А после - новая жизнь

Год с небольшим после событий Мора - Тём, просыпайся. Артемий поёжился в кровати и зарылся с головой под одеяло, прячась от солнечных лучей; голос, зовущий его, прозвучал на некотором расстоянии, потом послышался звук шагов, кто-то сел на свободный край кровати. - Тёма. Стах рукой сдвинул одеяло, открывая лицо спящего возлюбленного - тот попытался сопротивляться, но сильные руки молодого лекаря крепко держали ткань. Бурах вздохнул, разлепил глаза, посмотрел на спутника, потом протёр глаза руками. - Который час? - Половина девятого. Подымайся, тинктуры ждать не будут. Гаруспик протянул руку и обхватил Рубина за талию, рука начала скользить вверх и, достигнув плеча, потянула молодого черноволосого мужчину, заставляя наклониться ближе к матрасу и практически опуститься на него. - Медведь, не до игр сейчас. - Дети дома? - Недавно позавтракали и ушли кто куда. - Тогда иди сюда, ко мне. - Тёма... - Иди-иди. Стаху ничего не оставалось, как повиноваться и лечь рядом - Артемий обхватил его руками, прижался к груди, пригрелся. Рубин тихонько усмехнулся и закатил глаза, руку положил на голову менху и начал гладить волосы. - Разбалованный ты стал. - Ну прости. Кто мог знать, что с тобой так хорошо, тепло? Дай мне буквально пять минут, полежим так, и я начну собираться. - Эх ты. Как там говорят? Поднять-то подняли, а разбудить забыли - Я не сплю, Стах, - Гаруспик приподнялся, так, чтобы глаза молодых мужчин оказались на одном уровне, - Как слышу твой голос, так следую на него, хоть мыслью, хоть телом. С того света позовёшь - приду. Рубин вздохнул. - С чего это такие мрачные мысли у тебя с утра пораньше, м? - О, не мрачные, вовсе нет, - Бурах тепло улыбнулся и коснулся щеки любимого, - Просто лишний раз хочу, чтобы ты знал, что с тобой я готов хоть в огонь, хоть в воду. Менху придвинулся в молодому лекарю ближе и нежно поцеловал его: - Хочу, чтобы знал, как я тебя люблю. Вот что ты со мной делаешь, а, Стах? Во мне столько романтики никогда не было. Может, она вся для тебя хранилась, ждала своего часа? - Да, того часа, когда я буду тебя из-за твоей болтливости затыкать, трещотка, - Рубин легонько чмокнул Бураха, - И всё-таки, пора вставать. Я спущусь и кофе тебе сварю. Молодой лекарь похлопал Артемия по плечу, поднялся с кровати и вышел из спальни - Артемий проводил того взглядом, улыбнулся, вновь думая о том, насколько счастливым он стал сам и старался сделать счастливым того, кого любил. Почувствовал себя, как молоденький мальчишка, впервые втрескавшийся по уши. Но в глубине души знал, что то, что происходит между ним и Стахом, продлится намного дольше первой юношеской любви. До самого конца. Менху поднялся с кровати, подошёл к стулу, где покоилась одежда, и стал одеваться. В воздухе снаружи уже витал дух приближающейся зимы, что заставит землю уснуть на несколько месяцев: он пробирался в дома, царапая цепкими лапами обитателей, заставляя их конопатить окна и топить запасёнными дровами печи, менять тонкие шерстяные одеяла на толстые тяжёлые ватные. За год дом Бурахов претерпел много изменений: в паре комнат на первом и втором этаже был сделан капитальный ремонт, положены новые доски для пола и потолка, спальни стали уютнее с новыми кроватями и мебелью, была обустроена полноценная ванная комната. От мрачного еле живого дома, который встретил Артемия спустя шесть лет отсутствия, почти что не осталось и следа - теперь деревянное здание стало светлым, шумным и уютным. Бурах спустился вниз, умылся в рукомойнике и пошёл на кухню, следуя за терпким запахом кофе - кружка уже ждала его на столе вместе с ломтём хлеба и яичницей. Простая, нехитрая снедь, но наполненная заботой. После завтрака двое мужчин вышли из дома и направились вниз по улице, через заводские постройки, мимо "Разбитого сердца", по пути обсуждая, что и в каких количествах надо сегодня сделать. Берлогу залило ароматом твири: пусть он и был слабее, чем дух прошлогодней, последней, выросшей благодаря танцу невест, да к тому же нынешняя была засушенной, своих целебных свойств она не потеряла... пока что. Несмотря на появление традиционных антибиотиков, обезболивающих и прочих лекарственных препаратов, которые периодически привозились из Столицы (Данковский, как и обещал, похлопотал для товарищей), полностью отказываться от тинктур не стоит. К тому же, несколько образцов Бурах отправил бывшему танатологу - быть может, его знакомые учёные опишут растения и их свойства, что пригодится в будущем где-нибудь ещё, страна-то большая.  - Думаю, пришло время для нового вопроса. Если хочешь. Артемий пересчитывал и сортировал бутылочки с тинктурами, когда услышал за спиной голос Стаха, работавшего с алембиком. Вопрос. Они договорились, что Стах будет давать знать о готовности поговорить о периоде, когда Бурах находился далеко от отчего дома, о том, что произошло за время разлуки, о Сырых Застройках, о первой вспышке... Рубин со временем сказал ему, что тот волен спрашивать его об этом тогда, когда захочет - сердце его начало успокаиваться, осваиваться, привыкать к заботе и любви, которые смягчали боль от воспоминаний. Но если в отношении ласки, прикосновений и мимолётных поцелуев Артемий мог иногда дать волю, то правило "не давить" в вопросе тяжёлых тем он никогда не нарушал, не имел права, о чём так и заявил любимому. Так, оба решили, что Рубин будет давать своё "разрешение" на разговор. Несколько тем они уже обсуждали: как в целом Стах жил у Исидора, чему именно тот учил молодого мужчину, некоторые детали первого появления песчанки. Гаруспик чиркнул на бумаге нужную информацию, чтобы не забыть, и повернулся к молодому лекарю. - Скажи, отец посвятил тебя в то, какую именно роль хотел тебе отвести? Рубин положил истолчённую твирь в алембик, залил в чан воду; лекарь повернулся к спутнику, скрестил руки на груди и покачал головой. - Он так и не сказал. Не знаю, собирался ли вообще рассказывать, учитывая... обстоятельства. Я сам ломал голову: логичнее всего предположить, что учитель хотел, чтобы я стал твоим помощником, рассказал тебе всё о первой вспышке, выполнял ту работу, с которой бы ты вряд ли справился. - Да, с патологоанатомией я не сильно дружен. А вот ты в ней - мастер. Стах кивнул. - С другой стороны, когда вскрылась правда о заражении, когда я начал работать с телом Симона... в голове вспыхнула мысль: что, если бы учитель не был убит, он бы призвал меня к себе, и... Артемий дёрнулся. - Он бы так не поступил! Только не с тобой! "Не поступил бы? А вскрывать тела тому, кто не был менху, не позволено, табу... Но Стах это делал в обход правил по воле отца. Или, может, отец заставил его силой, а тот не хотел... Шудхэр, что в голове у отца было в тот момент? Сколько бы я ему сейчас сказал, узнав, через что прошёл Стах... Больше бы он его и пальцем не тронул. Но... прошлое на то и прошлое, что с ним ничего не сделаешь. А вот будущее - вот с ним нужно работать, делать лучше, светлее". Артемий часто думал о судьбе своего спутника: голова и руки Рубина были намного более искусно сложены, чем у Медведя, в Столице бы он с отличием закончил медицинское училище, превратился бы в отличного врача. Может, отец именно этого и боялся - боялся, что сразу потеряет два варианта возможного будущего, так как вместе юноши вполне себе могли полностью ускользнуть из-под влияния Бураха-старшего, а так Стах был ещё одним из крючков, наравне с "сыновьим долгом", за который, при случае, можно дёрнуть, чтобы вернуть непутёвое чадо домой. - Иногда я пытаюсь взглянуть назад, в прошлое, и понимаю, что чем больше смотрю туда, тем больше неуверенности во мне просыпается. Раньше думал, что меня готовят к чему-то очень важному, что я буду иметь вес как минимум здесь, в Городе, такой же, что был у учителя. Я не рассказывал тебе, но во время эпидемии однажды ночью пришёл в его дом, когда с него сняли карантин, уже после того, как в нём побывал ты: в отчаянии я рылся в бумагах, искал хоть что-то, что скажет мне, что же я должен