LostMen

Память согревает человека изнутри.

И в то же время рвет его на части.

Х. Мураками« Кафка на пляже»

      «Где я, нахрен, нахожусь?!»       Именно эта мысль возникла в голове у парня, стоящего посреди зимнего леса в одежде, явно не подходящей прогулке в зимнем лесу. Накинутая лёгкая рубашка, джинсы, ботинки, и больше ничего. Кажется, что с таким набором запросто можно замёрзнуть насмерть на месте. Однако этого не происходит, и даже сам человек не может объяснить, почему.       Ведь он не помнит ничего.       Ни того, как сюда попал, ни того, как он мог бы отсюда выбраться.       Ни имени, ни дома, ни цели.       Парень чувствует лишь лёгкий холод, волнообразно проходящий по всему телу. А его единственное воспоминание — страшная боль в грудной клетке, из-за которой хочется разодрать глотку и выплюнуть лёгкие и не менее мучительная головная боль, от которой плавятся мозги. Но сейчас болезненные ощущения исчезли, утащив всю память с собой. Как безжалостно и беспощадно с их стороны.       Молодого человека посещает навязчивая мысль о том, что он точно лежал у себя в кровати, прежде чем оказаться на сырой земле посреди заснеженного леса. Тогда-то, кажется, боль и отступила, оставив кромешную и леденящую тьму, подобную бескрайней бездне. В тот момент парня охватил неконтролируемый страх, сопряжённый с размышлениями о том, что именно так выглядит конец, и что ему нужно очнуться во что бы то ни стало. Именно так он и проснулся тут, брошенный на произвол.       Парень растерянно озирается, пытаясь понять, каким именно образом могло произойти подобное перемещение. Перед глазами лишь монохромный пейзаж, а за стволами деревьев виднеются овцы.       — Овцы в зимнем лесу? — еле слышимо произносит человек. — Я вроде как с ума не сошёл.       Мужчина не может понять, что именно беспокоит его больше — само наличие овец в лесу или их пугающий вид. Абсолютно чёрные, на длинных лапах, бесшумные, с тончайшими рогами, напоминающими лезвия. Хоть парень и видит их впервые, но уже ясно, что тревожить этих овец не следует. Он нервно сглатывает. Чтобы отвлечься от психоделических животных, мужчина поднимает голову — по небу, укрытому пеленой тумана, проплывает мелкая, но заметная рыба. Это место воистину удивительно и необъяснимо. С этого странного небосклона на нос человека падает одинокая снежинка.       — Снег, осыпавший меня,       был подобен шелку…       Парень не знает, почему он сказал это. Всё получилось само собой. Сотни расплывчатых образов разом ударяют в голову, однако разобрать их невозможно, все они плотно слеплены друг с другом. Но уже сам факт того, что они есть, радует его.       Мужчина вспоминает своё имя. Его зовут Накахара Чуя. Осознание этого немного успокаивает парня, но пока рано расслабляться — нужно найти здесь кого-то ещё, помимо мрачных вытянутых зверей, и разобраться, что к чему. И желательно избежать прямого столкновения с этими жуткими созданиями. В выборе направления Чуя решает руководствоваться принципом, где овец бродит меньше всего. Парень осторожно перескакивает от дерева к дереву, прячась за стволами, ступая практически на носки, чтобы уши существ не могли уловить ни звука. Сейчас стоит проявить побольше бдительности.       Спустя четыре минуты такого передвижения Чуя наконец видит признаки жизни. Над снежными просторами возвышается шатёр, немного потрёпанный, но не растерявший своей былой яркости. Он сильно контрастирует с окружением, что не вызывает доверия, однако Накахару это мало волнует, уж лучше направиться туда, чем и дальше оставаться в лесу наедине с чудовищами. Чем дальше Чуя идёт, тем реалистичнее становится цветастый шатёр. Пройдя ещё немного, парень достигает конструкции, и она предстаёт перед ним во всех красках. Но, несмотря на это, Чуя не может найти хоть какого-то намёка на существование парадного входа. Нет ни вывесок, ни указателей. Заприметив разрез высотой с человека на плотной ткани шатра, Накахара решает пролезть через него.       