Проклятье фараона

      В глубинах Дома Счастья царила гнетущая атмосфера. Комната при темнице, где оборвалась жизнь Гиласа, была погружена в полумрак, лишь редкие лучи солнца пробивались сквозь узкие окна под потолком. Стены из грубого песчаника, казалось, шептали истории о тысячелетних тайнах и интригах. Воздух был пропитан ароматом благовоний и горьковатым запахом трав, которые жрицы использовали для бальзамирования.       Тэхён, стоял неподвижно, словно статуя, его взгляд был прикован к распростертому на каменном ложе телу Гиласа. Глубокая скорбь, застыла в его глазах. — Он родился в деревне, недалеко от столицы Карии — Галикарнаса, — произнес Тэхён тихо. Его пальцы едва заметно дрожали, когда он коснулся края окровавленного хитона Гиласа. - А смерть нашёл в одной из столиц Кемета.       Хасни, стоявший рядом, заметил эту дрожь. Сердце альфы сжалось от боли, которую он сейчас так ощутимо почувствовал. Боли, что испытывал его омега. Альфа нахмурился, его фигура, облаченная в темный льняной шенти и накидку, казалась напряженной. — Тэхён, тебе не нужно быть здесь, — мягко произнес Хасни, пытаясь скрыть беспокойство в голосе. — Жрицы храма сами справятся.       Омега медленно повернул голову в сторону альфы. — Разве жрицам можно прикасаться к усопшим? — спросил он с легким удивлением в голосе. — Конечно. Это их задача, — ответил Хасни, осторожно кладя руку на плечо Тэхёна. — Я альби, прошу, нам нужно уйти отсюда.       Хасни окинул взглядом помещение. Тяжелые каменные своды, казалось, давили на него, усиливая тревогу за своего омегу. Древние фрески на стенах, изображающие сцены загробной жизни, словно оживали в мерцающем свете масляных ламп. — У нас принято, что омеги семьи провожают в последний путь, — тихо произнес Тэхён, его голос был наполнен глубокой печалью. — Ты не его семья, Тэхён, — мягко возразил Хасни, пытаясь увести омегу от тела. — Я его друг, — ответил омега, делая шаг обратно. Его движения были медленными, словно каждое причиняло ему физическую боль. — У Гиласа нет семьи. Он попал ко двору моего отца вместе с погорельцами, когда их деревня сгорела.       Тэхён осторожно поправил хитон на груди Гиласа. Его пальцы на мгновение задержались на холодной коже альфы, словно пытаясь удержать последние крупицы жизни. — Он вырос рядом со мной, Хасни. Мы вместе лазали на кухне, чем бесили старого повара Кардо; дразнили живность на птичьем дворе; забирались в горы, чтобы посмотреть на богов… он был мне как старший брат, — его голос дрогнул.       Хасни открыл рот, готовый напомнить о предательстве Гиласа, но остановился. Он не мог откинуть в сторону боль своего омеги, глубокую и пронзительную. Эта боль отзывалась в его собственном сердце, заставляя его переосмыслить многое.       Альфа бросил задумчивый взгляд на тело Гиласа. Этот человек рос бок о бок с Тэхёном, делил с ним радости и горести, многое прошел вместе с ним… любил его. Любил, зная, что никогда не сможет обладать им. Хасни попытался представить себя на месте этого альфы. Смог бы он вынести подобную муку? Смог бы смотреть, как любовь всей его жизни уходит к другому? Нет, не с его характером. Только не его Тэхёна… Он бы разрушил мир, созданный богами, уничтожил бы каждого, кто осмелился только взглянуть на его омегу. Хасни понимал Гиласа. Понимал и ненавидел одновременно.       Но он также осознавал, что даже если бы план альфы удался, кариец все равно погиб бы от рук людей фараона. Тот бы не остановился ни перед чем, лишь бы заполучить желанное. А желал он — полной власти и Тэхёна. — Ты не держишь зла на него? — альфа обнял Тэхёна все еще надеясь, что омега позволит себя увести. — Нет. Он оплатил свой грех, — омега вздохнул словно сам только что принял это. — Его осудят ваши боги? — За гробом добро не вознаграждается, а зло не наказывается, Хасни. За все нужно платить здесь. — Я помогу тебе, — тихо произнес Хасни, нежно сплетая их пальцы. — Не нужно, альфа, я сделаю все сам, — ответил Тэхён, его голос звучал так устало, что альфу будто скрутило изнутри. — Только приготовлю воду, масло и ещё нужны ленты из ткани и саван. — Говори что еще нужно. Я распоряжусь, и все принесут, — предложил Хасни, стремясь хоть как-то облегчить бремя своего омеги. — Хорошо. Спасибо, Хасни, — Тэхён слабо улыбнулся, благодарность мелькнула в его глазах. — Я останусь рядом, я альби, — твердо сказал Хасни, давая понять, что не оставит Тэхёна. — Я буду здесь.       Омега кивнул.

