Цветок в иле

«Она всегда улыбалась так приветливо, что хотелось взять и унести ее улыбку с собой.»

«К югу от границы, на запад от солнца». Харуки Мураками.

      Смятая банка энергетика со звоном приземлилась в мусорку. Ягодное послевкусие приторной химии едко раздирало горло. Лиён прокашлялась, помотав головой из стороны в сторону. Приподнялась с пятки на носок, разминая предплечья и запястья.       Похрустела пальцами, прежде чем проехаться кулаком по через раз заедающей кнопке выключателя. Настольная лампа блеснула жалобной желтизной, с коротким писком — хорошо, что не замыканием — осветив рабочее место.       Госпожа Мин никогда не противилась желаниям своих учеников остаться в мастерской и поработать подольше, доверяя одинокий ключ от старой металлической двери. Причитала, конечно, скорее для дисциплинарной галочки, однако лишь поощряла рвение к прогрессированию.       Эскиз на измятом обрывке акварельной бумаги насмехался уголками пухлых губ. Длинные волосы ниспадали на мужские острые плечи, что в реальности больше походили на массивные огрызки уродливой лепнины. Запястье искривилось тяжестью, на что преподавательница — Лиён уверена — ответила бы поучительным подзатыльником. Губы задрожали. Синяки под глазами Лиён практически почернели, а расширенные зрачки метались в конвульсивном внимании. Она нервно постукивала ногой по деревянной подставке, жевала треснувшую до крови губу и в судорожном помешательстве пыталась справиться с формовкой черт лица перед собой. Поникшая и осунувшаяся, с дрожащими пальцами и горько искривленными губами — та Им Лиён, которая казалась чем-то нереальным, придуманным, и диковинным даже для самой себя. Она жмурилась чуть ли не в агрессивной вспышке бессилия, понимая, как на деле больно оказалось найти своё призвание. Призвание, от которого в животе порхали бабочки эйфории, а руки зудели в желании творить. Это не опостылевшие боевые искусства, не изнуряющие бальные танцы, не былые занятия вокалом от скуки. Это чёртово дело всей её жизни. Дело, которое ныне костью застревает поперёк горла и удушающим спазмом сжимает лёгкие в стальном захвате. Страсть к скульптуре как творчеству смешивалась с неудачами, преследующими сплошным рейдом. Высокий стул натужно скрипнул. Им надсадно резюмировала:       — Пиздец.       Сорвав эскиз с лампы, Лиён смяла лист, в болезненном спазме всадив шпатель в искажённое глазное яблоко ваяния. С глаз против всякой на то воли хлынули горячие капли слёз. Обида на свои же чёртовы руки затмила рассудок.       — Почему не в состоянии ничего сделать? — лепетала Им, ненавистно взирая на собственные испачканные ладони.       Покачнулась на стуле, не сдерживая громкого всхлипа. Щиколотка подогнулась, а нога соскользнула с опоры. Лиён вовсе не грациозно свалилась навзничь, соприкоснувшись оголённым коленом с полом. Кровь из раны окропила деревянные половицы. И искусства в этом жесте было больше, чем во всей проделанной работе вместе взятой.

***

      Лиён вялым шагом плелась вслед за Джугён. Без конца утирая слёзы, служащие сплошным напоминанием отсутствия здорового сна, поморщилась от пронырливых лучей утреннего солнца. Спину неприятно напекало, ровно как и затылок с крохотным низким хвостиком — всё, на что хватало длины волос Им. Мрачно уставившись вниз, она подавила сердитое желание сорвать с ноги чёртов чёрный чулок, продолжавший съезжать с саднящего колена. Привыкнуть к раннему подъёму и исправной посещаемости первого занятия оказалось сложнее, чем Лиён могла себе представить. Едва приподнимая ноги в зелёных кедах и противясь головокружению, понимала, что пора прекращать так глупо себя переоценивать. Погорячилась и слишком красочно приукрасила собственную выносливость. Всё таки, нужно было выбрать что-то одно — сон или работу над скульптурой. Им покивала сама себе раздосадовано. Но зачем выбирать из двух, если можно разочаровать себя сразу в нескольких вещах?       Осоловело сморгнув дремоту, Лиён остановилась в момент, когда перед покрасневшими глазами мелькнула чья-то тень, а Джугён громко ойкнула. С отшельническим спокойствием старшая Им подняла голову. Просипела бледными сухими губами:       — Господи, я тут скоро дух испущу.       Хан Соджун недоумённо приподнял бровь.       — И тебе доброе утро, Им Лиён.       Та в ответ безжизненно кивнула. Всё. За этим не последовало никакой реакции или хотя бы излюбленной скупой улыбки с фразой-пакостью. Хан с выжиданием нахмурился, ощущая, как на короткий миг его прошибло спазмом предвкушения. И почти что вспыхнул непониманием, когда Лиён опустила голову, не проронив ни слова. На бледном лице безо всякого намёка на макияж ярким недомоганием алели капилляры в глазах. Соджун чувствовал, как внутри распалялось напряжение. Мириться с несвойственной для Им Лиён блеклой грустью оказалось до смешного тяжело. До свинцовой тяжести в мыслях и тревожных предположениях: отчего же она затихла?       Хан Соджун сквозь груз ошеломления почувствовал аккуратный тычок под рёбра. Оторвал взгляд от Лиён без мала вынужденно. Ким Чорон с искрящимся любопытством и сверх меры активным подначиванием кивнул в сторону Джугён, что всё это время переминалась на месте в сковывающей неловкости. Пальцы сжимали сложенный в четыре раза листок. Соджун прищурился. Правильно расценив пристыженный вид одноклассницы, бросил одновременно её тихому голосу:       — Привет…       — Сомневаюсь, что ты умудрилась спрятать мой шлем в кармане.       — Я не могу сказать это словами, — на одном дыхании выпалила младшая Им, мотнув головой. Тёплый весенний ветер подхватил уложенные волны блестящих волос. — Прочти когда я уйду!       Немедля подскочив к опешившему Хану, Джугён беспокойно всунула записку в карман пиджака одноклассника. Лиён совершенно бесцветно хмыкнула, пока сестра пустилась наутёк, даже не проследив за ответной реакцией от ошарашенного Соджуна. Ким Чорон прыснул несдержанно под нос, загалдев в тон хохоту компании:       — Что это, признание в любви? Она призналась тебе в любви? Им Лиён, ты в курсе? Наш Соджун тот ещё казанова!       Парни поддержали весёлый гвалт, пока Хан с театральным закатыванием глаз развернул листок. Взгляд быстро пробежал по неаккуратному извилистому почерку. Какой-то бритый под ноль парнишка, чьего имени Им Лиён не знала вовсе, с рьяным интересом попытался заглянуть в письмо, на что Ким Чорон браво выставил руку. Отгораживая друга, нравоучительно урезонил:       — Не подглядывать!       — Ну почему?       — Не смотреть, говорю. Личное же.       Соджун всё больше мрачнел по мере прочтения. Ветер едва всколыхнул непослушные пряди чёлки, задевая и серебряную цепочку в ухе. Им Лиён вдруг прекратила взирать перед собой изнуренно-поникше. С отсутствием всякого стеснения уставилась на одноклассника. Всмотрелась в острую линию челюсти, притягательно изогнутые уголки глаз, высокие скулы, и губы, что кривились презабавно в моменты напряжения. В голове что-то щёлкнуло с оглушительным визгом и беспорядочной волной вдохновлённой паники.       Им Лиён не думала, прежде чем сделать. Не умела жалеть, лишний раз переживать, или стесняться. Зато Хан Соджун столь полезными навыками был тщедушно обделён. А потому выдохнул прерывисто, ощущая, как лицо обдаёт жаром. И вовсе не по причине записки, чуть ли не выскользнувшей из ослабевших в обескураженности рук.       Тонкие пальцы с короткострижеными ногтями и редкой россыпью холодных колец на фалангах обжигающим касанием прошлись по подбородку. Колючий залп недоумения отразился в широко распахнутых глазах. Им Лиён склонила голову удовлетворённо, медленно проходясь языком по нижней губе. Так, что из головы Соджуна вымело зачатки любого возмущения.       — Наклонись.       Хан медленно моргнул, со странной терцией покорности наклонившись. Ближе. Ещё ближе к издевательскому удовольствию, огнями пляшущему в малахитовой кайме. Будто бы понарошку, будто бы играясь. И всё же, Им Лиён в одной ей понятном намерении поднялась на носочках, не скрывая ликования в широкой усмешке. Выдохнула горячо в чужое лицо:       — Хочешь стать моим натурщиком, волчонок?       