Больше чем возлюбленные, меньше чем друзья

      Джеюн не был обидчивым и уж точно не стал бы закатывать истерики.       Джеюн не лез с кулаками на тех, кто решал обмануть его. По крайней мере, больше не лез.       Шим Джеюн лишь делал то, что привык: закрывался в своём офисе и трудился над новым контрактом (как-то слишком сильно бил по клавиатуре на ноутбуке), не отвечая на звонки без надобности.       И всё же Шим Джеюн мог твердить всё что угодно, однако его действия говорили сами за себя: стоило только самолёту сесть в Сеуле, как парень, не говоря и слова, схватил Пака за руку, а после собственноручно купил тому билет на ближайший рейс в Кванджу, и тогда Чонвону, бегущему следом за Джеюном, в самом деле показалось, что ещё немного — и у того пойдёт пар из ушей. И всё же стоило видеть растерянный сонунов вид, чтобы ощутить в полной мере то отравляющее кости непонимание происходящего, что жалило разум и пускало колющую дрожь по телу.       Было бы преуменьшением сказать, что тогда Пак не понимал ни черта из происходившего. Вероятно, именно поэтому, впопыхах догнав уже садящегося в такси Джеюна, он получил пару резких слов, что ударили по лицу, словно пощёчиной:       «Проваливай в свой офис, Пак Сонхун, — парень не знал, что пугало его больше: тот тон, с которым говорил Шим, или его бесстрастное лицо. — Тебе ещё есть чему учиться, раз решил попытаться искусно обманывать так же, как это делают СМИ».       А после дверь такси закрылась прямо перед сонхуновым носом. И Шиму потребовались все оставшиеся после длительного перелёта силы, чтобы не обернуться и не смотреть на обнимающего за плечи Чонвона, чтобы не видеть потрясённый сонхунов вид.       С того момента он не получал от Сонхуна сообщений.       И дело было вовсе не в том, что Шим его игнорировал, — захоти Пак объясниться, Джеюн с удовольствием поднял бы трубку, когда взбушевавшиеся эмоции наконец осели на сознание лёгким налётом — а, вероятно, в нежелании (быть может, неготовности) самого Пака связываться с ним. Все рабочие вопросы (которых, как оказывается, было не так много) отправлялись секретарём по электронной почте, когда же джеюнов телефон молчал днями на пролёт, стоило Паку перестать посылать ежедневные сообщения и интересоваться жизнью сеульского офиса, а вместе с тем и жизнью его президента. И Джеюн окрестил бы себя самым настоящим Лгуном с большой буквы, если бы признался, что не чувствовал той терзающей разум пустоты. Что-то было не так, и Джеюн прекрасно знал, что. Вопрос был лишь в том, когда Сонхун соберётся с мыслями, чтобы всё уладить.       Прошло два месяца (с того момента, как Джеюн их начал считать), и парень почти готов был признать, что привык. Он готов был твердить об этом ровно до того момента, пока Ян не набирался терпения, чтобы позвонить в пятничный вечер. Тогда мимолётно за стаканом белого игристого звучали вопросы и о Паке. В основном, Чонвон предпочитал не отвечать на них, искусно перепрыгивая с темы на тему, пока не начинал говорить о Киме — а о Сону, как знал сам Джеюн на практике, Чонвон готов говорить минут сорок, не умолкая, пока Шим, наконец, не задаст ещё один вопрос. И всё же иногда Ян отвечал на джеюновы вопросы. Как предполагал сам Шим, всё дело в том, что именно наполняло его бокал, или как часто стакан становился пустым. И Джеюн бы не признался, спрашивай Чонвон на прямую, однако было более чем очевидно: парень волновался. И Ян не собирался вникать в причины.       За эти два (почти три) месяца Шим принял для себя две вещи:       Во-первых, он больше не мог терпеть проделки совета директоров. Так и хотелось сомкнуть руки вокруг их шей и сказать пару ласковых. Казалось, ещё немного — и они заведут компанию в могилу, а вместе с ней и самого Шима. Стоило ему уехать, как Костюмчики посчитали почти что своим долгом сделать всё, чтобы ближайшие пару месяцев Шим мирился с головной болью из-за бессонных ночей (и дело было уж совсем не в том, что глаза его не слипались, уставившись на, кажись, не кончающиеся строки в очередном контракте). Совет в прямом смысле почти запорол им сделку, что, может, и не принесла бы HUSHANCE Холдинг всемирной славы, но несколько нулей на счетах каждого прибавила бы.       