meant to be yours

«Мин-су не знал про Таноса?» — Я тебе не верю. «Мин-су не знал про Таноса» — глупость, леденящая кровь. Глаза расширились от осознания и шока. Рука крепче сжала телефон. Это ошибка. Намгю скорее удавится, чем произнесëт извинения. В горле застрял нож, не позволяющий выдавить и слова: правда ранила куда сильнее, чем иллюзия, в которую хотелось верить. «Он не мог без причины волноваться за меня». — Твоё право, чувак, — Генсу устало выдохнул в трубку, — Но ты ведёшь себя глупо. Тебя реально задело то, что «Мин-су слишком долго смотрел на Таноса»? — Генсу, заткн– — Нет, лучше ты заткнись. Ты хоть понимаешь, как это звучит? — Намгю, ошеломлённый такой реакцией, едва заметно вздрогнул, — И я тебе что, собака, чтобы затыкать меня?! Думать о роли Генсу в собственной жизни не приходилось, но очевидно одно: они никогда не были друзьями. Отношения, построенные на взаимовыгоде, корыстных целях и присутствии Таноса в поле зрения, сложно назвать «дружбой». Почему Генсу не последовал за ним, как верный пёс — это вопрос, который до сих пор мучал Намгю. — Нет, не собака. Спрашивать, конечно, он не собирался. — И на том спасибо… — Генсу закатил глаза. На языке крутилось «а кто я для тебя?», но слышать ответ совсем не хотелось: страх разочароваться, убить общение и потерять важного для себя человека сильнее, чем желание знать правду. Естественно, он не приоритет. Если бы не извращённая гордость Намгю, которая не позволяла уступить Таносу хоть в чём-то, то, скорее всего, они бы сейчас не поддерживали общение. Разговоры по душам, встречи вне «Pentagon» или школы, доверие — всё это из ряда фантастики. Генсу не представлял, как изменить ситуацию, но продолжал верить в лучшее, ненавязчиво находясь рядом. А потом появился Мин-су. Милый, по-настоящему милый человек, которому не место в такой компании. Ему нужны нормальные друзья, способные понять и выслушать, а не разбитые, наспех склеенные между собой, как стеклянная ваза, люди. Чем именно он зацепил Намгю, будучи зажатой и скромной личностью, понять не удавалось. Наверно, Генсу действительно глупый, раз не умеет читать между строк, думая наперёд? Однако он правда хотел во всём разобраться. Даже если это бессмысленно, сложно и требует выхода из зоны комфорта: — Тебе следует… нет, это не вариант, ты не умеешь. Пожалуйста, просто поговори с Мин-су. Можешь даже не извиняться. — Чт- эй?! — прежде, чем Намгю успел что-то ответить, в ухо ударили размеренный звук гудков и тишина, — Генсу, чëрт возьми! Первые пять минут в сердце закипала ярость: какого чëрта из него опять делают главного злодея? В стену полетела телефонная трубка, разбиваясь на части. Кулаки сжались от гнева. Хотелось кого-то втоптать в грязь, ударить и даже убить, но вместо этого Намгю потянулся к бутылке соджу, стоящей на подоконнике. — Чтоб ты сдох, — безэмоционально протянул подросток, опустошая её залпом. Через минут десять в голову ударил алкоголь: способность трезво мыслить была безнадёжно потеряна, из-за чего появились меланхоличные мысли — «может, проблема действительно в нём?» Какой бред. — Ты, Танос, тоже сдохни, — к глазам подступили злые слёзы, из-за чего настроение окончательно испортилось. Кто вообще истерит из-за такой херни? Только сентиментальные неудачники вроде Генсу. В последний раз Намгю плакал… ну, в детстве? Возвращаться к истокам и вести себя, словно маленький ребёнок, было отвратительно, — Я хочу, чтобы все сдохли к чертям собачьим. Наверняка они с Субоном даже за приятеля его не считали: максимум за глупую породистую псину, которой можно похвастаться. Почему Намгю должен относиться к ним лучше? Он настоящая тварь: отберёт у нуждающихся последний грош, подставит инвалиду развалюху вместо стула, и, когда тот грохнется, начнёт смеяться, как карикатурный антагонист из комиксов. У него нет чувства привязанности, оплетающего руки и ноги, словно кандалы. Подставить Таноса, с которым ещё вчера вы выкуривали траву в «Pentagon» и о чём-то сплетничали? Раз плюнуть. Обвинить его в смерти собственной мамаши? Конечно, ведь это причинит боль. А Намгю мечтал сделать кому-то больно, потому что стать в глазах окружающих «не пустым местом» иначе просто не выходило. В тот вечер с уст срывались аморальные, жестокие вещи. Думать о них на трезвую голову — жутко. Это мороз по коже, дрожь в коленях и самоубийство перед лицом человечности… …но сейчас в крови не лёд и трусость, а соджу, поэтому в мыслях появился закономерный вывод: Танос сам виноват. Нужно думать, прежде чем самоутверждаться за счёт Намгю. Лицемерно? Возможно, хотя его поступок — не страшнее, чем невинная и чуть наивная месть. Око за око, принцип Талиона. С него все взятки гладки. Не он подтолкнул мать Субона на смерть: это случайность, вышедшая из-под контроля, такое просто невозможно предугадать. А поскольку к Намгю всегда относились как к животному, то оскаленные зубы — закономерный вывод. Просить о поддержке и валидации у человека, которого ты ровнял с землёй, превращая в собственную тень, просто верх наглости. Абсолютное бессилие, застывшее в глазах Субона, стоило разбитого носа, окровавленного лица и пары-тройки синяков. Зрелище на миллион, новая форма искусства, шедевр — его слабости нет цены. Генсу тоже отличился: наверняка ошивается рядом с какими-то корыстными целями. Деньги, репутация, месть за Таноса? Ему определённо что-то нужно. Нельзя доверять, нельзя открывать собственное сердце — лучше умереть, чем ударить в грязь лицом из-за наивности. Единственный, чьи мотивы оставались загадкой — это Мин-су. Обычно люди обнажают свои натуры с первых минут общения: из уст льётся, словно патока, лесть, ему пытаются услужить, чтобы получить какие-то привилегии. Всё, что связано с этим нелепым и плаксивым мальчишкой, наоборот, не поддавалось рационализации. Он не выслеживал их с Генсу, а, по сути, умудрился попасть «не в то место, не в то время». Не личность, а ошибка с головой вместо соломы. В ней не было ни мысли о взаимовыгоде, полезных связях и деньгах, которые преследовали Намгю по пятам. Боль, наивность и страх — первые и единственные ассоциации, приходящие на ум. Такой набор личностных качеств, должно быть, доставляет много проблем: Мин-су очень пугливый, полный тревоги человек, это видно невооружённым взглядом. Хрупкий, как фарфор, пылящийся в серванте. Вроде бы бесполезный, а выбросить — не поднимается рука. «То есть, Мин-су правда думал о моём состоянии? Не потому, что я «друг Таноса», не потому, что «у меня богатые родители», а просто потому, что «я» — это «я»?.. Кто-то, кому хочется помочь? До чего же сентиментальный и наивный придурок». Намгю может разрушить его жизнь, словно карточный домик. Открыть глаза на реальность, разбив розовые очки стёклами внутрь: «эй, кто вообще верит первому встречному?» Это больно. Мин-су будет плакать, но какая разница? На свете есть жестокие и злые люди, которым слёзы доставляют удовольствие. Относится ли к ним Намгю? Понимая, что алкоголь кончился, подросток поджал губы и пробормотал то, о чём даже не заикнулся бы в трезвом состоянии: — Я передумал. Пусть умрут все, кроме Мин-су, — рука потянулась к карману. Матовое покрытие, золотая гравировка — «Pentagon». Личное проклятье и благословение, выцарапанное на картоне. В голове неосознанно всплыли слова Генсу: «можешь даже