My dearest man

***

Благополучно приземляюсь я в аэропорту Лос-Анджелеса. Полет прошел без сучка и задоринки. Такого тихого взлета, посадки и полета давно не испытывал. Когда я вышел из терминала, увидел остатки красивого заката. Я уже и забыл, какие здесь потрясающие закаты! Я не стал звонить Дженне (хотел сделать ей сюрприз), взял такси и поехал к ней прямо домой. По дороге я видел руины зданий, и в моей душе все перевернулось. — Что здесь произошло? — спросил я таксиста. — Пожар? — Землетрясение, сэр, — ответил таксист. — Было в январе. Это уже убрали, но еще много не успели! — Понятно, — сказал я. — Не знаете, дом, куда мы едем, целый? — Тот район пострадал не сильно, там много уцелевших зданий. Возможно, и он уцелел! Я с облегчением откинулся на спинку кресла. Как обычно, я жил в информационном вакууме. После последней поездки в Дубровник совсем перестал смотреть новости, и о землетрясении я ничего не знал. К Дженне я прибыл уже ночью, часов в 11. Все же нужно было позвонить ей сначала! Вот и знакомый вход, а в окнах абсолютно темно. В такое время нормальные люди уже спят. Возможно, я был неправ, что не позвонил ей из аэропорта, ну да ладно. Я несколько раз осторожно стукнул дверным молоточком. Дверь открыл недружелюбный мужчина с ружьем в руке. — Вам кого? — буркнул он. Я опешил и расширенными от ужаса глазами посмотрел на это ружье. Больше всего в мире боюсь уколов и оружия! Ничего более мерзкого человечество не изобрело! Но могло быть так, что Дженна уже здесь не живет? Ружье в руке этого джентльмена к разговорам не располагало. Я облизнул внезапно пересохшие губы. — Добрый вечер. Я ищу Дженну Элфман, — сказал я, и тотчас Дженна из-за спины этого мужика завизжала и повисла у меня на шее. — Милко! — воскликнула она. — Каким ветром тебя сюда занесло? — Лучше не спрашивай, — облегченно выдохнул я. — Мне срочно нужно сшить костюм! Ее лицо удивленно вытянулось. — Ты что, не мог его сшить у себя в Лондоне? — Я должен сшить его для Алана, а он с группой сейчас в Гонолулу, — объяснил я. — Так ты прилетел из Гонолулу? Ой, я же тебя не познакомила! Это мой муж Бодги! Бодги — это мой давний друг, известный дизайнер Милко из Лондона! Да, тот самый, у которого я заказывала костюмы для нашего шоу! Так я узнал, что Джен успела выскочить замуж за этого парня со странным именем и уже находилась «в ожидании». Ее животик мило торчал вперед. Меня пустили в дом, и Джен начала суетиться и собирать на стол. Ее муж Бодги оказался не таким уж плохим парнем! Он извинился за оружие, и объяснил, что после землетрясения в городе много мародеров, и без оружия находиться в доме просто опасно, особенно, когда в доме имеются беременные женщины. За ужином я им рассказал все, как есть, и Джен пообещала, что поможет мне найти машину и ткань. — Только, знаешь, это будет трудно сделать, — сказала она. — Много разрушений, и те магазины, где можно было найти подходящую ткань — разрушены. Ну, ничего, — поспешно добавила она, увидев, как у меня разочарованно вытянулось лицо. — Мы объездим уцелевшие места, и что-то обязательно найдем! Она уложила меня в гостевой комнате, а я попросил разрешение позвонить в Гонолулу. Алан долго не поднимал трубку, и я хотел уже положить свою. Но тут я услышал его сонный голос: — Алло! Милко! Это ты? — Я. — Как долетел? — Все хорошо! Все нормально! Со мной ничего не случилось, ты зря переживал! — Отлично… Я рад, — бормочет он сонным голосом. — А я сплю… Честно! Как тебе обещал — вернулся в отель