Ёбаный замкнутый круг

      Глеб вернулся домой около одиннадцати вечера, хотя обычно после ухода к друзьям звонил Серафиму в три ночи с просьбой забрать его. Сегодня же он вновь вошёл сам. Без лишнего шума, в чёрной водолазке, которая чуть прилипала к телу после явно насыщенной ночи. Глеб даже не поздоровался, лишь бросил взгляд в сторону Серафима, который уже успел вздремнуть, и сидел в гостиной. Только молча прошёл в ванную, будто стремясь как можно быстрее смыть с себя следы прошедшего вечера.       Серафим, слегка нахмурившись, посмотрел ему вслед. Молчание было странным. И эта водолазка... Слишком уж идеально сидела, хотя, казалось бы, всё как обычно. Эта водолазка не его. Не то что бы он знал всю одежду парня, но был уверен, что парень в чужой водолазке, либо в новой. Сидорин решил не думать об этом, отмахнулся от неприятного ощущения и вернулся к своим мыслям.       Прошло минут десять, и Серафим зашёл в ванную, чтобы закинуть грязное бельё в стиральную машину. Вода шумела за стеклянной стенкой душевой кабины. Там стоял Глеб, откинув голову назад. Серафим машинально перевёл взгляд на него, даже не планируя ничего разглядывать, но тут взгляд его зацепился за тёмные пятна на шее.       Сначала подумал, что это игра света, или вода так ложится на кожу. Но, присмотревшись, он понял: это засосы. Настоящие. Чёткие, словно специально оставленные для того, чтобы их заметили. Сердце замерло на миг, потом забилось быстрее. Серафим отступил на шаг, не сказав ни слова.       Он выбросил грязное бельё в корзину, закрыл крышку и быстро вышел из ванной. Мысли не давали ему покоя.

«Кто это сделал? Когда? Почему он решил, что я ничего не замечу?»

      Но за всеми этими вопросами была одна глубокая, разъедающая боль:

«Почему он вообще позволил этому случиться?»

      Серафим сел на диван в гостиной, уставившись в одну точку. Минуты казались часами, пока он боролся с мыслями в своей голове. Он чувствовал, как разрывается между желанием ворваться обратно в ванную с вопросами, и тем, чтобы просто игнорировать всё это, будто ничего не случилось.       Спустя некоторое время шум воды прекратился, и из ванной вышел одетый Глеб, накидывая полотенце на шею. Он прошёл мимо, даже не заметив, как напряжённо смотрит на него Серафим.       Викторов направился на кухню, открыл шкафчик, достал стакан и налил себе воды. Выпил быстро, почти жадно, будто пытался утолить не только жажду, но и какое-то внутреннее беспокойство.       – Почему ты так рано? – раздался голос Серафима из дверного проёма.       Глеб обернулся, слегка насторожившись.       – Устал. – Он махнул рукой и повернулся обратно к раковине, чтобы налить ещё один стакан воды.       – Обычно ты звонишь мне в три ночи с просьбой забрать. Почему нет? – продолжал Серафим, вставая и приближаясь к нему.       – Да потому что нормально доехал, – сухо ответил Глеб, допивая второй стакан и потянувшись к крану, чтобы налить третий.       Но в этот момент Серафим оказался у него за спиной. Шея чиста. Перекрыл? Глеб напрягся, почувствовав его присутствие слишком близко. Он замер, словно предчувствуя, что сейчас что-то произойдёт.       – Бля, ну мог бы хотя бы постараться замазать этот пиздец, – вдруг бросил Серафим ледяным тоном, указывая на плохо закрашенный тональным кремом засос сбоку, который стал виден сквозь небрежно наложенный слой макияжа. Парень явно замазывал всё в спешке, либо хотел, чтобы Серафим заметил эти тревожные звоночки.       Глеб резко развернулся, но ничего сказать не успел. Старший уже развернулся и вышел из кухни, оставив его стоять одного с чувством, будто земля под ногами начала рушиться.       Викторов тяжело дышал, сжимая в руке стакан, который так и не успел наполнить водой. Слова Серафима эхом звучали у него в голове. «Мог бы хотя бы постараться замазать этот пиздец». Это звучало так буднично и спокойно, но в этом спокойствии был скрыт ледяной гнев. Глеб понимал, что всё вскрылось, и теперь оставаться молчаливым не получится. Ебаный Саша.       Он бросил стакан в раковину и быстрыми шагами направился в спальню. Сердце колотилось, руки дрожали, но он не мог позволить себе сидеть сложа их, просто дожидаясь конца.       