Мåндитский драйв

Ужин прошел… хорошо. Итан тогда вошел в квартиру, тихо прикрыл за собой дверь, и начал медленно раздеваться. Он методично, зацикливаясь на каждом движении, повесил на вешалке куртку, распрямляя складку на плечиках, потом снял и поставил ботинки в шкаф, как по линеечке ровно, засунув шнурки вовнутрь. Из кухни доносились голоса, легкая свободная беседа, прерываемая звоном посуды, или чашки, которую поставили на стол, и перестуком ножа, задевающего деревянную доску. Пахло тушеным фаршем и овощами. Как будто ничего не предвещало неприятностей. На кухне обнаружилась пасторальная картина: Томас в толстых, потемневших от жира, варежках, доставал из духовки лазанью, а за столом Дамиано, подперев голову, смотрел с ласковой ухмылкой и едва держался, чтобы не начать давать советы. Вик, закинувшая на него под столом ноги, сидела в телефоне, что-то сосредоточенно листая, и очаровательно хмурила лоб. Её такую хотелось щелкнуть по носу и утащить в поцелуй. Итан замер, прижавшись виском к дверному проему, смотря и впитывая их таких домашних и мягких, что внутри что-то рвалось к ним навстречу. * Итан мотнул головой и встряхнулся, сворачивая с улицы в темную длинную арку, все мыслями оставаясь во вчерашнем вечере. Томас тогда ничего не сказал. Он посмотрел с колючей насмешкой и многообещающе, и не подал вида, что что-то не так, хотя Итан весь вечер был как на иголках и ждал, когда, наконец, кончится уже измучившее его затишье и разверзнется ад. Итан вышел на другой улице, попадая в обитель вывесок, реклам и баров, закрытых, сонных и блеклых в это время дня. Здесь было удивительно спокойно по сравнению с вечерним временем. Каменные коробки, расписанные граффити, с нанизанными светящимися вывесками над дверьми, дурно пахнувшие подворотни и задние дворы с норами и провалами черных ходов и железными лестницами на чердаки. Изнанки заведений. Итан обогнул мусорные баки и дошел до лестницы, уходившей на второй этаж и оканчивающейся железным балконом и неприметной дверью. На ржавых ступенях сидела, нахохлившись, Анжелика, и издалека Итан принял ее малиновые волосы за парик или причудливую шапку. Она курила, не глядя стряхивая пепел в ржавую консервную банку, и залипала в телефон. Когда, уловив движение на лестнице, она подняла голову, то на несколько секунд замерла, не донеся сигарету до рта. — Блядь, — коротко высказалась она. Серый столбик пепла упал ей на яркие розовые лосины, и она не глядя размазала его по коленям. Ее крашенные в малиновый волосы спадали на плечи, на подоле застиранной футболки желтели какие-то застаревшие пятна. — Блядь, — хрипло повторила она, когда Итан, улыбаясь уголками губ, поднялся к ней. Она окинула его взглядом через цепкий прищур, а потом стрельнула глазами вокруг, — Тебя кто-нибудь видел? Хотя чего я спрашиваю, конечно, видел, тебя каждая собака знает, Итан-гребанный-Торкио, бухгалтер. Итан виновато пожал плечами. Анжелика встала на ноги, затушила сигарету о железную проржавевшую балку и резво пошла к двери, звонко шлепая по пяткам задниками резиновых тапочек. Она, воровато оглядевшись снова, дернула железную дверь и кивнула, безмолвно велев следовать за ней. Внутри в импровизированной прихожей витал едкий запах. Итан едва не споткнулся об кроссовки Анжелики, брошенные на коврике, принюхался и поморщился. — Это ипс, — сказала она, — С этанолом сейчас напряженка. И ипс дешевле. — Когда это для Рауля было проблемой заказать и провезти спирт? — удивился Итан, и Анжелика скривилась. — Я здесь не варю ничего, а дезинфектор нужен, ну сам понимаешь. Они прошли дальше в комнату, где стоял железный хирургический стол, раковина в углу и закрытый стеллаж с инструментами, единственный пластиковый стул с треснувшей спинкой, но не потерявшей своей функциональности, и столик поменьше, на котором валялся плотный, весь в желтых