***

      Свет в комнате, где воздух был густым от аромата горящих трав и смол, изменился, он стал тусклее и темнее, отдавая главенство масляным лампам. Блики от них дрожали на стенах, создавая иллюзию движения высеченных на камне фигур богов и героев — чужих, египетских, но таких же величественных и загадочных, как родные карийские божества.       Тэхён начал свой ритуал проводов души в иной мир. Он стоял перед каменным ложем, на котором покоилось тело Гиласа. Его руки слегка дрогнули, когда он вновь коснулся холодной кожи своего бывшего друга. В глазах омеги плескалась боль утраты и глубокая, неизбывная печаль, взгляд скользнул по телу альфы. — С самого дня твоего рождения твоя смерть начала свой путь, альфа. Сегодня она пришла домой, — омега глубоко вздохнул, закрыл глаза и начал тихо напевать погребальную песнь.       Его голос, низкий и мелодичный, заполнил комнату, казалось, проникая в камни. Хасни почувствовал, как по его спине пробежали мурашки — в этой песне была какая-то первобытная сила, древняя как сама земля. Он замер, стоя у стены, и неотрывно следил за каждым движением Тэхёна. Он чувствовал себя чужим в этом ритуале, не понимая многих деталей, но интуитивно осознавая важность происходящего для его омеги.       Закончив песню, Тэхён открыл глаза. Его взгляд стал острым, сосредоточенным. Он аккуратно снял с Гиласа одежды, а после взял небольшой керамический кувшин, наполненный водой в которую он бережно добавил пепел священного дуба. Он собирался очистить не только тело но и душу усопшего.       Омега начал омовение, медленно поливая тело Гиласа. Вода стекала по коже альфы, оставляя серые разводы. Тэхён мягко смывал их льняной тканью, шепча при этом древние заклинания на своем языке. Каждое его движение было исполнено глубокого смысла, каждое прикосновение — как прощание.       Хасни продолжал наблюдать за этим процессом с растущим напряжением. Он видел, как дрожат руки Тэхёна, как его губы беззвучно шевелятся, произнося неведомые слова. Альфа чувствовал как боль снова наполняла тело его омеги, как она пульсировала в его жилах, набирая силу. Ему стоило огромных усилий оставаться на месте, не нарушая ритуал своим желанием забрать омегу отсюда.       Закончив омовение, Тэхён взял небольшой мешочек, наполненный высушенными травами. Их аромат — горький и терпкий — наполнил комнату, создавая почти осязаемую завесу между миром живых и мертвых.       Он стал растирать травы по телу Гиласа, его движения более уверенные, почти ритмичные, завораживали. Он начал с лица, нежно проводя пальцами по знакомым чертам, закрывая глаза, которые больше никогда не откроются. При этом он снова тихо продолжил петь. Теперь это была песня о героях, ушедших из жизни, забывших мирское.       Тэхён медленно спускался ниже, его руки скользили по шее, плечам, груди Гиласа. Он чувствовал под пальцами шрамы — свидетельства их тренировок и сражений. Каждый шрам был как страница их общей истории, в которую Тэхён невольно погружался.       Травы впитывались в кожу Гиласа, придавая ей зеленоватый оттенок в мерцающем свете ламп. Тэхён продолжал свою работу, его движения стали почти механическими, но в каждом жесте чувствовалась глубокая сосредоточенность.       Хасни видел, как менялось лицо Тэхёна — от нежности к гневу, от печали к решимости. Он понимал, что его омега переживает заново всю историю их отношений с Гиласом, и его сердце сжималось от сочувствия.       Закончив с травами, Тэхён на мгновение замер, глядя на тело Гиласа. Теперь пришёл черед масла. Руки нежно наносили на тело оливковую вытяжку, которая дарила ему блеск. В тусклом свете ламп оно казалось почти живым, словно альфа просто спал. Но Тэхён знал, что это иллюзия, последний дар богов перед долгим путешествием в царство мертвых. Когда он дошел до ног Гиласа, его движения замедлились. Он понимал, что завершение этого этапа приближает момент окончательного прощания. Тэхён почувствовал, как к горлу подступает комок, но сдержал слезы. Нельзя было позволить своим эмоциям помешать.       Глубоко вздохнув, омега повернулся к столу, где лежали приготовленные полосы ткани, сотканной из шерсти овец и окрашенной в глубокий синий цвет — цвет моря, омывающего берега их родины. Начался самый сложный этап ритуала — оборачивание тела. Тэхён начал с ног, медленно и методично накладывая слои ткани. С каждым витком он произносил древние карийские заклинания, призывая душу Гиласа быть сильной в ее путешествии.       