Шрамы, оставленные тобой

С некоторыми мужчинами знакомишься дважды. Первое время все прекрасно. Он возьмет тебя и вознесет до небес. Оглянешься вокруг — и ты среди звезд. А потом открываешь глаза и видишь, что звезды ушли, а ты осталась одна в этой темноте.

Вики

Меня зовут Виктория. «Победа» с латинского. Только пока в моей жизни никаких побед не случалось. Незначительные, возможно. И то — они были так давно… Когда я была счастлива. И в очередное воскресное утро я встаю в постели с надеждой, что сегодня будет прекрасный день. Он обещает быть хлопотным, но приятным. Сегодня мы с семьей идем в дом моего жениха, назначать дату нашей свадьбы. Да, скоро я выхожу замуж. И мой жених — мой психотерапевт. Но обо всем по порядку. Мне двадцать шесть, я живу с родителями и братом, который старше меня на двадцать минут. Да, мы двойняшки. Его зовут Виктор. Для меня он просто Вик. Внешне мы похожи, но характеры разные. Мой родной человек, мое сердечко. Всегда, что бы ни случилось, он на моей стороне. Так было в детстве, так остается и по сей день. Несмотря ни на что, брат готов защищать меня от любых проблем и людей, их создающих. Люблю его. Родители успешные в определенных кругах люди. Мама — арт-оценщик. Ее основной работой является оценка новых форм искусства, актуальных в современное время. Посещая выставки, экспозиции и биеннале, мама отслеживает новые форматы и произведения, которые могут иметь художественную ценность, а также занимается «раскруткой» неизвестных и талантливых художников. В том числе и меня когда-то. Я пошла по ее стопам и получила художественное образование. В двадцать один год у меня у меня уже было на счету около ста картин и выставка, организованная моей мамой. Первая настоящая выставка моих собственных работ. Собственно, пока что единственная. Вот уже пять лет я не могу взять в руки кисть. В прямом смысле этого слова. Пять лет назад я попала в аварию, которая разделила мою жизнь на «до» и «после». Оставив шрамы, на теле и на сердце. — Кнопка, вылезай из постели, пора завтракать, — слышу голос моего брата снизу. — У тебя сегодня важный день, надо подкрепиться. — Уже иду, — лениво потягиваясь, встаю, надеваю домашний костюм и, почистив зубы, спускаюсь на кухню. Вся семья в сборе. Папа разливает всем кофе, мама вынимает персиковый пирог из духовки, а Вик сидит за столом, раскачиваясь на стуле. — Когда ты уже завалишься с этого стула? — шучу, посылая брату воздушный поцелуй. — Это будет эпичное падение. — Не душни, Ви. Лучше скажи, чего спишь так долго? Опять свои турецкие сериалы смотрела до утра? — Мы вместе смотрели, — подхватывает мама. — Такой сериал хороший, оторваться невозможно. — Хорошо, что у нас есть свой собственный домашний кинотеатр, и вы, девочки, можете смотреть свои сериалы, не мешая нам наслаждаться каким-нибудь матчем, — подмигивает папа. Мой папа бизнесмен. У него своя фирма по изготовлению мебели. Он начинал с «нуля», имея лишь небольшой опыт в этой сфере, но огромное желание достичь высот, и я очень им горжусь. Виктор работает с папой, он его заместитель. В общем и целом, у нас очень дружная семья. — Во сколько нам нужно быть у Дэвида? Я успею сыграть пару матчей на приставке? — Вик, ты невыносим, тебе уже двадцать шесть, ты все в приставку рубишься. — Я пять дней в неделю работаю на компьютере и встречаюсь с разными людьми, можно я хоть дома расслаблюсь? — Жениться тебе пора. Вон, бери пример с сестры, — хихикает мама. — Э, нет. Раньше тридцати вы от меня этого не дождетесь. А Вики женщина, к тому же скоро будет уже старородящей, ей прям очень надо. Ауч, — брат уворачивается от прямого попадания в него виноградом. — Это я старая? — театрально обижаюсь, уже привыкшая за всю жизнь к его шуткам. — Да! Смотри, седой волос! — Ах так? — бросаю еще одну виноградину в брата-гаденыша. — А если бы ты в глаз попала? Кто меня возьмет потом такого безглазого?! Все смеются. — Нам к шести, — произносит папа, все еще улыбаясь. — Вики, а когда ты планируешь переехать к Дэвиду? Вы все-таки уже долго встречаетесь и женитесь скоро. — А мы до свадьбы ни-ни, — говорю и кладу в рот кусок пирога. Брат откровенно и громко ржет, я хихикаю. Мама качает головой, закатывая глаза. — Вот