разводах, комбинезон и пачка медицинских перчаток. Была еще одна дверь, и Итан знал, что там находилась душевая. Стены и полы оказались застелены прозрачным целлофаном, который мягко зашуршал под ботинками. — Лучше разуться? — неловко спросил Итан. Анжелика кинула на него долгий взгляд. — Тебе лучше было вообще не приходить. У стены лежала большая спортивная сумка. В какой-то момент она зашевелилась и замычала, и Итан уставился на нее остекленевшими глазами. — Забей. Это смертник, заказ, — выдохнула Анжелика, — Так чего хочу, Торкио? — Мне нужна помощь, — выпалил Итан, переводя на нее взгляд. — Помощь? Мы договорились, что мы расходимся, мы друг друга не знаем, мы друг про друга молчим и не отсвечиваем! И сейчас ты снова оказываешься у меня и говоришь, что тебе нужна помощь! Анжелика сочно закатила глаза аж до соседнего округа, и скривила губы. — Так дела не делаются. Ты подставляешь меня. Ты подставляешь меня! — она выразительно ткнула себя в заляпанную футболку и, сложив на груди руки, привалилась задницей к большому столу. Итан потупился и сел напротив нее на пластиковый стул, мельком проверив, что он чистый. — Что там у тебя? — спросила Анжелика. — Хочу закончить все побыстрее. Я… ничего не успеваю, — он растер ладонями лицо, перекинул за спину скользнувшие вперед волосы. — А что такое? — противным наигранным голосом удивилась Анжелика, но потом приняла серьезный вид, — не беспокойся об этом. Раулю нравится твоя работа. Он говорит, ты аккуратный и щепетильный. Тебе ничего не грозит, как информатор, говорю. — Щепетильный, — повторил Итан. Он посмотрел с возмущением, — Да я из кожи вот лезу, чтобы дурни Рауля с шестью классами образования не вились вокруг меня и не привлекали внимания. А Монескин же не дураки. Они… Они… — Что они? — ехидно спросила Анжелика. Итан промолчал. Потом посмотрел твердо. — Мне нужна информация на Рауля. Анжелика распахнула губы, потом сомкнула их, смотря странно, слишком проницательно. — Хочешь выкупить жизни Монескин? Итан не отвечал, и с каждой секундой напряженная морщинка у нее между бровей становилась все глубже и глубже. — Итан… — Я перестал разделять работу и личное. — Ты что, втюрился? — почти с восторгом вдруг прошептала Анжелика, — Мадонна, мы же не в сопливой мелодраме. Итан. Она помолчала какое-то время, покусывая губу. Наконец, она спросила, как будто камень бросила, а не вопрос, насмешливо, с издевкой, от которой Итану захотелось поморщиться и больше никогда не поднимать эту тему. — В кого из них? Кто тебя так зацепил? Куколка-Виктория? Или милаш Томас? О, или сам Дамиано? Какая страсть! Не хочу тебя огорчать, но они втроем трахаются. Крепко и давно, а ж со школы, кажется. Я знаю, я всё про всех знаю. Так что тут ты в пролете. Итан криво усмехнулся и посмотрел лукаво. — Они все мое личное. Образовавшуюся паузу можно было потрогать руками, а от ошарашенного лица Анжелики Итан почувствовал себя чуть лучше. Она, смотря на него дикими и горящими глазами, с восхищенным ужасом прошептала: — Итан, гребанный ты Торкио, бухгалтер, — она нервно усмехнулась и сощурила глаза, — Из тебя бухгалтер, как из меня балерина. Профессионал! Ненормальный извращенец. Что ты хочешь знать? Итан встрепенулся. — Всё! Всё, что сможешь нарыть на Рауля. Его маршруты поставок, подставные счета, его связи за стеной, через кого идет сбыт трафика, и кто пропускает товар за стену. Все-все цепочки. Всё. С каждым словом глаза Анжелики округлялись все больше и больше, пока она вхолостую не хапнула ртом воздух, поперхнулась и зашипела на него, подаваясь вперед. — Ты рухнул со стены! Ты… Со стороны вдруг очень измученно застонала сумка, и все дернулись. Анжелика в пару шагов оказалась возле шкафа, достала пистолет, и, прижав дуло вплотную к ткани, несколько раз выстрелила в сумку. Итан успел только рот открыть, но выдавить хотя бы слово не получилось. Глушитель