Тэхён дошел до груди Гиласа и на мгновение замер, глядя на лицо своего бывшего друга. Слезы он больше не сдерживал. Они капали на синюю ткань, расползаясь по ней неровными кругами, оставляя частичку омеги навечно с Гиласом. продолжил оборачивать тело, но его движения стали более резкими, почти гневными. Он смотрел на знакомые черты, которые скоро должны были исчезнуть под слоями ткани, и чувствовал, как его самообладание трещит по швам.       Хасни видел, что омега устал. Видел как дрожат руки Тэхёна, как его дыхание становится все более прерывистым. В этот момент альфа не выдержал. Он подошел к Тэхёну и положил руку ему на плечо. Омега вздрогнул от неожиданности, но не отстранился. — Ты не один, — тихо сказал Хасни. — Я здесь, с тобой.       Эти простые слова словно прорвали плотину. Тэхён повернулся к Хасни, и альфа увидел в его глазах целый океан боли. Омега не произнес ни слова, но Хасни понял все без слов. Он крепко обнял Тэхёна, позволяя ему на мгновение опереться на его силу. Он гладил его по сотрясающимся от рыданий плечам и что-то говорил на своём языке. Что-то, что звучало неуместно нежно в этом месте скорби и боли. Что-то, что позволило его омеге взять себя в руки.       Через несколько мгновений Тэхён глубоко вздохнул и отстранился, возвращаясь к телу Гиласа. Теперь его движения были спокойными и уверенными.       Он положил монеты на веки альфы, а когда последний слой белого савана лег на место, Тэхён коснулся груди Гиласа и закрыл глаза. Его губы почти беззвучно шевелились в последней молитве. — Ты всё забудешь, но я буду помнить, — тихо произнес он, открывая глаза. — Прощай, Гилас.       Хасни стоял рядом с Тэхёном. Вместе они смотрели на обернутое тело. В воздухе витал аромат трав и масел, смешанный с запахом шерсти и дыма, со сладковатым запахом смерти. Это был запах прощания.

***

      Вечернее солнце, клонящееся к горизонту, бросало последние лучи через узкие окна, окрашивая богато украшенные стены в оттенки золота и пурпура. В просторных палатах нубийского вельможи, где воздух был наполнен ароматами благовоний и пряностей, разыгрывалась страшная сцена, достойная эпических сказаний, но такая неожиданная для этих стен. — Он позволил убить моих людей только для того, чтобы подыграть нубийцам? Тем, кто хочет вернуть в свои руки власть в Фивах? — процедил Дафнис сквозь стиснутые зубы. Его голос, низкий и грозный, эхом разнёсся по зале.       Он возвышался над распростертым на полу телом Канахтена, с силой сжимая в руке рукоять своего боевого ножа. Лезвие тускло поблёскивало в угасающем свете дня, обещая скорую развязку. Короткий хитон Дафниса из тончайшего льна, нельзя было сравнить с роскошными одеяниями поверженного нубийца, но сила и мощь карийца стоила всего его богатства.       Лицо Дафниса исказилось гневом, его темные глаза горели яростным огнем. Желваки на скулах ходили ходуном, ноздри раздувались при каждом вдохе, а губы были плотно сжаты в тонкую линию.       Канахтен, распластанный на полу из полированного гранита, извивался под тяжелой стопой карийского царя. Его некогда роскошные одежды были измяты и запачканы, а лицо покрыто испариной. Глаза нубийца, широко раскрытые от страха, бегали из стороны в сторону, ища путь к спасению. — Он ждет твоего хода, Дафнис, — прошипел Канахтен, его голос был хриплым от нехватки воздуха. — Ждет, что ты проявишь себя… выдашь себя… Я могу помо…       Дафнис усилил давление на грудь нубийца, вызвав у того приступ мучительного кашля. Лицо карийского владыки исказилось в жестокой усмешке, обнажив белоснежные зубы. — Дряхлый шакал, — презрительно бросил Дафнис. — Ты же сам стравил всех. Отца на детей! А в детях разжег ненависть и желание пойти против отца! Подкинул моего сына, как мясо, двум львам! Жриц втянул в свои интриги! А сам сидишь в своей пещере и ждешь, когда можно будет сожрать остатки?       Канахтен попытался что-то сказать, но смог лишь прохрипеть: — Я хотел лишь вернуть Фивы…       Его слова потонули в новом приступе кашля. Дафнис наклонился ближе, его лицо оказалось в нескольких дюймах от лица Канахтена. Глаза карийца сузились, в них читалось холодное презрение. — Фивы — город живых, — произнес Дафнис с ледяным спокойствием. — Зачем он тебе, когда ты мертв?       