Бумажное сердце

***

      Асие, сдерживая ревущее волнение во всем теле, быстро села в машину и пристегнула ремень. Никогда еще в жизни ей не было так страшно, хотя нет, было и хуже но тот случай вспоминать вообще не стоило, иначе она отравит себе настроение до конца дня по крайней мере.       Дверь со стороны водителя открылась, и Каан занял свое месть за рулем. Он выглядел спокойным, но таким был вообще всегда, так что понять, заподозрил ли девушку хоть в чем-то не представлялось возможным. А ведь они едут домой, где парень сможет сразу посетить отца и тут же должить во всех красках все что видел, если видел.       Живот скрутило от волнения при представлении этой сцены. Разумеется она не сделала ничего плохого, но даже тот факт, что она что-то скрывала мог оставить неприятный след на ее репутации в глазах отца, чего она, разумеется, не хотела. Кажется что она вот-вот сгорит со стыда, хотя еще ничего не произошло.       — Ты же не станешь говорить это папе? — старалась озвучить девушка, не придавая своему голосу волнение, крутившееся вихрем внутри.       Каан странно покосился на нее, смятение было хоть и не написано на его лице, но передавалось в отрывочных действиях: в пальцах, что крепче обхватили руль, то, как напряглись плечи, и как быстро он отвел глаза, будто не хотел давать ей возможности повлиять на себя таким образом. Он покрутил головой в знак отказа.       От страха и безнадежности мозг начал кипеть во всю, подкидывая различные идеи к решению проблемы. Свое место среди прочих нашла дурацкая мысль, заложенная еще давно Айбике: — Да он же просто влюблен в тебя! Он так меняется когда ты рядом! Неужели ты совсем не видишь? — Айбике постучала по виску своей старшей сестры указательным пальцем, на что та отбросила его сразу же с совсем неприятным видом, ей не понравился этот прямой и пустой вывод, выданный сестренкой на пустом месте.       Каан буквально вырос с ней в одном доме и был ей таким же братом как Омер. Так что даже допускать такое суждение в голове было просто отвратительно и мерзко. Благо, Айбике еще в тот день поняла, что Асие думает по этому поводу, потому больше не поднимала эту тему, хотя и вела себе будто специально и чрезмерно вызывающе, стоило Каану появиться на горизонте.       Гнусная часть ее сознания подначивала воспользоваться положением карт. Айбике редко ошибалась в таких темах, потому если бы она самую малость надавила на Каана, то он бы наверняка согласился. Ей было слишком страшно перед неизвестным, что может произойти, если она не возьмет ситуацию в свои руки. А потому проглотив все сомнения начала:       — Каан, пожалуйста, не делай этого. Ничего же не случилось, я в порядке, просто чутка прогулялась. Я не хочу, чтобы папа напрасно волновался, так еще и без повода. — парень даже не посмотрел на нее и молча продолжил ехать, будто не слышал, хотя напряжение явно сквозило от него, не хватало совсем немного.       Он остановился на светофоре. Правая рука свободно лежала на рычаге. И не давая себе много времени для раздумий, Асие легко прикоснулась к нему кончиками пальцев. С тех самых пор как Айбике вложила червячок сомнения в ее голову, все прикосновения, ничего не значащие до этого, вдруг обрели совершенно иной смысл, потому девушка старалась минимизировать все возможные физические контакты с ним, ведь они всегда заставляли ее нервничать.       — Каан, ты игнорируешь меня? — контакт вызвал быструю и яркую потерю контроля над собой, потому немного испуганное удивление, смешанное с чем-то, что Асие активно игнорировала, теперь так четко теперь прописавшееся на его лице, лишь послужило дополнительным прикормом для ее паразитов.       — Нет, конечно, Асие! — поспешил оправдаться и уже был захвачен в плен тягучим шоколадом ее глаз, что волновали его с первой их встречи много лет назад, единственное, что ему оставалось — уступить, что он и сделал. — Если хочешь, я не скажу, но Омер в курсе, ты понимаешь?       