и сразу же уснул! — Я слышу… То есть, я хотел сказать, я тебе верю, Ал! Спокойной ночи! — Спокойной ночи, Милко! Перед тем, как положить трубку, я сказал: — Я люблю тебя! — Я тебя тоже! — сказал Алан. — Скоро увидимся! Мы попрощались. Я заснул счастливый, а утром мы с Джен отправились на поиски. Как я уже говорил, с машинкой особых проблем не было, а с тканью… Дженна мужественно колесила по городу из магазина в магазин, пока я не выгнал ее из-за руля и не стал вести машину сам… — И что, ее муж отпустил ее с тобой? — спросила Вика. — Конечно. Он узнал, что я гей, и ревности с его стороны совершенно не было! Наоборот, он был уверен, что его жена в надежных руках! Машинка была у меня в руках, вернее, в багажнике машины Дженны, простенькая, но я думаю, что со своей работой она справится. А вот с тканью… Владельцы магазинов мне показывали то, что у них осталось, и я уже был на грани отчаяния. Ничего из этого категорично не подходило, а хозяева только разводили руками. Тогда Дженна снова села за руль, и направилась во вьетнамский квартал. Вьетнамцы обступили нас толпой, интересуясь, что мы ищем. Узнав, что мы приехали за тканями, один джентльмен отвёл нас к своему брату, который повел нас в какие-то подземелья, пока мы не попали в какой-то склад с кучей рулонов ткани. Посмотрев некоторые, у меня загорелись глаза. Ткани были отличного качества, я среди них купался, как дядюшка Скрудж в своих сокровищах. Дженна переминались с ноги на ногу, потом села на предложенный стул, потом сказала: — Ну, ты скоро? Я уже не выдерживаю в этом подземелье! У меня обострилась моя клаустрофобия! И я опомнился, что беременной моей спутнице не нужно долго здесь находится. Я выбрал неплохой отрез для костюмов, и ещё прихватил несколько с собой. — Зачем? — изумилась Виктория. — А про запас. Не знаю, они мне просто понравились, и все. Я собирался отвезти их в Лондон! Там бы я пустил их в дело. Отдельным квестом был поиск фурнитуры, но помогли все те же вьетнамцы. Впрочем, это заняло еще больше времени, чем я рассчитывал. По памяти, шаг за шагом, очень скурпулезно я восстанавливал крой. Но «максимально странный» костюм имел кучу деталей, молний, вырезов и комбинирующихся между собой мелочей, и возился я с ним долго… — Почему же ты не упростил его? — спросила Кира. — Это был вопрос моего профессионализма и, в какой-то степени вызов самому себе! Если бы я его упростил, значит, я бы сдался! Но сдаваться я не хотел. В общем, сидел я за машинкой и день и ночь, Дженна только уговаривала меня поесть. Я ел быстро и только потому, что не хотел, чтобы она нервничала, и дальше садился за работу. И, наконец, на исходе пятого, последнего дня, который я бы мог уделить работе, я позвонил Алану в отель. — Ал… Я все сделал, — сказал я. — Я знал, что ты справишься! Я нисколько в тебе не сомневался, — сказал мне Алан. — Правда, есть одна неувязочка! Мы уезжаем уже сегодня! Так что дуй сразу в Сан-Паулу! Мы будем в отеле… Он сказал название. И я «подул» в Бразилию! Правда, я совсем не учел разницу во времени, и перелет в одиннадцать, мать его, часов! Все равно, если бы я вернулся в Лондон! Когда я прилетел в Сан-Паулу, то был измочален перелетом, турбулентностью, сменой часовых и климатических зон и совершенно не понимал, на каком же я свете. Но боязнь опоздать возвращает меня на Землю и приводит в чувство — собирая мозги в кучу, я вдруг понимаю, что в отель я уже не успеваю, и я мчусь на всех парах с диким бразильским таксистом сразу на арену.