Войдя в спальню, он увидел Серафима. Тот сидел на краю кровати, напряжённый, как натянутая струна. Взгляд его был устремлён в телефон. Глеб остановился в дверях, собираясь что-то сказать, но слова не шли.       Он сделал шаг вперёд, потом ещё один. Руки тянулись к нему, но он не знал, с чего начать.       – Сим... – наконец пробормотал он, но голос прозвучал слишком тихо, чтобы тот обратил внимание. В горле заново пересохло.       Серафим поднял взгляд, холодный и отстранённый, который только сильнее усугублял чувство вины.       – Ты скажешь что-то? Или просто продолжишь бегать туда-сюда? – наконец произнёс Серафим, устав от этого мельтешения. Вопрос прозвучал двусмысленно.       Он собирался подняться с кровати и выйти из комнаты, но Глеб быстро подскочил к нему и сел рядом, резко прижимаясь к нему.       – Сим, пожалуйста... – выдохнул он, уткнувшись лицом в его плечо. – Дай мне объяснить.       Глеб замер, всё ещё держа руку на его локте, будто боялся, что тот уйдёт. В его глазах было столько отчаяния, что Серафим, возможно, даже почувствовал бы жалость, если бы не усталость, которая накопилась за последний месяц.       – Я надеюсь, ты поймёшь меня.. – с волнением в голосе произнёс Глеб, тянув руку к Серафиму. Его пальцы сжались вокруг его ладони, но Серафим, зная, что что-то не так, резко отстранился, вырывая руку из его цепкой хватки. Внутренне он насторожился, интуитивно осознавая, что сейчас произойдёт что-то важное. Расставание сейчас, сука, произойдёт.       Сидорин лишь молча кивнул, давая понять, что готов выслушать, но сердце уже билось быстрее.       Глеб, отводя взгляд, нервно сглотнул, но потом всё же решился:       – Я... Я тебе изменил. Был пьян. И подумал, что если сам признаюсь, ты не будешь так сильно злиться. – Его голос чуть дрожал, но на губах всё ещё играла беспечная, даже небрежная улыбка, будто он пытался заглушить свою вину смехом.       Серафим замер на месте, его тело напряглось, и в глазах мелькнуло отчаяние. Он прошептал сквозь зубы:       – Твою мать.       Серафим сделал шаг назад, как будто слова Глеба были ударом, от которого не сразу можно прийти в себя. Он глядел на него с болью, но в его глазах была не только боль, а ещё и растерянность, смесь разочарования и ярости. Всё, что казалось стабильным и знакомым, вдруг сломалось, как хрупкое стекло.       – Ты серьёзно? – его голос был тихим, почти шёпотом, но в нём сквозила невыносимая тяжесть. – Ты же обещал..       Глеб попытался подойти, но Серафим инстинктивно отступил, как будто от грозы, которая вот-вот обрушится на него. Он пытался удержать эмоции, но они рвались наружу, как запертая в клетке зверюга.       – Ты меня предал, сука, во второй раз. Или это уже не второй нахуй? Ты с половиной клуба переебался? Ты разрушил всё, блять, – он говорил, чувствуя, как голос начинает дрожать, но не мог остановиться.       Глеб сглотнул, его взгляд потускнел, и уже не было в нём той лёгкости, которой он так пытался прикрыть свою вину. Он медленно опустил глаза, как будто пытаясь скрыться от взгляда Серафима.       – Я знаю. Но я не хотел. Я.. я ошибся, – его слова прозвучали с сожалением, но их недостаточно было для того, чтобы всё вернуть назад.       Серафим не тратил времени на раздумья. Он схватил первую попавшуюся толстовку со стула, который, казалось, уже давно выполнял роль импровизированного шкафа, и быстро натянул её на себя. Движения были быстрыми, будто каждый момент в этом месте, с этим человеком, был чем-то, от чего нужно срочно уйти.       Глеб, в свою очередь, не мог так просто отпустить ситуацию. Он шагнул к нему, пытаясь снова что-то сказать, извиниться или хотя бы объясниться. Его слова звучали с дрожью, но Серафим лишь стиснул зубы, сдерживая свою злость.       – Послушай, пожалуйста, – его рука едва коснулась плеча Серафима, но тот резко отстранился, не выдержав и этого маленького прикосновения. И как раз в этот момент раздался звонок. Телефон Глеба с обычным стандартным рингтоном, который, казалось, был таким же банальным и ничем не примечательным, как и сам звонок.       – Ебать, да это «Саша», – вырвалось у Серафима, и его глаза на мгновение затуманились, словно мысль о другом человеке вырывалась наружу. В сердце новый удар, кажется, пятый за пару минут.       Глеб, не сдаваясь, вновь протянул руку:       – Ну, Сим, прошу тебя, выслушай..       А Серафим не стал терпеть. Он развернулся и, не говоря больше ни слова, рывком оттолкнул Глеба, в ту же секунду надев на себя куртку, которая совершенно не подходила под погоду, резко выбежал, не оглядываясь.       Глеб остался стоять, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Ему хотелось кричать, звать его обратно, но в горле пересохло. Почему он уходит так легко? Почему он не стал слушать очередные тупые оправдания всего пиздеца? Эти мысли пульсировали в голове, пока парень не мог заставить себя даже двигаться.       Он заставлял себя не думать о том, что только что произошло. Но в сердце, как остриё ножа, царапала одна мысль: Он бы всё отдал за короткий поцелуйчик в лоб, затем в нос, обе щеки и сладкий, затяжной поцелуй в губы. Он бы отдал всё за Серафима, который только что был рядом, и которого теперь нет.       И вот, в голове начинают всплывать обрывки их общей жизни, которая теперь кажется частью чего-то забытого и расплывчатого, как несчастный сон.       Серафим же не так давно клялся в вечной любви. Так почему ушёл?       А вот Глеб тогда, в тот момент, готов был поклясться хоть на крови во всём. Он готов был руки резать и на колени вставать, чтобы Серафим ему доверял и дальше, но сильная рука Сидорина остановила его в последний момент.       «Я тебе и так верю», — сказал он, и Глеб почувствовал, как все его слова становятся лишними. Серафим верил ему. Он доверял ему, как никому другому. Вот это-то и было хуёво.       Глеб вспоминал обещания, которые давал так много раз. Обещания, что будет верен, не только физически, но и ментально. Серафим нуждался в этом, и Викторов знал, как важно было держать такие обещания. Но теперь, с этим камнем на сердце, он понимал, что из всех трёх обещаний — вещества, любовь и верность — осталась лишь любовь. Она, вероятно, когда-нибудь его погубит. Но сейчас? Сейчас бы действительно всё объяснить, от и до, чтобы как-то залечить раны, которые, как он знал, уже слишком глубоки. ***       В два часа ночи Серафим, слегка пошатываясь, ввалился в квартиру Андрея, как будто сам не понимая, как оказался здесь. Сразу ввалился внутрь, не обращая внимания на то, что свет в коридоре был выключен, а всё вокруг словно замерло в ночной тишине. В комнате Андрея было тихо, только из кухни доносился какой-то приглушённый звук, напоминающий проезжающий за окном грузовик.       – Сим, ты что, с ума сошёл? – Андрей быстро встал с дивана, заметив его в дверях, и подошёл, пытаясь оценить ситуацию. Серафим даже не взглянул на него, просто прошёл внутрь, облокотился на стол, а потом и вовсе сполз на пол, почувствовав, как тело вдруг утратило всякую опору. Он зарыдал. Просто раскрыл рот, а слёзы хлынули наружу. Боль накрыла его с головой.       Андрей стоял в нерешительности, не зная, как реагировать. Он молча подошёл и сел рядом, перебирая волосы в ожидании. Серафим почти сразу прижался к его ноге, как к последнему спасению.       – Он мне изменил, – выдохнул Серафим, а слёзы потекли лишь сильнее. – Я… я верил ему. Доверял.       Слёзы продолжали катиться по щекам, а дыхание было сбивчивым, резким. Андрей молчал, не пытаясь сказать что-то утешающее. Он знал, что в такие моменты слова – это лишь пустота.       – Я не знаю, что делать… – Серафим повторял это, как мантру. – Почему я всё прощаю? Почему мне так важно, чтобы он был рядом? Почему я с ним рядом был?       Андрей покачал головой, не зная, что ответить. Он лишь осторожно прижал Серафима к себе, ощущая, как тот слабо, но отчаянно цепляется за его плечо, пытаясь найти хоть немного спокойствия в этом бушующем море эмоций.       Серафим вытирает лицо, но слёзы не прекращаются. Он хотел остановиться, но не мог. Всё было как в тумане — воспоминания, обиды, боль, ссоры… Вроде бы и понимаешь, что ты должен отпустить, но не можешь, потому что слишком долго верил. Он снова прижался, тяжело выдохнув.       – Что я буду делать, Андрей? – его голос звучал как шёпот, но в нём была целая вселенная боли, страха и пустоты.       Андрей молчал дальше, понимая, что не сможет дать простого ответа, который вдруг всё исправит. Всё было гораздо сложнее. Вместо слов, он просто крепче прижал к себе Серафима, заставив его почувствовать хотя бы минутный комфорт среди этого хаоса в голове.       – Ты не один, Фим, – произнёс он тихо, сжимающимся от осознания, как мало сейчас могут значить эти слова, но всё же пытался дать хоть каплю утешения. – Я с тобой. Всё остальное... мы разберёмся.       Серафим опять зарыдал, его тело дрожало, как ослабленная струна, из которой вырвались все чувства, накопившиеся за последнее время. Он не знал, почему всё так сложно, почему это так болит. Он не знал, почему даже сейчас, среди этой боли, его сердце продолжало тянуться к Глебу, как к единственной точке, в которой он когда-то чувствовал себя в безопасности.       – Я не смогу его забыть, Андрей, – выговорил он, сквозь рыдания, сжимаясь, чтобы слова не задохнулись в горле. – Я не могу. Я... я так сильно его люблю. А теперь что? Я что, стал слабым? Почему я не могу просто уйти?       Андрей, не зная, что ответить, опять протянул руку и похлопал его по спине. Он прекрасно всё понимал. Это не было чем-то, что можно было бы вылечить за одну ночь.       Серафим сжал зубы, пытаясь успокоиться, но каждый раз, когда мысли о Глебе возвращались, его душа снова и снова сжигалась. Весь мир был наполнен этими чувствами, которыми он не знал, куда девать. Почему он был так зависим? Почему он не мог просто отпустить? В его глазах была такая пустота, как если бы вся любовь, которую он когда-то дарил, вдруг обернулась против него.       – Я так устал от всего этого, – прошептал он. – Так устал быть слабым.       Андрей всё ещё не знал, как ответить. Он знал только одно — этот вечер был не последним. Серафим ещё долго будет искать ответы, будет блуждать в этих чувствах, и когда-нибудь выйдет из этого, но сейчас он просто нужен был ему. И Андрей был готов это принять, хотя бы на эту ночь.       – Ты не слабый, Фим, – сказал он, снова обнимая его, – Просто тебе нужно время. Время, чтобы всё осознать и понять, что ты заслуживаешь лучшего. Ты заслуживаешь того, чтобы быть с тем, кто не будет тебя ломать.       Наконец, Андрей отстранился и тихо сказал:       – Пойдём, я сделаю тебе валерьянки. Успокоишься немного. Тебе сейчас нельзя пить, но хотя бы так.       Серафим не стал сопротивляться. Он кивнул, и они вместе пошли на кухню. Андрей открыл шкаф, достал бутылочку с валерьянкой, добавил капли в стакан с уже отфильтрованной водой и протянул её другу. Серафим взял стакан, глотнул, ощущая, как жидкость оглушительно горька во рту. Поглотив ещё несколько глотков, он почувствовал, как давление немного спало, как будто валерьянка хоть немного успокоила нервное напряжение в его теле.       – Ну что, как тебе? – спросил Андрей, присаживаясь рядом. Знал, что это не панацея, но хоть немного успокоит.       Серафим слабо кивнул.       – Лучше. Немного. – Он даже улыбнулся, но это была скорее улыбка усталости, чем радости.       Андрей молча встал и направился к балкону. Он открыл дверь и жестом пригласил Серафима выйти. В воздухе чувствовалась прохлада, а ночь была особенно тихой. Лишь свет далёких огней и редкие шумы города нарушали эту тишину. Серафим вышел следом, прислонился к перилам и сделал глубокий вдох, ощущая, как холодный ночной воздух приносит в его голову хоть какую-то ясность.       Они стояли молча, каждый в своих мыслях. Серафим, прищурив глаза от вечерней прохлады, стал курить, не обращая внимания на то, что Андрей уже давно не курил. Это был его привычный способ успокоиться, и Андрей не хотел мешать другу.       – Прости, что так вот ворвался, – сказал Серафим, после паузы, устало опираясь на перила. – Я не знал, к кому идти.       – Ты всегда можешь придти, Фим, – ответил Андрей, не поворачиваясь к нему. – Ты мне не чужой. Неважно, что случилось. Я всегда рядом.       