My dearest man

***

Попытки собрать себя в кучу потерпели фиаско. Я был полностью опустошен! И этот факт, к которому еще подмешивалось все нарастающее чувство сожаления того, что я уехал из Дании на неделю раньше, вместо того, чтобы побыть еще немного с Аланом, прибивал меня еще больше. Внутри меня будто бы зияла пустота. Синьора Пишкетола готовила всякую вкуснейшую еду, но я отказывался есть, в меня просто ничего не лезло. С трудом я заставлял в себя впихнуть несколько ложек, чтобы просто не умереть с голоду. Синьора Сильвана (так звали маму моего друга), однажды стояла над душой, ждала, как в детском саду, пока я все не съем, но это только привело меня к тому, что я потом все выдал обратно. И я сказал Пино, чтобы он ее попросил больше так не делать, чтобы не переводить зря продукты. Я похудел так, что все брюки стали сваливаться с меня, мне пришлось затянуть свой ремень на два отверстия. Мне не понравилось, как этот ремень стал на мне сидеть, у него был очень длинный свободный край. Нужно было купить новый, но для этого нужно было стянуть свою задницу с дивана и пойти в магазин, а липкая, вязкая апатия засасывала меня, как в болото. Я целыми днями валялся в кровати, в обнимку с этой фотографией. Я думал о том, где Алан сейчас, что может делать, а мысли о том, что он прямо сейчас делит с кем-то свою постель — доводили меня до сумасшествия. Я тряс головой, накрывался подушкой, чтобы избавиться от этих видений, и запретил себе вообще об этом думать! Но не думать об этом я не мог. Особенно меня убивал тот факт, что я не мог с ним связаться, позвонить ему, услышать его голос! Возможно, мне бы хоть на минуту стало легче. У Пино был его телефон, я знал это. Но я бы никогда его не попросил под страхом смерти! Тогда я слушал его песни, записанные для одного из альбомов (вторую я тоже нашел, да, Викуль). Я удивляюсь, как в пленке дыры не образовались от постоянного слушания. Пино с тревогой взирал на меня, пытался различными способами меня расшевелить, но у него ничего не получалось. Тогда он как-то сказал мне, что позвонит Алану и расскажет, как меня колбасит. Я вскочил с кровати и подскочил к нему: — Не смей этого делать! — А что мне, смотреть, как ты загибаешься? Я не могу уже! У меня сердце разрывается, глядя на тебя! — Пино, миленький, я прошу тебя, не делай этого! Я не хочу, чтобы он знал! Я тебе обещаю, что справлюсь! — Тогда прямо сейчас пойдем на кухню и ты при мне что-нибудь съешь. — А если меня снова вырвет? — Постарайся, чтобы не вырвало. А если вырвет — я тут же звоню Алану. И обещай, что с завтрашнего дня ты начинаешь нормально питаться! Ну что с ним оставалось делать? Пришлось пообещать и съесть все, что было на ужин. Слава богу, без последствий, настолько я боялся, что он выполнит свою угрозу. У фотографии из журнала от постоянного сгибания уже потерлись эти сгибы. Однажды я подумал, что так она долго не проживет, и у меня появилась идея. Я вскочил со своей кровати, прогладил ее очень аккуратно слабо нагретым утюгом, чтобы она расправилась. Затем очень аккуратно вложил ее в свой рабочий блокнот, оделся и направился в ближайшее фотоателье. Там я предъявил эту фотографию и попросил переснять ее и распечатать в формате 10 на 13, чтобы можно было носить в моем блокноте, или нагрудном кармане. Они посмотрели на меня, как на сумасшедшего, но просьбу мою выполнили. Пока они проявляли пленку, печатали, я слонялся по улице. Но дул ледяной ноябрьский ветер, и мне пришлось укрываться в ближайшем торговом центре. В этом центре был неплохой бутик с мужской галантереей, и я выбрал себе новый ремень. Еще один привлек мое внимание, он был более широкий, отделан причудливым тиснением, с шикарной пряжкой. В таком ремне спокойно мог бы блеснуть Дэвид на сцене. Он стоил в два раза дороже, чем мой, но я купил его, не моргнув глазом. Еще в этом магазине я приметил отдел тканей, и вот там я застрял надолго. И знаете, мне стало немного легче на душе! Мне нравилось их осязать, вдыхать запах этих новых тканей! Пино нужно было не угрожать наябедничать