Да, похоже, это и есть парадный вход. Чуя опускает голову и обнаруживает под собой длинный ковёр, тянущийся к центру. Внутри шатёр выглядит менее презентабельно — цвета на ткани, по ощущениям, стёрлись уже давно, в глаза бросаются въевшиеся тёмные пятна, запах спёрт. Здесь тихо, даже слишком тихо. Чуя беззвучно направляется вперёд, через несколько шагов он с любопытством поднимает голову. Увиденное поражает его.       С самой вершины шатра свисают еле заметные качели, они практически сливаются с тканью. И что самое удивительное — эти качели раскачиваются. Подобно маятнику, с одним и тем же интервалом и шириной взмаха. Всё это не укладывается в голове парня.       — Высоко под куполом цирка       взлетают качели       свесив руки встав вверх ногами       под грязной тряпичною крышей       юан-юён-туда-сюда-юянь-юён-туда-сюда       невидимые качели…       Накахара не сразу понимает, что именно происходит. Кажется, губы смыкаются и размыкаются без его согласия. Словно что-то глубоко внутри подсказывает ему, что следует произнести. То же самое было и там, в снежном лесу.       Чуя хочет получить хоть какой-то ответ. Дойдя практически до середины шатра, парень окидывает тот взглядом. И встаёт в ещё больший ступор — все зрительные места заняты рыбоподобными существами. Замершие в одной и той же позиции, словно в консерве, открывшие огромные пасти в немом крике.       — Под шатром тусклая лампочка       дешевые ленты и одышка как рвота       а зрители-сардины усажены кругом       их горла кричат — раковины устриц       и юан-юён-туда-сюда.       Когда Чуя прекращает напевать, его голову озаряет лишь одна мысль, ответ на мучающий вопрос.       — Этот мир мог создать только я.       Да, это он. Автор таинственного произведения. Тот, кто сочинил весь этот непонятный мир. Кто же ещё мог сотворить что-то подобное? Такая простая, и в то же время окутанная загадками мысль. Однако ей было суждено прерваться.       Накахара чувствует лёгкое прикосновение к плечу, которое выводит его из некоего подобия транса. Парень испуганно поворачивается, сдерживаясь от того, чтобы вскрикнуть. Сзади него стоит мужчина с серебряными волосами в костюме на манер цирка. Человек подкрался так незаметно, что Чуя делает несколько осторожных шагов от него.       — Ну и кто это тут забрёл к нам? — начинает неизвестный вместо приветствия. — Можешь звать меня Мицуаки. Как ты оказался здесь, как думаешь?       — Я… сам не знаю, — неуверенно отвечает Чуя. — Я вообще мало что помню…       — Конечно же ты ничего не помнишь, — нараспев говорит Мицуаки, разводя руками в стороны. — Ты же мёртв!       Чуя чувствует, как всё в его теле на несколько мгновений замирает в исступлении, а сердце уходит в пятки.       — То есть как это…?       — Вот так. И ты уже как много лет мертвец, — посмеивается Мицуаки, хватая Чую за плечи. — Как говорится, добро пожаловать!       Накахара окидывает помещение взглядом в очередной раз, только сейчас он ощущает, как отяжелели от такого откровения его веки. На самом деле, что-то изнутри ненавязчиво подсказывало ему, где он, и как сюда попал, но ему не хотелось прислушиваться к зову внутреннего голоса именно сейчас и надеятся на интуицию. Теперь он получил точный ответ на вопрос «Где?», но не на вопрос «Как?».       — Но как тогда я здесь оказался, раз умер? — спрашивает он дрожащим от волнения голосом. — Что это вообще за место такое?! И почему оно выглядит как нечто созданное мной?       — Это, голубчик мой, что-то вроде мира иного, сделанного лично для тебя. Потому всё происходящее здесь весьма абсурдно.       