Зеленый свет загорелся впереди. Машины вокруг них продолжили свой путь, кроме тех, что стояли за ними. Раздраженные водители, торопящиеся по своим делам, начали сигналить за их спинами. И шум громких гудков отрезвил обоих, но Каана в первую очередь, и тот быстро разорвал их зрительный и телесный контакт. Давая им возможность чуть снять волнение от этого сближения.       — Я с ним сама разберусь. — она сдержано улыбнулась, и не для того чтобы повлиять на него, девушка на самом деле была благодарна. — Спасибо большое!       Не прошло и пары секунд, как в сумке завибрировал гаджет. Стоило проверить, но девушка этого не сделала, что-то подсказывало, что это был ее второй телефон, который она не афишировала среди остальных членов семьи, в число которых входил и Каан. Ну ничего, когда она приедет сможет ответить, в любом случае Кемалю не привыкать дожидаться ее. Эта мысль кольнула в отдаленном участке сознания, но не настолько больно, чтобы позволить сорваться и спалиться перед, ничего не подозревающим Кааном.       Через пол часа с лишним девушка наконец смогла выбраться из душной машины, воздух в которой отравлял ее с каждой минутой все больше. Нестерпимо больно в голове стучала ее совесть за поступок в отношении Каана, но и на свежем воздухе она ее не оставила. На удивление он не зашел с ней домой, а тут же уехал, убедившись, что Асие пересекала порог.       — Я дома! — крикнула девушка, ступая в холл, но никто не отозвался.       Она сняла кеды и надела свои домашние закрытые тапочки с задником. Медленными шагами она прошлась по коридору, попутно заглядывая в открытые двери, гардеробная, кладовка, комната для персонала, на кухне тоже никого, хотя на плите медленно кипела кастрюля с супом. Не став проверять ее — прошла дальше.       Зайдя в гостинную тревожность от пустоты наконец ее отпустила. На длинном диване сидела мама, с вышивкой в руках, а на полу перед низким кофейным столиком, с разбросанными на нем карандашами, фломастерами и листками белой бумаги, расположилась Эмель.       Мама улыбнулась ей и похлопала на место рядом с собой. На это действие и Эмель обратила внимание, отрываясь от своего чрезмерно важного дела. Ее лицо засветилось, она подпрыгнула со своего места и быстро подбежала к сестре.       — Сестра! — девочка чуть не свалила старшую с ног своими объятьями.       — Осторожнее, милая, — сказала Асие и оставила теплый поцелуй на ее макушке, а потом они в обнимку прошли к маме.       Эмель уселась обратно. А девушка поцеловала свою мать в выставленную вперед щеку.       — Где все? — поинтересовалась в первую очередь, одновременно присаживаясь рядом на мягкие подушки дивана.       — Папа уехал чуть позже вас с Омером. Госпожу Себахат я сегодня освободила, подумала поужинать с семьей без посторонних. — голос госпожи звучал спокойно, совсем не то что утром, но глаз от вышивки она не поднимала, продолжая размерено заниматься своим делом.       Асие все еще было стыдно за свое недостойное поведение утром. Сейчас она чувствовала себя намного лучше чем с утра, и пелена отчаянной злости перестала застилать разум, влияя на все действия. Она знала что именно Кемаль помог ей избавиться от этого, хотя не совсем понимала как. Его присутствие в ее жизни было как глоток свежего воздуха, в котором она так нуждалась, сама того не понимая.       — Прости меня, пожалуйста за утреннюю сцену. Мне очень жаль, я не должна была так с тобой поступать. — сказала девушка, и женщина остановилась на пару секунд, затем наклонилась вниз, оставив пяльце на столе, и выпрямив спину — посмотрела в глаза Асие, такие же как у нее самой.       — Ну, что ты, моя милая девочка, конечно же прощаю тебя. — Хатидже развела руки в стороны, призывая к объятиям.       Асие спокойно провалилась в родной кокон ее рук, защищавший ее от всех бед еще с глубокого детства, и даже сейчас он помогал избавляться от всех тревог, успокаивал, давал поддержку. Ее руки проходились по волосам и спине, даря приятное спокойствие и теплое ощущение уюта.       