Охота на серафима

1963 год Гретна, Штат Луизиана США

Дом мистера Аластора Мура 02:15

17 декабря

      В спальне пахнет прохладой улицы и чистой постелью. Энтони спит, устроившись на краю кровати. Аластор чувствует, как опасно накатывает сон, но держится. Депревация сна — одно из самых опасных наказаний для мозга. Кому, как не мистеру Муру об этом знать? Мужчина устало трёт лицо и тихо, аккуратно приближается к юной пассии:       — Энтони? — шепотом зовёт и замирает. Измотанный мальчишка не среагировал ни одним движением. Ал осторожно закинул руку на его поясницу, потянул к себе, вжался в горячую кожу плеча щекой. Тишину разрывает злое тиканье часов, стоящих на тумбе. Быть может сегодня удастся выспаться? Повернув голову, Ал прислонится лбом, спинкой носа к телу рядом. Энтони похож на большое горячее сердце, сокращающееся ладонями. Мужчина вслушивается в тихое дыхание, вдыхает запах, исходящий от Бейли. Аромат чистой кожи, щекочет ноздри.       Как же сильно хочется спать. До будильника три часа. Оттягивать больше нельзя. Аластор смыкает горячие веки, глубоко дышит, но всяккий раз у самой грани сознания, отчего-то внутренне себя одергивает. Открывает-закрывает глаза, ворочается, ощущает каждую складку простыни, не может абстрагироваться от назойливого тиканья. Резко отстранившись от, отвернулся, прижался спиной к спине, недолго полежал так. Он отгоняет мысли, что так и норовят роем назойливых мух вползти в мозг, безупешно пытается побороть внезапный сенсорный перегруз, к которому прибавился до кучи нарастающий тик.       Мужчина лег на спину, вновь открыл глаза, смотря в потолок. Тик-тик-тик — стрелка описывает очередной круг. Нижнее веко правого глаза слабо подёргивается. Мужчина шумно втягивает воздух, чувствует, как немеют кисти, слабо елозит пальцами, разминая их и вновь вертится в постели юлой.       — Ты чё? Шило в жопе? — сонный голос сбоку заставил вздрогнуть. Бейли приподнялся на локте, оглянувшись на Аластора. — Чё не спишь, малохольный? — Аластор всматривается в сощуренные черные прорези глаз. Мур молчит, продолжая буравить взглядом потолок. — Бемби-и? — Энтони пыхтит, придвигается ближе.       — Не спится, — сухо отозвался Ал и сел в постели, потирая лицо ладонями.       — Ну, хочешь травки? — Энтони зевнул широко, сонно моргая. — Могу скрутить тебе косячок, у меня есть немного.       — Не уверен, что готов к таким экспериментам за три часа до того, как сесть за руль, — Ал огрызнулся и тут же осёкся и бросил взгляд на любовника. Тот замер, Аластор может поклясться, что увидел, как дрогнули светлые брови. Мальчишка неловко поднялся, повернул к себе лицо мужчины и долго смотрел своими чернеющими глазницами в его, будто пытался вскрыть тупым скальпелем гноящийся нарыв внутри воспалённого, измотанного мозга. Аластор занервничал, глубоко втянул носом прохладный воздух спальни, хотел было как-то угомонить Бейли, велеть ему спать, но тот загубил обманный манёвр на ходу, лишив равновесия — уронил в кровать.       Ал рухнул на худые бёдра, обтянутые черным шёлком пижамы. Энтони упёрся спиной в спинку кровати. Тонкие смуглые пальцы коснулись волос. Бейли вздохнул и тихо замычал на одной ноте, очень деликатно гладя мужчину по голове, накрыл ладонью ухо, второй стал прихватывать кудри, словно подушечками пытался зацепиться за то, нехорошее в голове, вытянуть его.       Бейли ведёт по мягким кольцам пятернёй, мычание похоже на мелодию, нет — мантру. Аластор отдалённо слышит, как шуршат пальцы, взглядом следит, как Бейли стряхивает руку куда-то в воздух, за пределы кровати и возвращает обратно, он… Ха-ха, словно колдует.       Веки смыкаются. Аластор вслушивается в шёпот моря в раковине ладони, касается колен юноши, поджимает его ноги к себе. От касаний мысли разлетаются, в голове пусто. В голове — первозданное море, молчаливое, безжизненное.       Отпустило. Наконец — отпустило.       Острый запах ладана, мокрой древесины и плесени. Низкий потолок, узкий длинный коридор.       Аластор касается стены ладонью, чувствует трещины в краске, ненароком цепляет ногтями кусочки, растворяющиеся во мраке на пути к земле. Вслушивается в гнетущую чёрную тишину обволакивающую всё существо. Под ногой остро скрипнула половица. Где-то вдали зазвенели нежные звуки детских голосов, славящих Марию.       Губы дрогнули, в горле встал нарывистый ком, нос брезгливо сморщился — фальшиво. Инстинктивно дернувшись на звук, он заскрипел быстрыми шагами, тяжело дыша, по-детски зажал уши. Это изощрённая пытка. Злит, почти доводит до бешенства. Хочется выключить. Мур ускоряет шаг. Хор делается громче, звуки сплетаются в омерзительную какафонию, Аластор чувствует — еще немного, и его затошнит.       