***

Мы стоим перед зеркалом в его гримерной дворца «Олимпия». Я аккуратно расправляю верхнюю часть костюма на его плечах, кожа на которых, кстати, уже слезла и новая кожа была покрыта крепким золотистым загаром и россыпью веснушек. Волосы его выгорели примерно на тон светлее, на тронутом загаром лице веснушки выделяются ещё резче и светлые неземные глаза кажутся почти прозрачными. Мои же глаза кажутся темнее, чем обычно. Вид у меня уставший, на впавших щеках пробивается щетина — побриться я не успел. К тому же, я, наверное, снова потерял пару кило от нервов и почти недельной голодовки. Ал восхищённо улыбается. — Это просто невероятно! — говорит он. — Я все время задаю себе вопрос — ну как? Как же тебе это удается? Ты просто волшебник! Для меня это что-то запредельное! Хотя от его слов у меня за спиной вырастают крылья, я скромно и спокойно говорю: — Ерунда! Мне это ничего не стоило! Ага, кроме поездки к черту на рога к вьетнамцам, нескольких бессонных ночей и кучи нервов, которые я потратил, боясь не успеть. Но Алану этих подробностей знать было не нужно, согласны со мной? Я спрашиваю: — Что бы ты делал, если бы я все же не успел? — Играл бы в джинсах и футболке за сценой вместе с Дэрилом. Он так боится, что вообще не хотел выходить, чтобы не опозориться, по его словам. У него нормально все получилось! Только он слишком любит заниматься самоедством. Я где-то его понимаю, потому что сам такой! И в этом большая проблема! Я беру рукава: — Давай, пристегну! Он повернулся ко мне, забрал у меня из рук эти рукава и отложил их в сторону. — Не нужно! Попробую сегодня так! Касается своей рукой мою руку, контакт глаза в глаза, проводит кончиками пальцев по моей небритой щеке и… Его руки скользнули на мой затылок. Он осыпает мое лицо быстрыми поцелуями, едва касаясь губами моей колючей щеки, прежде чем впиться в мои губы. Мое сердце, уже сорвавшееся в галоп, бьется в его грудь, к которой он крепко прижимает меня. Он касается моих губ, сначала нежно, а затем властно, требовательно, медленно и уверенно сводя меня с ума. Он то едва дотрагивается до меня, то терзает поцелуем до сладкой боли, так, что я почти готов отдаться ему прямо здесь же, в гримерке. Но вдруг он резко отшатнулся. Я услышал, что открылась дверь, и в гримёрку кто-то вошёл. — Чего нужно? — не слишком вежливо рявкает Слик на вошедшего охранника и смотрит на него матом, как на кусок дерьма как он умеет. Тем не менее, охранник был вежлив и вел себя корректно. Не то, что одно хамовитое животное на арене «Динамо» в Москве, где мне тоже пришлось иметь с ними дело… Этот охранник изо всех сил старался сделать вид, что ничего не видел, но все же покраснел, как рак. — Шоу начинается, сэр! Ал смотрит на часы. — Как начинается? Еще десять минут! Там группа должна еще играть! — Группа ушла со сцены! Публика требует Депеш! — Требует, значит? Отлично! Остальные уже собрались? — Да, сэр. Кроме вас и мистера Бэмоунта, — произнес он фамилию Дэрила на американский манер. — Я сейчас приду! Дайте мне буквально минуту! Охранник кивнул и закрыл дверь. Алан взял меня за руку. — Мне нужно тебе кое-что сказать, Милко. Я принял решение! — Какое? Уйти из группы? — И да, и нет! Я пока не могу тебе конкретнее сказать! Я хочу сделать тебе сюрприз! Закончится тур, я к тебе приеду — и ты все узнаешь! Но пока не время… Он меня дико заинтриговал, но я не подаю вида и бесстыдно кокетничаю: — Это все очень хорошо… Только, знаешь… Я не люблю сюрпризы! — Уверяю, тебе понравится! Ты дождешься меня? — Конечно! Осталось не так много концертов! по сравнению, с тем, что было… И мы оба смеемся, понимая, что концертов впереди еще «дофига» и ещё чуть-чуть. — Пошли? Я вспоминаю о бедняге Дэрила. — Ал… А Дэрил точно готов? — Конечно! Ты сомневался в моих учительских способностях? — Нет, не сомневался! — Так как он боится, я ему предложил сыграть сегодня за сценой, чтобы он приобрел уверенность в себе. Но он справится, я ни грамма не сомневаюсь! Пошли! Мы выходим вдвоем. Но