не извиняться». Правильно, ему не за что. Мин-су пока что не друг Намгю — значит, всё, сказанное в столовой — чистая правда. Но он милый. Мальчик с грустными, как у собаки, глазами, на которые сложно не повестись: по всей видимости, даже собственная маска дала трещину, раз в мыслях появилось «ну, мы в ответе за тех, кого приручили». Домашних животных нельзя обижать. Мин-су должен доверять и ластиться к рукам, а не плакать из-за слов Намгю (вообще-то, совсем не грубых, просто он слишком ранимый), пугливо прячась за спину Генсу. «Интересно, он вообще когда-нибудь позвонит мне?» — на губах растянулась усмешка, — «Ну явно не сегодня». Если хорошо позаботиться о Мин-су, продавив сознание и создав образ «хозяина, которому можно верить», тот просто не сможет не набрать восемь заветных цифр в будущем. А лучше всего информация усваивается под алкоголем: чтобы раскрепоститься (или раскрепостить кого-то) для личных разговоров, люди пьют. Даже самый неловкий, тревожный человек заиграет новыми красками, если по его крови разольётся спирт. «О, я же ещë пообещал ему новую одежду?» Намгю по-прежнему не собирается просить прощения, но в том, чтобы невзначай затащить Мин-су в «Pentagon» и чуть-чуть поболтать по душам (а заодно выяснить, скрывается ли что-то за наивным личиком: вдруг это слишком хорошая актёрская игра, в которую хочется верить?) нет ничего зазорного. «Идеально».

***

«Мин-су выглядит идеально». Субон так долго рассматривал рисунок, сделанный от скуки на запястье, что грозился прожечь в нëм дыру, добравшись до нитей вен. Рисует он отвратительно: собственные руки слишком тяжëлые, а сознание — спутанное, словно клубок. Создать что-то красивое, верх современного искусства (шутка, хотя бы каракулю, на которую можно взглянуть без стыда) просто не удаётся. С кафе-мороженым тоже не срослось — может, он просто неудачник? Стены собственной квартиры давили на стенки сознания. Шторы из дорогого материала, перекрывающие окна, солнце и кислород совсем не успокаивали. Завядшие цветы в стеклянной вазе и мёртвая тишина — единственное, что осталось от матери. «Мне одиноко» — к горлу подкатила паника. Чтобы отвлечься от тревожных мыслей, Субон разворошил папку с документами и уткнулся в них, пытаясь сосредоточиться: «Все принадлежащее мне имущество, которое к моменту моей смерти будет находится в моей собственности, я завещаю…» Господи. Буквы плыли перед глазами, а мысли разлетались на осколки, впиваясь в черепную коробку. Мозг, нервы, сердце — всë кровоточило. Когда на языке растает таблетка, станет легче. Исчезнут тревога, страх и обиды, сжигающие изнутри, можно будет отдохнуть морально… Вместо этого Субон берëт ручку и в уголке документа смешную, как из мультика, мордашку. Такую же, как на собственной коже. Мин-су очаровательный. Похож на гриб из «Mario» или на милую, всегда одинокую Кэрри. При взгляде на него по сердцу разливается спокойствие, которое действует лучше, чем любые наркотики. Это пугает и восхищает — как в 1 человеке может быть скрыта такая сверхъестественная сила? «Я должен проводить с ним время, а не Намгю» — Субон обиженно, словно маленький ребёнок, надул губы. После — небрежно набросал ещё 1 лицо — уродливое, с кошачьим прищуром. Вырвать бы эти глаза. Шариковая ручка с ненавистью зачеркала рисунок, разрывая лист, но пока что не задевая Мин-су. Немного подумав, Субон нарисовал себя рядом: острая, как нож, улыбочка и пожар вместо волос куда лучше подходили к милому, невинному лицу, застрявшему посреди месива из важных букв, смерти и испорченной бумаги. Они вдвоём смотрелись так правильно, — «Ой, чёрт. Опять не дочитал текст