Улыбка, появившаяся на лице карийского царя, не предвещала ничего хорошего. Это была улыбка хищника, загнавшего свою жертву в угол. В воздухе повисло напряжение, густое и тяжелое, как предгрозовая духота. — Куда попадают ваши мертвые? — продолжил Дафнис, его голос стал почти мечтательным, что делало сцену еще более жуткой. — У нубийцев тот же суд, что у египтян? Твоя душа получит наказание за земную жизнь, шакал?       Канахтен, понимая, что его конец близок, предпринял последнюю попытку спастись. Он дернулся, пытаясь сбросить с себя ногу Дафниса, но карийский царь был готов к этому. Молниеносным движением он опустился на колено, вдавливая Канахтена в пол всем весом своего тела. — Не стоит тратить последние мгновения на бесполезное сопротивление, — прошептал Дафнис, наклонившись к самому уху нубийца. — Лучше подумай о том, что скажешь своим богам.       Глаза Канахтена расширились от ужаса. Он открыл рот, возможно, чтобы молить о пощаде или проклясть своего убийцу, но не успел произнести ни звука.       Движение Дафниса было быстрым и точным. Нож, который он сжимал в руке, вошел под ребра Канахтена, найдя его сердце. Глаза нубийца на мгновение расширились еще больше, а затем медленно начали стекленеть.       Дафнис наблюдал за этим процессом с холодным интересом. Он не отводил взгляда, пока последняя искра жизни не покинула тело Канахтена. Только тогда он поднялся, вытирая лезвие ножа о роскошные одежды нубийца.       Карийский царь оглядел комнату. Богатое убранство — золотые статуэтки, дорогие ткани, изысканная мебель из редких пород дерева — все это теперь казалось насмешкой над тщетностью человеческих амбиций. Дафнис усмехнулся этой иронии судьбы.       Он подошел к низкому столику, на котором стоял кувшин с вином. Налив себе чашу, Дафнис сделал глоток, наслаждаясь терпким вкусом. Его взгляд упал на свое отражение в полированной поверхности золотого подноса. Лицо, которое смотрело на него, было лицом человека, готового на все ради своего ребенка. — Владыка, мы обезоружили охрану. Рабов вывели. Лидий отправит их в храм Амона. — Дарий — огромных размеров альфа, капитан войска Дафниса остановился в арке входа. — Мы возвращаемся домой? — Нет. Я хочу забрать сына. Он в Доме Счастья. Идём туда, — он снова посмотрел на тело Канахтена и усмехнулся. — Что ж, Псамметих, ты хотел, чтобы я сделал ход. Я его сделал. Теперь твоя очередь.       С этими словами он допил вино и направился было к выходу, но его остановил уже знакомый царю голос. — Не спеши, Дафнис.       Альфа обернулся и взгляд его потускнел. — Зевс, что делаешь ты в этих землях? — Тебя останавливаю от неверных шагов. — звенящий голос божества рассыпался по залу, завораживая и мешая сдвинуться с места. — Твой сын больше не принадлежит тебе, Дафнис. Прошлой ночью он стал мужем египетского принца. — Это не имеет значения! — рявкнул альфа. — Ох. Боюсь тебя разочаровывать, но имеет. Кроме того он связан не только меткой Хасни и его семенем, но и тем, что дал обещание мне, — губы бога расплылись в улыбке. — Отправляйся домой альфа. Ты нужен своей семье. Псамметих, когда узнает обо всем, первым делом захочет разрушить твой дом, истребить твою семью. А я не хочу, чтобы мой омега страдал, когда вы все сгинете. Ноэль должен быть счастлив. — Я не могу даже увидеть сына? — голос альфы надломился. — Ты увидишь его, но позже. Когда он выполнит обет, — божество шагнул к телу нубийца и легонько толкнул его ножкой обвитой золотым ремешком. — И верно шакал, смердит жутко. Тело его давно умерло, а он все тянул жизнь из юных омег. Возомнил себя полубогом! — глаза божества сверкнули. — Ступай, Дафнис. Зевс отпускает тебя. Пусть твой путь будет освещен солнцем.       И Дафнис ушел, позади него оставалось тело Канахтена, и сладковатый запах смерти, безмолвное свидетельство того, что игра царей вступила в новую фазу.       Дафнис шагнул за порог, и тени вечера сомкнулись за ним, скрывая от посторонних глаз тайну, которую хранили теперь эти стены. Фивы, древний город живых, продолжал жить своей жизнью, не подозревая о том, что судьба его вновь изменилась в этот роковой вечер.