И это стало тем самым контрольным в голову.       Тихий голос вспыхнул ярким восторгом, привычной для Им дразнящей ноткой.       Соджун предполагал, как глупо выглядел, нелепо открывая рот и захлёбываясь растерянным зноем. Им Лиён — вихрь беспорядочный, слишком заговорщицки подмигивающий. А посему суть вопроса не сразу дошла до сгоревшего в хаосе спокойствия. И переспросил он совершенно по-дурацки, теряясь в собственных словах, хрипло, тихо, и с недостающей расстановкой:       — Что ты сказала?       — Хочу, чтобы ты стал моим натурщиком. Для скульптуры. Черты лица у тебя такие, знаешь, — Им задержала паузу, с профессиональным участием ощупывая челюсть. — Точёные.       Соджун прокашлялся, как только Лиён сделала шаг в сторону и перестала касаться его лица. Фыркнул с напускным пафосом:       — Ты хочешь, чтобы я сидел несколько часов не двигаясь, пока ты возишься со скульптурой?       — Пока я вожусь со скульптурой и трогаю тебя исключительно за приличные места, — поправила Лиён. — Брось, быть натурщиком не так страшно сложно. Шевелиться можно. Это… важный проект.       На конце фразы Им прикусила язык, качнув головой.       — И какая мне с этого выгода? — Соджун, почувствовав, как сходит нега волнения, привычно усмехнулся. — С чего вдруг мне помогать тебе?       — Выгода? Я прослежу за тем, чтобы малой вернул твой шлем.       Едкое напоминание того, что же в себе таило письмо Джугён, вернуло Хана в мрачные демонстративные стенания. Конечно же, он не пребывал в восторге от информации, что Им Джуён продал его мотошлем. Конечно же, не особо успокоили его мольбы Джугён, что от всего сердца упрашивала немного подождать и не убивать её несчастную. Но Соджун соврал бы, если бы сказал, что его не рассмешила деловитая сучья интонация в голосе Им Лиён. Соврал бы, если бы сказал, что его до такой уж степени беспокоил треклятый шлем. Дело упиралось в принцип. Но подобрался Хан пылко, с хитрой тенью сарказма. Наклонился, чтобы смотреть в невозмутимые заспанные глаза на одном уровне, со смешком уточняя:       — То есть, ты хочешь, чтобы я был твоим натурщиком?       Им Лиён бесстрастно кивнула. И улыбнулась с подстрекающей уверенностью.       — Да, Хан Соджун. Я хочу, чтобы ты был моим натурщиком.       Она не смущалась. Она не велась на дешёвые провокации, не спотыкалась об чужое очарование и подавляла прямолинейностью. И от того было ещё забавнее. Хан усмехнулся краешком губ, поощряя свою попытку. Минное поле их взаимодействий всё больше походило на симулятор «выведи другого из строя равновесия».       Ким Чорон недоумённо таращился на представшую перед ним картину. Укол недовольства затерялся в немой растерянности. Он и думать забыл, что его близкого друга могло связывать что-то с Им Лиён — девушкой, покорившей с первого ленивого взгляда вполоборота и первой улыбки, даже не ему адресованной. Странный зуд поселился в районе сердца: они ведь одноклассники! Не удивительно, что общаются! А может, дело было в том, что Им Лиён — сестра той странной девчонки Джугён? Домыслы жгли не хуже раскалённого метала. Потому что Хан Соджун выглядел донельзя предвкушённым, взбудораженным до знакомой ребяческой улыбки, он цеплялся за реакцию Лиён, он хотел быть причиной этой реакции. Ким Чорон поджал губы, не зная, что ему следовало чувствовать. Уверенность в том, что между неловкой Джугён и Соджуном что-то происходило, стремительно содрогнулась.       И когда Хан поддел языком нёбо почти восторженно, заверяя со всем существующим в нём азартом:       — Я согласен.       …Чорон окончательно потерял нить логики происходящего.       Лиён наскоро затянула сползшую с несчастного хвостика волос резинку.       — Я бы хотела сказать сейчас что-то в духе «заеду за тобой в восемь», но, сам понимаешь…       Соджун не сдержал насмешливой шпильки:       — Эту фразу могу сказать и я, Им.       — Вся вникаю.       — Заеду за тобой в пять?       — Когда-то джентльмен — всегда джентльмен? — Им притворно посетовала. — В пять.       — Дай свой номер телефона, — Хан поспешно смял записку, затолкав её в задний карман брюк и оттуда же выудив телефон. Почувствовав странное смятение, поспешил глупо объясниться: — чтобы в случае чего позвонить можно было и…       — Успокойся, Соджун, я в курсе, для чего существует мобильная связь.       Лиён дождалась оторопелого кивка, прежде чем бегло пройтись большим пальцем по чужому экрану. Она победно высунула кончик языка, едва прикусывая тот зубами. И с чувством выполненного долга отсалютовала Хану его же телефоном.       — Им Лиён! — процедил Соджун, стоило заметить, как одноклассница соизволила записать свой номер в его контактах. «대박소녀». (дэбак соньё.)       Однако девушка-джекпот уже насвистывала себе под нос увеселительную мелодию, шагом вразвалку скрываясь в толпе спешащих на занятия школьников. Она не видела, но могла представить, как с губ Хана срывается излюбленный полу-выдох-полу-смешок.

***

       Пространство было усыпано мраморной пылью и обрывками старых газет, среди которых мелькали зарисовки и эскизы. На столах стояли инструменты: скульптурные резцы, кисти и угольные карандаши, будто ждали, когда их снова возьмут в руки. Одни скульптуры были полны динамики и движения, другие — статичны, словно застылые в своей печали. В углу стояли груды глины, как забытые солдаты, готовые к бою, но ожидающие своего часа. Соджун с любопытством поглядывал за увлечённым мельтешением Лиён. Одетый в обычные чёрные джинсы и майку в цвет, поверх которой была накинута кожаная куртка, он совершенно точно не ожидал, что его заставят снять верхний элемент одежды. Им коротко кивала сама себе, наворачивая быстрые суматошные круги вдоль застывшего в неловкой позе Хана. Отрывистые движения руки вырисовывали неясные постороннему глазу эскизы на альбомном листе.       — Снимай куртку.       Хан с заминкой ухватился за ворот. Не впервые ведь — на изнуряющих фотосессиях в качестве модели его и вовсе могли переодевать на ходу, невзирая на всякое смущение. Но пристальный взгляд украдкой из-под заколотой чёлки тормозил процесс невозмутимости.       — Заманила в мастерскую и заставляешь раздеться?       Им пожала плечами, возвращаясь к созерцанию эскиза. Покусывая кончик карандаша, пробубнила вовлечённое:       — Если бы я хотела заставить тебя раздеться, заманивала бы вовсе не в мастерскую.       Соджун повесил куртку на спинку высокого, моментами скрипящего стула. Привычно подавил рвущийся наружу шквал замешательства. В силу незанятости ничем иным, кроме как взаимным наблюдением за чужой работой, сглотнул наверняка слишком шумно и с резонным вопросом в голове: какова вероятность, что Им Лиён в действительности открыто флиртовала с ним? Склонил голову в сторону, на мгновенье поджимая губы.       — У тебя красивые плечи и ключицы, — прокомментировала Лиён лениво. Соджун напрягся спиной. — Надеюсь, не звучу как озабоченный маньяк. Профессиональные комментарии и всё такое. Не хочу, чтобы тебе было некомфортно.       Она шустро перехватила карандаш, со спешным шорохом чёркая вразнобой линии, создающие целостный силуэт. Наброски — всегда не подробные, скупые, призванные понять натуру и разогнать мысли.       Хан протянул вполголоса:       — Почему именно я?       — Ты о чём?       — Почему именно я натурщик?       — Мне нужен был именно мужчина. Мой брат уже натурил для меня полгода назад. Вообще, планировала попросить Чхве Чана — его скульптура в углу комнаты, — неоднозначно кивнула в сторону. Соджун проводил взглядом ваяние с огромными глазами алого цвета и длинными локонами, закрывающими оголённую грудь. — Но накладно выходит скульптору натурить для коллеги, когда у самого работы полно. Ну, или меня так мягко отшили. Одно из двух.       Сменив ракурс и штрихами намечая профиль Соджуна, Лиён задумчиво пожевала губы. Они покрылись трещинами и болезненными кровоподтёками, к чему продолжал возвращаться взгляд Соджуна. Вовлечённая Им выглядела хаотично оживлённой, но при этом затихшей в своей сосредоточенности. С плеча то и дело сползала тонкая лямка красного топа.       — Почему мы здесь одни?       — А что? Меня недостаточно?       Хан изогнул бровь. Горло сдавило спазмом едкого желания ответить, что её с вагоном бесконечных подначек было более, чем достаточно.       — Я куплю тебе лёд с сублимированной кукурузой Чоданг за то, что ты вежливо промолчал.       — Извращенка, — вдруг фыркнул Соджун, упираясь ладонями в стул между колен. Точёные мышцы на бледных предплечьях в оттеняющем полумраке особенно сильно привлекали внимание. — Ты любишь кукурузную стружку Чоданг?       — А ты нет?       — У меня нет настолько извращённых наклонностей.       — Что насчёт мятного шоколада?       — Вкусно.       — Нет извращённых наклонностей, говоришь? — Лиён порицательно закатила глаза. — Да после такого ответа ты не просто извращенец, а целый больной ублюдок.       — Ну ты сравнила! — Хан насмешливо прыснул. — Шоколад и мята — ещё какое-      никакое сочетание, а вот фруктовый лёд со вкусом кукурузы…       — Шоколад и мята это фриковатый гремучий ужас.       — Тогда удивлён, что тебе не нравится, — Соджун склонил голову к плечу, наблюдая, как скользит по ссутулившимся острым плечам девушки вторая лямка. И выдохнул коротко: — Почему вы перевелись в нашу школу?       Лиён дрогнула. Изумлённо вопросила:       — Внезапный интерес… но не сказала бы, что история какая-то захватывающая. Пахан со своим больным азартом влез в долги и прошляпил весь мамулькин капитал. Пришлось продавать квартиру в центре Сеула и возвращаться в дом, служащий дачей. Мы жили здесь в детстве.       — Скучаешь по старой школе?       Соджун хлопнул глазами, стоило услышать низкий смешок со стороны скульптора.       — Скучаю ли я по прозвищу «неуравновешенный довесок Им Джугён»? — Хан нахмурился вопреки лёгкой беспечной улыбке на губах Им. — Абсолютно нет. Мы там особо не приживались никогда. Я прослыла неадекватной бешеной дурой, бывающей в кабинете директора чаще, чем на занятиях.       — Из-за чего?       — Ну, мелкое хулиганство? — Лиён вздохнула. — Дралась я много. Дело почти дошло до учёта и отчисления из школы. И тут начинается палка о двух концах: никто не хочет иметь в учениках такого агрессора, но и марать репутацию школы тоже.       Соджун хмыкнул безо всякой доли удивления. Наблюдая за резвыми движениями женской кисти, вырисовывающей набросок, вспомнил немую сцену: неряшливая улыбка от уха до уха на лице Им и перемазанный в крови нос. Да, он абсолютно точно не усомнился в её словах, ведь и сам успел стать свидетелем драки. Точнее, её красочных последствий.       Лиён задумчиво укусила краешек карандаша, критично осматривая эскиз. Внимательно перевела взгляд в сторону Хана. В два шага преодолев разделявшее их расстояние, в сравнительном жесте подставила альбомный лист на уровне ошарашенного лица одноклассника. Покривила губами и покивала сама себе.       — Плюс-минус неплохо.       Соджун любопытно потянулся на стуле, но едва ли успел рассмотреть что-то, кроме красных очертаний. Им совершенно безмятежно ухватилась за его челюсть. Снова. Проводя большим пальцем вдоль подбородка, вдумчиво игнорировала проступившие на скулах Соджуна пятна смущения. Он зажмурился на пару секунд, до побеления костяшек сжимая подлокотники скрипящего стула. Чёртова Им Лиён не просто сбивала с толку. Чёртова Им Лиён побеждала свои же рекорды и брала выше и выше. Хотя, Соджун уверен, услышь себе-на-уме-одноклассница эту формулировку, сердечно заверила бы, что при возможности она взяла бы ниже. Хан до болезненных ощущений сжал зубы. С чего вдруг он вообще думает о реакции этого свистанутого скульптора? Глупость да и только.       — Чего так напрягся? Не бойся, волчонок, злая красная шапочка тебя не укусит.       Издевательски алые лямки майки мелькали перед глазами, пока Им склонилась над Ханом. Тонкая ткань как добивающий удар поперёк здравого смысла — облегала грудь безо всякого намёка на нижнее бельё, а очертания сосков бросались прямо в мельтешащий взгляд даже в полумраке. И выглядеть как полнейший идиот с девственным страхом женского тела совершенно точно не входило в планы Хан Соджуна. Впрочем, ровно как и видеть Им Лиён в ключе того самого женского тела. Боже, в конце концов, до недавнего времени Соджун даже и подумать не мог, что будет пересекаться с этим мастером смущения вне школе. Ну, разве что совсем немного — из цели наблюдения, интереса и зудящего желания вывести из равновесия. Хан про себя усмехнулся: иронично, что на деле он был ни чем не лучше, ведь интересовал его подобный же штурм чужого спокойствия.       — Если ты не планируешь в итоге облизывать скульптуру моего лица, Им Лиён, я клянусь…       — Ублажать ваяния мне ещё не доводилось и, надеюсь, не доведётся.       Глубокие, почти чёрные глаза Соджуна запросто могли бы прожечь дыру. И если не в многострадальном полу, так точно где-то в районе выпирающих женских ключиц. И вздумалось же ей наклониться ближе?!.. Длинные ресницы дрожали от быстрого моргания и трепетной стеснительности, засевшей в лёгких. Хан терял всякий хладнокровный настрой каждый раз, когда она просто… наобум была. Всё что она делает — наобум, одно её существование сравнимо случайному анекдоту, впопыхах рассказанному, потому что не можешь как следует вспомнить концовку. Соджун мысленно считал до десяти, каждый раз сбиваясь на восьмёрке: на сей раз Им Лиён оказалась необычайно привлекательной в своей неряшливости. Низкий хвост коротких волос наверняка щекотал загривок. Хан прерывисто выдохнул, когда горячие пальцы перестали с чувством ощупывать его челюсть. Взгляд зацепился за витиеватый курсив на шее, ниже роста волос. И прочитал он вслух без задней мысли:       — Цветок в иле?       Лиён, взглядом примеряясь к скульптурному пластилину, отозвалась не сразу. Приподняла голову, оборачиваясь с явным замешательством:       — Что?.. — и охнула понятливо, отмахнувшись. — А, ты про мою татуировку.       — Почему «цветок в иле»?       — Потому что меня зовут Лиён. Лотос, растущий в иле, всё равно остаётся незамарано чистым, — фыркнув собственной философии, улыбнулась. — Эдакое небольшое напоминание, чтобы оставаться при своём и не поддаваться на всякие низменные подлянки жизни. Много в пятнадцатилетней мне было прозаичности, да? В этой сверх меры важной фразе действительно было слишком много философии с горкой пафоса. Что-то, что ты, как правило, придумываешь на волне юношеского максимализма — обязательно перелопатив половину интернета, но при этом всё равно особо долго не думая.       Но Соджун почему-то совершенно глупо хлопал глазами, с иронией в тёплой усмешке увещевая:       — Глуповато, но тебе идёт.       Лиён сощурилась.       — Не скажу, что это звучало как комплимент, но спасибо. Джуён назвал меня кринжовой нуной, когда впервые увидел татуировку.       Хан машинально обернулся в сторону панорамного окна, за которым мелькнула ослепительная вспышка фонарного света. Легковая машина проехала с далёким шумом брызг из лужи. И спросил, отчего-то чувствуя себя загнанным в ловушку собственными ощущениями…       — Какие этапы есть в работе над скульптурой?       …ощущениями чёртовой растерянности и будоражащей уязвлённости.       — Эскиз, черновая модель в миниатюре, черновая модель в реальную величину, лепка и формовка, литьё, сборка. Ты, мой скромный служитель красоты, в основном необходим только на начальных этапах.       «Мой скромный служитель красоты».       Она, блять, действительно издевалась.       Дразнящее величие в хитрых глазах Лиён запросто могло бы проникать под кожу раскалёнными иглами.       — Я думал, что моё присутствие принципиально важно на каждом этапе.       — Если хочешь провести со мной время, Хан Соджун, я…       — Лиён.       И было в этом «Лиён» что-то до одури отчаянное, почти молитвенно-убитое.       — Нет, а что «Лиён» то? Ты много скульптур на своем веку поведал? Ходил в античные музеи? Спрашивал у мамы, почему у тебя не вырос листик?       — А ты спрашивала?       — Честно? Нет. Но это сошло бы за неплохое оправдание, почему мать за мою мозговую активность переплачивала шаманам до пятнадцати лет.       Соджун невольно скривился, представив, как его мать с охапкой денег просит святой благосклонности у шаманов, дабы объяснить, почему её сын не слишком сдался на умственные подвиги. Лиён, явно наслаждаясь произведённым от своих слов эффектом, подняла голову. И если бы взгляд мог прошибать подобно электричеству, то её взгляд совершенно точно был бы из таких: полный живого удовольствия. Хан, сидящий на стуле, заметил, что её внимание всё больше сосредоточено на нём. Его собственное волнение, непонятно откуда взявшееся, увеличивалось с каждой секундой, пока он наблюдал за её пальцами, плавно скользящими по бумаге.       — Ты знаешь, — начала Им, не отрывая взгляда от работы, — я знала, что модели разные, но работа с таким интригующим натурщиком — это что-то новенькое.       Соджун попытался сохранить спокойное лицо, но голос, дрогнувший на середине предложения, выдал его с головой. Он наклонился вперёд, стараясь выглядеть равнодушным.       — Интригующим, говоришь? И что делает работу со мной настолько интересной?       Вопрос, который висел в воздухе с самого начала их совместного проекта. Лиён напела себе под нос невразумительную мелодию. Но вместо того, чтобы отстраниться и вернуться к работе, она неожиданно мягко улыбнулась. Тихим шагом приблизилась к нему настолько, что её ощутимый интерес почти обжигал. Соджун замер, не в силах сдержать нервный смешок. Он мог бы с лёгкостью отшутиться, но что-то в её шкодливой улыбке и близости заставляло его затаивать дыхание. Из раза в раз.       — Ага. Интригующим. Разве ты не замечаешь за собой? Мне стоит лишь пару безобидных раз пофлиртовать с тобой, невзначай коснуться или ляпнуть что-то двусмысленное, так ты сразу же нервничаешь. Вся суть в твоих реакциях. Смешанные, интересные. Я будто держу тебя на острие ножа — и каждый раз не знаю, куда ты качнёшься.       Соджун прокашлялся. В горле предательски пересохло. В очередной раз. Он удивлённо приподнял брови:       — Мои реакции?       — Да, — Лиён фыркнула, а её глаза сверкнули хитринкой. — Ты вроде бы уверен в себе, но при этом такой неловкий.       Им просто не могла не заметить, как одноклассник пытается удержаться в рамках, как его внутренние противоречия почти заставляют его дрожать. Она наклонилась ближе, её лицо оказалось почти рядом с его ухом, и она прошептала:       — Смешное сочетание, но оно тебя красит.       От внезапной близости у него закружилась голова. Хан Соджун мог быть сильным и уверенным, но рядом с ней вся хвалёная уверенность трещала по швам. С первой встречи, с самого первого чёртового диалога. Лиён подавляла, а ему оставалось только стоять на месте, не двигаясь, и пытаться понять, как выбраться из её сети — или, быть может, вовсе не пытаться. Это не про влюблённость с первого взгляда, не про детский восторг и даже не про полноценную симпатию. Это про странное, чужеродное влечение перочинным ножом в грудь.       — Против тебя скучно быть профессионалом или просто дружелюбной одноклассницей.       Кадык взволнованно дёрнулся:       — Скучно? Это каким же образом? Может, ты просто слишком стараешься произвести на меня впечатление?       — Может, я просто слишком хорошо понимаю, как на тебя подействовать? — Лиён перекатилась с пятки на носок, её улыбка стала чуть шире, и она на короткий миг прикусила кончик языка.       Соджун повёл плечом, но не отвел пристального взгляда. Он не мог позволить ей взять верх.       — Ты правда думаешь, что я такой впечатлительный?       — Я знаю, что ты такой. Это мне в тебе и нравится.       Хан напряжённо сжал челюсть, но затем невольно подхватил смех:       — Тебе вообще всё нравится, что вызывает у меня хоть малейшее замешательство.       Лиён секундно наклонилась ещё ближе. Ближе. До невозможности близко, практически касаясь его лица:       — Конечно. В этом есть своя перчинка.       Как будто чёртова Им знала, что её молчание говорило больше, чем любые слова. И в этом молчании для Соджуна скрывалось нечто соблазнительное и недоступное.       — Ты иногда напоминаешь мне кошку, — наконец выдохнул он, откинувшись на спинку стула с небрежной улыбкой на губах. — Такую хитрую, которая играет с мышью, но не спешит её съесть. И не всегда же мне быть этой мышью, Им Лиён.       Она снова вернулась к своему эскизу, прокручивая в руке блокнот, но Соджун уловил её взгляд-искоса, полный игривого ожидания. Осознание опаляло: этот флирт и подтекст подсаживали его на качели предвкушения, ожидание внимания от едва знакомой новенькой. И в этом была её сила — подбивать на интерес, особо при этом не стараясь. Или же он действительно был единственным, кто так легко поддавался её влиянию? Соджун сглотнул, ощущая, как румянец оседал на щеках. Эта девушка просто не знала границ, умело балансируя на грани невинности и откровенной провокации. А это одновременно и злило, и… притягивало, заставляя вновь и вновь окунаться в странное, замешанное на неловкости и влечении общение.       Им на мгновение застыла. Фыркнула со смешанным удовольствием от неожиданной вовлечённости со стороны одноклассника. Она открыла рот, готовая ответить, но вдруг её взгляд упал на эскиз, увлечённо исчерченный линиями невпопад. Легкая усмешка исчезла, уступив место задумчивости.       — Ты не мышь, Хан Соджун, — ответила Им, понизив голос. — Ты… объект исследования. Как модель для скульптуры. Иногда надо двигаться медленно, изучая каждый изгиб, каждый нюанс. Ощупывать. Примеряться к линии, прежде чем решишься нанести её окончательно.       Хан заметил, как её взгляд вновь прошёлся по его лицу — не просто взглядом художника, а более внимательным, почти проникающим.       Он почувствовал, как внутри поднимается некая волна. Не то вызов, не то странная игра, в которой он никак не мог до конца понять правил, но которую уже не мог оставить. Этот её тон, эта неуловимая легкость размывали внутренние ориентиры.       — А если однажды ты ошибёшься с этой своей линией? — спросил Соджун, слегка подавшись вперёд, всё ещё пытаясь сохранить видимость контроля над ситуацией. — Бывают ведь и неверные штрихи.       Она слегка прикусила нижнюю губу, но не от нервозности — скорее от удовольствия, которое она явно получала от их диалога.       — Ошибки тоже часть искусства. Иногда неверный штрих делает работу ещё лучше.       Соджун не успел ответить, потому что в этот момент Лиён неожиданно отступила назад, снова окунувшись в свои наброски, делая вид, что произошедший разговор был просто частью её процесса творчества, очередной линией на холсте, оттенявшей усталость.       Но внутри Хана всё ещё клокотал огонь замешательства: её слова, движения, непредсказуемость— всё это оставляло его в полной растерянности и одновременно будоражило, провоцируя на колкости.       — К слову, я знаю где в городе продают лучшее шоколадно-мятное мороженое…       Соджун тут же засмеялся, не удержавшись. Их диалоги с каждым разом начинали принимать всё более и более странные и комичные обороты. Лиён была то ли гениальным скульптором, то ли шутником, который умел запутывать людей своим обаянием и прямолинейностью.       — Ты до того сильно норовишь меня обольстить, Им Лиён? — сказал Хан, выпрямляясь и поправляя майку. — Но учти, если ты решишь в последний момент поменять план и вдруг попытаешься скормить мне кукурузную стружку Чоданг, то я высажу тебя прямо в поле.       — Я готова рискнуть.       Соджун медленно кивнул, чувствуя, как это её игривое «готова» гулом отдаётся в его груди. Он вытянул ноги перед собой, небрежно скрестив их в лодыжках. Хан не мог понять, почему её слова и жесты так сильно цепляли его. Всё происходящее было просто разговором на грани абсурда. Но каждый её взгляд, её едва заметные ухмылки, эта бесцеремонная уверенность в себе — они сносили ему голову. Соджун чувствовал себя на грани: как висеть на краю обрыва, куда тебя затягивает, но ты сам ещё не решил, готов ли прыгнуть.