завещания». Впрочем, документы, полученные у нотариуса, давно канули в лету. Оригинал безвозвратно утерян. Субон не помнил, что произошло: может, его скрутили, чтобы выкурить что-то запрещённое? Сожгли, отказываясь верить в написанное, ведь «моя мама не могла умереть, shut your fucking mouth»? Прежде чем уничтожить всё, руки подростка дошли до того, чтобы напечатать бледные, но идентичные по содержанию копии. С ними можно делать всё, что угодно, без страха испачкать или испортить — вседозволенность, как глоток свободы, развязывала руки, но убивала шансы на получение наследства. «Нужно всё-таки взяться за голову». В последний раз посмотрев на рисунок с Мин-су, Субон улыбнулся, чувствуя, как на душе становится тепло. Мысли обманчиво, словно в затишье перед бурей, тихие, а тело не напряжено — ему так хорошо, что это кажется нереальным. Лучше, чем в наркотическом бреду. Пальцы потянулись за следующим листком, упокоившимся в папке. К счастью, он здраво оценивал своё нездоровое состояние, поэтому всегда, если была необходимость работать с документами, брал несколько экземпляров на всякий случай. Уткнувшись в бумаги, Субон первый раз за долгое время ощущал, что прекрасно понимает написанное: буквы не плыли перед глазами, в сон не клонило, а птицы за окном совсем не мешали. Удавалось сохранять концентрацию даже на самых скучных моментах, и это можно смело добавлять в список личных достижений — «наверняка Мин-су похвалил бы меня» — на губах расцвела нежная, искренняя улыбка. «Ой, а почему он, а не кто-то из семьи? Это логичнее, привычнее и должно было прийти в голову первым… Да, мама бы определённо мной гордилась! Хотя Мин-су, cutie, тоже пусть гордится, я совсем не против. И хвалит, пока не упадёт с ног от усталости». Несмотря на хаотичный поток мыслей, Субон не окунулся в них с головой, как это происходило в 99 процентах случаев. Если желание отвлечься становилось невыносимым, он смотрел на мордашку в уголке бумаги, чувствуя, как в сознании опять воцаряется тишина. Даже, если у нарисованного лица поплыл глаз, а в реальности они незнакомы, ведь на горизонте всегда маячат Генсу и Намгю, с его Мин-су спокойно, тепло и комфортно… …словно в сказке, которую на ночь читала мама.

***

Контраст было сложно не заметить: по сравнению со вчерашним утром, Мин-су чувствовал себя гораздо легче. Голос матери откликнулся в сердце, как что-то, внушающее тепло (даже если оно не было «тёплым» изначально), совсем не похожее на клич палача у гильотины, из раза в раз зовущего тебя на последний завтрак. Голова практически не болела, кости не ломило. В теле — непривычная лёгкость. Солнце, пробивающееся сквозь шторы, не обжигало, а ласкало кожу — подросток сонно потёр глаза и, поднявшись с кровати, побрёл в сторону ванной. «Ой, я же не заправил одеяло? Ладно, разберусь позже» — тревожные мысли не исчезли из сознания полностью. Это часть личности, корень сознания и ядро сердца: их невозможно вытравить полностью. Иначе ничего не останется. Мин-су прекрасно помнил, что проблема с Намгю не решена (но хотел верить, что Генсу сделает всё за него). Он нарушил традицию, забыв позвонить Се-ми прошлым вечером («как выйду из ванной и позавтракаю, точно напишу и извинюсь»). А ещё заметил прыщ на кончике носа. Новый, ярко-красный и очень болючий. «Ну ёшкин кот» — глаза грустно опустились. По голове обухом ударил стыд: так неловко использовать косметику мамы в лишний раз. Если бы не знакомство с новыми людьми, он бы, скорее всего, даже не задумался об этом. Но сохранить репутацию в школе — это достаточное оправдание? Хотелось выглядеть хотя бы на троечку, чтобы в спину не прилетели насмешки, его можно