В это же время Мицуаки открывает Чуе рот и быстро достаёт оттуда ворох карт, используя это в качестве подкрепления своих слов. Тот заходится в кашле.       — Ну-ну, — обращается к Накахаре Мицуаки, словно приободряя его. — Что-то ты расклеился. Гораздо печальнее тот факт, что этот «мир» никому не нужен.       — С чего это? — с возмущением и непониманием восклицает Чуя.       — Ну… Как бы тебе аккуратнее сказать… Очень не хочется огорчать, — протягивает Мицуаки, словно подбирая слова. — Стоило тебе умереть, как всем уже было не до тебя. У всех своя жизнь, а что с чужого «мира»?       Чуя ощущает, как его руки начинают трястись, а дыхание сбивается. Как он может быть забыт?!       — Я… Я не верю, что всем вот так просто стало плевать на меня! — вскрикивает Накахара после молчания, ощущая накатывающую тревогу. — Как можно было так легко распрощаться с моим «миром»?! Я всю жизнь отдал этому!       — Знаю, трудно принять такое, — говорит Мицуаки с состраданием. — Я и сам испытывал подобное, хоть по мне и не скажешь. Я понимаю, как это больно, когда все вот так предают… Потому-то я и здесь.       Говорящий на какое-то время замолкает и задумывается, отстранённо оглядывая зал.       — …А знаешь, что! — продолжает Мицуаки как ни в чём не бывало, подскакивая к Накахаре и хлопая того по плечу. — Давай я закончу с делами тут, а ты потом пойдёшь со мной? Я уведу тебя отсюда в город и познакомлю с остальными ребятами. Ты просто обязан узнать их поближе! Они и мне когда-то помогли, хоть я и не верил, что в моём случае хоть что-то меня спасёт. Прекрасные люди добрейшей души! Ну что, согласен?       Чуя кивает, но, по правде говоря, даваемые ему обещания со стороны легко переключающегося нового знакомого пока отодвинулись для парня на задний план. Всё внимание Чуи приковано к странного вида мужчине в дальнем ряду. Хотя, скорее, напротив, обычного вида мужчине, который на столь странном фоне выглядит уж слишком обычным. Накахара хочет разглядеть его лицо, но в этом ему мешает блокнот, который неизвестный держит прямо перед собой. Он явно что-то записывает, и Чуя понимает, что это что-то явно связано с ним самим и мужчиной в костюме. Когда Мицуаки прекращает говорить, неизвестный, сделав последний штрих в своих записях, захлопывает свой блокнот. И, кажется, делает это слишком громко — Мицуаки сразу поворачивает голову в ту же сторону, что и Накахара, с трудом скрывая напряжение.       — А у нас тут незваные гости, — произносит Мицуаки после паузы с неким подобием улыбки. — Приношу извинения, мой дорогой друг, но тебе стоило бы отлучиться ненадолго. И как можно быстрее. Как только улажу эту маленькую неприятность, найду тебя и уйдём отсюда.       Чуя не очень доверяет Мицуаки, но и верить незнакомцу у него нет никакого основания. Тем более, после открывшегося откровения со стороны Мицуаки. В любом случае выбор у парня катастрофически ограничен. Возможно, в самом деле стоит покинуть шатёр и посмотреть на мир снаружи перед тем, как пойти в город. Чуе почему-то кажется, что окружение изменилось с того, где он очнулся. Он проходит мимо трибун, направляясь к выходу и оглядывая на прощание это странное место, которое, возможно, исчезнет так же, как и бескрайние зимние просторы, в которых он очнулся. Накахара раздвигает ткань и резво выходит. На его голову падает красный пожухлый лист. Предчувствие его не обмануло.       — Из зимы в осень, интересно… — вполголоса произносит парень, отряхиваясь.       Это место тоже вызывает некое чувство ностальгии, того, что всё выглядит очень знакомо. Словно он был здесь, уже думал об этом, так же убирал падающие на него листья. И это ощущение не кажется таким уж странным после всего того, что он видел. Всё здесь повторяет его воспоминания и мысли, вне зависимости от их формы и давности, что делает окружение ещё более умиротворяющим и в то же время печальным из-за того, что всё это осталось герметично сохранённым в том дальнем прошлом. Но Чуя рад тому, что может снова прикоснуться ко всему этому, даже если он почти ничего не помнит.       