***

      Сумерки опускались на Сеул густой и тяжелой, как масляная краска, пеленой. Воздух колол щёки лёгкой вечерней прохладой, и Соджун, заведя двигатель своего мотоцикла, на мгновение задержался, словно что-то обдумывая.       — Сперва нужно заехать в больницу, — неожиданно и наспех произнёс он, слегка нахмурившись. — Если, конечно, ты не против.       Лиён, едва уловимо прищурившись, молча перевела взгляд на горизонт, где город уже начинал утопать в оранжево-фиолетовых тенях. Её любопытство пробудилось внезапно, как слабый электрический разряд — мягкий и едва заметный. Внезапно, но вечер сулил нечто большее, чем создание скульптуры. Слово «больница» прозвучало чуждо, выпадая из былого непринуждённого контекста.       — Конечно, — ответила Им, откидывая волосы назад и сдержанно улыбаясь, делано не придав этому особого значения. Но в тоне прозвучала чуть более мягкая интонация, слишком осторожная, чтобы быть привычной для кого-то вроде неё. Лиён легко села позади, обвивая руками тонкую талию, в то время как Хан плавно тронулся с места, выведя мотоцикл на блестящие улицы города.       Мимо проносились вывески и людские силуэты, размазанные в единую яркую рябь от скорости. Неоновые огни Сеула мелькали подобно всполохам на потемневшем холсте ночи, отбрасывая яркие тени на их лица. Лиён чувствовала, как ветер бесцеремонно рвётся под её куртку, скользя по коже холодными пальцами, но это только усиливало острое ощущение жизни. Под ними — плотный гул мотора, будто пульс города, передающийся через металлический каркас байка прямо в её тело. Им зажмурилась до кругов перед глазами, находя вождение Соджуна… привлекательным. Она садилась к нему третий раз, теперь — со шлемом, вынужденно купленным из-за последних событий. Забавно, но в какой-то степени она сама стала тем самым вынужденным событием, из-за которого шлем и пришлось приобрести так скоро. И все три раза одноклассник не по годам уверенно управлял мотоциклом. Он в своей стихии. Его движения за рулём были поразительно точными — каждый поворот прочерчивал идеальную линию на дороге, выверенную до миллиметра, словно он интуитивно знал траекторию ещё до того, как она открывалась перед ним. Это завораживало Лиён, она смотрела на обтянутую кожаной курткой спину сквозь затемнённое стекло серого шлема и находила в этом грациозное мастерство. Момент, за который хотелось хвататься кончиками пальцев. Момент, когда на произвольном хаосе улиц и света происходило что-то целостное и упорядоченное.       Когда они подъехали к больнице, солнце уже окончательно скрывалось за горизонтом, окрашивая небо в медно-оранжевые оттенки. Больничное здание, возвышавшееся перед ними, оказалось типичным — бледные серые стены с выцветшими пятнами, скучные стёкла, которые отражали свет уличных фонарей. Это место всегда внушало Соджуну тоскливое чувство — не то чтобы он ненавидел больницы, но их холодные коридоры, запах дезинфицирующих средств и стерильность давили на сознание, как груз, который нельзя сбросить.       — Им, — он обернулся к Лиён, поднимаясь по лестнице к входу, — мать думает, что я бросил ездить на мотоцикле. Ничего не говори.       Та только слегка кивнула, сдерживая улыбку. В её глазах снова мелькнул этот загадочный, почти кошачий огонёк, словно она получила новый повод для веселья. Они вошли в больницу, и первое, что ударило в нос, был запах — резкий, почти кислотный аромат антисептика, смешанный с чем-то влажным и приторным, как будто воздух здесь застоялся. Белые стены, стерильные, как хирургические перчатки, едва ли имели какие-либо признаки жизни, кроме бесцветных плакатов и торопливых фигур медсестёр, снующих туда-сюда с листами карт и инструментами.       Соджун уверенно направился к лифту, явно зная дорогу. Лиён шла за ним, ощущая холод металла дверей лифта, как нечто инородное. Тишина чувствовалась почти осязаемой. Стоило оказаться на нужном этаже, Соджун усилием воли сбросил с плеч напряжение и повернул в палату. Госпожа Хан лежала на больничной койке, окружённая привычными для таких мест приборами, которые мерно пульсировали зелёными огоньками. Внешне она казалась спокойной, но стоило ей увидеть сына, как её лицо озарилось тёплой улыбкой.       — Соджун, — ласково начала женщина, коротко охнув. Она укорительно качнула головой. — Я же говорила, не стоило тебе приезжать. На днях ведь выписка, тебе бы стоило отдохнуть после школы и… а кто это с тобой?       Пациентка остановила себя резко, на полуслове. Глубокие карие глаза загорелись хитринкой, а тонкие длинные брови с интересом взмыли на бледный лоб. Чего греха таить, госпожа Хан оказалась удивительной красоты стройной женщиной — с прямой, даже на больничной койке, осанкой, чётко выраженным подбородком и высокими скулами. Она улыбнулась уголками пухлых губ, заискивающе подмигивая Соджуну. Лиён, неловко замявшаяся позади, могла лишь догадываться, каким взглядом удостоил неловко застывший Хан свою мать.       — Привет, мам. Это… моя одноклассница, Лиён, — наконец выпалил Хан с непринуждённостью, которая на самом деле стоила ему немалых усилий. Им кивнула, приветствуя женщину, и улыбнулась вежливо-мягко. Соджун прошествовал к матери, усаживаясь на стул поблизости.       Лиён плюхнулась на обтянутую синей тканью софу возле входа. Её взгляд скользнул по комнате — простая, но удивительно уютная для больницы: пара стульев с мягкой отделкой, шкаф с лекарствами, несколько книг на прикроватной тумбочке. Окно было приоткрыто, и свежий вечерний воздух немного сглаживал холодное, сухое дыхание кондиционера.       — Меня зовут Им Лиён. Приятно познакомиться и извините за беспокойство и внезапный визит.       Госпожа Хан радостно улыбнулась.       — Им Лиён. До чего прелестное имя. Я Хан Михян. Скажешь тоже, какое беспокойство! Я то всё жду, когда этот негодник соизволит с женским полом заговорить… погоди-ка, Им Лиён. Ты случаем не дочь Хон Хёнсук? Владелицы салона красоты через квартал отсюда.       Им сглотнула слюну, на выдохе кивая. Удивление сменилось интересом.       — Да. Верно. Хон Хёнсук моя мать. Ну, с салоном красоты, это, конечно, вы загнули, но…       — Ох, я захаживала периодически к ней до своей госпитализации. Мы знакомы ещё со школы. Знаешь, отчего-то только она знает, как правильно стричь мои волосы. Так и вышло, что твоё имя я слышала и не раз. Но почему одноклассница? — Хан Михян с разгоревшимся любопытством перевела взгляд на сына, а после — вновь на Им. — Разве ты не училась в другой школе?       — Да, мы переехали совсем недавно. Обстоятельства вынудили.       Лиён сконфуженно зацепилась за замок куртки, мысленно прикидывая, что её мать могла про неё рассказать. Этот спектр простирался от «непутёвого среднего детища» до «ерундой страдает, лучше бы училась». А уж пожаловаться клиентуре на непутёвую семейку Хон Хёнсук обожала. Им чувствовала себя будто под увеличительным стеклом. Каждое слово, каждое движение имело значение. Взгляд госпожи Хан, неожиданно полный интереса и нежности, словно отразил её внутренние страхи. «Что, если она начнёт расспрашивать о моих оценках? Или о том, с чем планирую связать жизнь?» Острые домыслы о том, что её рутина в очередной может стать предметом обсуждения, не оставляли Лиён в покое.       Госпожа Хан, внимательная к каждому слову, чуть нахмурилась.       — Понимаю, — мягко произнесла она. — Изменения могут быть непростыми, особенно в таком возрасте. Но, как я вижу, вы с Соджуном успели сдружиться. Ты не переживай. Я понимаю, каково это, когда родители поднимают вопросы, о которых лучше бы просто молчать.       Лиён облегчённо выдохнула, и её губы невольно изогнулись в улыбке. Умение слушать и понимание едва знакомой женщины напоминали тёплый весенний бриз. И это осознание ударяло под дых противной болезненностью — чужой человек отчего-то казался куда добрее собственного родителя, искренне при этом заинтересованным. Понимающая, приветливая Госпожа Хан за несколько минут диалога сказала больше хорошего, чем родная мать за полгода.       — Да, сложно бывает, — согласилась Им, даже не зная, как при случае она умудрилась бы объяснить все те моменты, когда Хон Хёнсук использовала её как пример неудач в разговоре с обычными, чёрт возьми, клиентами. «Не могла бы ты, Лиён, хотя бы на какое-то время быть хорошей дочерью, а не разочарованием?» — диктовала измученным голосом госпожа Хон двенадцатилетней девочке, напрочь отказывавшейся брать в руки ножницы. Внутренний холод, оставленный словами матери, был всегда с ней — приглушённый, но никогда не исчезающий. Он сквозил в каждом укоре, в каждой неудачной попытке оправдать ожидания, которые она не выбирала.       Соджун заметил смятение Им и, прислоняясь к спинке стула, спросил с поспешной отрешённостью:       — Как твои дела, мам?       Хан Михян улыбнулась, её лицо просияло, как будто она освободилась от тяжёлых мыслей.       — Лучше, чем вчера, — заверила та звонко. — Врачи говорят, что восстановление идёт хорошо. Скоро меня выпишут, и я смогу вернуться к обычной жизни.       Лиён с запоздалым вниманием отметила, как Хан Михян повела рукой по простыне, поглаживая её, а потом снова обратила взгляд к сыну, словно искала в нём уверенность:       — Ты ведь бросил? Кататься на мотоцикле.       Соджун нервно засмеялся, а Лиён невольно поджала губы. Госпожа Хан заломила брови в немом ожидании.       — Мам, конечно. У нас же была договорённость. Я не хочу заставлять тебя волноваться.       Лиён мысленно закатила глаза. Ну просто святая безгрешность. Женщина пристально наблюдала за малейшими изменениями в лице сына, оставшегося совершенно непроницаемым под чутким вниманием. Соджун наградил мать взглядом, полным покорной заботы. И Хан Михян не оставалось ничего, кроме как с коротким вздохом кивнуть.       — Я переживаю, Соджун. Не глупи и не подставляй себя опасности. Мотоциклы — это не средство передвижения, а сплошная машина для убийства.       Хан угукнул со смиренным пониманием. Он не перечил, беспокоясь состоянием матери и лишний раз не позволяя себе стать причиной её переживаний.       — Ах, Лиён, точно же! — вдруг воспряла новым энтузиазмом женщина. Она приосанилась, вопросив: — Это не ты ли скульптор? Или речь шла о другой дочери Хёнсук?       — Да. Это я.       Им тихо прокашлялась в кулак. Лёгкий тремор сковал руки.       — С ума сойти! — Хан Михян явно заинтересовалась, и в громком голосе сквозило неподдельное… восхищение. Лиён, не ожидая столь бурной поддержки, неверующе хлопнула глазами. — Значит, ты вдохновляешь моего сына? Знаешь, творческие люди всегда как-то особенно чутко понимают друг друга, верно? Соджун ведь музыкант.       Им с едкой подначкой прыснула. Соджун замер, не успевая справиться с волной стыда. Сердце на секунду остановилось, прежде чем начать бешено колотиться в груди. Он быстро бросил на Лиён предостерегающий взгляд, но она продолжала смотреть на женщину с чистейшей невинностью в глазах.       — Он сам по себе неплохое вдохновение, — ответила Лиён с подстрекающей лёгкостью. — Соджун стал моим натурщиком для новой скульптуры.       Хан Михян прищурила глаза, явно заинтригованная. И охнула:       — Вот это да! Так ты не просто учишься, а уже и создаёшь что-то? Уму непостежимо!       Соджун потянулся к волосам, нервно запустив в них пальцы.       — Мам…       — Не перебивай! — прервала его мать, и Лиён заметила, как искры веселья заиграли в её глазах. — Это так здорово! Мне бы очень хотелось увидеть твою работу, Лиён.       — Конечно, я покажу, — ответила Им, ощущая, как радость от поддержки греет её изнутри, лепестками сентиментальности оседая в лёгких. Дыхание трогательно спёрло. — Только мне нужно ещё немного времени, чтобы закончить, да…       — Это не беда! — подбодрила её Хан Михян. — Искусство — это талант, который нужно развивать.       Соджун снова замялся, посмотрев на Лиён со смесью стыда и интереса.       — Мам, давай не будем отвлекаться от главного. У нас тут важный разговор — о твоём здоровье.       Хан Михян усмехнулась с хорошо знакомой для Лиён лисьей хитринкой. Так же, как делал сам Соджун. И теперь было понятно, в кого.       — Ну, раз ты так настойчив, значит, есть причина переживать. Но ты знаешь, что я в надежных руках. Этот новый доктор, который приходит проверять меня, увлекается рыбалкой. Можешь себе представить? Я никогда бы не подумала, что он такой… увлечённый.       Соджун зажмурился, просипев что-то невразумительно-отрицающее. Принялся массировать переносицу.       — Боже, мама…       — И он весьма хорош собой.       Лиён, не сдерживалась, расхохоталась, уронив лицо в ладони. Госпожа Хан подмигнула Им с весёлым румянцем на некогда бледных щеках.       — Так вот чем ты тут занимаешься в больнице, да?       — Ты знаешь, бывает, — заметила она иронично. — Когда есть шанс, надо им пользоваться.       Соджун, как бы ни пытался, так и не смог слиться со стеной.       

