Ástfangin

      Иногда ему кажется, что ледяные воды бескрайнего моря научили понимать его свой язык. Глядя на них, на всю эту необъятную ширь, можно почувствовать себя по-настоящему свободным, ослабить напряжение в мускулах, забыть о тревогах, разгладить хмурую складку между бровей.       Но он не свободен. Его проклятие, длиною в два с половиной десятка лет, невидимыми цепями сковало его изнутри и не даёт вольно дышать даже вблизи морского простора.       Сегодня он должен был в последний раз осмотреть почти законченную ладью. Длинный корабль, стоящий на брёвнах, ещё немного — и можно спускать на воду. Высеченные по краю кормы руны пророчат ладье долгое плавание в дальние земли. Долгое и славное. Вера его людей не о бессмертии души. Она о славе в этом бренном мире, которая останется на земле даже после смерти викинга, когда его душа будет пировать в Вальхалле вместе с другими, погибшими от меча или стрелы в жестоком бою.       Но ладьи больше нет. На её месте лишь чёрное пепелище. И он намерен отомстить. Его враг получит сполна. Он уже знает, чем тот дорожит больше всего на свете.       Пора возвращаться.       Узкими тропами он ступает по каменистым холмам, проходя мимо Капища Ньёрда. Ещё в детстве он с упоением слушал сказы о его обиталище Ноатун — Доме кораблей. И мечтал, что сам будет строить самые лучшие суда — во славу Ньёрда и своего рода.       Его дом. Построенный собственными руками. Укрытый дёрном. Внутри вдоволь места для них самих и скота. Почти все, кто живёт в доме, помимо его жены, вольнонаёмные. Есть только пара рабов для самой чёрной работы, привезенных им из последнего рейда. — Снова ходил туда?       Его встречает среднего роста женщина. Длинные пшеничные волосы, заплетённые в косы, спускаются вниз по высокой груди, пересекая линию тонкой талии. Он предпочел бы, чтобы она стала гораздо круглее, но за пять лет брака в доме так и не услышали топота детских ножек. Глаза его жены — словно морская вода под ярким солнцем. Ещё не разглядев всего её лица и стана, он, не раздумывая, предложил её отцу отдать дочь ему в жёны. На шее и раскрыле ключиц женщины висят украшения, скреплённые резной фибулой, обычная белизна щёк пылает алым румянцем. Он знает, чего она желает получить сейчас.       Ничего не ответив, он садится за приготовленный ужин.       Выдержанное в сыворотке мясо слабо напоминает его природный вкус, но поздней весной они могут довольствоваться лишь этим. Съев почти целое блюдо, Мастер корабельных дел запивает мясо смесью солода, мёда, брусники и болотного мирта, а затем идёт прямо в постель. Жена следует за ним в надежде получить близость. — Сегодня я сплю один, Ирис. — Ты опечален. Я облегчу твои тревоги, — женщина умелыми движениями обнажает его грудь, её длинные пальцы и полные губы ласкают острые края скул, покрытых густой щетиной, и мускулистую грудь. — Нет, — крепкие ладони мужа-альфы ложатся на её — с виду — хрупкие плечи, — уходи.       Ирис знает, что муж терпеть не может повторять дважды. Но её налитая от напряжения грудь говорит о скорой течке. Ослушавшись мужа, она грациозного стаскивает с плечей рубаху, светя белизной своей приятной округлости груди. Альфа закрывает глаза, стараясь не поддаваться искушению. Ирис берет его за пальцы и подносит к своему телу, заставляя сжать твердые соски. Альфа живо убирает от жены руки, принимает сидячее положение и одним махом надевает рубаху ей на плечи: — Уходи. Больше повторять не стану.       Ирис гневно сжимает челюсть и, бросив презрительный взгляд в усталое лицо мужа, поднимается, едва не крича на всю округу: — Зачем у отца меня забирал, если мужем мне быть всю жизнь не собирался?! Наши женщины могут разводиться, ты этого добиваешься, Вегас?       В ответ лишь сурово смотрят и молчат. Ирис вытаскивает нож из-за пояса и со всей силы втыкает его в стену, следом уносясь прочь на другую половину дома.       Вегас. Вегас Люпин на Крови. Это прозвище прижилось для него с пяти лет. Никто не знает, почему здорового и крепкого мальчика внезапно начали мучить жуткие приступы кашля с кровью и лепестками так ненавидимого им люпина, что заполонил, кажется, весь остров. Он и сам смутно помнит, как все началось. Лишь часто видит в ночном бреду один и тот же сон: лесная чаща — сплошь корабельные дубы, сосны, да ясени. И между деревьев — бурая голова на тонкой шее — совсем ещё юный оленёнок. И глаза. Большие и золотисто-карие. Быть может, они темнее, это отражение солнца подарило им золотые блики. Но очень живые и испуганные. А потом поднимается ветер, что раскачивает деревья, готовые вот-вот обрушиться Вегасу на голову. Но он смело идёт к затаившемуся под ветвями оленю. Настигнув его, протягивает руку и тут же в ужасе отдёргивает её — глаза оленя проваливаются мёртвой пустотой. Дальше всё исчезает. Образ оленя растворяется в воздухе, будто эфемерный лесной дух. Но каждый раз после этого сна Вегас просыпается, заходясь удушающим кашлем.       Сегодня ночью альфе не до сна. Он рисует в голове последние штрихи плана мести. Ирис умоляла его подождать до начала лета, когда соберётся тинг. Но он не будет ждать. Задеты его честь и достоинство, уничтожен плод его труда и работы его людей.       Твоя дерзость дорого обойдется тебе, Намджун Бог Разрушений. Я отниму у тебя дерзкое имя, каким сам ты себя нарёк. Но не погибнуть тебе как воину, не придут за тобой валькирии, тебя ждут бесславный конец и забвение.