meant to be yours

Общество потеряло интерес к Мин-су так быстро, словно он — одна из сенсаций в СМИ. Звёзды, которым «сегодня» будут посвящены все заголовки, программы и жёлтые страницы, на следующий день неизбежно сгорят в социальной тьме, пропав без следа. Массовое сознание предпочитает сплетни на вечер и быстрый дофамин, а не критический анализ и долгие рассуждения на определённую тему — такова реалия жизни, с непривычки (ведь они с Се-ми могут часами обсуждать одно и то же) кружащая голову. Ему предстоит ещё многому научиться, чтобы влиться в коллектив. По столовой разносились тихие, неразборчивые шёпотки, голоса сливались в единую какофонию, из-за чего даже при всём усердии не получалось сконцентрировать внимание и выцепить из них одну заветную истину: «Кто такой Чхве Субон?» Мин-су боковым зрением посмотрел на своих спутников, но быстро уткнулся в стол, чтобы избежать проблем: если на лице Генсу сияла улыбка, до краёв наполненная предвкушением, то Намгю наоборот глядел сквозь себя, куда-то в стенку. Его глаза — прозрачная и ледяная пустота, на дне которой, как подводный вулкан, залегла ненависть, готовая вырваться наружу в любой момент. Стать её объектом, попав под горячую руку, было бы ужасно. «Между ними что-то произошло?», — ведомый природным любопытством, он приподнял голову и стал оглядываться по сторонам, пытаясь самостоятельно найти виновника торжества, — «Прямо, конечно, не спросишь, но так интересно…» Неожиданно взгляд преподавателя обрушился прямо на Мин-су, чья душа сразу ушла в пятки: «Что-то не так». От напряжения в жилах застыла кровь. Мама из раза в раз повторяла, что «тайное всегда становится явным», и, по всей видимости, оказалась права. Учитель просто перепутал имена: его наивный обман раскрыли ещё вчера. Теперь в лучшем случае он получит выговор в личное дело, а в худшем — будет исключён. В голове Мин-су сразу возникла картинка: вот он пытается оправдать себя, заикаясь через слово и мучительно сгорая со стыда, потому что врать никогда не умел. Говорит тысячу нелепых вещей, чтобы в конце запнуться и позорно замолчать, опуская глаза. Учуяв слабость, какой-нибудь Намгю, который осыпал тебя комплиментами минутой ранее, начнёт смеяться, потому что снимал всё на камеру, и без раздумий отправит этот позор в школьную редакцию. Слухи разрастутся, как грибные споры, выйдут за пределы учебного заведения, района, города и провинции, превратив тебя, глупого мальчишку, в звезду национального масштаба: «Наглядные примеры, как обманывать не нужно». «Топ 10 неудачников Южной Кореи». «Что такое социальное самоубийство?» Дальше не останется выбора, кроме как уехать из страны, взять фальшивое имя и начать всё с чистого листа. Например, поселиться подле солнечных берегов Барселоны: у Мин-су нулевые знания испанского, чувствительная к солнцу, обгорающая в считанные минуты кожа и непереносимость жары, однако это лучше, чем ежедневные унижения и сомнительная, как у актёра, получившего «Золотую малину», известность. Человек — существо адаптивное, значит, он тоже свыкнется. — Не пытайся прятаться за порядочными учениками, тебя за километр видно. — Ладно-ладно, I give up, — в полуметре от Мин-су раздался низкий шутливый голос, обрывая тревожные мысли. Он испуганно обернулся и заметил за соседним столиком человека крайне… эпатажного: кроваво-красный плащ, фиолетовое безумие на волосах, россыпь татуировок по коже (они настоящие?!) — всё это моментально въелось в память, вызывая смесь из удивления, страха и