***

      Ночь преображалась пленительными огнями. Улицы вечернего Сеула были как всегда полны жизни — свет ярких вывесок стритфуда, аромат горячих рыбных пирожков и сладкой выпечки. Многоголосые разговоры смешивались с музыкой, доносящейся из ближайшего кафе, где группа музыкантов играла живую мелодию, заставляющую прохожих останавливаться и с любопытством включать камеру телефона.       — Разве ты не находишь горячим, когда человек настолько разбирается в своей сфере? — почти мурлыкала Лиён, наспех слизывая с припухших от холода десерта губ мороженое.       Соджун почувствовал, как его мысли вдруг спутались, споткнувшись о ровный ряд слов, что она произнесла. Он почти остановился, собирая рассыпающиеся фразы в голове. О, да. Конечно он считал это горячим. Как мог не считать?       Когда музыканты проживают каждый аккорд, сжимая гитару так, словно держат в руках что-то большее, чем просто инструмент. Когда кондитеры с любовью очерчивают кремовые узоры на своих творениях, вкладывая душу в каждую каплю глазури. Когда писатель с упоением рассказывает о своей новой работе, метаясь от образов к идее. Или, например, когда новая одноклассница с той же неряшливой грацией отбрасывает карандаш в сторону, вдумчиво прокручивает между указательным и средним пальцем рукоять шпателя, а потом смотрит так вызывающе-спокойно, что от её взгляда кости пробивает ток. Маленькая смерть. И ответил Хан с осипшей кротостью:       — Это… впечатляет. По меньшей мере.       Лиён кивнула. А после, отчего-то взволнованно вздохнув, призналась:       — Я смотрела твои каверы под гитару в инстаграме.       Соджун остановился на полушаге. Свет фонарей, отбрасываемый на дорогу, вдруг слишком резко ударил по глазам. Проглатывая предвкушение вместе с холодом мятного мороженого, бросил:       — Что, настолько тебе не даю спать по ночам?       Им выгнула бровь. Ветер осторожно коснулся прямой чёлки. Улыбнулась моментально, стоило Хану на полуслове прикусить язык. Двусмысленность рождалась из ничего и неуместно контрольным в голову.       — Тебе честный или воспитанный ответ?       Соджун взъерошил и без того вразнобой торчащие волосы на затылке. Уставился на одноклассницу не без доли изумления. Каждое слово — карточный трюк, игра на выживание, доверие слепой удаче. И прежде, чем Соджун успел почувствовать себя жертвой на расстреле, Им рассмеялась не иначе, как трелью.       — Выдохни. В конце концов, твой инстаграм в общем доступе. И играешь ты…       — Как?       Соджун перебил с зачарованным ожиданием. Оно туманило голову, взвиваясь поперёк мозга. А Лиён, казалось, только этого ждавшая, совсем не прекращала тянуть усмешку.       — Горячо.       — А подробнее?       Он хватался за драматичную нотку и затаённое дразнение. Как истинный музыкант.       — А подробнее, Соджун, — на выдохе начала Им. — Замечательно ты играешь. И голос у тебя прелестный. У тебя, знаешь, такая… тягучая игра. Как патока или карамель. Прямо гипнотизирует. Удивлена, что половина твоих каверов — баллады. С такой манерой ты мог бы и другие жанры пробовать.       — Например?       — Джаз? Инди рок? Чтобы у девочек ножки подгибались.       Хан качнул головой. Серебряное колечко блеснуло на краю мочки уха. Изогнул уголки губ, хохоча под нос.       — Это та самая коммерческая вершина любого музыканта?       Лиён подхватила смех. Подтаявший кукурузный лёд холодил пальцы. Им, надкусывая, пробубнила:       — А когда это коммерция была неважна? Сначала ты работаешь на имя, потом имя работает на тебя.       — Я не совсем представляю себя в другом жанре.       Лиён пожала плечами.       — Зря. Было бы секси.       Им нерасторопно цыкнула языком. Подбородок она ненароком испачкала капелькой мороженого — крошечная деталь, на которой Соджун остановил взгляд. Сладкие линии подтаявшего лакомства коснулись запястья. И спохватилась Лиён почти с мученическим стыдом: перехватывая мороженое за палочку и зачем-то глупо приподнимая его повыше. Хан произнёс одними губами, совершенно не отдавая себе отчёта в осмысленности слов:       — Да. Было бы.       Им Лиён в кой-то веке не придала значения вниманию Хан Соджуна, слишком увлечённая борьбой с остатками кукурузного льда. Она морщилась презабавно, кряхтела что-то неразборчивое, стыдилась собственного неряшливого поведения, в последний момент просто заталкивая остатки сладости в рот. Лёд прошиб передние зубы спазмом. Сдерживаясь, чтобы не заскулить от боли, Им исподлобья да с набитыми щеками скосила взгляд на Хана.       Соджун склонил голову к плечу. Он пространно уставился в район так несвойственно покрасневших щёк Лиён, мыслями окунаясь в эмоционирующие речи Ким Чорона. «Она так круто выглядела, когда дралась с теми девчонками!». Действительно. Им Лиён умудрялась выглядеть круто при любых обстоятельствах. Со странными полосатыми гетрами, зелёными цепочками на школьной юбке, в сланцах вместо спортивной обуви, спящая на истории литературы, с осыпавшейся тушью и разбитой коленкой. Она выглядела органично в собственной небрежности. Неизменно круто.       Но новенькая одноклассница, как выяснилось, могла походить на слепого котёнка с багрянцем на скулах и затравленным выжидающим взглядом. Осторожная, неловкая, словно бы ожидающая подначки. И она не выглядела круто. Она выглядела забавно. Интересно. Неожиданно. Инородно. Как угодно, но иначе.       — Ты нравишься Ким Чорону.       Соджун не совсем понимал, почему вдруг решился пробубнить это. Наблюдал с затаённым ожиданием, необъяснимым даже самому себе.       — Заметила. Он же не скрывает, — мямлила Лиён сквозь набитый рот.       — И как он тебе?       — Милый парнишка.       Им поёжилась не то от промозглого вечернего воздуха, не то от мороженого.       Хан замирает, прислушиваясь. Опустевший стаканчик отправляется в ближайшую мусорку.       — Хочет пригласить тебя на свидание.       Им хлопнула округлившимися глазами, спешно проглатывая остатки мороженого.       — Хороший ты друг, Хан Соджун. Взял и испортил всю интригу.       Тот лишь неопределённо хмыкнул.       — Сфотографируешь меня? — Лиён причмокнула с энтузиазмом, слизывая остатки липкого сиропа с губ. — Здесь красиво.       И действительно: парк, раскинувшийся среди городских высоток, словно оазис спокойствия, наполнялся нежным светом уличных фонарей. Фонтан, расположенный в самом центре, взрывался серебряными нитями воды. Огни, скрытые среди камней, мягко подсвечивали водные струи, придавая им разные оттенки — от мягкого голубого до яркого зеленого. Хан Соджун, тем не менее, не придал и доли внимания пленительному волшебству природы. Он молчаливо пронаблюдал за мельтешением Им, отыскавшей в кармане ветровки смартфон. И, почувствовав жжение замешательства где-то в груди, поспешил спрятать собственный. Действительно. Что за глупость, зачем ему фотографировать её на свой телефон?       Ладонь коснулась чужой. Волна лёгкой дрожи прошлась по предплечью. Телефон Лиён оказался под стать хозяйке: с трещиной вдоль экрана, прозрачным силиконовым кейсом, под которым выделялся цветной стикер. На экране ярким свечением заставки отражалось фото звёздного неба. Наводя камеру на одноклассницу, что скорым шагом оказалась возле фонтана, Соджун невольно улыбнулся. Она растерянно выпятила нижнюю губу, прежде чем расслабиться в плечах и аккуратно улыбнуться в объектив.       Щелчок. Один. Второй. Пятый. Им принимала разные позы, меняя выражение лица с тёплого на преувеличенно строгое. И Хан отметил лишь про себя, не давая повода для подначек: Им была хороша в своём расслабленном очаровании. Она явно не стеснялась камеры, играясь с фокусом и настроением.       И всё ровно до одного момента.       Соджун нахмурился, когда в глаза бросилось назойливое уведомление. А следом ещё одно.       Чхве Чан       21:21       «Солнце»,       «Что же ты избегаешь меня?»       Хан опустил телефон, вытягивая руку вперёд. Лиён заулыбалась широко-широко, решив, что это — время посмотреть на получившиеся снимки, как Соджун с отчуждённой настороженностью проговорил:       — Тебе кто-то пишет. Чхве Чан, кажется.       Улыбка стремительно сползла с девичьего лица. Понурая тень опустилась на глаза. Она неохотно переключила экран. Хан хмурился, осознавая, что её молчание может скрывать гораздо больше, чем просто нежелание разговаривать.       — Ты игнорируешь его, — заметил Соджун, взглядом прослеживая чужие движения.       Лиён взглянула на него, не пытаясь скрыть раздражение, которое, как ни странно, не вызывало и малейших угрызений совести.       — А зачем мне отвечать? Иногда люди просто не понимают, что пора остановиться.       Соджун ощутил, как эта лёгкая, радостная атмосфера их прогулки стала задыхаться под тяжестью недосказанности. Он не знал, что именно произошло между Им и Чхве, но понимал, что прежнее веселье теперь распадалось на кусочки. Довёз до дома он её в полнейшей, гнетущей, и несвойственной обоим тишине.