К счастью, лесных овец тут не видно, но Накахара всё равно ощущает, что кто-то следит за ним из-за деревьев. Пока парень погружен в свои мысли, этот кто-то внимательно разглядывает каждую мелочь. И что-то записывает.       «Это точно тот человек с блокнотом!» — узнаёт неизвестного Чуя, как вдруг ощущает, как его крепко схватили за руку сзади.       — Ну вот ты и попался, дружище, — начинает человек с блокнотом, пытаясь заглянуть невольному собеседнику в глаза. — И кто же ты у нас? Знаешь, имена важны для журналистики.       Чуя недоумевает, как мог так легко попасться невесть кому, кто даже не удосужился представиться, а просто бесцеремонно сжал его руку.       — Я понимаю, сложно быстро соображать в стрессовой ситуации, но я не смогу помочь, если не узнаю, кто ты, — прерывает неизвестный мысленный поток возмущения Накахары.       — Ичиро, — отвечает пойманный после короткой паузы, связанной с попыткой вспомнить распространённые имена. Это пришло ему в голову в первую очередь. А настоящее непонятно кому он говорить не намерен.       — Ох, интересно, — безо всякого удивления произносит «журналист». — Не припомню писателя с таким именем. Должно быть, у меня провалы в памяти после сего, как бы выразиться поточнее, «восстания с того света»?       — Я не писатель! — практически вскрикивает Чуя, сразу после одёргивая себя.       — Не писатель? А кто тогда? Дай-ка угадать… Поэт?       «Ичиро» тут же пытается вырваться из мёртвой хватки, но безуспешно — одержимый сенсацией не готов просто выпустить «материал для исследования» из рук.       — А теперь ответь на мой вопрос, — решительно говорит «журналист». — Почему же ты так непринуждённо болтал с тем пятном?       — Какое «пятно», о чём ты?! — восклицает Чуя.       — Ах, да, ты ведь не в курсе, — отвечает парень, словно спохватившись. — Мы называем их пятнами. Или демонами, если более понятным языком.       — Ты с тем же успехом на демона похож, — язвит Чуя, прищуриваясь. — Он хотя бы имя своё сказал.       — Прошу прощения за оплошность с моей стороны, — извиняется неизвестный с всё тем же равнодушием. — Иногда я слишком увлекаюсь своими интервью. Шимазаки Тосон. Из Библиотеки.       Шимазаки Тосон… Это имя звучит знакомо, но Чуя не может понять, почему. И что за Библиотека ему тоже неведомо.       — Ты так и не ответил на мой вопрос.       — А, ты про демона. Ничем не могу доказать, но поверь на слово — что-то мне подсказывает, что и он, и его «прекрасные люди добрейшей души», про которых он так громко восклицал, просто хотят сделать тебя себе подобным. Сейчас важнее спасти твой «мир», который они просто мечтают стереть. И этот процесс, кстати говоря, уже запущен.       Чуя находится в смятении. С одной стороны он слышит одно, а с другой совершенно иное. Происходящее всё страннее и страннее. Да и слова, сказанные Мицуаки, въелись в сознание намертво и ранили острее любого лезвия.       — Есть ли смысл спасать «мир», до которого никому нет дела? — с некоторым отчаянием говорит Накахара. — Ни я, ни мой «мир» так и не получили признания. Я мог бы и догадаться. Раз уж всё в моей жизни идёт по наклонной, почему это должно обойти и моё творчество стороной?!       Парень не может точно сказать, что именно «пошло по наклонной», высказывание вырвалось само, но раз уж такая мысль возникла, значит, проблемы имеют место быть, и его переживания не беспочвенны.       — Должно быть, он тебе об этом тогда и говорил. Я это как раз не услышал, далеко сидел. Спасибо за наводку, достаточно забавно, — произносит Шимазаки. — Не следует воспринимать его слова за чистую монету. Раз твоё творчество забыто, что твоя книга делает в Библиотеке? Не следует делать поспешных выводов, не подкреплённых существенными доказательствами. Это, кстати говоря, тоже неотъемлемая часть журналистского дела.       