восторга. Намгю сжал кулаки до побеления в костяшках, продолжая смотреть в противоположную сторону, а Генсу разочарованно фыркнул, словно не хотел, чтобы «Чхве Субона» обнаружили так быстро. Мин-су, в свою очередь, почему-то не мог отвести глаз. Он казался невероятно сильным, ведь одной только внешностью бросал вызов обществу, ломая стереотипы. А ещё от него приятно пахло, чем-то средним между одеколоном, сигаретами и… маршмеллоу? Субон выглядел, как кто-то, стоящий на верхушке мира или пришедший из другого измерения, как авангардные музеи, картины Анри Матисса или артхаусное кино, и Мин-су чувствовал, как безбожно краснеет: Потому что он сам — не больше, чем реквизит, от которого главные актёры избавятся в следующем акте. До горечи сладкая декорация, таящая в одиночестве. Тень без лица, лишённая формы, морального духа и силы — то есть, полная противоположность человека перед ним. «Я бы всё отдал, чтобы стать таким же». — К директору? — не вопрос, а констатация факта со стороны ученика. — К директору. Субон, продолжая улыбаться, поднялся из-за столика, но через секунду замер, как каменная статуя: не двигаясь с места, он утопал в собственных, далёких от реальности идеях, что совсем не отражались на лице, высеченном из фарфора. Терялись под маской безразличия, сгорая без остатка или разлагаясь где-то в толще зрачков — так, по крайней мере, казалось с первого взгляда. «Странный и непредсказуемый, чем-то напоминает колесо фортуны». Пустое, практически мёртвое выражение, лишённой всякой экспрессии, быстро рассеялось, словно его никогда не существовало. Словно мираж воспалённого разума, надумывание, присущее подросткам, синдром хронической усталости — что угодно, кроме реальности. «Кто же такой Чхве Субон?» Будто прочитав мысли, он резко повернул голову, впившись глазами-иглами прямо в Мин-су: на уровне подсознания захотелось вздрогнуть от ужаса, как это происходило всегда, и спрятаться за чьей-то спиной, но тело, к удивлению, отказалось подчиниться. Мышцы полностью расслабились, а голова, несмотря на лёгкое головокружение, стала лёгкой и ватной — это оцепенение в качестве реакции на стресс? Последствия недосыпа, замедляющие любые движения? Возможно. Нужно будет всё хорошенько обдумать, когда, конечно, удастся вынырнуть из омута чужих глаз: в нём искрились веселье, любопытство и что-то, скрытое за напускной поволокой. — Эй, Намсу, — не отводя взгляд, но обращаясь совсем к другому человеку, усмехнулся Субон, — В кои-то веки у тебя появился вкус. Подмигнув на прощание, он наконец проследовал за преподавателем, который постепенно лишался терпения: — Пока-пока, Генсу! Пока-пока, unknown cutie! — Придурок, — ненависть — это сложное чувство, разъедающее внутренности, словно язва. Намгю хотелось плеваться желчью, кричать навзрыд, а лучше — встать с места и харкнуть в чужое, как обычно смеющееся лицо. Схватиться за яркие волосы и выдрать их к чёртовой матери: чтобы не мельтешил перед глазами, не привлекал внимание, отравляя жизнь. Он клякса на воспоминаниях, воплощение упрямства, едкости и высокомерия, — Чёртова мразь! Несмотря на шум в голове, с губ не сорвалось ничего, кроме сдавленного шёпота, на который никто не обратил внимания: Генсу ковырялся в шариках мороженого, вылавливая из них разноцветную присыпку и пытаясь скрыть радостную улыбку («почему он по-прежнему общается со мной, а не с Таносом» — оставалось для Намгю тайной за семью печатями. Может, хочет подставить? Или находит в этом свою корыстную выгоду — VIP-проходки в «Pentagon», куда съезжаются все знаменитости, очевидно, на дороге не валяются), Мин-су уже несколько минут пялился на дверь как заворожённый, из-за чего искренне хотелось отвесить ему подзатыльник. Вот и помогай людям. «Всё равно выбирают не меня» — к горлу подступил ком от мимолётной мысли. Так думать нельзя: выбирать должен Намгю. Теперь ни 1 тварь не посмеет его заткнуть или выбросить, как ненужный хлам, потому что за любую попытку унижения он вцепится в глотку предателя. Раскромсает её голыми руками, да так, чтобы в лицо ударил кровавый фонтан. Расколет надвое череп. Выбьет все зубы и по очереди оторвёт каждый ноготь, безуспешно пытаясь разглядеть в страданиях человека хоть намёк на вину или сожаление. Но это бесполезно. Даже по его венам течёт красный, который, как известно, в 1 шаге от фиолетового. — Намгю… — неуверенный, робкий голос раздался сбоку, вызывая удивление. Мин-су неловко переминал пальцы, сжимая губы в бледно-розовую полоску, но смотрел прямо на него. Он выглядел встревоженно, словно состояние человека напротив имело для него какое-то значение, — У тебя всё хорошо? Ты выглядишь… «Только посмей ткнуть меня в мою же слабость». — Нормально выгляжу, — пусть в мыслях крутилось абсолютно другое, с языка, как обычно, срывались гадости, — Не говори так, словно мы лучшие друзья. В глубине чужих зрачков мелькнули жалость и понимание, от чего захотелось удариться головой об стол: нет, ничего ты не понимаешь, если продолжаешь смотреть вслед Субону, словно тот — икона, слепленная самим Богом. Намгю мечтал оказаться на его месте, и когда это всё-таки случилось, столкнулся с пропастью проблем. Да, каждый боялся вставить слово поперёк, а его имя крутилось на устах у всей школы, играя не последнюю (напротив, ведущую) роль в коллективе. Однако, если спросить, «Кто такой Намгю?», то, скорее всего, в ответ прозвучит проклятое «сын богатеньких родителей» или, что ещё хуже, «бывший друг Таноса». Милый, новомодный аксессуар. Привязка к другим объектам, лишённая всякой индивидуальности: Где её отыскать, подчёркивая себя — непонятно. — Л-ладно, извини. В компании повисла гробовая тишина: Мин-су прислонил к губам стаканчик с кофе и свёл плечи в бессмысленной, но милой попытке сжаться до состояния атома. Генсу продолжал есть мороженое, бросая в сторону Намгю осуждающие взгляды, которые тот старательно игнорировал — какая идиллия. Хотелось её разрушить. Встать из-за столика, закричать от злости, разбивая о чью-то голову стул. Бить до потери сознания, остановки пульса и крови на ладонях — может, хоть так он увековечится в памяти своих одноклассников как нечто самостоятельное? Не король улья, не школьная сенсация, не «я-сделал-себя-сам» — так убийца. Жестокие идеи, ожидаемо, не вышли за пределы сознания: во-первых, он сохраняет остатки здравомыслия, трясётся о репутации и искренне боится угодить в тюрьму. Во-вторых, к несчастью, за эксцентричные выходки в их дружбе всегда отвечал Субон. Который с огромной радостью бы раскроил кому-то череп, особенно под таблетками, не думая о завтрашнем дне. «Я сделаю это сегодня, просто потому, что захочу». Может, даже стул не понадобится. Он не стесняется ярко одеваться, выстригать на волосах безумные, откровенно говоря, уродливые причёски, лезть в драки с кулаками и кричать о собственном мнении, как о первой инстанции. Любая вещь, срывающаяся с чужих губ, сразу выворачивалась на 180 градусов, меняя форму, как при метаморфозе: Земля становилась плоской, небо — зелёным, два плюс два ровнялось