***

             — Джугён, я не буду участвовать в конкурсе талантов.       — Почему? Эй? Ну пожалуйста!       Лиён плелась вдоль тротуара, опостылелым жестом зачёсывая мешающуюся чёлку. Едва отрывая пятки от асфальта, коротко вздохнула сквозь зубы. Младшая двойняшка мельтешила за спиной, заискивающе тянула за рукав, пытаясь поспеть за старшей сестрой и заодно рассыпаясь в убеждениях:       — Ну пожалуйста, ну пожалуйста! Лиён, это очень важно! — Джугён заскулила, напоминая щенка, выпрашивающего лакомство. — Ли Сухо…       Лиён едва повернула голову, без особого энтузиазма скользнув взглядом по младшей. Её глаза были полны литерального изнеможения, отражающегося в каждый медленном шаге.       — Ли Сухо?       Джугён робко надула губы, на миг сжавшись под внимательным сестринским взором. Повела плечом. И, теребя оправу очков на переносице, хрипло подтвердила:       — Д-да. Сухо.       — О, так уже просто Сухо, — вырвалось провокационное с губ Лиён. Она фыркнула не то от смеха, не то просто по привычке. — Так и на что там твой Сухо надоумил тебя, чтобы потешить своё эго? Поучаствовать в конкурсе талантов?       Младшая Им упрямо надула губы, напоминая нахохлившегося воробья, отчаянно пытающегося выцарапать зерно из-под камня.       — Да нет же! Это не ради него… — Джугён попыталась исправить ситуацию, нервно хватаясь за рукав своего свитера. Но её щеки запылали предательским румянцем. — Просто он сказал, что у меня получится.       Лиён снова усмехнулась, но без тепла, будто её эта ситуация забавляла лишь поверхностно. В залёгших под глазами тенях читалось другое — небрежность, усталость и, возможно, скрытая боль, которую она старалась скрыть под нарочитым равнодушием. Весь её вид выражал недельный недосып и отсутствие всякого желания лишний раз напрягаться.       — Ты не умеешь врать, Джу, — голос Лиён прозвучал, как шуршание старых страниц. — Если он хочет, чтобы ты выступила, то это только его проблема. А я не собираюсь развлекать заскучавшего пижона. Он помыкает тобой как вздумается. Не знаю, что у вас за взаимоотношения такие, но, по-моему, ухаживать за девушками — не его сильная сторона.       Джугён хмуро зажевала нижнюю губу. И чем дольше они шли, тем тяжелее становилось двигаться вперёд, словно воздух становился густым и вязким.       — Но ты ведь любишь сцену, Лиён, — воскликнула Джугён нервно. — Чего тебе стоит?       — Лет десять назад, может, и любила, — бросила она, продолжив шаг.       Младшая сестра вздохнула, чувствуя, как между ними снова поднимается невидимая стена. Лиён в моменты эмоционального отчуждения казалась неприступной, словно холодный ветер, который никогда нельзя поймать. Джугён не знала в чём дело — не могла даже предположить, вдруг спотыкаясь о замкнутый нрав старшей Им. Это пугало. Напрягало. Оставляло в абсолютном замешательстве. Последний раз её безмятежная и весело улыбающаяся краешком губ сестра была настолько мрачной… во время отношений с Чхве Чаном, работающими по принципу домино: кто-то обязательно падал и, как правило, это была Лиён.       — А если я не смогу одна? — едва слышимо проговорила Джугён.       Лиён, продолжая плестись вперёд, не обернулась, но её шаг замедлился, почти незаметно. Она вздохнула, пальцы нервно прошлись по шее, как будто пытаясь унять назойливое напряжение.       — Боже, Джу… — плечи поникли. — Я ведь не смогу всегда быть рядом.       Младшая Им, спотыкаясь в великоватых кроксах, вдруг возникла перед носом унылой Лиён. Джугён заламывала брови в болезненном несогласии, а лишённое макияжа лицо жгло огнём паники и смущения. Высокий хвост трепал мягкий вечерний ветер. И когда она подняла преисполненные детской надежды глаза на двойняшку, моргая часто-часто, дабы не прослезиться, Лиён поняла, что веские аргументы исчерпали себя.       Им Лиён быстро отвела взгляд, снова сбрасывая со лба прядь волос, но, несмотря на всё почувствовала, как внутри что-то дрогнуло. Как было и всегда. Каждый раз, стоило Джугён слезливо округлить свои огромные оленьи глазки, поканючить лишнюю минутку, да жалобно просипеть умоляющее «Лиён». Работало безотказно. Младшая знала, что может пробить её защиту. Лиён выпрямилась, повернулась к Джугён и, скрестив руки на груди, неохотно произнесла:       — Ладно.       Младшая Им едва сдержалась от победного вскрика, но её лицо мгновенно расплылось в широкой улыбке. Она тут же бросилась на старшую, обхватив её за шею и чуть ли не задушив в порыве благодарности.       — Спасибо! Спасибо! Ты лучшая!       — Конечно, я лучшая. Но передумаю, если ты сейчас же не прекратишь давить мне на сонную артерию.       Джугён, всё ещё сияя, сделала пару шагов назад, взволнованно подпрыгнув на месте.       — Мы сможем потренироваться завтра после занятий! Я уже решила, что буду выступать с танцем!       Лиён искоса поглядывала в сторону приближающегося круглосуточного, вспомнив давние времена, когда танец ещё приносил ей радость. Она слегка прищурилась, но не дала себе увлечься воспоминаниями. Как будто сто лет назад.       — По-моему, ты родственника перепутала, — хмыкнула она, сворачивая к магазину. — Надо было Джуёна звать. Он бы не то что тазом потряс — там и кость лобковая бы подёргалась под женские песенки. Был бы номер, блин, всем номерам номер.       Джугён захихикала, но потом серьёзно добавила:       — Эй, зато он бы сделал это с чувством! Ты просто не понимаешь всей глубины его преданности женским айдолам.       — Так уж и быть, я подумаю над этой, как ты там сказала, глубиной, пока ты будешь слоняться в магазине.       — Я буду?       Джугён хлопнула глазами, для достоверности ткнув в себя пальцем.       — Ага, — по-простецки согласилась Лиён. — Я, так уж и быть, беру низкую плату за свои услуги доброй и поддерживающей старшей сестры.       Джугён насупилась на долю секунду, но, уловив нарочитый скепсис в глазах Лиён, сдулась. Улыбнулась чересчур широко и затянула вынужденно счастливо:       — Ладно-ладно, возьму на себя это бремя, — протянула Джугён с драматичной интонацией, подняв руки в притворной капитуляции. — Всё ради великодушной старшей сестры! Буду отрабатывать ваши великие сестринские услуги вплоть до конца дней своих. Что-то мне подсказывает, что твоя поддержка идёт в комплекте с долгосрочными обязательствами.       Она картинно поклонилась, чуть не столкнув с головы капюшон, и закатила глаза, чтобы усилить эффект. Лиён только хмыкнула, наблюдая за этой импровизацией.       — Расслабься, — добавила Лиён, поднимая ладонь, словно собираясь дать клятву. — Моё великодушие распространяется и на таких неблагодарных, как ты.       Младшая Им, не сдерживаясь, прыснула. Приняла из рук сестры рюкзак.       — Ладно уж. Но если что, я буду помнить об этом твоём великодушии. Ещё посмотрим, кто кому кофе будет приносить.       — О, не переживай, — откликнулась Лиён, лениво помахав вслед младшей сестре. — Я задам тебе такой график, что ты забудешь, как это — пить кофе. Будешь лишь фотосинтезом питаться.       Джугён бросила на неё насмешливый взгляд, прежде чем скрыться за дверями круглосуточного. Лиён сгорбилась на бетонном крыльце, бессмысленно перебирая пальцами тонкую гильзу сигареты. Поношенная футболка с вытянутым воротом и джинсы с рваными коленками, волосы, небрежно собранные в пучок, создавали образ человека, потерявшего ощущение времени и места. Она была здесь и не здесь одновременно — с пустым взглядом в легковые машины на парковке.       