Алану, а просто привести меня сюда, в этот магазин тканей. Хотя, он, скорее всего, и не знал о его существовании. За этим походом по магазинам я совсем забыл о фотографии, и тут же помчался обратно в ателье. Они выдали мне ее, и я хотел сразу положить ее в блокнот. И тут он выпал у меня из рук, открывшись на странице с замерами ребят. «Вот, спасибо», — с досадой подумал, я наткнувшись на мерки сами знаете кого. Но в то же время меня осенила еще одна идея. Я помчался обратно в магазин тканей и купил отрез белого тончайшего высококачественного льна, который имел серовато-пепельный красивый оттенок. Схватив эти покупки, я быстро направился домой и сразу же засел за работу. Через несколько дней на свет родилась рубашка, с низким вырезом, и воротником, уголочки которого кокетливо загибались. Я примерял ее на себя в процессе работы, потому что был с Аланом одного роста и примерно одной комплекции, но учитывая мою теперешнюю худобу, могли, конечно, быть погрешности. Смотрелось очень хорошо и оригинально, и я почти был уверен, что она сядет идеально, да и ткань была очень приятная к телу. К ней я приобрел металлическую фурнитуру, которую нашил вдоль планки. Эта работа помогла мне обрести почву под ногами и я даже заново перечитал сценарии, которые передал мне Антон. Пино с Сильваной не могли нарадоваться моему оживлению. И все же мой неугомонный друг решил «закрепить результат». Он уже к тому времени завел себе очередную подружку. В один «прекрасный» ноябрьский вечер, когда хлестал ледяной дождь с ветром, он притащил ее к себе домой, а с ней была еще одна девушка — ее подруга. Звали ее Беатриче. Увидев эту компанию, я слегка удивился — Пино обычно своих девушек домой не приводил. И мамы нигде не наблюдалось — наверное, он ее заранее куда-то спровадил. Беатриче имела роскошные темно-каштановые волосы, которые были забраны в высокий хвост, пронизанный каплями дождя и рассыпавшийся по воротнику осеннего пальто, начесанную челку над большими темно-карими глазами, белозубую улыбку. Она была красива. Пино помог раздеться своей девушке и, шепнув мне — «не стой, как истукан, а помоги девушке раздеться» — скрылся на кухне. Я неуклюже помог ей выпутаться из пальто, и увидел, что у нее были стройные ножки, и красное платье с громадным декольте, в котором виднелась грудь размером с пару увесистых дынь. Платье было откровенно вульгарным, но я не стал доносить эту информацию до нее, а постарался быть вежливым и галантным. Пино объяснил их пришествие тем, что они хотели пойти в театр, но спектакль заменили какой-то другой постановкой, которая им не понравилась. На улице плохая погода, и они решили заскочить к Пино выпить чего-то для согревания. «Что-то» оказалось глинтвейном, который Пино весьма ловко сварганил на кухонной плите. Он разлил его на 4 высоких стакана, которые он использовал как пивные, и пригласил всех к столу, на котором появилась колода карт. Единственная карточная игра, в которую я играл, был «дурак», и я хотел слинять в свою нору к фотографии Алана, но Пино наступил мне на ногу и прошипел в ухо, что если я сейчас улизну от Беатриче, он отдаст меня на растерзание мафии или позвонит Алану, что в конечном итоге имело бы равнозначный эффект. Вся компания согласилась на «дурака». Глинтвейн разлился теплом по венам и ударил в голову. Я расслабился, ощущая, как шаловливые ручки Беаты, как ее называла подруга Пино, гуляет по моей внутренней стороне бедра, подбираясь все выше к ширинке. Я смотрел на Пино красноречивым взглядом и мне было смешно. Но он делал вид, что вообще не при делах, что все само вот так получилось. Затем, компании надоели карты и начались танцы под «фисгармонь». Немного потанцевав под Roxette, начался «медляк» этой же группы, Listen to your heart. Погас свет на кухне, исчез мой друг со своей девушкой, и мы остались с Беатой вдвоем. С меня слетела футболка, она целовала меня в губы, я чувствовал ее язык на своей мочке уха, а ее руки взъерошили мне волосы на затылке. — Ты такой красивый, — жарко выдохнула она мне в ухо. — У