понять. Попытка выдавить прыщ усугубила ситуацию и, в который раз признав поражение, Мин-су потянулся за тональным средством, — «Прости, мама». Уложить волосы удалось с третьей попытки, и уголки губ приподнялись в счастливой улыбке: из зазеркалья смотрел по-настоящему милый человек. С сияющими, как драгоценности, глазами, обманчиво чистой кожей и вьющимися на концах волосами (которые, к счастью, сегодня не воняли палёными кошками). Из-за плотного слоя косметики не скажешь наверняка, но Мин-су был уверен: его щёки слегка порозовели — поверить, что в зеркале отражался именно он, было сложно. Чистый, как отредактированное фото. Копия, превзошедшая оригинал. «Я правда так краси… нормально выгляжу?» Прогноз погоды, рекламы, последние новости — радио оставалось неизменным. Аромат чёрного чая, свободные стулья и отсутствие отца — это по-настоящему комфортная атмосфера, от которой на лице появляется улыбка. — Произошло что-то хорошее? — бесцветные, но всегда внимательные глаза матери зацепились за неё. — Ну, у меня появился новый друг… — Ох, — женщина почти удивлённо моргнула. Слышать о ком-то, кроме Се-ми, было непривычно. Несколько лет назад она бы обрадовалась, проявила искренний интерес и задала вопросы, чтобы узнать больше. Но сейчас не было ни сил, ни желания на что-либо, кроме ностальгии, рутины и формальных фраз: пока Мин-су исправно ходит на уроки, не сбегает из дома и слушается, всё в порядке. Единственная надежда этого дома не может подружиться с кем-то плохим. В отличие от мужа, ему можно доверять без слов, — Я рада за тебя. — Спасибо, — сухая реакция, лишённая эмоций, совсем не испортила настроение. Хотя собственная улыбка стала казаться неуместной, её следовало спрятать. Мин-су сделал глоток чая, чувствуя, как жидкость обжигает язык. Радость сошла на «нет», но желание поговорить по-прежнему разрывало грудь. Повинуясь внезапному порыву, он задал вопрос, — Мама, а как у тебя прошёл последний год в школе? — Нормально, — на мгновение женщина опустила взгляд, пытаясь собрать воспоминания в единый образ. Всё, что казалось важным в семнадцать, стёрлось. Яркие картинки потускнели от времени, ассоциации растаяли, как лёд. По коже пробежали морозные мурашки от понимания: слишком многое забыто. Выжжено, словно пирографом. Фотографии с собой не вызывали никаких эмоций, кроме искренней, почти детской обиды, но кончики пальцев всё ещё помнили стебли полевых ромашек, тепло любимых рук и первую в жизни сигарету, выкуренную на двоих, — Точнее, очень хорошо. Слишком. — Правда? «Тогда я была счастлива. Но потом встретила его… хотя, нет, это ложь. «Я была счастлива, потому что встретила его». Если бы небеса дали нам второй шанс, то всё бы осталось прежним: эти отношения — кульминация жизни, синоним к слову «счастье» и самое яркое, что могло со мной произойти. Слепящее, словно солнце. Очевидно, под ним я выгорела: детство закончилось, а радость потерялась где-то далеко, за пределами горизонта». — Да. Настолько, что я бы хотела навсегда остаться в том времени, — глаза Мин-су расширились от удивления. Он первый раз в жизни видел слабую, но искреннюю улыбку на губах матери. — К слову, — продолжила женщина, тоже удивляясь себе: ей не к лицу многословие, — По этой причине, я бы посоветовала тебе ценить молодые годы, они действительно самые лучшие. И чаще фотографируйся. Чтобы запечатлеть «семнадцать лет» не только в голове, из которой с возрастом всё сотрётся, но и на плёнке. Знаешь ведь, «рукописи не горят»? Альбомы тоже. — С-спасибо за совет… — нервно усмехнулся Мин-су, боясь испортить атмосферу. — Кстати, разве ты не опаздываешь в школу? — Нет, сейчас же только… ой!