забрал на себя весь звук, и внутри грудной клетки что-то отдалось вместе с тем условно тихим щелчком, с которым Анжелика сделала выстрелы. Сумка слабо взвыла, дернулась и затихла. Анжелика, привычно поставив пистолет на предохранитель, убрала его обратно в шкаф. — Прости, но рисковать ни я, ни ты не можем. Это слишком высокая ставка. Из-под намокшего дна сумки по целлофану медленно потек темный ручеек. Итан медленно кивнул и отвернулся. Анжелика вернулась к столу, потирая худые пальцы. На секунду Итану показалось, что она скрывает дрожь, но она сжала вместе ладони и покачала головой. — Я не буду это делать, — сказала она. — Но ты можешь, — возразил Итан, — Ты лучше всех. Ты лучше, чем финны. Дай мне всё на Рауля. — Ты подставляешь меня. Анжелика нахмурилась, прикусила костяшку указательного пальца и прошлась перед Итаном вперед-назад, переложила картонную пачку перчаток на другой стол. Целлофан шуршал от каждого ее шага. Достав одну из перчаток, она потянула упругий нитрил и сосредоточенно намотала его на ладонь. — Меня грохнут, — вдруг сказала она. — За милую душу грохнут! Если вдруг узнают — а это — узнают! Здесь всё узнают. — Нет, грохнут, — Итан встал и оказался рядом с ней, — Я даю слово, ты будешь в порядке. Я тебя защищу. Я позабочусь, чтобы ты была в безопасности. — Как? — огрызнулась она ему в лицо, — Ты не всесилен. — Но не в этом, — усмехнулся он. Итан мягко погладил ее по плечу, — Ты моя последняя надежда. Иначе все пойдет прахом. — Всё уже идет прахом. Очень давно. — Я вытащу тебя. Анжелика отодвинулась, смотря в одну точку, на неровный край двух, лежащих внахлест, кусков целлофана. В одном месте оголилась белая слегка потрескавшаяся плитка. Растянутая нитриловая перчатка хлопнула по ладони, когда Анжелика ее отпустила, как тетиву лука. Итан смог наконец-то поймать ее взгляд. — Если ты меня кинешь, я тебя сдам, — твердо сказала она, и Итан просиял, — Съешь лимон! Я серьезно, к тебе выстроится огромная очередь желающих свести счета. Да, Давид и Рауль будут драться, чтобы первым прикончить тебя! Итан коснулся пальцами губ, усмехнулся, качая головой, пытаясь представить эту картину. В том, что его все захотят прикончить, он уж точно не сомневался, в какой-то мере это было даже смешно. По нервному смешно, когда сил бояться и волноваться уже не осталось и на все опасности теперь само собой реагировалось смехом. Итан повернулся к Анжелике, качнулся немного, прижимаясь к ней плечом к плечу. — Без тебя бы я снова пропал. — Вали отсюда, бухгалтер, — весело огрызнулась она, пихнув его в ответ, — И так, чтобы тебя не видели. Сочтемся, когда выживем и выберемся из этого говна. *** Выйдя на улицу, Итан пораженно замер: у одного из баров, привалившись спиной к стене, стоял Томас, и курил, лениво провожая взглядом, редкие проезжающие машины. Сердце Итана гулко забилось, и липкий жар пробил тело от затылка по позвоночнику. А потом Томас нашел его взглядом, широко улыбнулся и помахал рукой. — Что ты здесь делаешь? — оглядываясь спросил Итан, когда подошел к нему, — Как ты меня… Томас ухмыльнулся как засранец, и Итан оглушительно понял. — Ты подбросил мне маячок! — сказал он с возмущением. — Не-а. Это следилка на твоем телефоне, — легко отозвался Томас, — Если тебя это утешит, детка, следилка есть у всех Монескин. Итан посмотрел на него в упор, чувствуя, как силы что-то выяснять уходят от него, а мозг медленно превращается в жижу. Он вспомнил, как и с каким лицом Томас вчера повалил его на спину и едва смазав, трахнул до искр из глаз. Итан последнее время постоянно был снизу, достаточно растянутый, и Томас говорил ему, какой он мягкий и нежный внутри, двигался медленными невыносимыми толчками, от которых все его тело превращалось в дрожащий кисель. Итан уже был готов на всё. Нервное напряжение последних дней давало о себе знать. Он разрывался