Дэрила нет среди остальных участников группы. — Где он? — спрашивает Алан у Мартина. — У себя. Он закрылся, и не хочет выходить! Я уже звал его. Я тебе сразу говорил, что это дурацкая затея, Чарли! Энди нельзя заменить! Если бы ты меня послушал… — Это мы ещё посмотрим, — говорит Алан и пошел быстро, почти побежал по коридору. Я устремился за ним. Около двери с табличкой «mr. Andrew Fletcher» мы остановились. — Дэрил, — негромко стучит Алан в дверь гримерки. — Пора на сцену! — Проваливай к черту! — говорит ему с нотками истерики в голосе Дэрил. — Я никуда не пойду! Алан переглядывается со мной. В глазах его недоумение и отчаяние. Кажется, дело труба! — Открой, пожалуйста! — как можно спокойнее просит он. Дэрил не открывает. Алан настойчиво стучит и зовет его. О, если бы он так звал меня — мое сердце бы точно не выдержало такой пытки! Дэрил тоже не выдерживает, и после пяти минут уговоров распахивает дверь. Он бледен. — Ну, что случилось? — ласково спрашивает Алан. — Мы же все прошли сто пятьдесят раз! У нас… Нет, у тебя! Все получалось! — Получалось, — говорит Дэрил. — А сейчас мне страшно! У меня коленки трясутся! Я не выйду, под страхом расстрела! Посмотри, у меня руки дрожат! Как я буду играть такими руками? Он протягивает вперед руку. Она и правда дрожит. — Так, — говорит Алан. — Нужно стабилизировать твои нервы! И у Мартина есть чудесное средство! Называется текила! — Он уже дал мне стакан водки, — говорит Дэрил. — И что? — И ничего! Ничегошеньки не помогает! Меня вообще стало колбасить! — Алан, — говорю я ему тихо. — Он на грани истерики! Ему алкоголь не поможет! Нужна валерианка! — Это ты по себе судишь? — Ты напрасно смеешься! Меня алкоголь не успокаивает, а валерианка — очень даже! — Ок. Так как выбора у нас нет — найдем мы тебе валерианку! Только ты не закрывайся больше, Дэрил! Он побежал к врачу, который всегда присутствовал на всех концертах. Валерианы у него не было, но он все-таки накапал Дэрилу каких-то капель со странным запахом. Дэрил их выпил, и — не знаю, то ли это капли помогли, то ли они дали «эффект плацебо», но Дэрилу кое-как удалось взять себя в руки. — Алан, — сказал он. — Я прошу тебя, поиграй сегодня рядом со мной! Я скажу ребятам, чтобы твою установку закатили за сцену! Я не хочу остаться там один на один с этим синтезатором! — Дэрил, ну как ты себе это представляешь? Что подумают зрители? — Не знаю, что они подумают! Мне все равно! — Они подумают, что их нае.ли за их же деньги, если они увидят не четверых музыкантов на сцене, а двоих! Я так понимаю, там публика сегодня требовательная! Уже группу разогрева послали нах! Я посмотрел на часы. Уговоры затягивались, концерт уже задерживался на час. Публика скандировала «Де-пеш Мод!» и распевала их песни. Этот рев я слышал даже сюда. — Дэрил, — сказал я. — Если тебе это поможет — я могу постоять около тебя, а Алан пойдет на сцену! Дэрил посмотрел на меня упрямо, исподлобья. Я продолжаю уговоры: — Я понимаю, как тебе страшно, но, поверь, как только ты начнёшь — твой страх куда-то улетучится! Я помню, как у меня дрожали колени на моем первом показе. Я тогда понял, что самое главное — начать, а потом пойдет, как по маслу! Ты тоже справишься! Мы справимся вместе! Мой спокойный и уверенный тон подействовали на него. Дэрил подумал ещё немного и уныло кивнул головой, соглашаясь. — Вот и молодец, — сказал Алан и украдкой, в знак благодарности пожал мне руку. — Пойдем! Наконец, группа в сопровождении охраны вышли на арену. Уже пустили «интро», и под световую игру парни вышли на сцену. Дэрил занял свое место у синтезатора за сценой, а я стал около него. Ещё около нас находились две приглашенные госпел-певицы в длинных национальных платьях, исполняющие в этом туре бэк-вокал к некоторым песням. Дэрил посмотрел на меня обреченно, но я одними губами ему шепнул «Все хорошо» и поднял вверх два больших пальца. С моего места мне очень хорошо была видна барабанная установка, я видел, как Слик усаживался за нее, натягивал