ни о чем серьезно спросить нельзя. Дэвид — это мой жених. Дэвид МакКейн. Ему тридцать пять, и он один из лучших психотерапевтов нашего города. Мы знакомы пять лет, год из них — встречаемся. Он вытащил меня из тяжелейшей депрессии. Собственно, так мы и познакомились. Он был моим терапевтом долгих три с половиной года. Кто знает, что бы со мной было, если бы не он… 5 лет назад. Противный пищащий звук проникает в мозг. Со стоном открываю глаза и фокусируюсь на лампе с ярким светом. — Вики, — слышу голос мамы. Поворачиваю к ней голову. Мама то ли грустная, то ли испуганная сидит у моей кровати. — Где я? — спрашиваю, еле ворочая языком. — В больнице. Ты… — запинается. — Ты попала в аварию. Несколько секунд я недоуменно смотрю на мать, потом в памяти медленно восстанавливаются события. Мы с Люцифером, моим любимым мужчиной, вышли из кофейни, сытые и счастливые. Едем к нему домой, шутим, смеемся, целуемся на светофорах. Когда до места назначения остается один квартал, мы чуть ускоряемся и в этот самый момент я слышу резкий звуковой сигнал, отборный мат любимого, а дальше… темнота. Нутро снова пронизывает ледяной ужас. Он заполняет каждую клеточку моего тела, заставляя замереть. Я издаю стон, и мама тут же сжимает мою ладонь в своей. — Уже все хорошо, — спешит меня успокоить. — Ты в безопасности, с тобой все в порядке. Доктор посмотрел твои анализы, все будет нормально. Ты пережила сильный стресс, нужно от него оправиться. Слезы комом встают в горле, когда я до последней детали вспоминаю все, что произошло. Кажется, даже до сих пор слышу этот звук и вижу перед собой яркий свет фар. И тут до меня доходит… — Где Люцифер? — испуганно спрашиваю маму. — Вики, он… — Где он, мама? — срываюсь на крик. — Его… его не было с тобой в машине, когда на место прибыла скорая. Цепенею. Такого просто не может быть. Он был со мной, я точно помню. Я помню. — Он был там, мама, он был со мной! — Послушай, может это последствия пережитого стресса, и ты… — Я не сошла с ума, мама! Я сейчас ему позвоню и все встанет на свои места. Пытаюсь приподняться, но тут же откидываюсь обратно на подушку, потому что голову пронзает дикая боль. Подношу руки к лицу и понимаю, что они, от ладоней до предплечья забинтованы. — Что это? Что с моими руками? — Милая, ты только успокойся, пожалуйста, — еле слышно произносит мама. — Что с руками, мама, почему они в бинтах? — Твои руки… Они… — Что?! — Они были все в осколках. При столкновении с автомобилем разбилось стекло с твоей стороны, — голос мамы дрожит. — Так как машинально ты прикрылась руками, то все осколки оказались в руках. Мне вдруг резко стало плохо. Голова закружилась. В горле так сухо, что не могу даже сглотнуть. — Воды, — еле-еле, но все же мне удается вымолвить. Мама тут же подскакивает и наливает мне воду из прозрачного графина, подносит стакан ко рту. Я с ужасом понимаю, что даже стакан поднять не в состоянии, мои руки словно атрофированы. Делаю большой глоток, еще один. Когда способность нормально говорить ко мне возвращается, спрашиваю у мамы: — Из меня вытаскивали осколки? Сколько их было? — Да, милая, куски стекла. Много. Не могу сказать точно. — У меня останутся шрамы? — Может быть. Совсем незначительные, мелкие. Если хочешь, мы потом найдем самого лучшего хирурга и избавимся от них. — Я не смогу рисовать? — этот вопрос волнует меня больше всего. — Сможешь! Конечно, сможешь! Только позже… *** Это «позже» до сих пор не наступило. Я не могу взять в руки кисть. Как только сажусь за мольберт, смотрю на свои руки, и, когда взгляд цепляется за белые косые шрамы на обеих руках, с горечью отворачиваюсь и откладываю кисть. Не могу преодолеть этот барьер. До сих пор. Даже после прохождения длительной терапии. Я все еще не решила, как поступить со шрамами. Дэвид уверяет, что меня эти шрамы ничуть не портят. Я не соглашаюсь с ним, но пока не готова к тому, чтобы опять вернуться в больницу и заняться косметическими операциями. Пусть современное оборудование обещает, что все пройдет безболезненно и быстро, сам факт того, что придется снова вернуться в стены медицинского учреждения, меня невероятно пугает. Может быть, позже. Когда-нибудь. А Люцифер… с тех пор я о нем не слышала. Номер