пяти, а ты не мог подобрать аргументов, чтобы опровергнуть заявленное. Субон упрямее барана, всегда уверен в своих мыслях и мастерски умеет заговаривать зубы — абсолютное комбо для харизматичного, пылкого лидера, который не слышит никого, кроме себя. Это и злило, и восхищало: Намгю всегда прятался в чужой тени, существуя, как декоративный элемент к образу друга. Молчаливый и незаметный, почти призрак. Несмотря на дороговизну, его одежда не приковывала взгляды. Качественная, но неброская — вроде от «Dolce&Gabbana», а вроде у девчонки, проходящей мимо, такая же, будто с трафарета, футболка. «На троечку с плюсом за логотип бренда в уголке». Причёска не менялась уже который год, в отличие от волос Таноса: но, вообще-то, стриг их Намгю (этого люди не замечали), чьи руки более аккуратные, а навыки — профессиональные, ведь парикмахерам он никогда не доверял! «Если хочешь сделать всё правильно, сделай это сам». Он вообще мало кому доверял: родители слишком увлечены бизнесом, девушки меняются как перчатки, парни не интересуют, а друзей заботит только размер кошелька, эндорфины в голове или собственное отражение — когда рядом мелькает что-то более красочное или яркое, Намгю сразу же меркнет в их глазах. Так же, как померк в восприятии Субона: его мир — картина из разноцветных мозаик, громкой музыки и ощущения абсолютной свободы, в ней нет места глупому, монохромному «Намсу» с иными приоритетами, желанием вписываться в общество, не теряя социальные привилегии, и уже расписанным будущим. Но всё могло бы сложиться иначе, не лезь Танос на рожон. Не пытайся он выделиться из толпы, без конца навязывая людям своё мнение, стиль и стандарты. «Танос и его массовка» — идеальное и подходящее, до скрипа в зубах, название. Бесит. Иногда Намгю скучал (всё-таки, концерты у начинающего рэпера были классные, а разговоры и истории, определённо полные красочной лжи — интереснее, чем сюжеты дорам), но ни разу не жалел о разорванном общении: напротив, радовался, что смог в кои-то веки ощутить себя на вершине, когда свысока смотрит он, а не на него. Хотя бы на недельку… Вероятно, подстава и использование связей были лишними? Это явно вышло из-под контроля. За сигареты, найденные в кармане, ничего, кроме замечания или звонка любимой мамочке в обычных обстоятельствах школьнику не светит, поэтому пришлось приложить к делу руки и банковскую карточку. Вообще-то, Субон должен быть благодарен: окажись сумма на сотню вон больше, его без раздумий бы выгнали. А так, исключительно из-за милосердия Намгю — временное отстранение от занятий, изъятие запрещённого предмета и публичный выговор… для родительницы, да. На себя подростку глубоко наплевать. Он выше какой-то там общественной иерархии и совсем не беспокоится об уважении со стороны коллектива. А о материнском — вполне, Намгю узнал это с первых уст. Так, может, тяжесть её разочарования научит его хоть чему-то? Хорошему отношению к людям, например. Получить ответ, увы, не удалось: женщина скоропостижно умерла. Кажется, вскрыла вены или повесилась — ей подходит, она всегда была психичкой. Может, её забил, словно скот, бывший муж? Намгю точно не знал и не планировал ввязываться в ситуацию: теперь проблемы Чхве — исключительно проблемы Чхве. Несчастный случай, убийство или полноценная закономерность — это уже неважно. Если так больно и плохо, то пусть отправляется следом за своей мамашей, Намгю не будет расстраиваться. Абсолютно, точно, со стопроцентной уверенностью — не будет! Ведь они больше не друзья.