делать, буду должен делать, где же моё место? Перерыл всё, и... пустота, ничего. Учитель, значит, все свои планы на меня носил исключительно в голове. А может, он так сильно понадеялся на тебя, подумал, что ты сам рассудишь, что со мной делать, считал, что ты станешь его копией, чуть ли не реинкарнацией. - Но... - Но ты не стал. После окончания эпидемии я, было, подумал, что вижу в тебе его, но нет, со временем наваждение прошло, пелена спала. Ты - это ты. Никогда не становись кем-то ещё. Именно тебя я люблю. А будь ты, как учитель... - Стах поёжился. Артемий подошёл к нему и приобнял, - Нет, не надо. Ты мне глаза открыл, освободил, дал понять то, от чего я несколько лет неосознанно бежал. - Прости. Рубин ухмыльнулся: - Тёма, опять ты... Сколько раз мне надо повторить - не твоя вина, не извиняйся. Мне уже не больно. Ну, не так сильно, тебе я лгать не буду. Но чем больше мы говорим, тем легче становится, поверь, - молодой лекарь посмотрел на Гаруспика, чьи глаза были вновь, как в предыдущие разы, когда Рубин отвечал на вопросы, наполнены беспокойством и виной; мужчина приложил ладонь к щеке возлюбленного и начал гладить его кожу большим пальцем, - Некоторые раны надо вскрыть вновь, чтобы выпустить гной - станет легче, и заживёт с меньшими последствиями. Или без них. У тебя в глазах ещё вопрос читается. - Мы же договорились... - Если он связан с нынешним, то задай. Знаешь же, что лучше основательно поговорить. Наводящие вопросы ты же мне всегда задавал в предыдущие наши беседы. Артемий вздохнул. - Чьё решение было поручить тебе вскрывать тела? Вернее... глупо, конечно - его решение, кого же ещё. Что он... как... - Гаруспик запнулся - формулировка мысли ему никак не давалась. "Что такого он тебе сказать? Он тебя принудил? Шантажировал? Угрожал?" - подобные варианты звучали резко, хоть и правдиво, но озвучивать их не хотелось. Рубин очень хотел быть успешным учеником, в нём была искра, даже одержимость, а за такую ниточку легко дёргать. - Учитель предупредил меня, что я нарушу табу. Он убедил меня, что моя работа необходима. И, если честно, я сам начал так думать, когда вскрывал далеко не первое тело - чем больше их было, тем лучше становилось моё искусство, я начал сам собой гордиться и не понимать, почему Уклад противится науке? Суеверия стопорят прогресс как в целом, так и для отдельно взятого человека. Если бы я не пошёл против правил... - ...то не догадался бы, что нужно поработать с телом Симона и попытаться помочь Данковскому в создании панацеи. - Именно. Пусть это и не привело ни к чему, но я попытался что-то сделать, попытался быть полезным. Полезным... - Стах посмотрел в сторону, погрузившись на мгновение в глубины памяти, - ...как верный инструмент. Значит, вот как... Инструмент, ха. Что в его руках, что... - Стах! Рубин отвлёкся на голос менху и вновь перевёл на него взгляд - тот уже начал гореть внутри праведным гневом, но не на лекаря направлен он был, а на отца. - Поэтому ты - не он, - молодой мужчина прижался лбом к лбу любимого и закрыл глаза, - Я знал это, всегда знал, глубоко внутри. Как и то, что ты вернёшься. Вспоминал тебя, твою улыбку, твоё тепло. - Я никогда не поступлю с тобой так. - Я знаю, - глаза цвета меди, в глубине которых сейчас тлели угольки, мягко, тепло, взглянули в голубые глаза Артемия, губы коснулись других губ, нежно и глубоко, - Успокойся, всё хорошо. - Ты пройдёшь путь, ты уже на нём. Ты станешь менху. Ещё два года, и станешь им. Мы будем равным. И к чёрту всё то, что было. Стах усмехнулся. - Вот он, Артемий Бурах. Вон он, мой хөөрхэн. Глаза Артемия расширились, когда он услышал из уст Стаха слово, которое Медведь использовал в адрес возлюбленного, тёплое слово, нежное, впервые озвученное его голосом - дорогой, близкий, любимый. Мужчины рассмеялись, а потом продолжили работу - часы только-только пробили полдень, работы предстояло ещё много. Одним вопросом стало меньше, одна из ран очистилась от гноя. Чем дальше, тем легче - это оба знали наверняка.