был заблокирован, соцсети молчали, а в квартире, которую он снимал, жили уже другие люди. Когда меня выписали, я первым делом поехала именно туда. И наткнулась на посторонних. Тогда-то и началась моя затяжная депрессия. Меня бросил любимый мужчина, я потеряла способность заниматься любимым делом, да еще и руки теперь «украшали» многочисленные мелкие шрамы, которые будут напоминать мне о самом ужасном дне в моей жизни. Мое существование тогда попросту утратило свой смысл. И все это в двадцать один год. В самом начале расцвета меня, как женщины и как художника. Я замкнулась. Погрязла в тоске и боли. У меня пропал аппетит, я похудела, осунулась, не выходила из дома. Я не плакала, нет, я была пуста. Словно из меня вынули душу и осталась просто оболочка. Родители не могли больше на меня такую смотреть и нашли мне лучшего психотерапевта в Сан-Франциско. Дэвида. Наше знакомство было у него в кабинете, куда меня привела мама. Я не сопротивлялась, мне было все равно. Я молчала всю первую и вторую встречу, только иногда кивала или мотала головой, отвечая на наводящие вопросы. Дэвид пытался меня разговорить, применял разные методики, интересовался мной. Но только на третью сессию я смогла вымолвить из себя пару фраз. Потом стало легче. Как Дэвид меня терпел — не знаю. Профессионал все-таки. Недаром он считается лучшим. Через месяц я смогла выдавить из себя подобие улыбки. Через год — удалить номер бывшего из записной книжки. Еще через год — смириться со шрамами. С их наличием на моем теле. То, что я не могу рисовать — я не смирилась до сих пор. И вряд ли когда-нибудь смирюсь… Моя терапия с Дэвидом закончилась. Сейчас я посещаю психолога, один раз в неделю, для профилактики, так сказать. Основное лечение позади, я собрала себя по кусочкам и заново учусь жить. Отношения с Дэвидом начались как раз с окончания нашей терапии. По этическому кодексу, терапевт не может иметь никаких личных отношений с пациентами. И я уважала Дэвида за то, что он никогда не пересекал эту грань, хотя догадывалась, что я ему нравлюсь. На нашей последней сессии Дэвид, подписав договор о завершении терапии, первый раз приблизился ко мне и уже совершенно не деловым тоном произнес: — Теперь я могу это сделать. — Сделать что? — Пригласить тебя на свидание, если ты не против. Я была не против. Мне это было нужно. Я почти четыре года не ходила на свидания. Да и Дэвид стал мне родным человеком. Я не стеснялась его, не стеснялась своих шрамов, могла рассказать ему все на свете. Порой я думаю, что он был послан мне самой судьбой, в самый худший период, чтобы я могла заново почувствовать вкус жизни. Заново почувствовать себя любимой… Дэвид любит меня. Я это знаю и вижу. И даже не потому, что он не забывает мне об этом каждый день говорить, я просто всем своим нутром это чувствую. И я его люблю. Не как Люцифера, нет… Так… спокойно, по-взрослому, по-настоящему, без сумасшествия и мыслей об опрометчивых поступках. Я ему безмерно благодарна за все. Без него я бы не выдержала… *** — Ну что, все готовы? Поехали, опаздывать некрасиво. Мама всех подгоняет, немного нервничает, это видно по ее движениям и поведению. — Мам, успокойся, еще уйма времени, — говорит брат, нанося духи на запястья. — Мне обязательно надевать пиджак? — Да, так солиднее. — Тьфу, терпеть их не могу. — Ребекка, завяжи мне галстук, — из гардеробной выходит папа, весь покрытый испариной. — Господи, ты чего такой взмокший? — Пытался сам его завязать, ничего не получается. — Давай помогу. Где Вики? — Да здесь я, здесь. Спускаюсь вниз, стуча каблуками по лестнице. Все мигом оборачиваются на меня и застывают. А я теряюсь, не могу понять, что стало причиной общего ступора. — Что? Что-то не так? — нервно осматриваю сама себя. На мне белое платье-пиджак на одно плечо и открытые яркие босоножки с тонкими ремешками. Густые, крупные ниспадающие локоны завершают образ. — Все прекрасно. Ты прекрасна, дочь. — Да, Ви, ты у меня самая красивая сестра на планете. Если этот Дэвид тебя хоть пальцем раз тронет… — Ты оторвешь ему яйца, я помню, — хихикаю, подмигивая брату. — Виктория! Что за слова? — Так говорит ваш сын, я здесь ни при чем. Завершив все приготовления, садимся в папин внедорожник