***

История Субона — это что-то наподобие комнаты с кривыми зеркалами. Прозрачными, но не отражающими сути предмета: если вглядываться в пустоту, то через время столкнёшься с ответным взглядом. Её чёрные, словно смола, зрачки, наполнены вязкой жидкостью, закручивающей тебя в водовороте из событий, мыслей и эмоций. Где-то на их дне наверняка дремлет Ктулху — мифическая дрянь, о которой доводилось читать в детстве. А ещё они с мамой обожали «Кэрри» — девочку было по-настоящему жаль, сердце горело от несправедливости и жестокого обращения. Когда её обидчиков буквально стёрло в прах, внутри стало легко и просто, как на пушистых облаках. Его мама любила фильмы ужасов, клубнику в шоколаде, комиксы от «Marvel», спонтанные поступки и забывать про антипсихотики, поэтому жизнь никогда не была скучной: в один день ты спешно собираешь чемоданы, потому что «эй, это горящий тур на Мальдивы, мы не можем его пропустить», в другой — выскребаешь из кошелька копейки, ведь на поездку ушли и зарплата, и алименты. Ещё вчера вы наслаждались мохито, экзотическими закусками и SPA-процедурами, а сегодня — едва сводите концы с концами, постоянно заглядываете в пустой холодильник и надеетесь на чудо. Чуда не происходит: Субон не читал о нём в книжках и не встречал в реальности. Его детская сказка — это кровавая и глубокая, словно порезы вдоль вен, трагикомедия, история больной привязанности, и бутылка вина, разделённая на двоих с матерью. — Эй, как думаешь, твой папа вернётся ко мне? — из раза в раз спрашивала она, пачкая бокал губной помадой, — Обязательно вернётся, просто нужно ещё подождать, верно? Девятилетний мальчишка подпирал щёку кулаком и, продолжая слушать, смотрел на симулякр перед собой. Его мама — проекция идеальной женщины с кучей ухажёров. Современная Адель Гюго и синоним «конвенциональной красоты» безумно улыбалась, отводя мёртвые глаза куда-то вдаль. Скорее всего, в её организме рецептурные препараты опять мешались с алкоголем — позже это приведёт к интоксикации, бессонным ночам и галлюцинациям, о которых никто не узнает. Скелет в шкафу, спрятанный за сотнями роз, частным, явно нарушающим пару-тройку законов психиатром, и молчанием ребёнка… …Точнее, её лучшего и единственного друга, заслуживающего доверия. — Я уверен, что совсем скоро, — Субон улыбнулся в ответ, желая плюнуть в лицо собственному отцу: как можно обидеть человека, который так сильно тебя любит? Задыхается от чувств, проливая горькие слёзы по ночам, и полностью зависит от твоих решений, — Не волнуйся, мам. Мальчик взял бутылку и опустошил залпом, намереваясь смыть с языка очевидную, приторно мерзкую ложь: Он ненавидел предательства, покупные цветы и запах спирта, а с отцом они встретятся только на опознании.

***

— Сколько можно, Чхве? — О, это всё-таки не кабинет директора! — игнорируя вопрос, рассмеялся Субон, — Я знал, что в вас есть что-то хорошее. Учитель устало вздохнул, обхватив пальцами переносицу: его вообще хоть кто-то в этой школе уважает? Давно следовало уволиться и заняться чем-то более полезным и благодарным, а не терпеть фамильярности: — Вы с Намгю как две капли воды, знаешь? — Не упоминайте его, — в груди всё сжалось от злобы и, чтобы подавить вспышку агрессии, пришлось приложить усилия. Лучше сдохнуть, чем быть похожим на кого-то столь мерзкого, готового продать дружбу за минутную славу. Даже Генсу на свою сторону перетащил, чёрт патлатый! — Пожалуйста… Губы тронула очаровательная, по мнению ученика, улыбка — особого впечатления она не произвела. Значит, время прибегнуть к особому средству — эмпатии — и провалиться с треском: — C'mon, man, будто вы в молодости не дрались! — Я не так стар, как тебе кажется, — после минутной паузы и неловкого молчания, он продолжил, — И одноклассников до потери сознания