***

      Закатное солнце медленно опускалось за барханы, рисуя длинные тени двух путников, бредущих по бескрайней нубийской пустыне. Песчаные дюны, окрашенные в огненно-красные тона уходящего дня, казались бесконечным морем застывших волн. Воздух, раскаленный за день, начинал остывать, принося долгожданную прохладу.       Лидос практически нес на себе Дардания. Пот грязными разводами струился по его лицу, щипал потрескавшуюся кожу и разъедал покрасневшие глаза. Мышцы ныли от непрерывного напряжения, но омега упрямо шел вперед. Он помнил слова своего командира: солнце должно светить после полуденного зноя в правое плечо. Если он не спутал время, то они непременно достигнут оазиса Амона.       Время, казалось, застыло, как и песок под ногами путников. Каждый шаг давался с трудом — ноги утопали в сыпучем песке по щиколотку. Лидос чувствовал, как песчинки забиваются в сандалии, царапая кожу. Он то и дело останавливался, чтобы перевести дыхание и поправить безвольно обвисшее тело Дардания на своих плечах.       Великий змей наблюдал за путниками, скользя меж барханов. Его чешуя, переливающаяся всеми оттенками золота, сливалась с песками пустыни. Змей ощущал каждый шаг омеги, каждый удар его сердца. Он смотрел на уставшего парня и размышлял о странности этого народа. Их омеги так сильно отличались от тех, кто жил близ храма его отца — Апедемака.       Нубийские омеги были хрупкими и нежными созданиями, требующими защиты и заботы. Они были ревнивы и корыстны, требовали поклонения и жадно впитывали в себя дарованную им власть. Эти же чужеземцы хоть и стройны телами, точно тростник — сильные, крепкие, настоящие воины. Змею хотелось узнать их ближе, понять, что движет ими, что заставляет идти вперед, несмотря на изнеможение и жажду. Он внимательно следил за омегой, и неожиданно для себя почувствовал желание помочь, позаботиться о нем.       Лидос сделал очередной шаг и, наконец, силы оставили его. Он упал на колени, придавленный весом Дардания. Песок обжег кожу, забился в рот и нос. Омега закашлялся, пытаясь подняться, но тело не слушалось.       В этот момент исполинское тело Змея стремительно скользнуло вперед. Он подхватил карийских воинов, обвив их своими кольцами. Чешуя змея была неожиданно прохладной и гладкой.       Лидос приоткрыл воспаленные глаза, услышав сквозь шелест песка тяжелое: «Держитесь». Рука омеги машинально зацепилась за первое, что он смог нащупать на огромном теле змея. Пальцы скользнули по гладким чешуйкам, ощущая пульсацию жизни под ними. Второй он прижал к себе альфу.       Змей нес их к месту, стремительно скользя меж барханов туда, где скрывался от черных сердец оазис Амона. Он сам не понимал, зачем это делает, но не мог поступить иначе. Его отец — Апедемак хотел, чтобы сын охотился на врагов Нубии. Его мать — Бахира желала видеть в нем свой щит и шакала, прибирающего за ней. А сам Великий Змей хотел сейчас почувствовать себя живым, хотел делать то, что просило его горячее сердце.       Ночь опустилась на пустыню, укрыв ее черным покрывалом, усыпанным мириадами звезд. Луна, похожая на серебряный диск, освещала путь Змея. Прохладный ночной ветер приносил облегчение измученным путникам.       Лидос, прижавшись к прохладной чешуе, погрузился в полузабытье. Перед его глазами проносились образы родного берега, зеленых холмов и прозрачных рек. Он вспоминал, как они с Дарданием отправились в этот поход. Теперь же всё, чего хотел омега — это спасти альфу и вернуться домой.       Дарданий, лежащий без сознания, иногда бормотал что-то невнятное. Его лицо, осунувшееся и покрытое пустынной пылью, подергивалось, словно от боли. Лидос время от времени проверял пульс альфы, молясь всем известным богам, чтобы тот выжил.       Змей чувствовал тревогу и отчаяние омеги. Эти эмоции были новы для существа, привыкшего к холодному безразличию родителей. Он ускорил свое движение, понимая, что каждая минута может стоить жизни альфе.       