тебя красивые глаза, и волосы, такие густые, и вьющиеся… Такие волосы, как у тебя — это моя слабость! Пино сказал, что у тебя какие-то проблемы в личной жизни, неужели я тебе нисколько не нравлюсь? Я хочу, чтобы ты забыл обо всех своих проблемах! — Видно, твой друг забыл ей сказать, что ты гей, — засмеялась Клочкова. — Жалко девушку, усилия ее были напрасны. — Да, наверное, вообще не стоило ее приводить. Я отвечал на ее поцелуи только потому, чтобы не выдать себя раньше времени. Тогда она спустилась ниже, к соскам, затем сорвала с меня ремень, джинсы мои свалились сами собой без ремня и я почувствовал ее губы сами знаете где. Опустим подробности, Кира, я вижу, на тебе уже лица нет. — Что такое? — спросила она. — Я что, совсем тебе не нравлюсь? Он у тебя не стоит толком! — Давай переместимся на кровать, — сказал я, чтобы предпринять хоть что-нибудь, чтобы оттянуть тот позорный финал, который неминуемо надвигался. Мы переместились на кровать, она уселась на меня сверху, лаская все тело, я скажу вам, что делала она все очень профессионально, чтобы завести меня, но ничего не получалось. Тогда она остановилась, растерянная. — Ты ко мне даже не притронулся! Попробуй! Она взяла мою руку и положила к себе на обнаженную грудь, и я вдруг ни к селу, ни к городу вспомнил о сценариях Антона. В одном из клипов, помимо музыкантов, должны сняться две девушки-актрисы, Антон уже получил их согласие и сразу прислал мне их мерки, чтобы я шил костюмы и для них. У одной из них был размер бюстгальтера 90D. — 90 Д, — сказал я. — Чтоо? — У тебя размер бюстгальтера 90Д, не так ли? И тут в моей голове замкнуло. Я вскочил, схватил карандаш и бумагу и набросал эскиз к женскому костюму. Костюм этот был такой же идиотский, как и ситуация, в которой я находился. Модель была одета в колготки, бюстгальтер, туфли на шпильках и имела хвост из капронового, ненатурального боа, которое крепилось к широкому блестящему поясу. Беата выхватила у меня этот рисунок. — Это что, я? Это так ты меня видишь? Это проститутка какая-то, а не я! — Не проститутка, а танцовщица. Извини, дорогуша, ко мне внезапно пришло вдохновение! Я должен был срочно ему подчиниться! — Так это я тебя вдохновляю на такую пошлость? Не знала! Слушай, объясни мне, почему все красивые парни на деле оказываются такими придурками, как ты? Она влепила мне звонкую пощечину. Затем собрала свои вещи, и бросилась бежать, я засмеялся ей вслед. — Оденься хоть! На улице холодно! Я услышал, как хлопнула входная дверь. Тогда я повалился на кровать и полчаса истерически ржал. Пино появился только на следующее утро. — Послушай, — сказал я ему. — Меня останавливает только тот факт, что я у тебя в гостях. Но в следующий раз я тебе обязательно дам в морду за твои штучки! — Я не знал, что настолько все печально, — сказал он. — Я хотел, что бы ты хоть на минуту отвлекся от своих страданий. — О, да, — сказал я. — Я отвлекся, так отвлекся! Не забуду вовек! Ты бы хоть предупредил ее, что я гей! — Она бы не пришла тогда! Я думал, что она ничего не узнает! Что вы просто перепихнетесь, и все! Я ее и позвал для этого, что ей все равно, с кем. Она нимфоманка, и западает на красивых парней. Зачем ты ей сказал? — Я не говорил! Она сама обо всем догадалась. Давай договоримся, что больше сомнительных девиц ты ко мне водить не будешь! Я уже излечился, так что мне твоя помощь такого рода не нужна! Лучше помоги мне найти квартиру! — Ты решил съезжать? Ты точно уверен, что можешь? Что не наделаешь глупостей? Что за тобой не нужен присмотр? — Точно, точно! — Хорошо. На следующий день он принес свежую газету с объявлениями. Мы просмотрели несколько вариантов квартир, но все они освобождались после Рождества и нового года. Одна квартира мне приглянулась, небольшая, в мансардном этаже, но очень светлая и уютная. Из мебели в ней находился один матрас, но эта квартира настолько была уютная и располагала к себе, что я немедленно заплатил задаток. Студент, который там жил, также должен был съехать после Нового года. Остаток декабря до Рождества