Волчье

      – Сакура, поторопись, опаздываем же! – Ино стоит около входной двери и недовольно стучит носком гэта. Её харэги голубого цвета подчеркивает холодное раздражение, разливающееся на дне глаз. Еще чуть-чуть и острые льдинки с треском разлетятся в разные стороны. – Почему так долго?       – Извини, – бормочет Сакура, натягивая таби одной рукой, а второй – хватая сумочку. – Скажешь, что я виновата.       – Ты итак виновата! – Яманака закатывает глаза и подставляет гэта ближе к ногам Харуно. – Капуша! Обычно это я трачу уйму времени на сборы, но сегодня ты бьешь все рекорды.       По традиции ребята планировали встретить сёгацу в храме с ударами колокола, а потом – отправиться домой к Ино и Саю, однако начало праздника уже стремилось выйти из-под контроля. Пока девушки быстрым шагом шли к месту встречи компании, Сакура умудрилась споткнуться и порвать ремешок на гэта. А буквально через несколько метров потерять кандзаси – заколка выпала из прически, когда девушку толкнули в растущей толпе.       Люди идут потоком живой реки, унося за собой зазевавшихся и раздвигая преграды. Над головами витает нестройный гул голосов, предвкушающих встречу Нового года. Каждый в толпе полон энергии, той энергии, которая будто бы к концу года иссякает, но в самый последний момент бьет теплой живительной силой. Пространство вокруг полнится и раздувается разноцветным шаром, который сносит всё на своем пути.       Сакура чувствует, как Ино оттаскивает её за руку в сторону, закрывая своим телом от людей.       – Что с тобой сегодня? – подруга недовольно оглядывается, выискивая кого-то в толпе, а потом достает телефон и зло произносит в трубку. – Мы застряли, Сакура сегодня с утра забыла помолиться Ситифукудзин. Идите без нас, догоним.       На другом конце явно смеются и говорят что-то успокаивающее, потому что Яманака тяжело вздыхает и перестает раздраженно сверлить подругу взглядом.       – Не знаю, не нравится мне всё это… – одними губами отвечает Харуно и всматривается под ноги проходящих людей. – Волосы распустились. Это была моя любимая заколка.       – Я подарю тебе еще одну, – устало бормочет Ино, заново собирая пряди в более простую прическу, готовую держаться без кандзаси. – И прекрати думать о плохом, Сакура. Пойдем.       Сакура берет Ино за руку, и та ободряюще улыбается. Харуно молчит о неприятном предчувствии, которое вспыхнуло слабым огоньком еще с утра, когда она проспала орущий будильник. К вечеру и подступающей ночи огонек разгорелся до большого костра, требующего поленьев.       Девушки пристраиваются к толпе, отдаваясь течению. Оно несет их к холму, на вершине которого располагается храм. Длинная лестница встречает сотней ступеней, а краснеющие врата тории говорят об отсутствии пути назад.       У Сакуры перехватывает дыхание, когда она делает первый шаг под тории, и глухо ухает в груди. Тревожность нарастает, чем больше ступеней остается позади, и гнать её становится всё труднее. Паника туманит сознание, сосредоточенность рассеивается, как мгла с первыми лучами солнца. Харуно пытается выровнять дыхание, когда чувствует дрожание собственных пальцев. Ей совсем не хочется пугать Ино своими приступами. Не сейчас.       Яманака сжимает её руку и тянет вперед, чуть ли не перепрыгивая ступени. Перед глазами открывается последний лестничный пролет и белобрысая макушка, радостно встречающая их в конце пути.       – Деевочки, – счастливо тянет Наруто и обнимает обеих, крепко прижимая к себе. От Узумаки пахнет данго и чем-то еще. Сакура чувствует липкую сладость, когда их щеки соприкасаются, но сейчас это не вызывает раздражение, лишь спокойствие, горячо разливающееся в груди. Харуно наконец-то выдыхает и улыбается остальным, выглядывая из-за плеча друга.       – Пусти, ты опять весь грязный! – шипит Ино, отталкивая Наруто и стирая со щеки липкость. – И когда ты только успеваешь есть?       – Он-то всё успевает, а вот вы – нет, – в голосе ни намека на упрек, лишь теплые нотки. Сай протягивает руку и кладет её на плечо Ино, мягко поглаживая. Девушка улыбается и целует его в щеку.       Темари и Шикамару стоят в отдалении и машут рукой, призывая поторопиться. Скоро прозвучат первые удары колокола, а они так и не добрались до храма. В моменты звона хочется быть ближе к священному месту. Его чистая сила разливается по округе, даруя благодать. Тело наполняется энергией, а душа освобождается от скверны, накопленной за год.       Все подтягиваются, догоняя ребят и образуя небольшую кучку, неразличимую в огромной толпе, непрерывно движущейся к храму. Каждый стремится оказаться в центре событий.       – Ох я наемся, когда вернемся! – Наруто довольно трет ладони, заискивающе поглядывая на Ино. – Надеюсь, у вас наготовлено много вкусностей.       