Пока госпожа Хатидже держала свою доченьку в объятьях, спазм сердца постепенно отпускал ее, с каждым ощущением дыхания Асие так близко к себе, пока она находилась в ее руках, пока с ней все было в порядке.       Ее девочка так много страдала столько плакала и мучила себя, а ее мама всегда была рядом и переживала вместе с ней, но их боль не была одинаковой. Если Асие лишилась своего брата, то Хатидже сына, которого больше никогда не сможет вот так обнимать, лишь прижиматься лбом к сырой земле на его могиле. Тоска наполнила ее грудь, при воспоминаниях, которые никак не отпускали ее, перед глазами всегда был он — ее первенец. Кадир сидел на качелях-балансирах, сгорбившись и опираясь предплечьями о колени. Его хмурое лицо отражало оранжево-красные языки пламени, но глаза были темными, укрытыми тенью черных ресниц. — Кадир? — Хатидже подошла сбоку и положила руку на его плечо. Он выпрямился и чуть неверяще посмотрел на свою мать. Потом кинул сквозь чугунные прутья, окружающие открытый уличный камин кусок деревяшки, который до этого крутил между пальцев, и встал, выпрямившись в полный рост. — Что такое? — его голос был сухим и безрадостным, причина такого его состояния, разумеется была известна ей. Женщина села на один край скамейки, опираясь ногами о землю, чтобы не дать ей раскачаться, одновременно сильнее укутываясь в кофту, весна, но на улице ночью все еще прохладно. Потом постучала ладонью на место рядом с собой, приглашая вернуться. Кадир сел и качели чуть дернулись назад, пришлось оторвать свои ноги, и дать ей раскачаться. — Ты конечно же все знаешь. — выдохнул он. — Конечно, мой дорогой, разве могу не знать? — его губы чуть дернулись, но улыбка так и не проступила. — Не надо злиться, ладно? Он ведь твой отец, он хочет как лучше для тебя. — Мне так не будет лучше, ни Сюсен, ни кто-либо еще, я не хочу даже слышать этого. — его глаза были прикованы к огню перед ними, брови сведены к переносице, его выражение лица напоминало ей Вели, он тоже так делал, когда напряженно думал. — Ты знаешь, что он не может этого принять. — Но придется! — он звучал чуть громче чем до этого, готовый защищать ту, что сейчас не была с ними. — Никто и никогда. Только Мелиса. — и то как прозвучало ее имя в его устах, с какой бережностью и нежностью он его произнес, дало Хатидже понять то, что ее муж был понять не в силах. — Хорошо. Ладно. Я поняла. Женщина не могла сдержать улыбку. Было просто удивительно, что какая-то девушка смогла растопить холодное сердце ее сына, смогла пробраться ему под кожу, дойти до самой души и обосноваться там. — Ты любишь ее. — прозвучало как утверждение, но Кадир все равно ответил или дополнил. — Больше всего на свете. — и снова этот тон, как шелк, и мягкая улыбка. — Вот бы и мне с ней познакомиться, узнать, что же за девушка так легко обвела тебя вокруг пальца. — она засмеялась, ведь это была шутка, но Кадир воспринял слова всерьез. — Если хочешь, я могу это устроить. — он наклонился и прошептал, но женщина покачала головой. — Нет. Не так. Не втайне от твоего отца. — Хатидже не могла себе даже представить, что будет хоть что-то скрывать от мужа. — Я обязательно встречусь с ней, когда придет время, когда мы с Вели пойдем просить ее руки, для тебя. — Пусть Аллах услышит твои слова, моя дорогая мамочка. — он вознес руки к небу в молитве. — Дай Аллах. От прежней напряженности и злости не осталось и следа. Кадир обнял мать и засмеялся совсем как ребенок, но теперь она не могла также как и в то время, обхватить его широкую спину своими руками.       Это был последний раз, когда она его обнимала, когда он обнимал ее, когда смеялся. Через три дня его холодное тело лежало перед ней.       — Ты голодная? — спросила мама через пару минут, когда наконец нашла в себе силы проглотить все воспоминания.       