***

«Боже, я опять забыл про Се-ми». Осознание пришло только в момент, когда он переступил порог школы. Оставить сообщение на автоответчике, извиниться за резкую пропажу, вкратце рассказать о последних событиях — неужели это было настолько сложно? Стыд обжёг уши, и Мин-су опустил глаза в пол: если бы Се-ми так внезапно исчезла, ни о чём не предупредив, он бы распереживался. Всё-таки ночные звонки — это их привычка. Ритуал, без которого нельзя засыпать. Традиция длиной в несколько лет… — О, Мин-су, — резко прозвучал голос из-за спины, пугая до чёртиков. Но это только начало: Цепкие пальцы легли на руки по бокам, чуть сжимая. Мин-су ещё не успел привыкнуть к ним, но уже почувствовал, как на плечо сверху взгромоздили подбородок. Длинные пряди щекотали кожу, кожа горела от переизбытка физического контакта и стресса. Неожиданно в щёку с противоположной стороны ткнулся указательный палец: — Выглядишь уныло, всё окей? — П-привет, Намгю… — разве на него не злились, что происходит? Наверно, Генсу сдержал слово, и… кстати, где он? Остаться наедине с Намгю — хуже, чем увидеть ночной кошмар, где он?! От прикосновений было неловко. Хотелось сбросить чужие руки с плеч, потому что сердце билось как сумасшедшее от волнения, но вместо этого Мин-су рвано выдохнул, — Всё в порядке, просто поссорился с подругой… наверно. Может, я опять надумываю. Ты сегодня один? — Ага-а. — А где Ген- — Это что, настолько важно? — Намгю закатил глаза: то есть, он буквально наступил себе на горло, утопив гордость в алкоголе, чтобы начать разговор первым, а Мин-су вместо того, чтобы оценить жест доброй воли (который он не заслужил, потому что Намгю ни в чём не виноват!), думает о ком-то другом? Неблагодарный, похмелье того не стоило. Руки сжались сильнее, возможно, причиняя боль. Но это нормально, чёрт возьми. Генсу же такой добрый, солнечный и хороший, о нём невозможно не думать. Так же, как о Таносе или… стоп, какая к чёрту «подруга»? Намгю не знал, кто эта тварь, но она уже ему не нравилась, — По-моему, он на тренировке. У нашей школы будут дружеские матчи в октябре. — Точно… — Мин-су невольно повёл плечами, и Намгю, к его счастью, понял намёк и ослабил хватку. Даже отпустил, наконец-то становясь лицом к лицу. Стало в разы спокойнее, можно было говорить без страха, — Я каждый год их посещаю, просто из головы вылетело. — Ты? Не могу поверить, что тебе нравится спорт… Или ты на футболистов глазеешь? — Э-эм, ну… — уши загорелись от стыда, а глаза опустились в пол от неожиданности, — Н-нет, я… я туда ради оценок по физкультуре хожу, не подумай лишнего. Мин-су не нравились парни… да и девушки, в целом, тоже. Он никогда не влюблялся, а о романтике думал только в контексте романов и дорам. Наблюдать за приторными, как сладкая вата, отношениями других людей куда интереснее, чем строить собственные. Дать совет Се-ми, «что подарить девушке, у которой, кажется, есть всё на свете? Обязательно в розовом цвете», зареветь белугой, ведь «они наконец-то поцеловались, я молился на это с первой серии», помочь папе с выбором цветов к восьмому марта (не то, чтобы это имело для кого-то из них значение) — Мин-су идеально подходила роль посредника. Не участника. Кто вообще может полюбить его? Слабого, бесхребетного и с прыщом на носу в придачу. Пара-тройка комплиментов от одноклассников, которая получена чудом (у «чудес» есть два конкретных имени), не сравнится с искренними чувствами, когда вы живёте душа в душу, влюбляетесь в детали, связанные с любимыми людьми, и остаётесь