся, прячась. Забиваясь поглубже в свою раковину, но от неё разве убежишь?       — Нет. Ох, крошка, когда ты начнёшь называть вещи своими именами? От себя. От себя не убежишь, — отвечает, вторя мыслям. Подскакивает, исчезает из поля зрения. В нос больно бьёт прохладным парфюмом: хризантемы, восточная пряность, жасмин. Мёртвые внутренности сжались, перестали существовать. Холёные смуглые ладони легли на шею, погладили, сзади навалилось хрупкое, но весомое. Золотистый локон волос щекотнул висок, на щеке ожогом запузырился долгий поцелуй.       Аластор не дышит, до боли сжимает зубы. Он готов расплакаться ребёнком, оставленным матерью среди стройных рядов продуктового. Он хочет орать и вырваться, вдыхая тонкую цветочную композицию. Парализованный, не может шевельнуться ни на йоту, ощущая родное и важное.       — Бемби, — этот голос бьёт сквозь слёзный канал острым тонким ножом для колки льда. Проникает прямо в мозг и двумя слогами обращает содержимое кудрявой башки в кашу.       Аромат меняется. Мистер Мур утопает в запахе стухших на солнце рыбьих кишок и стали запекшейся крови. Гнилостное дыхание холодит скулу, узловатые пальцы сжимаются на плечах.       — Ты ведь это хотел услышать? — рокочет утопленница, упирается острым подбородком в плечо. — Ты смотришь в чужие серые лица, ненавидишь, презираешь, не можешь простить всем вокруг того, что у них нет его, и они могут существовать. Ненавидишь его за предательство, но всё это глупость, блажь, са-мо-об-ман. Ха-а-а! Эрзац... Не-ет: ода нашей ненависти к себе, да? Может ли разбитая чашка стать целой, крошка Ал? — безумно хихикает, хват её делается всё слабее, но Аластор чувствует, как трещат кости, как позвоночник растёт, растягивается. Руки — когтистые лапы. Свод черепа весь пронзает нечеловеческой болью. Сквозь медные кольца волос проклёвываются окроплённые кровью и мозговым веществом рога, ветвятся, растут.       Он — чудовище. Он — монстр. В глазах рябит, из горла рвётся звериный рык, набор нескладных звуков.       — Крошка Ал, скажи мне: тот предатель, кто не пришёл или тот, кто не дождался?

Пентаграмм-сити, Наши дни

Чистилище 06:39

      Нора отшвырнула его, будто прокажённого. Упершись ладонями в бесплодную землю, Аластор тяжело дышит и резко оглядывается через плечо. Она изящно салютует ото лба в воздух, низко кланяется, резко вскидывает своё белое лицо и неестественно выгибает шею:       — Верни контроль поскорее, король, — изрекла коротко, ловя мрачное мерцание алых глаз. — Ведь если ты не сделаешь этого, его заберу я.       — Довольно, — Аластор закрывает горячие веки, голос звучит низко, надрывно. Демон делает глубокий вдох и считает до трёх. Он один. Гудроновое пятно тени клубится около стоп, насмехается, зубоскалит, но наконец оформляется в привычный глазу силуэт радио-демона.       По виску стекает капля холодного пота. Ал медленно поднимается, отряхивается и поправляет галстук, затянутый на шее удавкой. Это было краткое наваждение, вызванное внутренним смятением. Эта тварь появляется, стоит мрачным тучам сгуститься над дворцом памяти. Так уж вышло, что его утопленница не любит мрачной погоды. Ей по душе солнце, море, нежный шелест волн и лёгкий бриз. Стоит погоде измениться — капризничает. Впору назвать её дурой, но Аластор слишком себя любит для того, чтобы хаять какую бы то ни было собственную часть.       И впрямь довольно. Следует сосредоточиться на цели променада. Оглядевшись по сторонам, демон узнаёт местность и неспешно выбирается из перелеска к мощёной камнем тропе, что ведёт в населённый пункт. Он хорошо помнит это место. Мерзейший период существования, но должно отметить, виды здесь неплохие. Аластор с интересом оглядывается, прикидывая, как много изменилось за десятки лет, после падения.       