И вот, стоя на балконе, в темноте ночи, Серафим чувствовал, как этот вечер, начинает менять всё. Не прям в лучшую сторону, конечно, но хотя бы чуть-чуть легче становится. Вряд ли он мог бы забыть Глеба прямо сейчас. Но, возможно, в этот момент важно было просто быть рядом с кем-то, кто понимает. И Андрей был рядом, молчаливо предлагая свою поддержку, не спрашивая, что и как было. Это было нужно.       – Ебать, меня от него воротит, – тихо выдохнул Серафим, прижимая ладонь к груди, как будто пытаясь вытащить из себя всю эту боль, которая раздирала его. Он повернулся к окну и вдохнул ночной воздух, чувствуя, как прохлада немного очищает его мысли. Город за окном был освещён тусклыми огнями.       Андрей, стоя рядом, молчал некоторое время, наблюдая за ним. Потом, как будто решив, что молчание не поможет, он протянул руку и аккуратно взял Серафима за запястье, мягко поворачивая его к себе.       – Ты просто полюбил, – сказал он, спокойно, но с таким тепло-уверенным тоном, будто эти слова сами по себе могли исправить всё, – Всё наладится.       Серафим перевёл взгляд на его руку, ощутив её тепло, и спустя несколько секунд, его глаза снова встретились с глазами Андрея. Сомнение мелькнуло в его взгляде, как будто то, что он так отчаянно хотел услышать, всё равно не могло принести полного облегчения.       – Обещаешь? – спросил он, голос чуть дрожащий, но в нём была и надежда, хоть и обёрнутая в обиду и боль.       Андрей стиснул его руку чуть крепче, и, не отводя взгляда, тихо ответил:       – Я постараюсь очень.       Серафим почувствовал в этих словах искренность, даже если она не обещала мгновенного счастья. Иногда не нужно спасать другого, достаточно просто быть рядом, и в этот момент он понял, что Андрей готов быть тем, кто будет поддерживать его, хоть и не мог гарантировать, что всё исправится мгновенно. Но этого было достаточно сейчас.       В голове опять всплывали мысли: «как там Глеб?»; «как он переживает это всё?», но поток всех этих пиздострадательских размышлений и самокопаний прервал Андрей, затягивая в долгие тёплые объятия, пока из окна дует холодный ветер. Это было нужно.       Сидорин, глядя на красивый ночной город, вдруг вспомнил тот день, когда всё это началось. Тот самый разговор.       Это было несколько месяцев назад. Они сидели на кухне после очередного похода Глеба в клуб, когда Серафим опять забирал пьяного парня. Викторов нервно теребил пачку сигарет, но взять будто не решался. Его глаза блуждали по комнате, избегая взгляда Серафима.       – Серафим, я... – начал он, но голос звучал глухо, словно идущий откуда-то издалека. – Я сказать хочу.       Тогда Серафим уже почувствовал, как в груди всё напряглось, как будто интуитивно понимая, что услышит что-то ужасное. Он молчал, выжидая, давая Глебу возможность сказать то, что тот, казалось, так долго держал в себе.       – Я... – Глеб сглотнул, наклонив голову, чтобы скрыть свою неуверенность. – Засосался с одной девчонкой. Это было... ну, случайно. Я был пьян, она полезла, не подумал...       Серафим тогда молчал. Даже не среагировал сразу. Это ощущение, когда сердце будто падает куда-то вниз, как при свободном падении, накрыло его мгновенно. Он не сразу нашёл, что сказать, потому что в голове крутилась только одна мысль: Почему?       – Меня слили тебе уже, да? – нервно продолжил Глеб, пытаясь хоть как-то заполнить тишину. – Я подумал, лучше, если ты узнаешь это от меня...       «От тебя?» – думал Серафим, – «Да разве это делает легче?».       Но слова тогда будто застряли в горле, не давая вырваться наружу. Глеб, заметив его молчание, поспешил добавить:       – Это был единственный раз, Сим, честно. Я поклясться готов, что больше такого не повторится. Это просто ошибка, я был пьян, да, или под чем-то был.. не ебу. Я… я был идиотом.       Долго Викторов оправдывал свой идиотский поступок, и Серафим тогда поверил. Или, по крайней мере, заставил себя поверить. Глеб говорил с таким отчаянием, с такой искренностью, что внутри возникло желание дать ему ещё один шанс. Да и разве не каждый может оступиться? Он не знал, откуда в себе взял это терпение, эту силу простить, но сделал это. Он тогда действительно решил, что любовь должна быть сильнее.       