перчатки, устраивал в ухе «in-ear monitor». Он сделал знак работникам сцены, чтобы ослабить немного провод, видно, он тянул ему. Наконец, пошло вступление к Rush, к «честному народу» вышел, вернее выскочил Дэвид, великолепный в светлой удлиненной рубашке и обтягивающих его крепкую задницу штанах, волосы его развевались в танце. Публика устроила небольшой Армагеддон во время небольшого стриптиза и ещё раз, когда Дэйв эффектно упал на колени и отклонился назад всем корпусом, исполняя при этом медленную вставку. Они проорали всю песню слово в слово с Дэвидом, и орали так, что я иногда не слышал музыку. В конце песни он выскочил на подмостки к Слику, прокричал в микрофон «Чарли!» и Алан исполнил что-то типа соло на барабанах. — А что же этот бедолага Дэрил? — спросила Вика. — Все было нормально! Он «лабал» на синтезаторе, будто всю жизнь этим занимался, а когда песня закончилась, он поднял на меня глаза. На его лбу блестели капли пота. — Дэрил, — прокричал я ему, перекрикивая рев трибун. — Все хорошо! Ты сделал это! Далее, хотя его коленки периодически разъезжались от страха в разные стороны, но держался он гораздо увереннее. Я стал слушать концерт. Каждая очередная песня — прожитая маленькая жизнь. Чарли фигачил на своей установке, иногда переходил за синтезатор, и у меня внутри творилось черти что. Мне хотелось петь, орать, выскочить на сцену и биться тоже в экстазе вместе с публикой. Такая бешеная энергетика, она заражает всех вокруг, и, если даже тебе эта музыка «не прет», ты все равно пустишься в пляс… Потом на сцену вышел Мартин, Слик сел за рояль, Дэрил и остальные получили небольшой перерыв, а я слушал красивый тенор Мартина с комом в горле… — Только не говори, что тебе снова понадобилось в уборную после концерта! — воскликнула Вика. — Нет, моя девочка! В этот раз я прекрасно владел собой! А этот концерт… Он до сих пор в моей памяти! Я помню каждую песню, каждый пассаж на ударных Слика, каждое движение Дэвида, и то, как он спланировал в толпу, изображая из себя рок-звезду, а добрый десяток охранников получил большой «геморрой», вытаскивая его оттуда… Потом он лежал, обездвиженный, в своей гримерке, а врач уже стоял наготове, обрабатывая ему жуткие ссадины и царапины, оставленные на его теле заведенной толпой. Потом было три выхода на бис, но публика еще долго скандировала и не отпускала их со сцены. Концерт закончился далеко за полночь. В гримерке у Флетчера царило веселье. Дэрил истерически хохотал на диване, закрыв лицо ладонями. Вдоволь насмеявшись, он сказал: — Млять! — сказал он. — Я до сих пор не верю, что сделал это! Чарли, дружище, по-моему, мой дебют нужно отметить! Ты как на это смотришь? Алан быстро посмотрел на меня. — Только не сегодня, — ответил он. Дэрил от удивления аж сел. — То есть, как это? У меня чуть нервный срыв не произошел, а ты меня вот так сейчас хочешь бортануть? Предлагаешь мне с Мартином бухать? Так моя печень столько не выдержит пить, как он! — Милко, можешь выйти на минуту? — говорит мне Алан. — Я хочу поговорить с Дэрилом! Слегка удивленный этой просьбой, я кивнул головой и вышел. О чем они говорили — я не знаю. Я постарался не придавать этому значение! — Да, это очень странно, — сказала Кира. — Я думала, что у вас уже нет секретов друг от друга! — Я постарался отнестись к этому с пониманием, — аккуратно подбирая слова, ответил я. — Я все же не член их прекрасного ВИА, и все знать мне не нужно, не так ли? Через несколько минут Слик вышел, улыбаясь. — Мы можем ехать. Ты же не против провести сегодня со мной этот вечер? Или, может, ты хотел разделить с Дэрилом его успех? Прости, так получилось, что я за тебя все решил! — Нет, ты не решил за меня, — отвечаю я. — Я знаю, у вас завтра еще один концерт здесь, а потом вы летите в Буэнос-Айрес… — Все так, — отвечает Алан. — Ну, а мне пора возвращаться в Лондон, — сказал я. — У меня там еще есть кое-какие незаконченные дела! Поэтому сегодняшний вечер я хочу провести с тобой! — Тогда поехали, — говорит он.