Сердце Змея замерло, когда глаза его увидели показавшийся на горизонте, оазис. Что это? Почему он видит его? Лидос, почувствовав изменение в движении змея, открыл глаза. Перед ним у двух огромных скал показались тени высоких пальм.       Змей беспрепятственно скользнул в прохладу оазиса и аккуратно опустил путников на мягкую траву у кромки воды. Лидос, пошатываясь, встал на ноги и потянулся к воде. Он жадно пил, чувствуя, как живительная влага возвращает ему силы. Затем омега склонился над Дарданием, бережно приподнимая его голову и поднося к его губам пригоршню воды.       Великий змей наблюдал за этой сценой, чувствуя странное волнение. Он понимал, что его миссия завершена, но не спешил уходить. Что-то удерживало его здесь, рядом с этими странными чужеземцами.       Лидос, убедившись, что Дарданий начал приходить в себя, обернулся к змею. В глазах омеги читалась смесь благодарности и страха. Он не знал, как выразить свою признательность существу, которое по всем законам должно было быть их врагом. — Спасибо, — просто сказал Лидос, глядя в глаза Великого Змея.       Змей склонил голову, принимая благодарность. Он понимал, что этот момент изменил что-то в нем самом. Возможно, пришло время подумать о том, кем он хочет быть на самом деле.       С этими мыслями он скользнул обратно в пустыню, оставляя путников в оазисе. Он знал, что еще вернется сюда, чтобы узнать судьбу этого необычного омеги. Странно, встречи с двумя карийскими омегами изменили его жизнь.

***

      Хасни проснулся от ощущения, что чьи-то пальцы перебирают его волосы. Он перевернулся на спину и открыл глаза. Теплый свет фонаря наполнял шатер, а драпировка у входа была отдернута, открывая висящие за ней прозрачные занавески, которые колыхал ночной ветерок. Тэхен сидел рядом с альфой, пристально глядя на него сверху вниз. Хасни протянул руку и коснулся его щеки. — Как ты? Почему не спишь? Ты разве не устал? — альфа приподнялся на локтях. — Наш путь в Абидос был долог, а ночная страсть жаркой. Нам нужно отдохнуть, я альби. Тебе нужно отдохнуть.       Тэхён вздохнул и подвинулся к краю ложа, но не дальше, а Хасни сказал: — Тебя что-то беспокоит? Как ты себя чувствуешь? — рука альфы скользнула на живот омеги. — Я в полном порядке, — сказал он озабоченному Хасни, и выражение лица принца расплылось в улыбке. — Я чувствую себя основательно завязано. Я чувствую как твоё семя проросло внутри меня и это делает меня жадным до него.       Тэхён смущенно покраснел от собственных слов, а Хасни издал удивленный смешок. — Хорошо. Это ведь хорошо? — О да. — омега испустил глубокий удовлетворенный вздох. — Должен сказать, я наслаждаюсь этим ощущением.       Хасни снова потянулся к нему. — Ляг со мной, — сказал он, и омега послушался. Тэхен поцеловал его и со сладким вздохом устроился в его объятиях.       Ночь правила свой час над Абидосом, укрывая всех покрывалом тьмы, расшитым звездами. В шатре воцарилась тишина, нарушаемая лишь легким потрескиванием фитилей в масляных светильниках. Хасни и Тэхён лежали, прижавшись друг к другу, их дыхание было спокойным и размеренным.       Египетский принц не спал, его взгляд был устремлен в потолок, где причудливые тени плясали в неверном свете огня. Он размышлял о превратностях судьбы, которые привели его, наследника великой династии, в объятия карийского омеги. Их истинность… их любовь, столь необычная казалась даром богов — и в то же время тяжким испытанием.       Тэхён пошевелился во сне, и Хасни нежно коснулся губами его лба. Он чувствовал, как сердце наполняется теплом при мысли о том, что этот хрупкий, но такой сильный юноша выбрал его своим альфой. — Амон, — прошептал Хасни в темноту, — дай нам силы пройти этот путь до конца. Пусть наша любовь станет символом единства между народами, мостом через пропасть предрассудков.       Словно в ответ на его молитву, под пологом шатра пронесся легкий ветерок, принося с собой аромат лотоса. Хасни закрыл глаза, позволяя сну окутать его сознание. В эту ночь им обоим снились удивительные сны, полные символов и знаков, которые предстоит разгадать на пути к их общему счастью.