решил посвятить шитью платья для синьоры Пишкетолы, в знак благодарности и терпения. В уже знакомом магазине тканей купил материал, и к Рождеству платье было готово. Когда пришло время садиться за праздничный стол в Сочельник, Сильвана выглядела королевой в этом платье и была на седьмом небе от счастья. Мне кажется, она добрый десяток лет скинула с плеч! Поблагодарила она меня за него трехкратным поцелуем, и, когда мы сели за фаршированную индейку и панеттоне, раздался звонок в дверь. — Кого это там принесло? — пробурчал Пино. — Мы никого не ждали! Мама, это только к тебе! Он пошел открывать, и вернулся с Фладом, который улыбался во всю широту своей души. Пино тоже сиял, как новый самовар. — Здравствуйте! Не ждали? Здравствуйте, синьора Пишкетола! С праздником вас! Пусть ваш дом благословит бог! И он поцеловал синьоре руку, отвесив кучу комплиментов ее новому платью. — Да уж, — пробормотал я. — Умеешь ты удивить! Не знал я, что ты такой набожный! Сильвана всплеснула руками, засуетилась, доставая из шкафа дополнительный прибор, ну а Флад, как обычно, занялся выпивкой. Он откупорил вино и разлил по бокалам. — За вас! С праздником! Бокалы соединились с чистым звоном. Во время трапезы я спросил, зачем его принесло в Милан, еще и в канун Рождества. — Я приехал забрать тебя домой! В Лондон. Погулял, развеялся, и хватит. — Мой дом здесь! Я переезжаю после нового года. — Куда? — Я снял квартиру, заплатил задаток. Так что никуда я не поеду! — Ты должен поехать, — сказал Флад. — У меня для тебя письмо от Антона. Когда ты его прочтешь — то все поймешь сам. — Ты подрабатываешь почтальоном? — А вот не язви! Люблю Рождественский Милан, так что, считай, я соединил приятное с полезным. — И где это письмо? — Потом отдам! Не будешь же ты его читать за столом? Любопытство разбирало меня, что же было в том письме? Я еле дождался окончания застолья, за которым Флад отпускал шуточки и анекдоты, и ни словом не обмолвился о группе. После окончания мы прошли с ним в мою комнату, и он вытащил мне это письмо из кармана брюк. Письмо являло собой лист бумаги, сложенный вчетверо. Антон писал, что съемки основной части Enjoy the silence сдвинулись во времени, и он приступает к ним сразу после нового года, что он хочет, чтобы я присутствовал и видел весь съемочный процесс изнутри, потому что в Америке я буду его ассистентом на съемках. Кроме того, он хотел видеть эскизы к костюмам, к которым я еще даже не приступал, кроме эскиза одной из моделей, и нужно ему помогать в съемках для сцены. Что такое съемки сцены, Флад пояснил, что Антон хочет впервые сделать экран на сцене, на котором будет идти видеоряд во время концерта. — Если у него получится, то, что он задумал, это будет эффект бомбы, — пояснил Флад. — В последнем туре он просто навесил шторы, за которыми были музыканты. После первой песни шторы красиво падают и Дэвид появляется на первом плане. Но получилось так, что одна штора повисла и пришлось сдергивать ее вручную, и он решил в этом туре от штор отказаться. Я опустил руку с письмом на колени. Придется-таки с Миланом и семейством Пишкетола прощаться. — Я должен сначала найти там жилье. — Мое предложение в силе — можешь жить у меня! Я начинаю студийную работу, а ты вообще вернешься только в марте. Съемки рассчитаны на 2 месяца. Когда вернешься — решай сам, где будешь жить. — Скажи мне, Флад. А ты не боишься, что однажды ночью я назову тебя другим именем? Не думаю, что тебе будет это сильно приятно! — Ты до сих пор не выбросил Слика из головы? Я покачал головой. — Ты, я так понимаю, тоже? Раз предлагаешь мне жить с тобой? — Увы, и поэтому не боюсь. Я обещал тебе, что буду любить вас обоих, и обещание свое сдержу… А если ты хочешь узнать, как он, то у него все хорошо. Катается где-то на лыжах в Австрии. — Разве он не будет сниматься в Enjoy? — Эту часть работы Антон уже отснял. Теперь остались съемки натурные. Так что Слик свободен аж до начала тура. Я тяжело вздохнул. — Ладно. Нужно, так нужно. Видно, не судьба мне остаться в Милане, уже второй раз .

***