Широким жестом распахивает тяжёлую двустворчатую дверь, но застывает на пороге, всматриваясь в уродливые, плохо сколоченные деревянные кровати в два-три яруса, больше похожие на складские стеллажи. Длинная душная комната — барак. Сердце сжалось. Сделав шаг вперед, мужчина хватается глазами за слабый огонёк керосиновой лампы где-то там, в дальнем углу помещения. Медленно ступая вперёд, осторожный и напряжённый, он бешено шарит глазами из стороны в сторону, цепляясь за худые костлявые силуэты с раздутыми животами, спящие под тонкими одеялами.       Другой запах. Острый пот, моча, грязное бельё, гнилостная затхлость и… Смирение — вот чем пахнет это место, вот чем пахнут эти крохотные фигурки.       Аластор помнит их, одетых во что попало, грязных, бледных, пухнущих с голоду, источающих невероятный густой смрад. Глаза на выкате, заторможенные движения и много-много яда. Они похожи на озлобленных зверят. Ха-ха, нет никого страшнее ненужных, нелюбимых детей, выгрызающих молочными гнилыми зубками право на одно лишь своё существование.       Холодок прошёлся по спине. В зажатом кулаке что-то есть? Тело каменно-тяжелое. Приложив титанические усилия, Аластор разжал ладонь и всмотрелся в предмет — крючковатый складной нож. Лезвие напоминает кривую улыбку. Тот самый, выигранный в камушки у кого-то из старших. В этой самой спальне за него пришлось драться не на жизнь, а на смерть.       — Помнишь его? — тишину разрывает усмешка. Мур вскинул голову, впился взглядом в керосинку, стоящую на столе монахини-надзирательницы аккурат рядом с тяжелой клюкой. Он помнит жгучую боль поцелуев от этой самой трости, что оставались на дистрофичном детском тельце.       Взгляд упёрся по паре подошв, умастившихся на столе, следом — в безумное белое лицо утопленницы. Она порывисто скинула ноги на пол, в приглушённом свете керосинки засияла фарфоровая белая чашечка с золотой каймой, зажатая узловатыми пальцами. Одёрнув лацканы сюртука, утопленница театрально выставила локоть вперед, держа фарфор за донце.       — Может ли разбитая чашка стать целой, милый? — прошелестел сиплый голос.       Дыхание сбилось, желовки заходили в челюсти, верхняя губа вздернулась, обнажила зубы. Женщина вытянула руку в сторону. Время змедлилось, подчинённое одной её мысли. Аластор, заворожённый, проследил долгое падение белого с золотым. Вдребезги.       — Разрушение — часть созидания, — медленно произносит мужчина, всматриваясь в тонкие белоснежные осколки. — Была ли чашка той формы, что ей предназначена? — медленно подняв голову, Аластор шагнул вперед. — Будет ли целостность благом, если она отлита, чтобы стать мозаикой? — еще шаг.       Утопленница хохочет, мокрицы мелкой стайкой выползают из красным губах, перебирая лапками, ныряют в дыры-моллюски, в волосы. Зрачок яркого глаза медленно катится в сторону биллиардным шаром.       — А тигр? Что станется с ним, если сточатся клыки? — резко склонившись над столом, она неестественно склонила голову. — Скажешь, он не был создан идеальным хищником? — сложив серые пальцы мостиком, утопленница умастила на них голову. — Из тигра тоже выйдет отличная мозаика, милый?       Скрипнув зубами, Аластор почти зарычал. Пять шагов до стола, рука до бела сжимается в алых лохмах волос, сверкнуло-оскалилось лезвие. В её горло нож вошел, словно в поток водопада, чернеющий поток крови покатился к кружевному воротничку. Мур смотрит перед собой, в висках колотит, по спине стекает обжигающая струя холодного пота. Пелена ряби в глазах заставляет быстро заморгаться.       — Верно, милый, — голос зарокотал над ухом, смрадное дыхание обдало холодом, цепкие лапы сомкнулись на плечах.       Пальцы мужчины мнут вовсе не клочья волос — ткань чепца монахини, сидящей на стуле. Сухая, серо-коричневая, обвитая паутиной морщин. В пустых стеклянных глазах застыл ужас, нижняя челюсть низко болтается на ослабших мышцах. Белая манишка окрашена алым. Аластор вдыхает тяжелый стальной запах, чувствует себя белой акулой, почуявшей кровь и смотрит в грубый разрез, в перепачканные пальцы, в смеющееся лезвие складного ножа.       — Помнишь её? Ты… Ты тогда впервые улыбнулся ей по-настоящему. О, так мило улыбнулся! — дрожащие пальцы утопленницы протянулись вперед, медленно очерчивая полукруг разреза. — Смотри-смотри! Ну, разве не очаровательная улыбка? — шелестит её голос. Мистер Мур чувствует это особое состояние. Всё его существо реагирует, торжествует, клокочет. Хочется зубами вгрызться в горло, мотать из стороны в сторону, пока покрытая бошка сестры глухо не ударится об пол.       — Она мне никогда не нравилась, — холодно подметил Ал, не видя лица гостьи, он знал — улыбается.       — А они? — когтистая лапа вцепилась в керасинку. Утопленница отскочила в сторону, осветила ряды кроватей-шкафов. Звонко ударилось стекло, повеяло острым кислым запахом, на пол брызнуло. Из глубокого кармана клоунского сюртука выскользнул коробок. Она зажала в пальцах ножку спички. Огонёк слабо затрепещал на головке.       — Акт милосердия, — стиснув зубы, выдавил мужчина и упёрся в стол ладонями.       Пламя вспыхнуло, обожгло, горячо лизнуло в лицо. Заворожённный, взведённый, Аластор смотрит, как красный цветок распускает лепестки. Рот наполнился слюной, челюсть задрожала, глаза мужчины блаженно закатились, в уши плеснуло последним песнопение жалкого хора. Наконец, правильные ноты. Тело тяжелеет, Ал жадно смотрит на маленькие силуэты, охваченные огнём: пытаются подняться, выпадают с полок, давят друг друга, скребутся в дверь, тихонько подвывают, визжат. Сладостная дрожь пробила тело.       — Чашка не станет целой, милый. Тигр без клыков и когтей не хищник, не мозаика, а… труп, ха-ха, — жето-оранжевая ширма внезапно разделает. Утопленница в нелепом пируэте крутится на месте, в ее руках — зеркало. — Ты видишь, кроха? Видишь? Посмотри хорошенько!       Голова раскалывается, от чёрного густого дыма двоится в глазах. Острая боль пронзает основание шеи, поднимается выше. Сложившись пополам Аластор сжимает виски ладонями и слышит хруст собственного черепа. Пробиваясь сквозь слой кудрей, пробиваются-прорастают рога, широко раскидываются, давят тяжестью на позвоночник. Ал слабо шагнул вперёд, держась за голову, выкинул руку с ножом вперёд в попытке дотянуться до своей мучительницы.       — Я сказала, смотри, будь же хорошим мальчиком, — загробным холодным тоном велит она. Мур вскинул голову в слепом повиновении и увидел своё отражение. Человеческое лицо — маска, испещренная трещинами. Фарфор крупными кусками осыпается на пол, обнажает чёрную пасть, клыки-бритвы опасно сияют.       — Этот твой мальчик, он… Славный, верно? Нравится мне. Очень нравится, — шелестит утопленница. — Но он точит наши клыки, милый. Да-да, точит! — зеркало дрогнуло, покрываясь паутиной трещин. Звон бьющегося стекла дробит мозг в густую серую кашу. — Я хочу его. Мы хотим, милый. Мы хотим, наконец как следует ему улыбнулись.       — Нет, — не узнавая голоса, ревёт Мур. Загнанно, по-звериному.       — Мы сделаем это, — утопленница быстро закивла, широко раскинула руки. — Искренность важна в отношениях, да? Мы покажем, мы откроемся до конца, мы приведём его сюда, в наш дворец, да? Да, Бемби?       — Ты не получишь, — горло сводит судорогой. Буквы не складываются в слова. Звуки теряют смысл. Он рычит и воет, кричит ягнёнком на бойне.       — Думаешь? Взойдёт луна, милый, ты не протянешь долго. Ну, будет тебе, будет. В конце-концом, нет счастливее финала для чудовища.       Проснулся. Под щекой мерно бухает чужое сердце. Невразумительное мычание откуда-то сверху, слабая тёплая рука упирается в окостяневшие добела сжатые пальцы — его пальцы, стиснутые на боку. В горле — комок задушенного в зачатке хрипа. Сдавленный ужасом и беспомощностью, Аластор отшатнулся в сторону и уставился на Энтони. Избавившись от тяжести чужого тела, Бейли лениво перекатился набок, лег спиной к мужчине, закопался в одеяло.       — Нет, — хриплый шепот сорвался с дрожащих губ. Аластор дернул головой в сторону, посмотрел на циферблат часов. Четыре.       Дрожащей ладонью, Ал прихватил железную шайбу, свинтил крышку, зажал подушечками таблетку… Две, закинул в рот, быстро проглотил и поднялся с кровати. Не чуя пола под ногами, натыкаясь на косяки и стены, он дополз до ванной, навалился ладонями на раковину и впился в себя взглядом. Всё в порядке. Всё выглядит так, как должно. Быстро склонился, вывернул вентиль и жадно стал глотать мерзко-теплую воду, умылся, долго тёр лицо. В носу всё еще стоит фантомный запах гари и мочи. Несколько раз высморкавшись, Аластор выпрямился.       Он не животное. Он может себя контролировать. Человек обуздал природу, обуздал весь мир, подчинив своей воле. Аластор не позволит этому произойти. Нужно переждать, перетерпеть. Она — плод воображения, порождение страха из тех уголков разума, в которые даже сам мужчина никогда не хотел бы заглядывать снова.       Почти ощупью добравшись до кухни, Аластор варит кофе, в ожидании валится на стул, закуривает, закрывает глаза и прислушивается к ощущениям, медленно дышит, пытается уловить привычные симптомы голода. Их нет. Тело ощущается чужеродным коконом, будто заглушку поставили, но даже через неё Мур не чувствует присутствия монстра. Он спит. Подсознание устраивает игры разума для своего хозяина.       Она не получит Энтони. Она не затащит Аластора на дно снова.