***

      Золотистые лучи восходящего солнца пронзили небо над древним Абидосом, окрасив величественные стены храма в теплые оттенки охры и киновари а песок вокруг храма превратил в море золотых искр. Воздух, еще хранивший ночную прохладу, начал наполняться теплом нового дня.       Хасни первым открыл глаза, его взгляд, цвета темного Нила, сразу нашел лицо спящего мужа. Их тела, все еще переплетенные после ночи близости, неохотно расставались с теплом друг друга. Альфа позволил себе несколько драгоценных мгновений любоваться мягкими чертами Тэхёна, прежде чем легко коснуться его плеча. — Любовь моя, — прошептал Хасни.       Тэхён медленно открыл глаза услышав тёплый голос своего альфы. Ресницы затрепетали, как крылья бабочки, а сонная улыбка озарила его лицо. Они все ещё нежились в прохладе раннего утра не желая отпускать друг друга. — Пора...? — словно шелест песка прозвучал голос омеги и нежно коснулся груди альфы. — Пора, — эхом отозвался Хасни.       Песок под их ногами был еще холодным, хранящим память о звездной ночи. Взгляд альфы был прикован к величественному храму, который, казалось, вырастал из самих песков пустыни.       Массивные колонны храма устремлялись в небо, увенчанные капителями в форме распустившихся лотосов. Каждый камень, каждая резная деталь хранили в себе тысячелетнюю историю, а широкая лестница, припорошенная мелким песком, словно манила их, обещая раскрыть тайны древних богов. — Что ж, нам нужно быть незаметными, чтобы не разбудить богов, — произнес Хасни, он поправил сумку из верблюжьей шкуры на своем плече. — Пойдём?       Тэхён встал рядом, его рука легко коснулась протянутой ему ладони Хасни. Этот простой жест словно передал им обоим сил. — Я думаю, что с задуманным лучше справится быстрый и гибкий омега, — Тэхён вопросительно вздернул вверх брови, но его глаза заискрились озорством, а в уголках губ на мгновение появилась улыбка. — Я знаю, что мой омега сильный воин, но… — начал было Хасни. — Поверь, альфа, я справлюсь, — мягко перебил его Тэхён, его голос прозвучал уверенно. — Ты главное следи за глазами богов.       Хасни глубоко вздохнул, втягивая сухой воздух пустыни, наполненный ароматами мирры и песка. Его плечи напряглись, мышцы перекатывались под загорелой кожей, выдавая внутреннюю борьбу. Он поправил свой льняной шенти и снова обернулся к храму. — Не верю, что позволяю тебе это, я альби, — пробормотал он.       Тэхён приблизился, обнимая Хасни. Их лбы соприкоснулись, и на мгновение весь мир сузился до них двоих. Запах лотоса и мускуса окутал их, создавая невидимый кокон. — Я чувствую твое волнение, Хасни. И это может помешать, — тихо произнес Тэхён. — Прошу тебя, не сомневайся во мне. Мы — одно целое, и вместе мы справимся.       Альфа кивнул, и они начали подниматься по ступеням. Каждый шаг отдавался эхом в застывшем утреннем воздухе. Вокруг древнего храма не было ни души, лишь ящерица, греющаяся на камне, проводила их любопытным взглядом. Двое принцев, казалось, были окутаны невидимой завесой, ведь даже тени от их тел исчезли, словно Ра убрал от них свои лучи, не желая выдать их присутствие.       У входа в храм их встретили несколько каменных изваяний богов, застывших в своём величии. Анубис с головой шакала хранил молчание вечности, а Гор, казалось, следил за ними своим соколиным взором. — Ваши боги точно словно спят, — восхитился Тэхён. — Зато ваши беспечно гуляют везде, где захотят, — буркнул Хасни, его лицо на мгновение исказилось, вспоминая о встрече с Зевсом. — Мы не произносим их имён, чтобы не привлечь внимание. — Как мы поймём куда идти? — спросил Тэхён, его глаза блестели от волнения и предвкушения. — Хамон когда-то ребёнком служил при этом храме. Ещё до того как попасть в дворец фараона, — ответил Хасни, его голос смягчился от воспоминаний. — Он мне много рассказывал об этом месте. Это были мои любимые сказания. Эта пара богов казались мне идеальным союзом, примером любви и силы. — А теперь мы пришли их обворовывать, — печально вздохнул Тэхён. — Это все ради высшей цели, — твердо сказал Хасни, сжимая руку мужа.       