***

После ужина в ресторане мы возвращаемся в его номер. Ресторан здесь же, на крыше отеля. Там же находится бассейн, где мы с наслаждением плавали десять минут назад. Медленно, размеренно, уже не геройствуя. Я чувствую в теле какую-то невесомость, выше облаков… As high as a kite, только без героина. Мой героин находится рядом со мной, течет по моим венам. Слик снова берет ладонями мой затылок, целует меня, затем его ладони скользят по спине, заезжают под резинку трусов, подаренных им же. — Я люблю тебя, господи… — шепчет он. — Как же я тебя люблю! Я не могу сказать ни слова, просто плавлюсь под его ласками, прикосновениями. Все напряжение последней недели, бессонные ночи, перемена часовых поясов, концерт, бразильская духота и влажность и даже выпитый за ужином бокал вина делают со мной злую шутку. У меня все поплыло перед глазами, и я медленно стал сползать по стенке. — Ээй, Милко, ты чего? — испугался Ал, удерживая меня вертикально. — Все нормально, — еле ворочаю я языком. Я находился, как в прострации, как под действием каких-то препаратов. — Давай, я доведу тебя до постели. На сегодня хватит! Он помог мне дойти до постели. Я стянул с ебя одежду и бросил рядом на кресло, послушно улёгся. Слик меня укрыл хорошенько одеялом. — Мой мальчик, ты очень устал… Тебе нужен отдых! Постарайся уснуть, пожалуйста! По моим губам скользит улыбка, я прикрываю глаза в знак благодарности и согласия, ловлю его руку, прижимаю ее к губам. Не засыпаю, просто лежу на спине с закрытыми глазами. Я слышу, как Ал принимает душ, чистит зубы, разбирает вещи, заказывает по телефону в номер свою любимую марку вина и фрукты — занимается обыденными вещами. Он старается не шуметь, думает, что я уже сплю, разговаривает по телефону вполголоса, почти шепотом. Выключил верхний свет и зажег настольную лампу на журнальном столике. Когда принесли вино, он расположился в кресле с бокалом вина, пачкой сигарет, устраивает на столике пепельницу. Голова его лежит на спинке кресла, он о чем-то размышляет, делает глубокие затяжки. Я наблюдаю за ним сквозь опущенные ресницы. В уголках его рта залегают резкие складки. Затем он погасил недокуренную сигарету в пепельнице, погасил лампу, снял свой халат, открыл балкон, чтобы проветрить дым. В комнату немедленно ворвался шум машин и отголоски ночной жизни Сан-Паулу. Алан, наконец, скользнул ко мне под одеяло. Я немедленно обнял его, нашел его губы, с терпким привкусом вина и сигарет, с наслаждением целую их. — Тсс, — говорит он, накрывает кончиками пальцев мои губы. — Давай отложим это на потом! Тебе нужно немного поспать! Нам обоим нужно поспать! Я смиренно утыкаюсь ему в плечо, прижимаюсь к нему всем телом. Он, по своему обыкновению, сгребает меня в свои объятия, подминает под себя, устраивая из наших тел слоеный сиамский бутерброд. По моим губам скользит улыбка. У нас есть в запасе целая ночь, а может быть, даже целая жизнь! А сейчас мы будем спать! Вместе.

***