рядом, несмотря ни на что… К сожалению, это сахарный мираж, фантазия и идеал, невозможный в реальности. Человек узнает Мин-су ближе и разочаруется — так что лучше закрыть сердце на замок, даже не надеясь на чудо. — Да расслабься ты, я шучу, — Намгю усмехнулся: видеть, как сильно его слова влияют на чьё-то поведение, было невероятно, — А у тебя нет пожизненного освобождения от физры, что ли? Хочешь, могу устроить? Это намёк на «я изобью тебя до полусмерти», какое-то деловое предложение, связанное с деньгами, или шутка? Уточнять ответ — себе дороже. — Н-нет, спасибо… — Как скажешь. Между подростками повисла тишина: Мин-су теребил пальцы, сгорая от неловкости, Намгю смотрел куда-то вдаль, не говоря ни слова. По лицу и глубоким, как океан, глазам было сложно определить, что он чувствует, это тревожило. Особенно в контрасте с Генсу, который открыт, словно книга. «Может, я опять сделал что-то не так?» «Почему он молчит?» «Мы или заговорим, или я сойду с ума». — Эм, Намгю… — М-м? — Ты злишься на меня? — Мин-су подавил желание ударить себя по лбу: из всех вещей, которые можно было спросить, выбор пал на это? Какой же он идиот. — С чего бы? — Ну… из-за вчерашнего. — А что ты сделал? — Намгю наклонил голову вбок, по-хитрому прищурившись. Сейчас больше нервировал факт существования какой-то эфемерной «подружки», из-за которой, возможно, он не сможет получить стопроцентное внимание Мин-су, сделав его зависимым от себя. Но отыграться за головную боль, бутылку соджу и разбитый телефон — это святое дело, ради которого можно поломать комедию. — Е-если честно, я не знаю… может, нарушил личные границы? По разочарованию, отразившемуся на чужом лице, стало понятно — только что Мин-су сморозил глупость. Намгю едва сдержал усмешку: такой спектакль приходился ему по душе, хотелось довести всё и всех до кульминации. Но разве это правильно? Конечно, можно пойти по протоптанной дорожке и апеллировать к страху, однако есть и другие варианты, как заслужить абсолютное доверие. Например, вернуться к своему идеальному плану: — Это шутка? Какие к чёрту границы?! — Нет, прости, пожалуйста… — Мин-су почувствовал, как к глазам подступают слёзы и зажмурился, опуская голову и прикрывая её руками. Он ненавидел, когда люди ругались. Любое слово воспринималось в штыки, а грубое и жестокое отношение — очень пугало, — П-прошу, перестань кричать. — Ох… — сердце забилось чуть быстрее. Это было прекрасно. Мин-су — прекрасен в своей эмоциональности, за ним интересно наблюдать, из раза в раз открывая новые паттерны поведения. Но нужно держать лицо: в конце концов, Намгю другой — не слабый. Он способен контролировать чувства, тон голоса и, вообще-то, обещал себе не доводить Мин-су до слёз, — Тише, тише. Ну почему ты такой плакса? Всё хорошо, я не со зла, хватит. Руки снова легли на плечи, сжимая их в знак безмолвной поддержки. — Но про границы ты, конечно, завернул. Не в них дело, Мин-су, это бред. Давай сделаем так: ты немного подумаешь, в чём твоя ошибка, а потом скажешь мне об этом… например, на выходных? Давай в воскресенье. Ты ведь свободен? «Вообще-то, мы должны были увидеться с Се-ми, чтобы сходить в океанариум, но… ладно, это форс-мажор, я не могу отказаться» — Да... «Она должна понять». — Отлично! Значит, слушай сюда, — Намгю притянул Мин-су ближе, а после потрепал по волосам, обманчиво мило улыбаясь, — Я вырву тебе кадык, если ты не позвонишь мне на неделе, чтобы договориться о времени. А теперь пойдём к автомату. «Четверг — одинаковые напитки», помнишь же?