Чуя задумывается. Кто знает, вдруг он и впрямь добился своей цели, а Мицуаки соврал ему. Тосон, в отличие от загадочного мужчины, предположил хороший расклад, дающий надежду, а не сказал, что всё обречено. Вдруг он общался с демоном, и всему тому, что он сделал, придёт конец? Не для этого он жил.       — Ладно, — соглашается Чуя. — В чём-то ты прав, мальчик-журналист. Нам нужно самим проверить.       Умиротворяющий осенний пейзаж сразу меняется. Помимо двух людей, на нём возникает третий, словно узнавший о тихом, почти не слышном из-за беспрестанного шороха листвы разговоре. Появившийся напоминает грязное серое пятно на холсте, кляксу на странице книги. Единственное, что отличает его от них, — сиреневые глаза и аккуратно вышитые на пиджаке геометрические фигуры того же цвета. Мицуаки сдержал обещание прийти за Чуей.       — Ну почему же вы сбежали с нашего прекрасного представления? Остались бы с нами хотя бы ещё немного! — обращается «серое пятно» к Шимазаки, подходя ближе и разрушая стоявшую на несколько мгновений тишину. — Да ещё и взяли нашего «эквилибриста»! Мы ведь планировали совершенно другой номер.       У Тосона наконец появляется возможность посмотреть на Мицуаки поближе, и он сразу понимает, что-то не так. Проблема даже не в артистичности и наигранности незнакомца. Он не похож ни на одного обитателя этого мира стихов. А его чрезмерно мрачное одеяние явно не подходит увиденному Тосоном цирку, несмотря на затёртый шатёр и грязные скамьи из сгнившей древесины. Глаза Мицуаки обращаются в сторону Тосона, пылающие и светящиеся. На лице обитателя цирка проскальзывает еле заметная улыбка хищника. Это точно не может быть человеком. Зрачки Шимазаки малозаметно сужаются.       — Ах, как невежливо с моей стороны! — спохватывается пришедший, взмахивая руками. — Мицуаки, новый владелец здешнего цирка. Рад нашему недолгому знакомству!       Реакция Тосона не заставляет себя долго ждать. Он отскакивает от взмаха кнута с металическим остриём на конце. Мицуаки зловеще скалится, сжимая оружие сильнее.       — Знаешь, тебе не стоило приходить сюда и мешать нашим планам! — восклицает он. — И почему вы все так любите вмешиваться?       Чуя понимает — Тосон был прав, Мицуаки не так прост, как казался ему на первый взгляд. Шимазаки тут же поднимает руку ладонью вверх, проходит всего лишь пару секунд, и в ладони из ниоткуда оказывается лук, словно призванный Тосоном. Парень наводит на противника стрелу, прицеливаясь в лицо, но тот живо уклоняется от выстрела. Накахара хочет как-то помочь, но у него-то нет никакого оружия, а драться врукопашную может быть рискованно, раз у противника кнут.       — Думаешь, сможешь дать мне отпор и просто забрать его? — ухмыляется Мицуаки и переводит взгляд на стоящего в ступоре автора «мира». — Чуя-кун! Возвращайся к нам! Какой смысл спасать то, что не получило признания? Лишь с нами ты найдёшь спасенье!       — Откуда тебе это знать? — кричит молчавший до этого литератор. — Вы просто хотите уничтожить всё, что я так долго создавал? Уничтожить мою жизнь? Да знаешь, что!       С этими словами он от безысходности хватает лежавшую поблизости высохшую ветку и с яростью бросает её прямо в Мицуаки. Не ожидавший такого расклада «руководитель» падает на покрытую листвой землю, держась за лоб.       — Ах, ты! — шипит упавший, оборачиваясь к сбежавшему Чуе. — Значит так ты решил отплатить мне?!       — Отплатить за что? За попытку убить меня и мальчика-журналиста?!       Пользуясь словесной перепалкой, Шимазаки запускает последнюю стрелу. Прямо в цель. Мицуаки обессиленно падает от удара, пришедшегося на его затылок, начиная рассыпаться.       — Вы пожалеете! — вскрикивает сражённый враг, превращаясь в серое пятно, которое он так напоминает как цветом волос, так и элементами одежды. — Я проиграл только из-за того, что у меня взяли оружие! Я доложу об этом начальству! У вас будут проблемы…!       — Бла-бла-бла, — передразнивает Чуя. — Какой же ты надоедливый!       Парень спохватывается, замечая, что его вид изменился. Теперь поверх рубашки появились вязаный жилет и накидка, а на голове красуется шляпа. Чуя снимает её и крутит в руках, разглядывая яркую ленту с узором.       — Ох, теперь я похож на себя, — комментирует перевоплотившийся, вертясь и оглядывая одежду.       — А своим настоящим именем ты так и не представился, я правильно понимаю? — вспоминает Тосон       — Накахара Чуя, — говорит тот. — Не слышал обо мне раньше?       — Что-то может и слышал, — признаётся Шимазаки. — Но книга была очернена до такой степени, что ни имени, ни названия не удалось выяснить. Да и у меня провалы в памяти, не обольщайся, я тоже только сегодня «восстал». В любом случае, мы закончили с этим.       Разноцветные листья, ещё недавно покрывавшие эту бескрайнюю землю, взмывают ввысь, сначала кружась рядом с авторами, а следом взлетая уже над ними подобно огненному урагану, который сносит всё на своём пути, сжигая в языках пламени. Накахара чувствует, что его новый знакомый и он сам становятся частью вихря, растворяясь в этом пейзаже и не оставляя никаких следов своего существования, словно ничего и не было вовсе, словно пару минут назад они не дрались с монстром в обличье руководителя цирка, что, казалось, находился в другом измерении, занесённом снегами.       Прождав несколько мгновений, Чуя открывает глаза. Да, похоже, что их вынесло в то место, откуда за ним пришёл Тосон. Они находятся в библиотечном зале. Теперь понятно, почему Шимазаки упоминал некую Библиотеку. Но откуда они прибыли — до сих пор не до конца ясно. Взгляд Накахары приковывает книга посреди стола. Неужели отсюда?!       — О, а вот и вы! Я переживал, что тебя тоже выкинет в другое место, Шима.       Это произносит звонкий голос молодого человека, возникшего прямо за ними в белоснежном элегантном костюме. Чего ему не отнимать, так это грации, схожей с представителем королевской семьи.       — Муша, ты не против, если я зайду к тебе чуть позже и задам несколько вопросов? — предлагает Тосон, вспоминая свой план. — Когда мы погрузились, ты ведь оказался в другом конце книги?       — Да, и я конечно помогу тебе в твоём репортаже, — соглашается тот, не прекращая улыбаться. — Только сейчас мне нужно к Шиге.       Муша уходит, оставляя двух литераторов наедине. Шимазаки поднимает со стола ранее заражённую книгу и вертит её в руках, теперь она окрасилась в светло-жёлтый, Тосон помнит её тёмно-чёрной, в такую он и отправлялся. На обложке нет красочной картинки — всё очень лаконично и даже скудновато, но обладатель книги выглядит довольным, гордо смотря на неё, в ней есть что-то особенное, подобное теплящемуся огоньку воспоминаний. Может, это и есть ключ к сердцу Чуи, способный помочь ему побыстрее узнать ответы на свои вопросы?       — Ну вот, закончили, — обращается Шимазаки к спасённому автору. — Тебе есть, куда идти?       Чуя вмиг меняется в лице, этот вопрос застал его врасплох. Он мало что помнит, вернее сказать, помнит основные детали, но в его воспоминаниях явно есть пробоина, которая сильно влияет на его восприятие.       — Я не знаю… — говорит Накахара, ненадолго пребывая в некоторой прострации. — И вообще, ты сам видишь, в каком я состоянии.       — Просто предположение. Кто-то помнит больше, кто-то меньше. Спросил на случай, если ты первый вариант, — размыто отвечает журналист. — Раз ты второй, тогда пошли со мной. В моём крыле почти никого нет, выберешь себе комнату.