и едем к дому семьи МакКейн. Их дом находится в престижном районе Пасифик-Хайтс, расположенный на холмах с прекрасными видами на залив и известный своими красивыми викторианскими домами, высококлассными ресторанами и дизайнерскими бутиками. Наконец-то я лично познакомлюсь с сестрой Дэвида, Дианой. Она моя ровесница, долгое время после учебы жила и работала в Нью-Йорке. Диана — дочь нынешней жены мистера МакКейна, отца Дэвида. Он женился на ней, когда Диана была совсем маленькой и сразу же усыновил девочку, поэтому в их семье язык не поворачивается назвать Диану не родной. Они с Дэвидом внешне даже похожи, по крайней мере на фото. Сегодня она тоже приедет со своим таинственным женихом, которого еще не видели ни родители, ни брат. Вот такой сегодня у нас вечер помолвок. — Добрый вечер и добро пожаловать! Мой жених радушно встречает нас, целует меня в щеку, пожимает руку моей маме, а мужчины тепло обнимаются, хлопая друг друга по плечам. — Ты потрясающе выглядишь, моя любовь, — шепчет мне на ухо Дэвид и легонько целует меня в оголенное плечо, когда родители и брат первыми заходят в дом. Я покрываюсь мурашками от его шепота и слов… Следуют длительные приветствия, дежурные фразы, обсуждения погоды и прочих повседневных вопросов. Наконец, мы рассаживаемся за столом. Меня сажают рядом с Дэвидом, как с будущим мужем. Слева от меня — Виктор. Мои родители садятся напротив. Наверное, этим жестом показывая, что скоро я стану частью семьи МакКейн и сидеть должна по их сторону. — Посмотрите, какая она красавица! Платье подходящего цвета надела, молодец, Виктория, — ласково произносит мачеха Дэвида и подмигивает мне. Скарлетт — приятная женщина средних лет, ухоженная и красивая. Помню, я сразу ей понравилась, еще в нашу первую встречу. И она была очень рада, когда узнала, что Дэвид сделал мне предложение. — Они оба так красиво смотрятся вместе, — поддерживает мама. — Давайте выпьем за это! — предлагает отец, и все дружно к нему присоединяются. Но не успеваем мы чокнуться хрустальными бокалами, как в дверь звонят, прислуга идет открывать и через пару минут в гостиную заходит, как я сразу понимаю, сестра Дэвида. Они правда очень похожи и вживую. Диана проходит, вернее, залетает в комнату, обнимая родителей, брата, улыбается мне, и, познакомившись, тоже обнимает. Я на миг теряюсь, но быстро беру себя в руки и отвечаю ей тем же. — Ты красавица. Все в точности, как говорил мне брат, — говорит мне Диана, занимая свое место за столом. — От красавицы слышу. Все в точности, как говорил мой жених, — копирую ее фразу, вызывая всеобщий смех присутствующих. — А где же твой жених, дочь? Диана поворачивается на дверь, словно ища кого-то глазами, и в эту секунду раздается громкое: — Всем добрый вечер! Я замираю. Этот голос… Неужели у меня снова приступ? Снова слуховая галлюцинация? Не может быть, мы же давно вылечились… Поворачиваю голову, чтобы развеять свои опасения и… в горле моментально пересыхает, я хватаюсь рукой за стол, чтобы оставаться в сознании. Рвано выдохнув, несколько раз моргаю, словно передо мной привидение. — Я прошу прощения, разбирался с таксистом, у него какие-то проблемы с терминалом возникли. От ужаса волосы на затылке шевелятся. Снова пытаюсь сморгнуть, но привидение не исчезает. Высокий, широкоплечий брюнет с черными, как ночь, глазами. Рукава и шея забиты татуировками. У него еще спина в тату, но сейчас под одеждой этого не видно. — А вот и он. Мой жених. Люцифер Блэкберн. Проходи, дорогой, — щебечет Диана и берет его под руку. У меня наверное и зрительные галлюцинации. Этого же просто не может быть. Чтобы вот так… сейчас… здесь… — Это невозможно, — шепчу сухими губами. — Это не он... Чувствую, как мою левую ладонь сжимает Виктор. Его поддержка бесценна. И так я теперь явственно осознаю, что я не сплю, мне не кажется, что это действительно происходит здесь и сейчас. Наконец, Люцифер приветствует всех и, когда его взгляд останавливается на мне, тело бросает в пот, на лбу выступает испарина, к горлу подступает тошнота. Воздуха катастрофически не хватает, я втягиваю его глубоко в легкие, но все равно мало. Передо мной стоит ОН — мужчина из моего прошлого, уход которого я оплакивала почти пять лет.