А теперь это воспоминание резануло по его разуму, как тупой нож. Всё это вернулось, но уже с другим оттенком. Той вины, что была в Глебе тогда, больше не осталось. На её месте сейчас стояли только обыденность и привычка врать. И Серафим чувствовал себя долбоебом, что поверил тогда, потому что в итоге оказался именно там, где больше всего боялся быть. ***       Глеб выскочил из квартиры, захлопнув за собой дверь так, что стены дрогнули. В воздухе остался висеть запах дешёвых сигарет и горького разочарования. Он не знал, куда идти, но ноги сами понесли его по знакомому маршруту — к Саше.       Саша сидел в комнате, заваленной книгами и разбросанными вещами, лениво пролистывая какой-то журнал. Услышав стук в дверь, он сначала недовольно поморщился, но всё-таки поднялся открыть. На пороге стоял Глеб, лицо которого было бледным, глаза покрасневшими, а плечи опущенными.       – Ты опять здесь, – сказал Саша, отступая в сторону, чтобы Глеб мог войти. – Знаешь, я уже заебался слушать одну и ту же хуйню каждый раз.       Глеб прошёл внутрь, даже не снимая куртки, и рухнул на диван. Он молчал. Саша закатил глаза и скрестил руки на груди.       – Ну? Что случилось в этот раз? Серафим снова выкинул какую-нибудь истерику? Ты хоть понимаешь, что ты каждый раз приходишь сюда жаловаться, но ничего не меняешь? – начал Саша.       Глеб резко поднял голову, и в его взгляде было что-то, чего Саша не ожидал увидеть: отчаяние смешанное с каким-то странным облегчением.       – Мы расстались, – вдруг выпалил Глеб. Его голос был ровным, но в нём чувствовалось скрытое напряжение. – Точнее, я его бросил, как и обещал.       Саша замер. Он пытался сохранить невозмутимость, но внутри всё перевернулось. Это было похоже на новость, которую он так долго ждал, но боялся услышать. Он усмехнулся, стараясь скрыть радость.       – Ну и чего ты хочешь от меня теперь? – спросил он с наигранным холодом.       Глеб снова опустил голову, его руки нервно сжались в кулаки.       – Теперь всё будет хорошо, Саш. У нас всё будет хорошо. Я ушёл, и мне больше не надо метаться между вами. Я хочу быть с тобой, и только с тобой, – сказал Глеб, смотря прямо ему в глаза.       Ясюкевич почувствовал, как внутри него всё замирает, а затем резко взрывается. Он хотел рассмеяться, хотел закричать, но вместо этого лишь пожал плечами, стараясь казаться безразличным.       – Ну, наконец-то, – бросил он, садясь рядом с Глебом. Но где-то глубоко внутри он уже знал: этот день он запомнит надолго.       Продлится ли их счастье долго? Это был вопрос, который ни Глеб, ни Саша не осмелились задать вслух.       Глеб сидел рядом с Сашей, чувствуя, как напряжение, сжимающее его грудь, постепенно уходит. Он искренне верил, что теперь всё изменится, что с Сашей будет проще. Не нужно больше оправдываться, не нужно бояться осуждения или пытаться соответствовать чьим-то ожиданиям. Саша никогда не требовал от него быть кем-то другим.       Для Саши это был момент огромной радости, но вместе с ним пришёл и страх. Он знал Глеба слишком хорошо. Знал его страсть к всякому пиздецу, к саморазрушению, его неспособность долго держаться за что-то постоянное. Саша боялся, что однажды Глеб может снова вернуться к тому, кого теперь называл прошлым. Или, что ещё хуже, просто уйти в никуда, оставив за собой лишь пепел разрушенных отношений.       – Думаешь, у нас получится? – неожиданно спросил Саша, не глядя на Глеба.       Глеб помолчал. Вопрос застал его врасплох. Он хотел сказать, что да, конечно, получится, но вместо этого честно ответил:       – Я не знаю.       И в этой честности скрывалось всё: его страхи, его надежды, его усталость от вечной борьбы с собой.       Саша не стал говорить ничего в ответ. Он просто обхватил Глеба за плечи и притянул ближе, словно пытаясь убедить и его, и себя, что всё будет хорошо.       Но сколько бы они ни старались, будущее оставалось неопределённым. Счастье, казалось, было таким хрупким, что его могли разрушить любое неосторожное слово, любой не вовремя сделанный шаг.