***

      Двое авторов спускаются на первый этаж, по дороге они никого не видят. Часы, висящие над одним из пролётов, показывают полдевятого. Должно быть, большинство уже разошлось. Всё здание производит впечатление заброшенного, на то, что здесь хоть кто-то живёт, указывает лишь отсутствие пыли в некоторых залах, хотя Шимазаки подозревает, что здесь есть и те места, где нога человека не была годами, ведь Тосон до погружения посетил всего ничего за один день. «Сколько ещё предстоит увидеть, какой материал предстоит найти» — мечтательно задумывается он, представляя, как откроет здесь все двери, даже те, что заперты изнутри, и те, что находятся под семью замками. Ничто не сможет стать преградой для его бескрайнего любопытства. Но голова сопровождаемого журналистом поэта занята другими мыслями.       — Скажи мне. Я сошёл с ума..? — прерывает нависшую тишину разнервничавшийся Чуя. — Я ведь не должен быть жив в конце-концов. Это не на самом деле? Затянувшиеся глюки у меня в голове?       — Два человека не могут видеть одно и то же, если это галлюцинация, — отвечает Тосон, задирая голову и продолжая смотреть на окружение. — Слишком материально. Я уж точно не должен быть жив после всего случившегося.       — Так ты тоже? — ещё больше запутывается Накахара.       — Да, я уже упомнила там, в книге. Но давай обсудим это завтра, — предлагает Шимазаки. — Если это всё по-настоящему, то завтра увидим друг друга... Скажу лишь, что я пробыл в стенах Библиотеки от силы часа четыре, прежде чем погрузиться в твою книгу. А вот и пришли.       Журналист указывает на крыло, в котором он живёт. Чуя недолго думая подходит к двери справа от той, где расположился сам Тосон. В принципе, Шимазаки не против их соседства, тем более он стал первым обитателем этого места, которого встретил Чуя, так и впрямь будет лучше.       — Ну, до завтра. Если оно настанет, — прощается Тосон.       — Ну пока, мальчик-журналист, — произносит в ответ Накахара.       Возвращаясь в свою комнату, Шимазаки тут же роется в шкафчике и достаёт оттуда свою тетрадь. Произошедшее точно должно быть записано. И как доказательство реальности происходящего, и как потенциальный материал для первого выпуска журнала, идея которого возникла у Тосона сегодня за перекусом. Он запишет и о погружении, и о нескольких встреченных авторах. Всё то, что может ему пригодиться.       Чуя, в отличие от Тосона, всё ещё испытывает мандраж, лечь спать пока вряд ли удастся. Ему нужно пройтись немного, чтобы почувствовать достаточную усталость. Он решает не отходить от двери своей комнаты слишком далеко, не хватало заблудиться — коридоры мало отличаются друг от друга. Поэт неспешно идёт вдоль по большей части пустых комнат, а в голове, к его удивлению, нет ни единой мысли. Его настолько измотали сегодняшние события, что сейчас сил на долгие размышления просто не осталось, зато сохранились бурные эмоции — недоумение и непринятие того, что происходит вокруг него. Ему стоит зациклиться на чём-то ином, чтобы спокойно лечь спать, но окружение просто не даёт такой возможности. И вот, когда он достигает конца коридора и разворачивается в обратную сторону, его спасение приходит, точнее, прибегает на быстрых и тонких ногах в чулках наперевес с большим плюшевым лисом.       — Ой, а я Вас тут не встречал! — обращается к Чуе ребёнок, тормозя перед ним так быстро, что мальчик чуть не поскальзывается.       — Будь осторожнее! — подмечает Накахара, помогая мальчику удержать равновесие. — Я без понятия, насколько больно тут упасть, но пробовать явно не стоит.       — Так кто Вы всё-таки? — спрашивает мальчик.       — Мне бы самому знать… — иронизирует поэт. — Ладно, меня зовут Чуя.       — А я Нанкичи, — представляется мальчишка. - Я Вас понимаю, мы с Гоном тоже не знаем, что происходит, но нам точно стоит держаться вместе. А Вы представляете, он меня спас от чёрного лиса!       На протяжение всего диалога он время от времени посматривает на свою игрушку, словно боясь, что она вот-вот оживёт и сбежит, напоследок взглянув на писателей своими глазами-бусинами.       — Меня тоже кое-кто спас, только от серого клоуна, — отвечает Чуя, смотря на висящие часы. — Но об этом в другой раз, давай спать иди, поздно уже.       — Вы тоже обязательно, — говорит Нанкичи, прежде чем убежать, вновь чуть не упав от усталости по пути. Близится два часа ночи.       Чуя понимает, что в самом деле утомился, и теперь можно спокойно ложиться. Только вот что-то не даёт покоя — во время разговора с мальчиком, у него беспричинно защемило в сердце, словно он забыл нечто важное. По правде сказать, это чувство в той или иной мере преследовало его и по пути в коридор с Тосоном, но Накахара решает, что на сегодня потрясений хватит.       Он без задних ног заходит в комнату и, не рассматривая окружение, берёт ночнушку, лежащую на заправленной кровати, переодевается, сразу после плюхаясь на кровать. Ему нужен отдых, нужен покой, хотя бы мимолётный.       Погрузившись в сон, он слышит пронзительный крик.