Так рука в руке они вошли в прохладный полумрак храма. Воздух был напоен запахом древности и пыли, смешанным с ароматом благовоний, которые, казалось, все еще курились где-то в глубине святилища. На стенах словно оживали сцены из жизни Исиды и Осириса — их любовь, предательство Сета, воскрешение Осириса. Краски, некогда яркие, теперь поблекли, но все еще хранили отголоски древней магии.       Тэхён шел рядом, его рука все еще лежала в ладони Хасни. Этот едва уловимый контакт придавал ему сил и уверенности. Хасни провел их через анфиладу залов, каждый из которых был больше и величественнее предыдущего. Свет факелов, появившихся будто по волшебству, танцевал на стенах, создавая причудливые тени, которые, казалось, оживляли древние фрески и провожал их все дальше в глубину храма. Пока они не достигли того места, где хранилось Око бога.       Воздух здесь казался густым и тяжелым, наполненным древней магией и тайнами веков. В центре зала возвышалась статуя богини, вырезанная из черного гранита. Ее глаза, инкрустированные лазуритом, казалось, следили за каждым движением посетителей, проникая в самые потаенные уголки души. В руке она держала посох, навершием которого и был глаз бога — тот самый, за которым они пришли. У ног статуи располагался низкий алтарь, покрытый замысловатой резьбой и древними письменами. К нему вела тонкая подвесная дорожка из каменных плит, парящая над бездонной пропастью. — Как они держатся? Эти плиты… Я не вижу опоры, — прошептал Хасни, его глаза расширились от изумления. — Возможно это магия и к алтарю может подойти лишь тот, в чьём сердце нет желания осквернить это место? — задумчиво произнес Тэхён, его взгляд скользил по загадочной конструкции. — Ты не встанешь на этот путь! — альфа резко одернул омегу, его пальцы впились в мягкую кожу на руке. — Ты забыл, это мой обет Зевсу. Я не могу отказаться, — омега прижался к альфе, обнимая его крепко. Он почувствовал, как их сердца бьются в унисон, словно два барабана в древнем ритуале. — Ты должен верить в меня, альфа. А я буду делать то, что умею.       Хасни не успел ничего сказать, как Тэхён спустился по лестнице к началу подвесного моста. Его ноги быстро заскользили по плитам, и казалось, что он и вовсе их не касается. Он двигался с такой скоростью и грацией, будто сам Гермес благословил его своими крылатыми сандалиями.       Внезапно по залу пронесся легкий ветерок, заставивший пламя светильников затрепетать. Древние символы на стенах, казалось, ожили, танцуя в мерцающем свете. Альфа напрягся. Он заметил, что у самого алтаря первая плита с шуршащим звуком оборвалась вниз, исчезая в бездонной тьме. Сердце альфы замерло.       Тэхён был на середине моста, когда и вторая пластина дернулась со своего места. Звук падающего камня эхом разнесся по залу, словно удар гонга, возвещающий начало испытания. — Нет, нет, нет… — шептали губы Хасни, и альфа резко дернулся к ступеням, готовый броситься на помощь своему возлюбленному. — Я успею. Не вставай на мост! — донёсся до него уверенный голос омеги.       Послышался шорох второй пластины, несущейся в пропасть и сердце Хасни рухнуло вниз вместе с ней.       Ноги Тэхёна стали ещё быстрее. Омега почти добрался до алтаря, когда пластины стали падать одна за другой, создавая жуткую какофонию звуков в священном зале.       Тэхён с силой толкнулся о последнюю из них и взмыл в высоту, его тело изогнулось в воздухе, стремясь к цели. — Тэхён… — раздался громкий крик Хасни, сопровождая прыжок омеги. Его голос эхом отразился от древних стен, смешиваясь с грохотом падающих плит и биением собственного сердца. Время, казалось, замедлилось, растягивая этот момент в вечность.