Яманака цокает и закатывает глаза:       – Ками-сама, в кого ты такой проглот? Если ты в одиночку сожрешь всё, что я приготовила, выгоню за дверь!       – Ничего не обещаю, – хихикает Узумаки и отходит в сторону, видя, как Ино замахивается на него ладонью.       Тен-Тен предательски шепотом сообщает, что они уже заходили в кафе перед встречей, и Наруто навернул там две порции рамена. Наруто дуется, а Ино, уже не сдерживаясь, бьет его ладонью по плечу.       – Как ты её терпишь, Сай? Она дерется! – ворчит Узумаки, пытаясь увернуться от новых ударов.       Сай смеется, вставая между ними и примирительно поднимая руки. Яманака продолжает возмущенно шипеть, но уже не стремится побить друга. Тот победно улыбается и показывает язык.       Хината ловит взгляд Сакуры, с какой-то глубокой тоской наблюдающей за развернувшейся ситуацией, и аккуратно пристраивается сбоку.       – Как ты? – спрашивает она, неловко сжимая руки.       Сакура недоуменно выгибает бровь, задумываясь над своим внешним видом. Неужели она выглядит настолько жалко, что заставляет других переживать?       – Нормально, – бросает девушка, не желая продолжать тему своего состояния.       – Извини, – Хината отворачивается, но продолжает идти рядом.       Сакура глубоко вздыхает и бормочет ответное «извини», сжимая пальцы на локте девушки. Они её друзья, и кто, если не они, будет беспокоиться за нее, задавая, казалось бы, такие примитивные вопросы.       – Сегодня странный день, с утра всё идет наперекосяк. Хочется проводить этот год вместе со старыми проблемами и страхами и войти в следующий обновленной. Но так просто не бывает. Кто вообще решил, что смена внешности, окружения, работы или города что-то решит?       Хината поджимает губы и сочувственно кивает. Она всегда видела в Сакуре сильного человека, способного справиться со всеми трудностями. Ведь именно Сакура всегда приходила на выручку, защищала и поддерживала. Пусть была строгой, порой пугающей, но справедливой. Сейчас же Харуно открылась с другой стороны, стороны, которую девушка тщательно прятала ото всех. Поэтому Хината хотела быть тем, кто сможет помочь хотя бы чуть-чуть.       – Знаешь, когда в моей жизни наступают тяжелые времена, кажется, что всё плохо, а в голове сплошной хаос, я иду практиковать тайдзюцу. Это…       – Что? – Харуно удивленно прерывает подругу и даже застывает на месте, заставляя поток людей обходить себя.       Хьюга по инерции идет вперед, но оборачивается и смущенно улыбается, рассматривая Сакуру из-под полуопущенных ресниц.       – Хината, тайдзюцу? Почему не рассказывала? Какая ты крутышка! – Сакура в восхищении кладет ладони на плечи девушки. – Как давно ты занимаешься?       – Последние три года. Это своеобразное хобби для спокойствия души, – почти шепотом отвечает она.       Её розовые щеки в свете фонарей кажутся красными, пылающими как ночной пожар. С виду хрупкая девушка внутри горит огнем. Согревающим огнем. Потому что губы Сакуры растягиваются в улыбке, в улыбке, что приносит покой. Если этот нежный цветок так спокойно переносит невзгоды, то и Харуно найдет в себе силы пережить бурю.       – Почему именно тайдзюцу?       – Это искусство учит слушать свое тело, контролировать его, приводит мысли в порядок. Везде должна быть гармония. Если я не в ладах с собой, то и окружающим достается эта темная энергия, – Хината отвечает, не задумываясь.       Они обе вздрагивают, когда слышат первый удар колокола, и автоматически поднимают взгляд на храм. Толпа в приятном предвкушении застывает, словно горячий воск на холодном ветру. Сакура ощущает, как воздух вокруг них настаивается и густеет. Вязкая субстанция облепляет тело второй кожей. Что-то черное клубится и ворчит внутри, стремясь наружу. Кажется, что в легких заканчивается кислород. Вместо ожидаемых покоя и очищения приходит сосущая тоска, проникающая в кости, буквально в самое нутро.       Колокольный звон обрушивается на голову и вколачивает в землю, Сакура не чувствует опоры под ногами и падает. Глубоко. Больно. Долгожданно. Словно её зовут из темноты жирной почвы и колючих иголок. Что-то цепляется за руки и держит, не давая протянуть дрожащие пальцы к невидимой веревке, впивающейся в шею.       Голоса водят хороводы в голове, бесконечно шепчут и просят о чем-то. Их гул сливается с ударами, равномерно раздающимися отовсюду. Звук проникает в каждую клеточку кожи, въедается, прогрызая путь. Всё вокруг похоже на адскую симфонию, стремящуюся разорвать пространство – настолько оно полнится шепотом, чувствами, ощущениями. Воздух вибрирует и взрывается алой ослепляющей вспышкой, не оставляющей после себя ничего, кроме слуха, который снова слышит голос. Теперь один. Яркий, четкий, приказывающий.       Иди.