Конечно же она задала этот вопрос. Асие понимала обеспокоенность всех своих родственников, но когда все раз за разом интересовались поела ли она, что она съела, или почему она такая худая, то конечно не могла внутренне не раздражаться. Но это была ее мама, и она задавала этот вопрос каждый день, на протяжении всех ее девятнадцати с половиной лет, она имела на это право больше всех остальных.       Мысль о горячем мамином супе вызвала приятное потягивание в желудке. Ее нос защекотал запах горячего бульона, медленно проваривающегося на огне. Она выпрямилась и потянулась, одновременно кивая головой.       — А мы с мамой печенья готовили еще. Хочешь попробовать? — поспешила обрадовать Эмель.       — Конечно хочу! Что за печенья? — радостно воскликнула Асие и встала со своего места, поспешив на кухню вместе с сестренкой.       — Шоколадные! Они такие вкусные получились, мы с мамой… — голоса становились все дальше, от гостиной.       Хатидже продолжала сидеть там, пытаясь собраться. Ей было тяжело. Наверное, тяжелее всех в этом доме. Прошло не отпускало ее, а жизнь вела вперед. Прошло уже больше года, и все равно сердце обливалось кровью, но остальные ее дети продолжали расти, и лишь в них она могла видеть свое будущее.       Ее колени разогнулись, ноги выпрямились, и она направилась вслед за своими девочками, не чувствую той твердости в своем теле, какая была в ее ногах.       Вечером приехали господин Вели и Омер. Мужчина обнял и поцеловал каждую свою дочку, потом все расселись за столом, пестрящим всеми возможными явствами, приготовленными руками этих прекрасных особ.       Вели осыпал комплиментами своих двух принцесс, расхвалил каждое блюдо, и попробовал почти каждое. Эмель вместе с Асие рассказали, как долго и муторно корпели над каждой зеленушкой, как потом долго разбирались с посудой, как Асие схватилась за горячую кастрюлю без прихватки, как Эмель уронила два яйца на пол. Прописали в красах долгий и кропотливый процесс подготовки, который смогли осилить сами, ведь мама им совсем не помогала, по крайней мере это были ее слова.       Вели Эрен внимательно слушал, вставлял комментарии, и от души смеялся, кажется, совсем забыл о том, что произошло сегодня утром, а началось еще вчера вечером. Но на самом деле просто не хотел продолжать этот раздор, где они с Асие все равно не смогут прийти к согласию, но это совсем не означает, что им теперь нужно перестать садиться за один стол, разговаривать, быть отцом и дочерью. Никто из них этого бы не позволил.       Пока ужин шел, от глаз Асие не ускользало, с какой нежностью, какой любовью были наполнены глаза ее отца, когда ускользали влево, там где сидела ее мама. Едва ли можно было увидеть как ее родители иногда обнимались, держались за руки, как Вели тихо шептал что-то своей жене, от чего ее глаза могли потом светиться до конца дня, а порой и слов не требовалось, они будто-то общались одними взглядами.       Было очень странно и волнительно видеть и чувствовать эту волну от отца. Конечно же он не был холоден, но всегда контролировал свои чувства в присутствии посторонних. Будь здесь прислуга он даже не улыбнулся бы.       Кудряшка была уверена, что мама специально отпустила ее, чтобы дать папе отдохнуть и расслабиться дома. Она знала его от и до, лучше чем любой из здесь сидящих. И Асие, словно ребенок, представила на их месте себя с Кемалем. Она едва ли знала о нем хоть что-нибудь, и ей так хотелось бы узнать его получше, быть свидетелем не только его радости и лукавства, которые он пока показывал, но и всех других его сторон, знать что ему нравиться и что он ненавидит, о чем мечтает, чего боится, видеть его счастливым или разбитым, познакомиться с его родными и друзьями. Она желала понимать его без слов и быть понятой им.       Голод проснулся в ней с новой силой, но другой природы, это было похоже на жадность, которую она пыталась утолить куском говядины, перед собой. Жадность к нему.       — Полегче, девочка, тарелка от тебя не убежит, — сказал Омер впервые за весь ужин.       