никогда не избивал. — Но они нагрубили Мине! — тот факт, что девушка могла довести обидчика до слёз 1 словом, а заодно повыдирать ему волосы, чтобы жизнь мёдом не казалась, Субон тактично умолчал, — Как я мог не отстоять честь столь прелестной и хрупкой дамы? — А кому они грубили на прошлой неделе? — Ну… Чжунхи? Да, определённо Чжунхи, вот же сволочи! — с жаром прокричал ученик первое пришедшее в голову имя, тщетно пытаясь вспомнить, как выглядела его обладательница. Наверняка очаровательная и милая, словно цветок. — Если я не ошибаюсь, тогда ты избил Ли Мёнги? — Ну, да? Он постоянно её обижает и задирает, понимаете? Только чёрствый идиот будет стоять в стороне! — Это её парень. — Ой. «Вот, кто такая Чжунхи». Пойманный с поличным, Субон лишь отвёл взгляд в сторону, сложив губы трубочкой и чуть приподняв брови: — Неловко получилось. — Субон… «Ну только не начинайте» — жалость ощущается как липкая грязь на коже. Неприятнее, чем попытки забить лишний гвоздь в механизм системы, рожа Намгю и угрозы отчисления вместе взятые. У Чхве Субона всё равно не было будущего, в отличие от «Таноса»: сильного и разрушительного, как персонаж в комиксах из детства — какие-то мирские беды он точно переживёт. Пропьёт свою идентичность в клубах, царапая на зеркале в каждом пару забавных строчек из своих песен — обязательно в туалете, ведь это именно то, куда привела его жизнь. Может, начнёт драться с охранниками, хамить барменам и цеплять девочек на ночь, надеясь, что хоть одна, прежде чем раствориться утром, всадит ему в трахею нож. А лучше вилку, чтобы ситуация достигла абсурда! Он освободится от мирских оков, наконец-то встретит маму и ради неё станет самым клёвым и страшным демоном (круче, чем Люцифер, да-да). После — отправится в мир земной, чтобы поблагодарить свою спасительницу, выпить клубничное вино и, возможно, утащить за собой пару-тройку людишек. В первую очередь, отца. Боже, ну когда же он сдохнет? — Простите, — почти стыдливо опустил голову ученик, скрывая безразличие в глазах. Сил больше не было: хотелось прийти домой, съесть что-нибудь острое и крайне вредное, разворошить аптечку и, выпив тройную дозу таблеток, доставшихся по наследству, уснуть крепким сном. Желательно, вечным, — И спасибо, что хорошо ко мне относитесь. Я сложный, yeah. — Пожалуйста, постарайся меньше влезать в драки. После того… кхм, инцидента в туалете всё внимание администрации приковано к тебе, а ты будто с цепи сорвался. Дерёшься со всеми, кого видишь, одеваешься хуже обычного, пропускаешь занятия… Это спускают с рук только из-за твоей семейной ситуации, знаешь? Но любое терпение имеет предел, — учитель не надеялся, что к его словам прислушаются, но говорил от чистого сердца. Подростка было по-человечески жаль, страшно потерять родную и любимую маму в столь раннем возрасте, — Позаботься о себе. Субон впервые за долгое время искренне улыбнулся: — Хорошо! — годы, проведённые в компании ранимой и крайне чувствительной женщины, позволяли делать выводы о чужой искренности. Братишка-учитель, конечно, любит подушнить, часто говорит невпопад, теряя нить повествования, но он определённо честен в своих эмоциях. Чище только горные озёра, этиловый спирт и наркоманы в завязке. Это в какой-то степени трогательно, наивно и мило. «Мило»? «Мило»… «Мило». Резко остановившись у выхода из учительской, Субон, ведомый любопытством, развернулся на 180 градусов: — Кстати, не подскажете, как зовут нового друга Намгю? Такого маленького, тихого, с глазами, как у оленёнка? — Ох, это Пак Мин-су. Сладкое, словно зефир, имя, растаяло на языке, прежде чем застрять в памяти ножом-бабочкой: — Мин-су, значит… Спасибо. See you later, teacher! — дверь хлопнула прежде, чем преподаватель успел что-то ответить. «Интересно, какой он, этот «Пак Мин-су»?»