Они собирались выйти на международный уровень (приглашение из Сиэтла пришло несколькими неделями ранее, и Шим даже представлять не желал, сколько ещё бумаг нужно было подготовить — если Ян и хотел отдохнуть, то его желаниям не суждено было сбыться), и Джеюн не мог позволить себе даже малую оплошность. Именно поэтому, высылая правленый контракт, последние пару дней Джеюн был словно на иголках, и Чонвон не был дураком, чтобы лезть к парню в это время, только если, конечно, не жалел услышать пару ласковых, что так и вертелись на джеюновом языке.       И, наконец, во-вторых, кажется, ему нравился Пак Сонхун. Одного этого осознания, оказалось, было достаточно, чтобы Шим почувствовал острый укол вины и распространившуюся ядом по телу нервозность. Это ощущалось почти неправильным, чем-то, что стояло на грани абсурда, и всё же… И всё же Шим не мог с собой ничего поделать. Возможно, тогда, в Вегасе, Сонхун действовал за них двоих. Возможно, тогда Пак делал всё правильно. И, возможно, сейчас Шим кое о чём жалел. О том, что посчитал их совместное прошлое жалкой крупицей по сравнению с их настоящим.       В Цезарь Палас Сонхун не был первым, кто поцеловал Шима. И Джеюн вовсе не считал это хорошей затеей.       Это Шим Джеюн девять лет назад был первым, кто сделал это. Был первым, кто поцеловал Пак Сонхуна, но так же оказался тем, кто не позволил всему этому зайти дальше.       Кажется, это был их второй год в Академии. Шим смутно помнил то время, но некоторые воспоминания всё ещё яркими картинками стояли перед глазами. И Джеюн с точностью готов был утверждать, что тот год выдался паршивым. Не только для него. Не только для семьи Янов. Казалось, проблемы преследовали всю Академию, своими острыми когтями вцепившись в каждого второго ученика — пусть Шим и допускает, что это было лишь игрой его восприятия, на самом деле это было не важно.       Джеюн точно не знал, что случилось, но в тот год семья их оказалась на грани банкротства, а Шим изо дня день счёсывал кулаки о чужие лица. Именно поэтому он больше не решал вопросы кулаками — это напоминало ему об ошибках, одном судебном разбирательстве (дело было замято его отцом, но это мало что меняло) и замаранных кровью руках. Шим Джеюн предпочитал официальные бумаги, потому что они били под дых куда лучше кулаков — но громко кричащим слово «хулиганы» в стенах Академии больше не было до этого дела. Впрочем, справедливо заметить, парню тоже.       Шим, казалось, застрял тогда в водовороте, что стремительно тянул его на дно, не давая никакой надежды выбраться, а все дни смазались в один. Вероятно, именно поэтому он уверял себя, что не помнил. Хотя, возможно, всё дело было всё же в количестве выпитом за тот вечер, в гудящей голове и болью за глазами. Но важно было не это. Важно было то, что в тот вечер, заблудившись в чёртовом высаженном лабиринте из кустарников при Академии, — и какой только дурак это придумал? — Джеюн был вусмерть пьян и до чего расстроен (при этом второго он никогда не признавал).       Кажется, тогда он так и завалился на землю, пачкая свою белую рубашку, и тянул руки к небу, как самый настоящий дурак, что-то непрерывно бормоча. По крайней мере, именно в таком виде его нашёл Пак. И всё было бы как обычно: он перекинул бы одну из джеюновых рук на своё плечо и поволок бы в сторону комнат, где они с Яном смогли бы его, по меньшей мере, переодеть. И изначально план был именно таков. Ровно до тех пор, пока Пак не оказался прямиком на Джеюне, и пока руки второго не обернулись вокруг его тела, прижимая ещё ближе.       «Пак Сонхунни», — хрипло посмеиваясь, лепетал Шим, тыкая пальцем в кончик сонхунового носа несколько раз, до чего глупо улыбаясь.       