1963 год Гретна, Штат Луизиана США

Радио-станция Гретны, офис мистера Мура 20:47

20 декабря

      Руки подрагивают, подушечки пальцев слабо подёргиваются. Шестьдесят четыре часа. Без кошмаров, без пробуждений в холодном поту, без неё. Шестьдесят четыре часа без сна. Нервная система до предела накалена. Тряхнув в руке жестяную шайбу с таблетками, мистер Мур слабо дёргается от звука, заторможено моргает и опрокидывает оставшиеся таблетки в себя, запивая остывшим кофе. Давненько у него не было столь продуктивных дней. На станции мужчина с несвойственным ему энтузиазмом нырял в работу, дома — в музыку. Аластор пишет оду собственному безумию. Когда его попустит, когда наконец восполённый разум угомонится, Ал запишет на бумаге всё до единой ноты и сыграет для Энтони.       Стоит ли оно того? Энтони Бейли — виновник торжества. Стоит ли он того, чтобы грызться с внутренними демонами? Аластор уже не уверен в ответе на этот вопрос. Что он делает сейчас? Быть может дело уже не в паршивце Бейли, а в принципе?       Зажав астенично-холодными треморными руками виски, мистер Мур закрывает глаза и пытается сосредоточиться на дыхании, чувствуя, как ноюще пульсирует боль в затылке. Как долго он сможет продержаться без сна? Ни один из его гостей не выдерживал слишком долгой депривации. Перед глазами, замершими под прозрачной кожей век пляшет геометрический бред — тонкие линии фигур и точек расплываются, похожие бешеную пляску калейдоскопа.       Тихое пищание телефона на столе вырывает из полу-коматозного состояния.       — Мистер Бейли на линии, — пропищала Ребекка. — Соединить?       Аластор фыркнул и устало провел ладонью по лицу. Соединить ли? Странные взгляды мальчишки, неловкая, плохо прикрытая забота, вопросы вроде «всё хорошо?» — настоящая пытка. Маска Аластора трещит по швам, он уязвлён и взвинчен до предела. Он… Он не может подобрать правильный сценарий социального взаимодействия.       — Какого хера ты еще там? — праведно возмущенный голос парня резанул по ушам. Ал почувствовал, как раздражение разливается по телу, раздул ноздри, скривив лицо. — Мур, сдохнешь послезавтра, если продолжишь так ботрачить, — чеканит парень, и Аластор слышит толику тревоги в его тоне. Агрессия утихает. Мужчина трет пальцами переносицу.       — Ох, Энтони, и вам добрый вечер, — лениво отозвался Ал, закатив глаза. — Как я говорил уже… Сто раз? Двести? Мне необходимо закрыть определённые рабочие задачи к определённой дате. И я был бы очень благодарен…       — Тебе «необходимо» отдохнуть, — выплюнул Энтони. — Я заскочу вечером, поэтому собирай весь свой песок, кости и вали домой, ладно? — с одной стороны небезразличие даже приятно, но с другой — бесит. — Увидимся, — связь прервалась. Мальчишка даже не дал Аластору возможности как-то среагировать на словесный выпад.       Аластор злобно уставился на трубку и тяжело вздохнул, швырнув ее обратно на станцию. Мужчина вновь закрыл глаза, уронил голову на ладонь. Боль усиливается. Дурной знак. Ему и правда стоит ехать, пока ресурс тела позволяет. Быть может это очень глупо, но где-то в душе мистер Мур лелеет надежду на то, что когда организм будет достаточно измотан, он просто выключится. Как вилка питания из розетки. Блаженная темнота, в которой не будет места кошмарам и ей.       — И правда так думаешь? — скрипучий голос забился в ушные рковины. Распахнув глаза, Аластор вскинул голову и увидел свою утопленницу. — Правда думаешь, что сможешь спрятаться от меня в своей жалкой реальности, крошка Ал? — делано ласковый, мягкий тон пробирает до костей.       — Да, вполне, — холодно отзывается Аластор и поднимается с кресла.       — Забавное утверждение, учитывая обстоятельства, — Аластор видит её здесь, воочию, стоящей посреди его кабинета, но вопреки здравому смыслу, неторопливо проталкивает руки в рукава пиджака стряхивает с плеч пылинки. — Вот она я, собственной персоной. Не говори, что не скучал! Это будет смер-р-ртельно обидно.       Догнала. Тш-ш-ш, спокойно. Это всего лишь галлюцинация, вызванная инсомнией. Здесь она безобидна и не имеет никакой власти.       — Ничего не ответишь?       — Предпочту тактику игнорирования.       Пасёт с самой машины. Сидит на пассажирском, вальяжно закинув ногу на ногу, подёргивает стопой.       — Ну разве я многого прошу? С каких пор ты перестал доверять самому себе, кроха? — лукаво мурлычет утопленница, кося яркий глаз на мужчину.       — Себе? Хо-хо, брось, душечка. Ты — не я, — раздражённо отзеркалил Мур. — Ты пережиток прошлого. Кошмар, рожденный в восполённом разуме ребёнка.       — Вот, как тебе удобно это называть, милый? — голос сделался почти издевательским. — Ты всегда был честен с нами, дорогой, почему же сейчас так упорно пытаешься отрицать, что я — твой инстинкт самосохранения?       Их глаза пересеклись в зеркале заднего вида. Внутри Аластора больно натягивается струна. Всё туже и туже. Мужчина судорожно сжимает колесо руля, быстро моргает, смотря на дорогу.       — Очень интересно, как долго у тебя получится верить, что кошмар, рождённый в больном уме ребенка что, кстати говоря, долгие годы берёг замкнутый манямирок и уводил от опасностей, ошибается сейчас?       Аластор нервно перебрал пальцами на руле, стиснув челюсти. Утопленница цокнула языком.       — Быть может, ты прав, и я — галлюцинация инсомнии, но назови хотя бы один-единственный разочек, когда я нас подставляла, кроха. Нет? Не припомнишь? Верно-верно, ведь такого не было. Отдай мне мальчишку. Мы ему не навредим, мы просто… Поможем ему трансформироваться. Он займёт свой пьедестал во дворце разума, где ему и место.       — Нет. Нет-нет-нет, — Алстор быстро мотает головой.       — Ты всегда будешь знать, где его искать. А он в свою очередь не сделает больно, больше не будет опасным, и наконец перестанет тупить наши клыки, — машина опасно вильнула по дороге, сзади истерично заорали авто-гудки.       — Да с чего ты взяла, что он опасен?! — голос прорезался, боль в голове сделалась невыносимой, когда фары другого авто на противоположной полосе больно резанули по глазам.       — Я? — неловкая пауза повисла в воздухе. — А может быть, ты? — голос двоится, гипнотизирует, звучит всеобъемлюще, заглушает всевозможные звуки. Аластор тяжело дышит, не чувствует, но тотально теряет связь с реальностью. Теперь единственное, что существует во вселенной — он и его сумасшествие. Мужчина скосил глаза, потерянно уставился в фигуру рядом и обомлел.       На пассажирском — оно, странное, неправильно сшитое из двоих существо. Нежные мягкие черты слева — веснушки, оленьи глаза, острые ключицы, медно-рыжие волосы. Ни маллюсков, ни бельма, ни проклятого бешеного оскала. Болезнно-беспокойное лицо покойной матушки обезоружило, выбило из лёгких воздух. Справа — он. Он сам, вмонтированный в пугающую молчаливо застывшую скульптуру.       — Мы — это ты.