на части. Пытался усидеть на двух стульях сразу, понимая, что когда они окончательно разъедутся, он рухнет в пропасть, и единственное, что его подпитывало, это осознание, что скоро все закончится. Неминуемый взрыв. Катарсис. Скоро в этом закрытом сосуде все рванет, и он будет в эпицентре. — Нам нужно поговорить, — устало сказал Итан, понимая, что так больше не может продолжаться. Он не может ходить на этой грани неопределенности. — Не-а. Нам нужно пожрать, — сказал Томас, хлопнув его по плечу, а потом доверительно сжав предплечье, — Давай, Итан, умираю, как хочу бургер. — Но потом мы поговорим. — Нет. Они неспешно пошли по улице, постепенно выбираясь из района баров и кальянных. — Томас... — Ты расскажешь, что ты задумал? Итан на секунду задумался, а потом ответил: — Нет. — Тогда нам не о чем разговаривать, — пожал плечами Томас и толкнул дверь бургерной. Заведение оказалось стилизованным под американские закусочные в красно-белых цветах: везде была красно-белая клеточка, а перед барной стойкой вмонтированы красные круглые барные стулья. Они сели за один из пластиковых столов, заказали и поели в тишине. Томас, после еды подобревший, откинулся на спинку дивана, обитого потрепанным крастным дерматином, и, вытерев пальцы салфеткой, невозмутимо спросил: — Так какой у нас план? — У нас? — удивился Итан, смотря, как Томас ворует у него из тарелки горсть картошки и засыпает себе в рот. — Ага. У нас. Что ты там выдумал в умной голове? Секунду Итан думал. Когда Томас утащил еще картошки, он вздохнул и придвинул тарелку к нему. — Не понимаю, о чем ты говоришь, — наконец, сказал он, когда решился. Он вспомнил взволнованное лицо Анжелики, и других, таких же завязанных с ним намертво людей, и понял, что не имеет право сейчас поддаваться личному и все рушить. — Конечно, понимаешь! — сощурился Томас, — Ты же хотел поговорить. — Я передумал. — Сдам тебя Дамиано. Итан с нежностью улыбнулся одними уголками губ и сложил на столе руки. — Если бы хотел, ты уже давно бы сдал. — Всё-то ты знаешь, — обижено пробурчал Томас, — Может, я жду подходящего момента. — Прости меня. — В задницу себе засунь свои извинения. Там растрахано, они поместятся. Итан поморщился. Томас отбросил салфетку, которую крутил в руках, и поднялся, собираясь уйти, но Итан удержал его, беря за руку, и Томас рухнул обратно. Итан бережно погладил жесткие костяшки, тонкие узловатые пальцы, и Томас позволил, смотря устало. Итан любил эти руки. В себе, на себе, ловко порхающие над клавиатурой или зарывающиеся в пух волос, когда Томас сосредоточен. Итан любил его. Только поэтому он сказал: — Верь мне. Просто верь. Я прошу тебя. Мне нужно только твое доверие и время. Томас провернул ладонь и сжал его пальцы в ответ, поладил тыльную сторону ладони. Потом склонился к нему над столом и посмотрел серьезно. — Я всё и так знаю. Поэтому верю. Ясно? — Ясно, — дернул уголками губ Итан, мудро не став вдаваться в подробности, о чем конкретно говорит Томас. А потом, подумав еще, посмотрел лукаво, склонив к плечу голову, — А ещё, ты можешь одолжить мне ту свою мощную глушилку, которая отрезала от интернета всё здание? Томас рассмеялся, посмотрел долго и с такой нежностью, что стало почти больно, и, протянув ладонь через стол, погладил Итана по щеке. — Ты просто засранец, — произнес он, поймав и пропустив между пальцев темную прядь волос. — Как я могу отказать твоим наивным и бесстыжим глазкам, детка. Цени. — Я ценю, — затаив дыхание, выпалил Итан. У него кружилась голова, и сердце вытворяло что-то дикое, хотелось перевернуть весь мир. Итан удержал ладонь Томаса, когда тот уже собрался отстраниться, крепко прижал к щеке, а потом, мучительно прекрасно чувствуя, насколько его разрывает на части от любви к этому человеку, прижался пересохшими губами к его ладони, к тонкому излету линии судьбы. — Я ценю. Даже больше жизни.