Пак бы солгал, скажи, что в тот момент ему хватило воздуха, когда его грудь часто вздымалась и опускалась, а воздух, казалось, так и не попадал внутрь. Возможно, тогда Сонхуну следовало проверить, не принял ли парень чего интересного, но в тот момент, и Пак охотно в этом признается, он мало о чём думал на самом-то деле.       «Пак Сонхунни слишком холоден со мной», — вдавливая палец в бледную кожу сонхуновой шеки, Джеюн оказался до чего близко.       И хотел бы парень понимать, что творилось в голове старшего. Он бы многое отдал, на самом деле.       Шим выглядел до чего уязвимым, разбитым и слабым, а Сонхун готов поклясться, что ни разу не видел парня таким. И всё же, справедливости ради, хватка на сонхуновом боку слабой вовсе не была. Пак буквально чувствовал, как горело то место, где пальцы вдавливались в талию, как так же после явственно ощущал жар от джеюновой ладони на его позвоночнике, стоило тому уложить руку ему на спину, буквально вдавливая тело Пака в своё. И Сонхуну, что тогда, что сейчас, следовало признать: всё это было больше, чем он смог бы стерпеть.       Джеюн точно не помнил, что тогда говорил — оно-то к лучшему, думалось ему, вот только было бы так же хорошо, не помни об этом Пак, а вот в это уже верилось с трудом. Впрочем, не нужно было быть шибко умным, чтобы понять: всё, что он наплёл в том лабиринте, среди тех чёртовых зарослей, возможно, не имело ни черта общего с реальностью. А может, это лишь очередная джеюнова отговорка — парень не настолько желал копаться в своём прошлом, чтобы это выяснять.       Однако факт оставался фактом: они пролежали под открытым небом по меньшей мере с полчаса, пока Джеюн заставлял слушать Пака своё несвязное (надейся, Джеюна, и дальше!) бормотание. Он не заметил, как Пак стал сидеть рядом, держа его голову на свои коленях, пальцами перебирая тёмные пряди в пыли. Кажется, уже светало, когда вдруг Шим разлепил веки, уставившись на сереющее небо. А после с его губ сорвалось то, что могло значить так много, но в их ситуации не значило ни черта:       «Ты хороший парень, Пак Сонхун. Когда-нибудь мы точно увидим девушку рядом с тобой и, возможно, даже будем завидовать», — вдавливая короткие ногти в кожу на внутренней стороне ладони, Шим о многом не думал — говорил всё, что вертелось на языке, и если ранние эти лепетания Пака почти не касались, то эти стали почти что звонкой пощёчиной на его лице. Находись бы кто-то рядом, обратил бы внимание на то, как скривились его губы, когда пальцы зависли над копной тёмных волос.       «Она мне не нужна», — слова дались ему с трудом, когда парень уставился аккурат в джеюновы глаза.       «Почему это?» — парень сипло фыркнул, накрывая рот рукой.       «Потому что мне будет достаточно тебя», — и будь Шим трезвее, понял бы, что это значит.       А возможно, всё дело было как раз в том, что он понимал. Возможно, что всё, что он делал было лишь для этого момента. Всё, чего он желал, был этот момент. Возможно, сейчас, сидя за дубовым столом в своём офисе, Шиму нужно было признать именно это.       И всё же тогда Шим Джеюн, второкурсник Экономической Академии-интерната, был куда смелее Шим Джеюна, сидящего в этом чёртовом костюме за этим чёртовым столом. Тот Джеюн, казалось, не пытался сбежать от самого себя, и, вероятно, именно поэтому, когда солнце стало подниматься над высокими деревьями, парень протянул руку, схватил Пака за шею и прильнул своими губами к чужим, вовлекая парня в робкий влажный поцелуй.       Сонхун готов был поклясться, что сердце его подскочило к горлу, а после с громким треском упало куда-то в пятки.       И всё же, кажется, тогда они делали всё не так — дело ли было в отсутствие опыта или пьяной джеюновой голове, Шим не знал. Впрочем, за время в Штатах Шим более чем просто доказал, что больше не тот мальчишка, не умеющий целоваться.       