1963 год Гретна, Штат Луизиана США

Дом мистера Аластора Мура 21:09

20 декабря

      Проникнуть в дом, не имея ключа не проблема. Сегодня — без привычного вечернего досуга, лишь немного виски для храбрости. Наврав отцу о том, что отправляется кутить, Энтони бросил машину неподалёку, перебрался через высокий забор в задний двор и тихонько вскрыл дверь отмычкой. Ха-ха, прям, как в первый раз, когда он оказался здесь.       Энтони ощущал острую тревогу на протяжении всей этой сраной недели, она грызлась внутри, нарастала, усиливалась, не отпускала ни на секунду. Кажется, в попытках от нее избавиться, он пару раз превысил свой лимит. Бейли такое не нравится. Он знает, что происходит с теми, кто борщит с интересными веществами и куда это приводит: в одну из подворотен, где торгуют их ребята. Нет-нет-нет, у мистера Бейли нет зависимости. Как когда-то говорил старый Риккардо — человек не зависим от дозы, если не отсасывал за неё. У Энтони есть границы, которые он не переступает, но в состоянии невероятного нервного стресса… Стоит ли договаривать?       Юноша хотел ответов. Хотел припереть к стенке своего идиотского бойфренда и потребовать объяснений. За полгода Энтони натренировался читать Мура, как когда-то это происходило с отцом. И хотя пиздит Ал очень складно, огромная вонючая куча мелочей сдаёт его с потрохами.       Оказался в доме без хозяина, Энтони плотно зашторил окна, побродил по темным коридорам. Соблазн слишком велик. Молодой человек пошёл на преступление и обшарил чужие вещи в попытках отыскать хоть что-то: письмо из банка о просрочке платежа, мёртвое тело какого-нибудь знакомого, дневник. Ему было настолько необходимо понять, что за хрень происходит, что от него скрывают, что… Сошло бы что угодно.       Как на зло — ни единой подсказки, ни единого намёка. Сидя в полумраке кабинета с одной лишь настольной лампой, Энтони залез в выдвижной ящик рабочего стола мистера Мура, но всё, что смог отрыть — ключ. Такой же ровно ключ всегда хранился у Аластора при себе. Несложно догадаться, от чего он. Не густо, но трофей Энтони импульсивно сунул в карман брюк. Нужно зайти туда — точно. Время есть. Минут еще двадцать — точно. Перед походом в подвал, Энтони отправился на кухню, хотел поставить кофе, чтобы хозяин дома не сильно злился за взлом с проникновением. В поисках зерна, юноша без задней мысли забрался в навесной шкаф.       Таблетки. Точнее, их отсутствие. Несколько печальных пустых склянок валяются на нижней полке. Энтони нахмурился. Вот ещё одно! Аластор не разбрасывает вещи. Аластор выставляет их, сортируя в алфавитном порядке. Для мистера Бейли бардак не был богохульством, разумеется, но в контексте мистера Мура является очередным показателем того, что что-то не чисто. «Риталин» — знакомое название. Но еще несколько баночек — чёрт пойми, что.       Всё это юноше нравится меньше и меньше. Энтони торопливо погасил свет в кухне. Добравшись до спальни в потёмках, развалился в кровати на стороне Ала — ближе к двери. Тяжело выдохнул, устало потёр лицо. Слишком сложно для человека, предпочитающего скрывать способность думать о серьёзных вещах. Энтони чувствует слабый тремор, комок под рёбрами, обтянутый колючей проволокой. Минувшей ночью Бейли плохо спал. Родная кровать казалась какой-то страшно неудобной, пустой и холодной, а сейчас — хорошо. Вдыхая аромат знакомого парфюма, Энтони прикрыл глаза на минутку. На минутку, правда. Ещё чуть-чуть.

Звук шагов. Тихий, едва уловимый.