      ***

      И она идет. Сначала медленно – ведь ничего не предвещает беды, она знает эту дорогу с пеленок, – затем ускоряется, потому что шаги за спиной не прекращают отдаваться гулким эхом от высоких стволов деревьев. Девушка озирается в попытках успокоить себя – он идет не за ней, но ловит холодную улыбку на алых губах. Человек смотрит прямо в глаза и даже дальше – в душу, буквально пожирает взглядом.       Она передергивает плечами и переходит на бег, преодолевает расстояние в несколько метров и оборачивается на ходу. Мужчина также спокойно идет, не отрывая от нее глаз, только в этот раз губы не улыбаются, а кривятся в мрачном оскале, показывая острые клыки.       Снег хрустит под ногами, протоптанная тропинка дает преимущество в скорости, поэтому она несется, не смотря назад. Деревья слабо поскрипывают на ветру, сбрасывая белые хлопья с веток. Снег падает на голову и тает в волосах, неприятно холодя кожу.       Звезды искрятся на темном куполе, спокойно взирая с высоты. Их свет достигает земли, отражается от белого покрывала и мягко рассеивается в пространстве. Вокруг тихо, лес в гармонии с собой, полнится силой, которая ощущается каждой клеточкой кожи. Деревья медленно дышат, их плавное дыхание смешивается с человеческим рванным, и покой растворяется, как сахар в кипятке.       Девушка вскрикивает от испуга, когда её с чудовищной силой сбивают с ног. Тело погружается в податливый снег, с радостью проминающийся под весом двух горячих тел.       Мужчина сидит на животе, держа её руки прижатыми к земле, и молча сверлит взглядом. Глаза, словно бурлящая кровь, полыхают красным, прожигают насквозь. От него разит ощутимой опасностью, но железная хватка не позволяет даже пошевелиться, лишь больше вдавливает в землю.       Девушка тяжело дышит, борется с желанием закричать, вырваться, сделать ему больно в отместку за свою жизнь. Странные мысли о смерти прокрадываются в голову и заставляют тело леденеть еще больше. Она отметает сам факт разговора с ним, потому что чутье подсказывает: что-то не так. Мужчина выглядит как человек, но в действиях проскальзывают звериные повадки. Он скалится и издает звук, похожий на рычание, когда видит на её лице осознание.       Она не замечает, в какой момент он приближается к шее и впивается острыми зубами в горячую кожу, но кричит так сильно, что с ближайших деревьев с громким недовольным уханьем слетает несколько сов. Боль дает силы, которых раньше не было в этом слабом женском теле, и девушка бьет мужчину коленом в пах, заставляя того оторваться от получаемого удовольствия. Тот злится и отшвыривает её на несколько метров вглубь леса. Она с глухим ударом впечатывается в ствол плечом и не только чувствует, но и слышит, с каким хрустом и болью ломается кость. Всхлипы срываются с губ вместе с солеными слезами, разъедающими снежный покров. В глазах двоится, когда она пытается встать, опираясь на здоровую руку.       Где-то за спиной слышится отчетливое рычание, не сулящее ничего хорошего. То рычание, которое может принадлежать только животному. Крупному и хищному.       Девушка нервно оборачивается, пытаясь сфокусироваться на темном расплывающемся пятне. Пятно по мере приближения обретает форму огромного волка и страшно скрежещет зубами около её уха. Девушка вжимается спиной в дерево, всё еще не веря своим глазам. Кажется, что они врут, что это очередной сон, что в реальности она дома, и стоит проснуться – наваждение исчезнет. Только наваждение не исчезает. Щеки касается шерсть этого существа, а тяжелое дыхание бьет в ухо.       Волк делает несколько шагов назад и перестает скалиться, лишь сверлит красными глазами, недобро поблескивающими в свете луны. Свобода, которую он дает, отходя всё дальше от нее, напускная. Стоит повернуться спиной, как острые зубы вопьются в кожу, разрывая ту на куски. Они оба это знают, поэтому сверлят друг друга взглядом, оценивая, кто из них отчаяннее и безрассуднее.       