А потом Джеюн отстранился, густо покраснел и сбежал, спотыкаясь о мелкие камушки (хоть что-то остаётся неизменным, Шим Джеюна). Не стоило упоминания, что наутро парень чувствовал себя по меньшей мере ходячим мертвецом, когда же второй впервые пожелал стать таким на самом деле.       Однако кое-что для Чонвона не стало новостью: в те годы Шим Джеюн отталкивал всё, что желало к нему приблизиться. Впрочем, как не стало новостью для Яна и сонхуново упорство (упрямство, по большей части), но девять лет… Казалось, это было слишком даже для самого парня.       И сейчас, осознавая всё это, Шим в самом деле пожелал провалиться на время под землю. Это бы не решило проблемы, — было бы наивно полагать — но, по крайней мере, спрятало бы от пристального взгляда Нишимуры, что так не вовремя пришёл с бумагами и заметил раскрасневшегося начальника. Джеюн быстро поставил подпись на бумагах, а после попросил юношу отменить все встречи и, схватив со стола телефон, вырывался на гудящую пятничным вечером улицу Сеула.       Ему бы требовалось остыть. Ещё лучше — успокоить бешеное сердце, что билось о рёбра с такой силой, что это почти причиняло боль.       Чонвон прилетел в Сеул только в воскресенье. И нет, дело было вовсе не в джеюновой просьбе поговорить с Яном по душам. Причина была лишь в прилетевшем в Корею Ким Сону, и раз Ян мастерски избегал их встреч, то пусть не винит Шима, если вдруг он украдёт на несколько часов его возлюбленного. Джеюн нуждался в разговоре, и, казалось, схватить парней прямо в аэропорту — лучшая из всех пришедших в джеюнову голову идей.       И он сделал ровно то, о чём предупреждал Яна: встретил выходящих парней из аэропорта, обнялся с Кимом, лепеча краткое, но тёплое «с возвращением», а после усадил тех в блестящий на свету чёрный автомобиль. Шиму не хотелось думать, насколько комично выглядели они со стороны, когда Чонвон, волоча серый чемодан Кима, слишком очевидно делал вид, что не знает парня в деловом костюме, наивно полагая, что они могли бы скрыться с Кимом и уделить время друг другу. Джеюн извинится перед Сону за, вероятно, чуть сорванный романтический ужин (Чонвон придумает что-то другое, Джеюн не сомневается). Обязательно сделает это. Чуть позже.       Шим припарковался у многоквартирного здания, в котором арендовал квартиру. Перспектива отдать кровать парням, а самому моститься на сером диванчике в гостиной, парня не прельщала. И всё же Джеюну пришлось согласиться, в противном случае ему бы предстояло провести очередной вечер, копаясь в своей голове. И если бы мог, Шим назвал бы это пыткой.       В лифте Сону много говорил, а Джеюн лишь всматривался в собственное искажённое отражение, изредка кивая, словно в самом деле слушал. И когда железная коробка остановилась на двадцатом этаже, а двери с тихим клацаньем разъехались в стороны, Шим широкими шагами добрался до двери, приложил к ручке большой палец, а как прозвучал короткий звуковой сигнал, раскрыл дверь перед парнями, пропуская тех внутрь. Теперь вся эта затея нравилась Шиму куда меньше. И парень постарался подавить ту не пойми откуда взявшуюся нервозность, что горьким налётом оседала на языке, оказавшись в своей квартире.       Что делать дальше Шим не имел понятия.       Он просто упал в кресло, вытянув ноги о ослабив галстук, ожидая, когда парни вернутся в гостиную (Шима вовсе не интересовало, пошли они в душ вместе или нет).       Джеюну нужно было поговорить с кем-то, и он сделал всё, чтобы это было возможно, однако, когда Ким вынырнул из его спальни, а Чонвон поплёлся следом, поправляя на себе серую кофту, Шим не знал, что сказать. Все его мысли теперь казались неуместными, неправильными и в край глупыми, чтобы быть озвученными, однако Ян, выудив из стеклянного ящика три бокала и схватив с подставки игристое, не глядя ни на марку, ни на возможный ценник (Джеюн не из тех, кто хранил бы коллекционное вино за несколько миллионов вон), со звоном опустив бокалы на небольшой столик, вдруг начал:       — Мне стоит сказать, что у тебя тот ещё паршивый видончик сейчас или после парочки бокалов? — заиграв бровями, с игривым блеском в глазах Чонвон опустился на диван, утаскивая за собой и Кима, заваливая того на мягкие подушки и оборачивая вокруг хрупкого (нет) тела руки.       — А мне ударить тебя сейчас или после парочки бокалов? — Шим отвечал тем же, нахально улыбаясь. Он солгал бы, если бы сказал, что ему всего этого было не нужно.       — А вот это, — щёлкая пальцами в воздухе и клацая Кима по носу, залепетал Чонвон, — уже куда больше похоже на Шим Джеюна, а не меланхоличного засранца, который звонил мне последние три дня и разговаривал таким тоном, словно вот-вот и случится конец света, не меньше, — Ким прыснул со смеху, и Джеюн вовсе не злился.       — Не вспоминай. Он лжёт, честное слово! — указывая на Яна, Шим смотрел на Сону, шутливо оправдываясь. Ким кратко кивнул, но улыбаться не перестал. Впрочем, как и Джеюн. — Когда это было такое? Не.бы.ло, — махая указательным пальцем из стороны в сторону, кривлялся Шим, чувствуя, как тревога утихала.       Ян театрально вскинул руки, опуская ладони на лицо, прежде чем не начал кривляться парню в ответ:       — Не было, говорит он. Пф! Ишь чего, — он повернулся к умостившемуся на диване юноше, а после продолжил: — Этот засранец звонил мне каждый чёртов вечер и пытался разобраться в своих чувствах. Да мне бы брать деньги, как за сеанс к психологу! — протягивая раскрытую ладонь в сторону Шима, парень сделал вид, что требовал плату. — Я требую компенсацию за мои вскипевшие мозги.       — Было бы там чему закипать, — тихо бросил Сону, глядя на чонвоново лицо.       Ян театрально надул губы и вжал шею в плечи, чуть всхлипывая. Джеюн наблюдал за тем, как Ким, помотав головой из стороны в сторону, пододвинулся к парню, а после, обхватив его лицо, оставил краткий поцелуй на не скрытом чёлкой лбу. Чонвоновы губы расплылись в улыбке, когда парень посильнее обернул руки вокруг тела Сону, притягивая того ещё ближе, укладывая голову на не скрытое за майкой плечо. Шим уверен: не держи Чонвон бокал, усадил бы парня к себе на колени, обнимая со спины.       — Мне нужна подзарядка, ничего не знаю!       Сону широко улыбнулся, легкими движениями похлопывая по тёмным волосам.       И когда только Чонвон так изменился? Эта мысль почти не давала покоя Шиму.       Они сидели так какое-то время: Ким — на коленях у Яна, Джеюн — в удобном кресле, вжавшись в дорогой пиджак, который следовало бы снять, но парень мало об этом думал, пока Чонвон вдруг не бросил:       — Если хочешь спросить о Сонхуне — спрашивай, — ни его лицо, ни тон, с которым были сказаны слова, не отображали чонвонового отношения к тому, о чём пойдёт речь. И Джеюн не был уверен, что ему это нравилось.       Так или иначе, смочив горло игристым, опустив стакан на стол и сложив руки домиком у лица, Шим почти готов был завыть от досады — вероятно, не самое лучшее решение, но этот стон отчаяния почти скрёб по горлу, мешая вымолвить и слово (продолжай и дальше убеждать себя в этом, Джеюни).       — Думаю, пора поехать в Кванджу, чтобы наконец во всём разобраться, — и пусть слово «признаться» не слетело с пухлых губ, казалось, всем было более чем очевидно, чем потенциально мог (и Чонвон надеялся, что это будет так) закончиться этот визит.       Сону заёрзал на своём месте, чуть наклонившись вперёд, собираясь внимать каждому сказанному Джеюном слову. Ян сделал то же самое, раскручивая руки вокруг тела парня, и Шиму на миг показалось, что тот даже захныкал, лишившись тепла на своей талии (словно на улице и внутри квартиры не стояло пекло даже ночью).       — Ну же, — радостно хлопнув в ладоши, сказал Ким, часто моргая. «Словно смотрит комедийное (мелодраму) шоу», — пронеслось в голове Шима и отразилось в чонвоновой. И если на лице первого застыло лёгкое непонимание, то второе исказила лёгкая улыбка, и парень похлопал Кима по макушке, осторожно зарываясь пальцами в волосе на затылке. — Пожалуйста, продолжай.       