Он вообще сегодня был не очень разговорчивым. Видно утренняя беседа оставила свой осадок. Стоило им встретиться глазами, как он улыбнулся, но не так как обычно, очевидно неловкая улыбка. Асие не стала отвечать тем же в ответ, отчего момент стал еще более неловким.       После трапезы, несмотря на все настаивания госпожи Хатидже, Асие все-таки добилась того, чтобы родители ушли отдохнуть, пока они уберут со стола. Омер и Эмель не остались в стороне, поддакивая с двух сторон.       На кухне брат лишь слонялся по сторонам поддерживая тут и там, как будто в чужом доме, основную работу выполняли Асие и Эмель. Через некоторое все было почти готово. Парень нашел себе занятие — загружать посуду в машинку, настолько он был занят делом, что не обратил внимание на то, как подошла его близняшка.       — Давай я, — девушка сунула свои руки внутрь, помогая уместить кастрюлю, Омер уступил.       — Все? — спросил после оглядывая кухню на наличие еще пары тарелок, которых не было, потом закрыл дверцу нажав «пуск», но огонек загорелся красным. — Что опять? — раздражался он.       — Ты таблетку положил? — уточнила Асие, ответом послужил вопросительный взгляд, потом она достала из шкафа упаковку с прессованным порошком, одну загрузила и включила заново.       — Теперь понятно, — сказал так, будто не забудет об этом уже через минуту.       Эмель сидела на стуле за кухонным столом и складывала салфетки. Омер стоял рядом, вместе с ней опираясь о кухонную стойку. И снова неловкое молчание легло между ними. Асие выдохнула так красноречиво как могла, но едва ли брат хоть что-нибудь понял, потому пришлось начинать самой.       — Омер, — он наконец посмотрел на нее, она обмыла в голове несколько вариантов того, что хотела сказать, но, видимо, размышляла слишком долго, потому что брат успел раньше.       — Прости меня, Асие. Я не должен был тебе говорить тех слов, мне правда очень жаль, — не слишком удивилась, кажется с тех пор, как стал старшим братом постоянно извинялся, по крайней мере перед ней, что привычно заставляло зябнуть от чувства вины.       — Не надо так, Омер. Ты сказал то, что хотел сказать, я понимаю, ты же не оскорблял меня. Я не могу запретить тебе верить в то, что ты веришь. У нас редко совпадали мнения, даже в детстве, — она улыбнулась пытаясь сгладить напряжение прежней ссоры.       — Нет. Я просто не должен был тебя огорчать. Дело ведь не во мнениях, — от его слов внутри поднялось напоминание, что ее не воспринимали как обыкновенного человека, скорее как фарфоровую куклу, предмет, что стоило беречь от каждой пылинки.       — Нет же. Ну что случиться, если я огорчусь? — спросила выдавая отчаяние в голосе, но потом сама ответила на этот вопрос в голове.       Это было как шутка. Она понимала, понимала почему все так к ней относятся, смотрят с жалостью, чрезмерно оберегают, следят за тем, что она делает, за тем, что сами делаю и говорят в ее присутствии, что погружало ее в пузырь. Она была окружена фильтрованным воздухом, фильтрованными людьми, мягкой мебелью, все было под рукой по одному зову, но вместе с тем, на шее словно широкий металлический ошейник, а руки были привязаны к тяжелым гирям. И ведь так было не всегда, почему такое ощущение, будто все началось с того дня?       — Ладно. Я поняла, — она выдохнула скорее в себя, как и всегда в последнее время, потому как не хотела больше заставлять за себя беспокоиться, привлекать удушливое внимание, но Омер смог удивить, внезапно притянув в такие знакомые и родные объятия.       — Асие, я вижу, что что-то не так, скажи же, пожалуйста, я не умею читать мысли, — он провел рукой по ее кудрявым волосам и поцеловал в макушку, совсем как раньше, еще до того, как все их жизни перевернулись с ног на голову, это так тронуло, что слезы, кажется так и брызнули бы, если бы вчера и позавчера девушка не израсходовала все свои запасы.       — Я просто хочу, чтобы все было как раньше, — первая фраза, что так тяжело лежала поверх ее сердца так легко слетела с губ, что остальные слова посыпались из нее градом. — Я хочу снова чувствовать себя как дома, чтобы все перестали так смотреть на меня так, будто я какая-то сломанная или нуждаюсь в помощи. Да, мне было плохо, очень плохо, но я не хочу, чтобы это продолжалось, а такое чувство, будто я какое-то живое напоминание о случившимся. Будто это моя вина. Я никак не могу от этого избавиться, потому что все так себя ведут, берегут меня от каждого камушка. Я не хочу, чтобы мне закрывали глаза как ребенку, я вполне могу выдержать все что происходит в наших жизнях. Да я была там, я все видела, но я ведь стою сейчас здесь, со мной ничего не случилось, я в порядке. Пусть просто перестанут ко мне относиться так, будто я какая-то стеклянная, я ведь здесь, вполне живая и не разобьюсь от одного дуновения. Пусть перестанут так меня опекать, я уж не могу дышать в этом доме.       Во рту пересохло, и Асие остановилась, она даже не совсем помнила что именно сказала, но была уверена, что все сказанное было верным, ведь камень совсем слетел с сердца, и она наконец смогла вдохнуть спокойно. Но длительное молчание со стороны, не позволило насладиться моментом освобождения от всех тревог.       Асие резко вырвалась из объятий и посмотрела на брата. Он выглядел немного испуганным, но это выражение быстро сменилось настоящей, хотя давно забытой братской любовью, по которой она так сильно скучала.       — Я понял, фисташка, — он подмигнул ей и рассмеялся, почему-то неверилось в случившееся, привычная тревога слабо затрепетала внутри. — Больше никакой опеки, да? Больше не буду тебя жалеть, как бы ты еще не передумала, — он снова прижал ее к себе и быстро-быстро гладил по спине, отчего ее волосы совсем всклокочились.       Девушка вырвалась из его объятий и оправила кудри. Раздраженно посмотрела на счастливое лицо своего брата. Ее все еще беспокоило, что Омер не понял того, что она сказала, а может и понял. Стоило ей еще объясниться, чтобы потом снова не разбираться с этой проблемой?       Между пальцев прокралась маленькая ладошка младшей сестры. Она смотрела снизу вверх своими светлыми карими глазками с горячей тревогой внутри, от которой сердце сжалось. Так не хотелось видеть это выражение на лице своей маленькой прекрасной принцессы, заставлять даже ее беспокоиться.       — Чем я могу тебе помочь? — тихо сказала Эмель, и в сердце словно вонзили тысячи игл.       Асие взяла ее круглое личико в свои руки и нежно поцеловала в обе щеки.       — Спасибо тебе, моя прекрасная принцесса, но не надо, — лицо ее младшенькой чуть покраснело, а на губах расцвела розовая улыбка. — Мне не нужна помощь. Я в порядке, — сказала громче, и на секунду посмотрела на брата, желая донести основную свою мысль.       Эмель прижалась к ней, оборачивая руки вокруг талии. Асие так же обняла ее. А потом и Омер подошел к ним, приобнял ее за плечо и оперся подбородком на голову.       Такое единение сейчас было между ними, какого девушка не чувствовала так долго, что уже почти забыла как это. Забыла как ей не хватало Омера, ведь слишком зациклилась на том, что Кадира больше нет рядом. Стоило признаться себе в этом намного раньше, но дошло только сейчас. И только сейчас Асие поняла насколько ей дороги ее родные люди. Насколько были правдивы слова отца о кровном родстве, что невозможно было ни разрубить топором, ни смыть водой.       Она могла кричать о несправедливости, о том как же ужасно поступает ее семья, плакать над судьбами сотен несчастных детишек, которым старалась помочь из-за всех своих сил. Но даже так никогда бы не смогла бы выбрать не то что десяток, даже сотню этих ребят вместо хотя бы одного члена своей семьи, кем бы он ни был. Это острое чувство приобщенности, безоговорочной верности, страх уже знакомого чувства глубокой потери — всего этого было в ней намного больше, чем простого милосердия к несчастным и невинным созданиям, и все это она называла любовью к своей семье.