      Энтони не открыл глаз, хоть и проснулся. Сейчас его ждет до-олгая нотация, быть может Ал сжалится, если застанет его спящим, и неприятный — с обеих сторон — разговор перенесется хотя бы на утро?       Он неслышно вошёл в пространство комнаты. Бейли почуял запах, но вовсе не тот, на который рассчитывал: железное тяжёлое амбре — кровь, смерть и болотный смрад. Энтони на силу совладал с дыхнием, ощущаяя взгляд, давил всеми фибрами тела желание открыть глаза. Тишина. Сердце почему-то дико колотится. Пожарная сирена внутри черепной коробки кричит, даже не так: орёт и разрывается.       Вдруг — странный звук, с каким лезвие вылетает из рукояти ножа.       — Ал? — распахнув веки, Энтони уставился в лицо мужчины над собой. Слабый свет, льющийся сквозь щель в шторах серебрит кожу. Кровь выглядит чёрной в свете луны. Она окрапляет безупречно-белую рубашку и лицо.       Сияние. Бейли видит то самое дьявольское сияние в чернеющих прорезях глаз.       — Ал, ты чё это удумал? — слова вырвались сами собой. Молодой человек не поддаётся внутренней панике, но тело до предела напряжено.       — Тише, mon ange, — низким заупокойным, инородным каким-то, голосом. — Обещаю, всё кончится быстро, — сквозь мрак, Энтони всматривается в лицо Мура, оно будто совершенно чужое, незнакомое. Вся ситуация похожа на очень плохой сон.       — Блять, ты… — начал было юноша, но заметил, как в ладони холодно ухмыльнулось кривое лезвие.       — Тш-ш-ш, не стоит этого, банши. Смерть нежна, Энтони. Закрой глаза, — столкнулись взглядами. — Ну же, — Аластор улыбается, и улыбка эта зеркалит изгиб оружия в его руке. Мужчина крупный, у него очень сильные руки и рефлексы на высоте, в драке Бейли не продержится и пары минут. Путь к двери отрезан. Бежать некуда.       Набрал в грудь воздуха и расслабил плечи. Откинув голову на подушку, юноша послушно сомкнул веки, слыша шорох чужой одежды.       Резкая боль пронзила под ключицей, ближе к плечу.       Энтони напоролся сам, остановив руку в замахе. Ошарашенный хищник бешено выпучил глаза. Краем мозга Энтони ловит почти звериный рык и, оттолкнувшись от пола ступнями, бьёт головой куда-то в грудь, лишая равновесия.       Пространство искажается и вертится, от липкого страха и вспышки адреналина хочется блевать, из плеча торчит рукоятка. Не вынимать, не вынимать, не вынимать. Вырвался в узкий коридор, словно не касаясь пола, припустил, влетев в два косяка попутно.       Дверь. Спасение. Тяжёлые шаги гремят позади, ладонь уже на рукояти. Время замедляет свой ход. Бейли застыл в шаге от свободы, от безопасности.       Он не в себе. Он одержим. Если он выйдет на улицу без человеческой маски, это равноценно концу всего. Может ли Энтони бросить его в таком состоянии сейчас?       Доли секунд понадобились на принятие решения. Загнанно дыша, Энтони отскочил в сторону, Мур схватил за шиворот рубашки, сидевшей поверх майки. Бейли змеёй из неё вывернулся.       Погоня по дому в тотальной тишине. Они не издают ни звука, запинаются о предметы, натыкаются на углы. Энтони неловко перескочил через диван, запнулся, скатился с него, приложился бровью об угол стола, в глазах потемнело. Не чуя боли, Бейли вскочил, помчался в сторону кухни, ловя круги перед глазами.       Нужно привести его в чувства. Как? Как обезвредить совершенного хищника?       Приближается. Медленной тяжелой походкой, надвигается, осознавая своё тотальное превосходство. Энтони показалось, что секунда, и за спиной мужчины распахнётся пара крыльев, из пасти, из носа польётся пламя и сожжёт их обоих к чёртовой матери. Беспомощно вжавшись спиной позади себя, Энтони вдруг почувствовал рукоять двери, резко ее свернул, повалился спиной назад, скатился по ступеням вниз, сгруппировавшись, чтобы уберечь хотя бы голову. Сидя на холодном полу около двери, он упирается в чёрный силуэт наверху. Стоит, ублюдок, не торопится.       Это конец.       Звякнуло. Резко дернув рукой, Энтони нащупал ключ, вскочил и не с первого, не со второго раза, но вскрыл замок, ввалился в холодное влажное лоно подвала. Обдало запахом больницы — стирильная чистота и дезсредства. Бейли отползает вглубь, кое-как встаёт на ноги, ощупью добирается до дальней стены.       Холодный свет лампочки раскрасил помещение.       Вжавшись в угол рядом с ванной, Бейли быстро рвано дышит и вглядывается в чужое лицо, наконец он может рассмотреть гарцующего дракона, решившего поиграть напоследок.       — Блять, Мур, это уже нихуя не смешно! — не своим голосом орёт Бейли, услышав, как хлопнула дверь. — Сука, прекращай!       — Что прекращать, душечка? — невидящим взглядом смотря вперёд, Аластор скалится, из уголков губ стекает вязкая слюна. Голодное чудовище надвигается вновь издевательски медленно.       — Меня пугать! — Энтони ударился локтем о вентиль, ладонь слабо зецепилась за что-то. Энтони сжал предмет, не отрывая глаз от монстра, всё также ощупью нашарил насадку шланга. Вторая ладонь резко выкрутила вентиль. Бейли выкинул руку перед собой и выжал подобие курка.       Струя воды вырвалась стремительно-быстро. Энтони заливает Мура холодной водой, целит в лицо, не давая тому уйти от сильного напора. Мужчина сопротивляется, пытается приблизиться, но поскользнувшись, валится на пол тяжёлым мешком. Повисло напряженное молчание. Бейли тяжело дышит, сглатывает густую слюну, беспрерывно пялится на Аластора.       — Энтони, — поймав взгляд мужчины, Бейли видит проблеск разума.       — Доброе утро, блять! — злобно проорал парень и зажал курок снова, вновь окатывая Мура из шланга. — Проснулся, уёбок?!       Захлёбываясь водой, Аластор попытался как-то увернуться от злых брызг. Бейли быстро тяжело дышит, глушит струю, и вдруг до его слуха доносится истеричный взрыв смеха. От взгляда на мужчину по спине пошли мурашки.       — Тебе еще смешно?! Porco Madonna! — рычит Энтони и почти выжимает курок шланга в очередной раз, но замирает. В холодном свете ламп получается гораздо лучше рассмотреть весь жалкий вид Ала: глубокие синеющие тени под глазами, лёгкая щетина, отчаянно-бешеный взгляд. Он выглядит так, как иные домовцы после неудачного опыта с разгоняющими веществами.       — Я пытался, — задушенно выдавливает из себя Аластор и до того болезненно смотрит на Энтони, что у самого юноши всё внутри сжалось, а руки мелко затряслись. — Я пытался защитить тебя от нее, я не хотел отдавать тебя ей. Ты ничерта не понимаешь! — Стиснув в негнущихся пальцах кольца мокрых волос, Аластор склонил голову, уставившись в пол взглядом.       — Так, Мур, я не думал, что скажу это когда-нибудь кому-то кроме себя самого, но тебе просто необходимо успокоиться! Заебал, — Энтони упёр руку в бок, стараясь лишний раз не тревожить вторую, в плече которой до сих пор торчит рукоять ножа. Кровь струится по белой майке к брюкам. За считанные секунды на смену истерике приходит слабая отстранённость. Мозг Бейли решил, что хоть кто-то из них двоих должен пережить этот разговор с холодной головой.       — Она… Она требовала тебя, банши, — Аластор затравленно бросил странный взгляд на Энтони. — Она сводила меня с ума, — мужчина медленно двинулся назад, сел на задницу и упрёся спиной в холодную стену. — Я пытался до конца не…       Сильный хлёсткий залп из водного оружия полетел в мужчину, не дав ему договорить.       — Ты охуел? — рассерженно шипит Энтони, медленно моргая. — Серьёзно? Ты охуел? Я блять, целую неделю, как грёбанный петрушка скакал перед тобой и повторял «все нормально?» «все хорошо?», на что ты, говна кусок, отмахивался и язвил. Бля, давай-ка прикинем, ебчие сдвиги в твоей кудрявой тупорылой башке подходят под определение «хорошо» или «нормально»? — выпалил Энтони в сердцах и громко швырнул в ванную шланг, медленно отвернулся к стене лицом и зажал ладонью глаза. — Почему ты не сказал о том, что не стабилен? Словами через рот? — устало выдыхает парень, постепенно успокаивается, чувствуя, что опасность миновала.       — Я всё испортил, верно? — тихим загробным голосом вопрошает Мур. — Если ты уйдёшь сейчас, то…       — Иди ты нахуй! — Энтони злобно развернулся, гневно приблизился и быстро сполз по стене, сев рядом с мужчиной. Здравый смысл всё ещё тихонько шепчет, что да, уйти сейчас — пиздец, как правильно, но… То ли из-за бараньего упрямства, то ли из глупости, молодой человек всё еще не унёс ноги, ха-ха, как следовало бы. — Королева драмы, блять, — ядовито шипит и цокает языком.       Аластор удивлённо покосил взгляд на мальчишку, ощутил холодным мокрым плечом его — горячее, скользнул взглядом по рукояти ножа, торчащей из плеча и раздражнно цыкнул:       — Энтони, детка, в тебе и правда нет ни грамма самосохранения? Ты только что чуть не оказался зарезанным, — скептично хмыкает Аластор и через миг встречается с зелёными омутами глаз.       — Не впервой, — произносит парень будничным ленивым тоном, тихо шипит от подступающей боли в плече, обнимает колени руками и глубоко тянет носом воздух. — Что происходит? Или… Происходило. Кто там что требовал? Желательно посуше и покороче, — парень откинул голову назад, ощущая, как адреналин начинает отпускать. Он не выдержит долгого рассказа, как минимум, когда болевой шок отступит полностью. Аластор молчал с добрую минуту. Утерев лицо от влаги, он зачесал сосульки волос назад.       — Случился… Ты? — неуверенно произносит мужчина, что ему совершенно несвойственно. Энтони удивлённо уставился на него, хотел вновь съязвить, но решил не перебивать. — После того, как у нас всё завертелось, монстр внутри впал в анобиоз. Я думал, что быть может, это шанс завязать? — Аластор чувствует себя голым, уязвлённым, пойманном на горячем, но врать сейчас — усугубить ситуацию.       — Завязать типа… С убийствами? — осторожно уточняет Бейли и ловит короткий кивок.       — Мне показалось, это может быть шансом перелистнуть страницу. Начать новую главу. Попробовать жить… Нормально? — с трудом подбирая слова, Ал делает длинные паузы, периодически набирает в лёгкие воздуха. — Всю эту неделю меня мучили дурные сны и…       — Ты не спал и злоупотреблял пилюлями?       — Да, — признаётся мужчина и прикрывает глаза, упёршись затылком в стену.       — Видимо, я сорвался в острый психотический припадок.       — Оно того стоило? — странный вопрос застал врасплох, Аластор удивлённо покосился на юношу. — Ну типа, — Энтони закатил глаза, дёрнул кистями рук. — Кому нужна эта «нормальность»? — интересуется юноша, заключив последнее слово в ковычки из пльцев. — Идти против своей природы — хуйня ебаная. Ну, вот такой ты поломанный, зачем надо было ставить эти тупые рамки? Ну то есть… Отрицание самого себя никогда ни к чему хорошему не приводит. Да, хобби у тебя спецеффичное, но оно делает тебя тобой. Главное, что не палишься и чувствуешь себя нормально. Если монстр спал, то рано или поздно он бы всё равно проснулся. Это как побег по замкнутому кругу, в котором всё равно догонят и отпиздят носком с мелочью, — слова вылетают неконтролируемым потоком и кажутся несвязными. Энтони моргнул, быстро облизнул губы.       — Короче, я хочу сказать, что не надо трогать то, что работает. Вот, куда это привело, блять. Стоило себя насиловать с самого начала? — Аластор тупо уставился в белокурое чучело рядом с собой восхищённый и поражённый. — Мы оба припизднутые. Мне казалось, что это негласное правило: ты — душнила, я — наркоман, и мы типа… Ну, приняли правила игры. Сказал бы сразу, я б тебе ещё тогда мозги вправил, и ничего этого вообще бы не случилось, — фыркает Энтони и слабо пихает мужчину локтем под ребра.       Какое же первородное, ослепительное принятие без толики примесей. Аластор тупо моргает на Бейли и чувствует, словно струны внутри резко ослабили. Усталость, сонливость и острая эйфория захлестнули с головой.       — Ты… хочешь сказать, что между нами всё хорошо? — подозрительно спрашивает Мур, щурясь, не понимает, в чём подвох.       — Ну типа. Если пообещаешь больше так, блять, не делать! Типа, не разыгрывать карту святого мученика и озвучивать свои беспокойства, прежде чем решишь проделать во мне лишнюю дырку, — едко подмечает Энтони и вдруг чувствует влажную ладонь на лице. Аластор повернул его к себе резким быстрым движением и коснулся губ поцелуем.       Отпустило. Энтони почувствовал, как тревожность, заполнявшая девяносто процентов всего его существа лопнула мыльным пузырьком, всё внутри затихло. Он потянулся здоровой рукой вбок и сжал локоть мужчины, коротко отозвавшись на поцелуй.       — …А еще выспишься и будешь глотать таблетки, как дядя-доктор прописал, — на рваном выдохе, добавляет Энтони, чувствует, как лба коснулся лоб мужчины. Аластор тихо смеётся. На его губах залегла улыбка: привычная, повседневная. Захотелось расплыться лужей по полу и уснуть прямо здесь, в этом сраном вонючем подвале.       — Ты безумен, — мягко произнёс мистер Мур, смотря в смуглое лицо Бейли.       — На хуй иди, припадочный, — зеркалит парень и чувствует, о да, в полной мере чувствует боль, расходящуюся от плеча вниз — к руке и груди. — Мне надо выпить. Чего-нибудь очень крепкого, сигаретку и пару дорожек. И ещё иголку с ниткой.       Лишь сейчас Аластор вновь обратил внимание на рану парня. Мужчина спохватился, поднялся, протянул руку Бейли и усадил его на печальный стул, вмонтированный ножками в пол. Ал привычно подошёл к одному из своих шкафчиков, взял спирт, бинт, нашёл моток хирургических ниток, иглу, зажим и ножницы. Вернувшись к Энтони, мужчина методично разрезал его майку.       — Выдыхай, будет больно, — предупреждает Мур.       — Дай что-нибудь. Тряпку или типа, — просит парень торопливо, вертя головой по сторонам. Ал не нашёл ничего лучше платка, лежащего в кармане брюк. Бейли туго скрутил его и сунул в зубы.       Было больно, но молодой итальянец держался стоически, не издал ни звука, лишь тяжело пыхтел в платок и шумно дышал, пока Аластор накладывал швы, рассматривая рану, что едко улыбалась мистеру Муру с худого угловатого плеча. Разве не иронично?       Покончив с небольшой операцией, Мур методично бинтовал плечо Энтони.       — Кстати, — бросил парень. — В этом что-то есть. Своя красота, — Бейли задумчиво глянул на Ала и увидел молчаливый вопрос. — Извращённая, мрачная, но есть. Хочешь, в следующий раз, когда твой монстр проснётся, я пофотографирую? Не скажу, что у меня прям круто получается, но может что-нибудь прикольное и выйдет.       Аластор обмер, уставившись в лицо мальчишки нечитаемо, почти нежно.       Нет слов, которые могли бы выразить болезненное осознание-ощущение: мистер Мур так сильно влюблён в Энтони прямо сейчас.