То ли дело было в просьбе Кима (маловероятно, Джеюн знал), то ли в бурливших под кожей эмоциях, но Шим рассказал. Всё. До единой детали. Рассказал, что не получал от Пака сообщений (для Чонвона не новость), рассказал, что злился, сказал, что устал от этого (где-то здесь Сону бросил, что стоит меньше работать и не сражаться бессонными ночами с контрактами), и в конце концов, сказал, что, кажется, ему нравился Пак, чёртов, Сонхун.       Признаться в этом парням оказалось проще, чем признаться в самому себе.       И Джеюн в самом деле не знал, какой реакции ожидал. Что парни удивлённо охнут и скажут, что он самый настоящий мудак — было бы не новостью, но нет. Что Джеюн должен разобраться во всём сам — в стиле Чонвона, но опять же, нет. Ожидал, что парни разыграют драму? Джеюн не знал: не об этом думал. Однако был до чего рад, что ничего из вышеперечисленного не встретило его, как опустела бутылка, и парень закончил с рассказом, пряча чуть покрасневшие щёки за большими ладонями.       — Вау, — только и слетело с губ Сону, а парень выглядел чуть более ошарашенным, чем Шим себе это представлял. — Похоже, я, правда, многое пропустил, пока заканчивал дела в Штатах, — ворковал парень, но Джеюн старательно делал вид, что не слушал.       Чонвон же, откинувшись на подушки, прикрыл глаза, но ничего не сказал. Чувствовал ли парень облегчение — ещё какое! И всё же Ян знал: всё это лишь половина от беды. Вторая заперлась в офисе в Кванджу, и такое чувство, что хоронил любимого питомца день за днём (на самом деле, Чонвон не знал, но что поделать, именно такой сонхунов вид всплывал в его сознании). Но проблемы это не меняло. Ровным счётом это ничего не меняло. И Яну оставалось лишь надеяться, что Джеюн это понимал.       И Шим понимал. От того-то и становилось не по себе.       — Эй, — вдруг окликнул спрятавшегося за ладонями Шима Сону, — всё нормально. Значит, так и должно было быть. Просто поезжай туда. Отправляйся в Кванджу и скажи Сонхуну всё, что сказал нам, — на словах звучало проще, чем наделе. Ким поддался чуть вперёд, касаясь тонкими пальцами острой коленки, прежде чем добавил: — Это звучит сложно, но на самом деле это не так. Не беспокойся о несказанных словах до того, как те будут озвучены. Как бы долго ты не знал Пака, ты не в силах предположить, что он скажет. Поэтому не беспокойся об этом раньше времени. Плыви по течению, — Сону проигнорировал удивлённый (и Ян это не скрывал) чонвонов взгляд на себе, — делай то, что считаешь нужным. И если ты считаешь, что пришло время признаться — валяй! Без задних мыслей, без душевных терзаний или ещё чего-то.       Чонвон положил руку на плечо Кима, довольно улыбаясь. Шим не заметил, в какой момент речи парня, опустил руки на колени, вглядываясь в тёплые глаза Сону. Пришлось признать, что в чём-то (во многом, на самом деле), Ким Сону был прав.       — И вот это был мой парень, представляешь? — оборачивая руку вокруг плеча Кима, ворковал Чонвон, играя бровями. Шим прыснул со смеху, хватаясь за пустую бутылку. — Молодец, — в тишине комнаты даже тихие слова, сказанные только Сону, звучали достаточно громко, чтобы Шим услышал.       И Шим Джеюн сделал то, что сказал ему Сону.       Не сразу.       Ему стоило бы признать, что он собирался с силами, нежели выжидал подходящего времени на неделе (среда же — это такой неочевидный день!), но Шим предпочёл верить, что он закрывал важные дела (не было никаких дел), проводил последние конференции и многочасовые совещания за сектор — одно, если быть точным — и не делал ничего, лишь бы отсрочить момент. А после, выйдя из офиса в среду, когда солнце высоко зависло над городом, а часы указывали лишь на «двойку», Шим закинул свои вещи на заднее сиденье, а после, с колотящимся в груди сердцем, вырулил с подземной парковки, выезжая на серпантин, чтобы после благодарить всех известных ему богов, что в городе не оказалось пробок.       