Сигарета едва искрилась в её руке, каждый вдох отдавался уколом в горле. Лиён курила редко, лишь когда всё внутри погружалось в вязкое, тягучее чувство опустошения, когда в голове раздавался гул и казалось, что каждый глоток воздуха приносит с собой тяжесть. Сегодня был именно такой день. Мать в своей обычной манере закатила истерику, прикрикнула, швырнула кредитной картой и списком продуктов. «Ты хотя бы на что-то способна?» Это даже не был вопрос, больше обвинение, риторический упрёк, эхом отдавшийся в её голове. Лиён не стала разбираться, чем на этот раз заслужила место в категории «неугодных» — это всегда был бесполезный процесс, всё равно поводы черпались из воздуха. Она медленно поднесла сигарету к губам, затянулась, и горький дым мгновенно обжёг лёгкие, но принес с собой подобие мимолётного облегчения.       Телефон вибрировал в кармане с раздражающей регулярностью — сообщения от Чхве Чана, который, казалось, внезапно вспомнил о её существовании. Коллега-скульптор, обучавшийся у того же учителя, что и она, сейчас присылал ей бессвязные и порой глупые сообщения в КакаоТолк, пытаясь выйти на связь так, как будто ничего никогда не происходило. Как будто он не бросил её год назад, не оставил в полном молчании, когда она отчаянно умоляла поговорить с ней. Это молчание тогда разорвало её на части, оставив ощущение, как если бы весь мир рухнул вокруг неё, и вот теперь он вёл себя так, словно всё в порядке, словно ничего не изменилось. Словно ей всё ещё должно быть до него какое-либо дело, кроме как профессионального. Пальцы задрожали от гнева, но она не ответила. Молчание, как оказалось, было привычным. Парадоксально, но он давно научил её этому.       Им снова затянулась. Она была сплошной неудачей, когда дело касалось отношений. В памяти мелькнул образ Чана: уложенные назад каштановые волосы, его холодный взгляд, в котором всё реже отражались те эмоции, что когда-то притягивали её. Насмешливая улыбка саднящим ожогом всплывала в голове. Лиён всегда поражала его безупречность, аккуратность во всём, что он делал. В его движениях было что-то почти автоматическое, как у машины, а в глазах — бесконечная отстранённость, якобы он был погружён в собственные мысли больше, чем в мир вокруг. Возможно, это её и привлекло в нём. Это странное ощущение, что его мир находился за закрытой дверью, которую она мечтала открыть. Но дверь так и осталась запертой. Чан был тихим, его прикосновения — редкими, почти холодными, хотя едва ли он боялся чего-то или избегал реальных эмоций.       Лиён вспоминала, как пыталась вытащить из него хоть слово, хотя бы один взгляд в её сторону, но он просто исчез, растворился в работе. При этом не прекращая существовать где-то на её творческой периферии — не потерявший и доли вдохновения и мастерства, стабильно заслуживающий море похвалы от учителя. А теперь, когда его равнодушие превратилось в назойливое внимание, это только усиливало внутреннее замешательство и злость, замаскированную под безразличие.       Но Чхве Чан не был её единственной неудачной влюблённостью. Им нервно затянулась, посмотрев на серый дым, который лениво поднимался в воздухе, ватой тая в вечерней мгле. Перед глазами всплыло другое лицо, женское. Обрамлённое коротким прямым каре, с бледными впалыми щеками и неизменно алыми губами. Если Чхве Чан оставил её в тишине, то Ши принесла в её жизнь настоящий ураган. Шин Шихён. Имя, которое до сих пор пробуждало в Им Лиён горечь непонимания. Она встретила Шихён в клубе, куда попала, когда ей было всего шестнадцать. Пробравшись туда по знакомству, Лиён впервые оказалась среди этого динамичного, хаотичного мира, где музыка била в виски, а люди двигались, завороженные ритмом. До того времени ещё совсем юная Им чувствовала себя не в своей тарелке в подобных местах, но тогда, в клубе, всё изменилось. Когда она увидела Шихён. Они заговорили, и Лиён с первого же «что же ты здесь делаешь, малыш?» поняла, что попала в ловушку.       Шихён была старше её на четыре года, и это чувствовалось во всём — в её уверенности, манере держаться, в резком взгляде, который словно прожигал всех, на кого она смотрела. Лиён поддалась, завороженная силой, холодом, скрывающим за собой что-то тёмное и притягательное. Они начали общаться, и вскоре это переросло в нечто большее — в магнетизм, полный контрастов, страсти и боли. Шихён была человеком, чьи эмоции трудно было прочитать, но Лиён падала ей в ноги с необъяснимыми глубокими чувствами. Шихён смеялась медленно, тягуче, курила паршивые сигариллы в медном портсигаре, и чертовски правильно касалась. Им влюблённо бросалась на малейший знак внимания, бежала по первому же зову Шин и стала неловким завсегдатаем в том клубе. Она знала о слухах: о больной социопатке Шихён, развлекающейся с девочками помладше, но всё равно слепо утопала в терпком запахе вишни где-то в районе тонкой шеи. До определённого момента.       Их связь оказалась резкой и рваной, как болезненные вспышки света в тёмной комнате. Они могли часами молчать, а потом вдруг взрываться на фоне совершенно незначительных вещей. Шихён любила играть на эмоциях Лиён, выводить её на грань, и каждый раз это разрушало чуть больше. Это была связь, которая одновременно притягивала и губила. В какой-то момент Лиён осознала, что это никогда не сможет закончиться чем-то хорошим, но попросту не могла набраться смелости и благоразумия, чтобы покончить с этим. Однако Шин Шихён исчезла из её жизни так же быстро, как и появилась: с колким поцелуем и коротким «мне больше не интересно, малыш». Оставив после себя пустоту — но не ту, что приносит облегчение. Пустоту, из которой приходилось выкарабкиваться долго, словно выбираясь из вязкого болота.       И вот сейчас, сидя на этом крыльце, Лиён насмешливо думала о том, как жизнь возвращает ей тех, кого она когда-то пыталась забыть. Ирония была в том, что ни один из них никогда не исчезал полностью. Они, как тени, возвращались, появлялись в неожиданные моменты, напоминая ей о том, что всё её прошлое — это не цепь побед, а список потерь, каждая из которых оставила свой след.       Сигарета догорела, и Им, затушив ту вплоть до фильтра, почувствовала, как туманное ощущение боли снова поднимается в груди. Может, это был всего лишь способ убежать от реальности, но в тот момент ничего другого не существовало. Она посмотрела на телефон. Ещё одно сообщение от Чана.       «Может, встретимся? Надо поговорить».       Лиён выдохнула, закрывая глаза. Возможно, она и согласилась бы на эту встречу, но уже заранее знала, что ничего не изменится. Им-радушное-средство-от-скуки-Лиён наступала себе на горло, лишь бы убедить собственный разум: оно того не стоит. Никогда не стоило. А теперь был Хан Соджун. Одноклассник, ворвавшийся в её жизнь с шумом и небрежностью, почти нечаянно. Он был из тех, кто старался держаться уверенно, скрывая всё под маской бесконечно незаинтересованного парня. Но стоило ей зайти чуть дальше обычного дружелюбия — слишком пристально посмотреть, слишком откровенно улыбнуться — и в нём что-то срывало. Он терялся. Его взгляд блуждал, и он отворачивался, потупив глаза, не зная, что сказать. И это короткое, почти незаметное движение ладонью вдоль затылка — растерянное «а» на выдохе — сбивало с толку больше всего. Но затем он вновь принимал свою обычную роль. Улыбался лисьим оскалом, за которым пряталась провокация и жгучее ехидство, словно в этот момент весь мир вокруг замирал. Всё, что было важным, становилось фоном —люди, голоса, звуки — когда он бросал одно из своих цепляющих, язвительных слов. В эти мгновения Лиён не могла понять, от чего у неё перехватывало дыхание: от желания доказать, что она может быть ещё острее и холоднее, или от какого-то странного и неясного влечения.       Её ведёт. Её влечёт. И, возможно, рано или поздно, её вновь сломает.