Придерживая сломанную руку, она отступает вбок и пятится задом, держа в поле зрения его хищную морду. Существо по-человечьи усмехается и протяжно воет. Игра в гляделки однозначно веселит его, поэтому он щедро позволяет ей идти так еще несколько метров.       Молчание, так громко пульсирующее в этом хвойном лесу, пугает даже больше хищника напротив. Хочется что-то спросить, сказать, закричать, в конце концов, развеять звуком страх и непонимание, витающие в холодном пространстве. Но только ветер скользит по коже и волосам, взъерошивая последние.       Когда натянутая между ними струна ужаса начинает трещать, когда напряжение отдает болью в виски, когда желание жить берет вверх, девушка срывается с места и бежит. Бежит, чтобы бежать, ибо только хоть какое-то действие приводит в чувство. Она слышит лишь собственное хриплое, с трудом прорывающееся сквозь поврежденные от долгого крика связки дыхание и мысль, одну-единственную, бьющуюся в голове.       Она умрет, если остановится. Умрет, если он её догонит.       Умрет.       Черные в темноте стволы деревьев словно сливаются в бесконечный порочный круг, из которого выход – смерть. Она несется сквозь медленно опускающиеся снежинки, режется об них. Даже с виду безобидные снежинки, в обычной жизни дарящие ей счастливое умиротворение, приносят сейчас лишь боль.       А за спиной так тихо, так подозрительно спокойно, что девушка на ходу поворачивает голову, не переставая бежать. Подсвеченный лунным сиянием снег безмятежно лежит на земле, окутывая корни деревьев. Даже не видно её следов, они словно в сказке растворились, слились с белоснежной гладью. Она медленно останавливается, озираясь по сторонам. Ничто вокруг не напоминает погоню, лес погружен в ночной зимний сон такой же крепкий и непробудный, как сон новорожденного.       Девушка прерывисто вздыхает, пытается выровнять дыхание, касается поврежденной руки и морщится. Перелом закрытый, но по ощущениям по руке стекают реки крови. Она смотрит на ладонь и в ужасе распахивает глаза: кровь действительно есть, но она не от перелома. С раны на шее тонкими струйками льется алая жидкость, которая уже успела пропитать всю одежду по пояс. Адреналин так плотно въелся в тело, что боль не чувствовалась. Девушка со стоном прижимает холодную ладонь к пульсирующей ране. Боль на доли секунд перестает грызть кожу изнутри. Небольшое облегчение позволяет собраться, и девушка поворачивается в ту сторону, в которую бежала изначально.       Взгляд красных глаз напротив заставляет сердце пропустить удар. На нее снова смотрит человек, на дне глаз которого плещется мрачное удовлетворение. Он протягивает руку к её лицу, легко касается кожи острыми когтями, а затем сильно сжимает щеки. Держит так мгновение, изучая черты девичьего лица, и впивается грубым поцелуем в прохладные губы. Девушка охает в ответ. Не ожидавшая подобного, она оседает на снег, но мужчина держит крепко, не позволяя упасть. Поцелуй углубляется, оставляя после себя вкус боли и крови. Девушка словно приходит в себя, пытается оттолкнуть человека, но получает лишь новую порцию боли. Мужчина кусает её губы, его острые клыки разрывают и без того кровоточащую плоть. Язык размазывает эту соленую жидкость по щекам и подбородку.       Когда он отстраняется от нее, девушка буквально падает в снег на колени. Ужас сковывает тело, глаза следят за его пальцами, смахивающими капельки красной жизни – её жизни – со своих губ. Жизнь вытекает из нее уже не струйками горного ручейка, а лавиной снега с отвесной скалы. Срывается так быстро, что она не успевает понять: она слабеет.       Мужчина облизывает кровавые пальцы и усмехается:       – Прости, не удержался. Но тебе пока рано умирать, – он подходит к девушке, толкает её в снег, отчего ворох снежинок устремляется вверх, создавая пушистое облако на земле.       Нога в тяжелом ботинке опускается на сломанную руку и давит. Сначала слышится очередной хруст, а после – душераздирающий вопль, сотрясающий весь лес.       – Очень рано.