Силы возвращаются. Придав мыслям прохладную сухую беглость, радио-демон отмечает, что всё как и прежде, на своих местах. Приятно знать, что в мире остаётся что-то постоянное, неизменное. Остаток пути проходит куда приятнее. Аластор, погружённый в блаженные раздумья созерцателя, отринул прочь то, что пускало круги на воде в море сознания. Ни к чему переливать из пустого в порожнее, верно?       Оно огромное. Мрачное серое здание, нависающее всей своей грозной громадой, с чернеющими глазами окон и прожорливым огромным двустворчатым ртом. Один взгляд на администрацию всегда навевал на Аластора ужасную зевоту, скуку. Местные ласково называют её «колыбель справедливости и милосердия». Демону всегда казалось это невероятно забавным, ведь всё, что внутри происходит очень далеко от вышеназванных понятий. По скромным убеждениям Ала администрация трёх миров ничем не отличалась от иного офиса: дрязги, подковёрные игры, ненависть, войны отделов и бесконечные сплетни. Змеиный клубок. Хотя в своё время, коротая дни в ожидании приведения своего приговора в исполнение, Ал развлекался, как только мог. Ох, как он надеется, что не только вещи остались на местах, но и знакомые. Давненько он ни с кем отсюда не пересекался.       Неторопливо подняться по ступеням, толкнуть дверь и пройти по белоснежному ворсу ковра, отделанного золотой каймой по бокам. Демон всматривается в конец коридора, отсюда можно рассмотреть часть стойки ресепшена, расположенной за поворотом. Аластор вслушивается, навострив уши. Этот злой недовольный голос! Ал широко улыбается. Мир может рухнуть, небо упасть на землю, но ни один локон в причёске этой женщины не дрогнет. Всё внутри расслабилось. Радостно, что не придётся прилагать слишком много усилий. Радио-демон неспешной поступью преодолел коридор и наконец увидел знакомую пухлую фигурку. Анимаиса за стойкой регистрации с присущей ей стервозностью истязала очередного новоприбывшего. Аластору хватило такта выждать, пока понурая спина удалится на расстояние около пяти метров и скроется в коридоре.       — А она всё также свежа и прекрасна, — пропел демон и опёрся о стойку регистрации локтем. — Анимаисочка, прелесть моя, милая, моя радость! Сколько лет, сколько зим, — радио-демон расплылся в очаровательной улыбке и поймал раздражённый, непонимающий взгляд в свою сторону.       — Проходной двор! Ты откуда взялся, рогатый? Попутал чего? Заблудился? Ты смотри, если апелляцию пришёл катать, то я этим заниматься не буду! Это тебе на второй этаж, — шипит возмущённой кошкой, но видя всё то же улыбающееся лицо немного притормаживает, опасливо склоняет голову, будто натужно пытается сообразить, кто перед ней стоит.       — О, неужели в нынешнем мире дружба уже ничего не значит? — лукаво интересуется Аластор и приближается к женщине ближе. — Ах, Анимаиса, дорогая, а ведь когда-то вам так нравилось моё общество, — театрально сетует радио-демон. — Конечно, ад никого не красит, но, возможно, имя Аластор Мур вам о чём-то говорит? — воркует радио-демон и видит, как неуверенно прищурилась женщина.       — Да ну нет, — произнесла она и быстро захлопала ресницами. — Мур? Неужели ты? — губы женщины тронула лёгкая улыбка.       — Собственной персоной, — тихо смеется Ал в ответ и постукивает пальцами по стойке. — Душечка, как же некрасиво с вашей стороны! А я узнал ваш нежный голосок узнал с порога и не сумел отказать себе в удовольствии поздороваться! Ох, милая, вы ничуть не изменились, всё такая же очаровательная хохотушка! — слова действуют на женщину, как надо. Всё идёт по плану. Она цокнула языком, замахала рукой и захихикала.       — Старый ты сердцеед! Господи, во что только превратился? — посмеивается Анимаиса и легко касается пальцем уха демона. — Ну ладно-ладно, я лукавлю, тебе очень идёт быть... Оленем? — женщина подпирает голову рукой. — Какими судьбами, мистер Мур? Неужели правда пришёл подавать апелляцию?       — О? Бросьте, душечка, я ведь всё еще в своём уме, — произнёс он, пересёкся со старой знакомой едкими взглядами, после чего они тихо рассмеялись. — В самом деле, милая, я здесь по делу. Ох, Анимаиса, как там Разаэль? Всё также плутлив и задорен, как мне помнится?       — Да что станется с этим ублюдком. Он нас всех переживёт, — отсмеивается, крутит локон волос на пухлый палец. — Что натворил? — щурится женщина.       — Как смеете вы? — Аластор делано-возмущённо прижал одну ладонь к груди, не снимая с лица улыбки.       — Ты здесь и ищешь самого бессовестного юриста конторы, — вздёрнула бровь и склонила голову. — Либо наворотил делов, либо завтра небо на землю рухнет.       — Ох, милочка, да как вы можете, все здесь знают, что мистер Мур — божий ангел. На меня клеветали и клевещут. Да-да, дорогуша, — улыбка радио-демона сделалась шире, вызывая очередную вспышку смеха у женщины. — Это серебряные колокольчики или всё-таки ваш смех? — воркует радио-демон.       — Ой, чертяка, — прищурившись, шипит и вертит головой по сторонам. — Ладно-ладно, я всё поняла, двум гнусным мальчишкам нужно пошушукаться, отодвину немного его следующего клиента, но ты не слишком засиживайся.       — Вы моё сокровище, Анимаисочка, — ласково произносит демон.       — Куда идти-то помнишь, малахольный? — интересуется женщина, подперев голову рукой.       — Обижаете, душа моя.       Демон легко отсалютовал старой знакомой и сориентировался по памяти в лабиринте коридоров. Ал очень старается передвигаться тенью по коридорам и не шибко попадаться на глаза иным здешним работникам. Что сказать, после последней выходки в семьдесят шестом здесь его не жалуют.       Амбре сигар и удушливых благовоний навевают воспоминания. Аластор узнаёт запах и морщится, ускоряет шаг и выбивает по двери замысловатую последовательность «туков». Глухой прокуренный голос с той стороны недовольно крякнул. Радио-демон оскалился и толкнул дверь.       — По голове себе постучите, голубчик, — живые мелкие глазки цепко впились в лицо. Ал не сдержал смешка.       — Разаэль, друг мой, а вы всё также толсты, желчны и остры на язык, — склонив голову, Аластор завёл ладонь, сжимающую стойку микрофона за спину. — Разве так встречают дорогих друзей?       — Сделайте ша и замолчите свой рот! Шо за мода у молодых пошла не переступить порога и делать мою несчастную голову! — сокрушается ангел, мелкие крылышки за его спиной захлопали, являясь как бы подтверждением недовольству хозяина прокуренного пространства. Удивительно, что при своих амбициях и талантах этот старый проныра до сих пор протирает штаны в маленьком душном кабинетике. Оправдать его можно разве только тем, что этот ангел любит свою работу. Подписывать бумажки и раздавать указания ему было бы невероятно скучно и утомительно. Каждое заседание для Разаэля — изящный раунд фехтования.       Аластор прищурился, притворил за собой дверь, неторопливо прошёл внутрь и устроился аккурат на стуле напротив ангела. Как же много времени некогда Ал проводил в этом самом кресле? Одному богу известно. Буквально.       — Ой-вей, откуда я знаю за вашу наглость? — интересуется Разаэль, прищурившись. Он замирает, долго вглядывается в огромные оленьи глаза и желтую улыбку.       — Ваш самый главный провал, любезный, — поддевает радио-демон, укладывает ногу на ногу и откидывается спиной назад, в спинку стула. Ангел молча постукивает пальцами по поверхности стола, выпускает изо рта тугую серую струю дыма и громко цокает языком.       — Аластор, и шо за дешёвые мансы ты мне тут исполняешь? — Разаэль оскалился, покачал головой. — И этот поц будет шо-то мне разговаривать за манеры? — глухо отсмеявшись, ангел поднялся с места, протянул ладонь вперёд и обменялся с Алом крепким рукопожатием. — Я таки рад тебя видеть живым, дружище, но бьюсь об заклад ты ко мне не за горячими приветами?       — Проницателен, как и всегда, друг мой.       Радио-демон зеркалит чужую улыбку. У него хорошее предчувствие.