Дорога занимала три часа. Джеюн предполагал, что ему понадобятся все четыре. Впрочем, реальность оказалась где-то посередине. Шим въехал в город в половину шестого, а после, глядя на встроенную панель, старательно объезжал пробки, в одной ему всё же пришлось постоять, нервно стуча пальцами по рулю, но на джеюново счастье, — или, быть может, несчастье? — поток автомобилей двигался довольно быстро.       Шим остановился у офисного здания около шести вечера, и был всё ещё не уверен, правильно ли он поступал. Тем не менее вряд ли он смог бы куда-то сейчас деться. Вероятно, именно поэтому, напечатав краткое «я на месте» Чонвону, Шим с клацаньем выключил телефон, так и не прочитав такое же краткое «удачи!» в ответ. Когда парень, нацепив до чего властный вид (фактически это был его офис, не вам его винить), скрывая нервозность за этой хрупкой маской самоконтроля, зашёл в лифт, казалось, он был единственным, кто поднимался наверх. Только стоило кабине зависнуть на шестнадцатом этаже, а железным дверям с мелодичным пиликаньем — разойтись в стороны, как в голову заполнила мысль, что Шим даже не проверил сонхуново расписания. И Джеюну оставалось лишь надеяться, что Пак будет на месте, а не за столом на очередной встрече где-то на другом конце города.       Джеюн толкнул стеклянную дверь, чувствуя, как сердце подкатывало прямо к горлу. И Шиму до чего это не нравилось. Казалось, он буквально слышал, как собственные шаги по кафелю эхом отдавались в ушах, когда парень так старательно делал вид, что его вовсе не интересовали любопытные взгляды тех нескольких работников, что остались сидеть за своими столами.       А потом он остановился у тяжелой двери сонхунового офиса.       Шим постучал.       Пак ответил кратким «войдите».       А после Джеюн потянул дверь на себя, проскальзывая в просторный офис, словно девчонка, что собиралась признаться своему начальнику в любви. Черти! Всё именно так и было! Он был такой девчонкой, лишь с малыми (не малыми!) отличиями!       Это начинало сводить с ума.       И всё же, стоило Шиму сделать пару шагов к сонхуновому столу, как не замечать удивления Пака возможным больше не представлялось. Джеюн буквально приказал себе не нервничать (и впервые это сработало). Пак шумно втянул словно разряженный воздух через раздувшиеся ноздри, прежде чем встал со своего стула, и сказал:       — Давно не виделись, — слова звучали с привычным для Пака теплом.       Шим с облегчением выдохнул, и ему оставалось лишь надеяться, что его улыбка не была настолько же натянутой, насколько ощущалась. Ему бы в самом деле не помешало бы перестать нервничать.       — Давно не виделись, Сонхун.       Всё. Джеюн больше не знал, что сказать. Словно все слова, что до этого вертелись всю дорогу на языке, испарились из головы, а попытки собрать их воедино оказались тщетными. Хотелось бы Шиму сейчас ударить себя по лбу несколько раз. Ну, может, хоть это привело бы его в чувства!       — Зачем ты здесь? — было до чего очевидно: Сонхун старался скрыть своё удивление. И раньше бы Шим поверил. Впрочем, нет. Не поверил бы.       — Не хочу, чтобы ты думал, что весь мир крутится вокруг тебя, Сонхун, — вопреки всем ожиданиям (даже джеюновым), слова не звучали грубо. Скорее, Пак готов был предположить, Шим собирался с мыслями, чтобы после добавить: — Но да, я здесь, чтобы пригласить тебя на свидание.       — Свидание? — эхом отозвался Сонхун, а брови его подлетели вверх по лбу, когда парень был больше не в силах сдерживать своего удивления.       Шим, само очарование, Джеюн звал его на свидание! Поверить в это было сложнее, чем Пак себе представлял.       — Именно оно, — кивнув несколько раз в подтверждение своих слов, Шим пугал больше самого себя, нежели Пака, своей решительностью.       — Прямо сейчас? — не то чтобы Пак тянул время. Просто… Это было неожиданно: одна из его фантазий вдруг взяла и оказалась реальностью посреди его офиса в Кванджу.       — Прямо сейчас, — прикусывая язык, Джеюн смущённо улыбался. — Пак Сонхун, соглашайся сейчас, иначе я свалю от сюда к чёртовой матери, — поглядывая на дверь за его спиной, Джеюн выглядел до чего очаровательно.       — Хорошо-хорошо, я пойду с тобой на свидание, — слова повисли в воздухе, и Сонхуну пришлось постараться, чтобы сдержать глупую улыбку, что так и норовила растянуть губы.       Казалось, словно не было тех двух месяцев белого шума. Пак подумал именно об этом, в спешке собирая свои вещи, раскладывая папки по местам (возможно, он хотел заставить Шима ждать), приводя рабочее место в порядок. Сонхун бы солгал, скажи, что не был удивлён. Он был. И его удивление, наряду с предвкушением, было очевидно всем тем работникам, что остались доделывать проекты, и человеку, что просматривал камеры в лифте. И даже толстокожему Шим Джеюну.       Они покинули офисное здание с потоком работников, и парень словил себя на мысли, что, кажется, ему в самом деле было всё равно, кто смотрел на них и смотрел ли вовсе. Широкими шагами они шли в сторону припаркованного автомобиля, словно куда-то спешили, а когда всё-таки оказались рядом, Шим раскрыл перед Паком пассажирскую дверь, а стоило тому скрыться в салоне, закрыл её, несильно хлопнув, обошёл авто по большому кругу, а после опустился на водительское сиденье, осознавая: у него не было и малейшего плана.       В самом деле. Он, по наставлению Ким Сону, не думал наперёд. И, казалось, это норовило сыграть с ним злую шутку. Шим сделал мысленную пометку — хорошенько поколотить парня за такие советы (словно он в самом деле это сделает!). Кусая губы, Шим влился в поток машин, стараясь придумать хоть что-то.       Они ехали по автостраде, до этого остановившись у небольшого супермаркета (Джеюн пошёл сам, настоятельно — кажется, даже слишком — прося Сонхун остаться в машине), пока пейзаж сменял один другого. Пак включил радио, Джеюн не возражал, старательно делая вид, что слишком занят перестраиванием из одного ряда в другой, а поэтому не сразу понял, когда Пак вдруг заговорил:       — Я думал, что тебе нужно время.       — Какое к чёрту время? — через мгновение отозвался Шим, что-то клацая на панели. До пункта назначения им оставалось не больше пяти минут езды.       — Ну, — Пак немного помедлил, — чтобы ты остыл, — с улыбкой сказал он, поворачивая голову в его сторону.       — Но два месяца, Сонхун.       — Да кто тебя ж поймёт! — слишком воодушевлённо, с раскатистым смехом после бросил Пак, опуская руку на напряжённое джеюново плечо.       Шим с ответом не медлил:       — Ты, например. Всегда понимал.       — Но согласись: приехал бы я в Сеул раньше, не застал бы тебя посреди моего офиса, такого очаровательного, с розовыми щеками от смущения, и не услышал бы, как ты зовёшь меня на свидание.       — Мне жарко в этом костюме, вот и всё, — Сонхун протяжно замычал, сделав вид, что поверил. Впрочем, Джеюн сам не верил в свои оправдания, что уж говорить о том, что поверил бы кто-то другой. Шим замотал головой, прежде чем согласиться: — Ладно, ты прав.       Сонхун одобрительно закивал, так и не убрав горячую ладонь с плеча. Так или иначе, Джеюн не возражал. И не нужно было Паку знать причину.       Они остановились у большого парка, аллеи, или как это, чёрт побери, называлось, Джеюн не знал. Всё это — всё, на что хватило его фантазии. Пришлось пообещать самому себе, что он подарит Паку свидание куда лучше этого, но пока придётся довольствоваться тем, что есть. Шим снял пиджак, кидая тот на заднее сиденье в автомобиле, не беспокоясь, что дорогая ткань помнётся, и подождав, когда Пак сделает то же самое, забрал из багажника расписную, слишком яркую, на джеюнов вкус, тканевую сумку, схватив Сонхуна за руку, — Пак удивлён не меньше! — повёл их вглубь парка, когда солнце стало закатываться за горизонт.       Стоило признать: офисная одежда, дорогие костюмы и душащие галстуки — вовсе не самая лучшая одежда для прогулок. Шим понял это ещё до того, как Пак узрел то, на что Джеюн вряд ли бы согласился в иной ситуации. Чёртовы двойные велосипеды! Разве Шим был похож на того, кто собирался ими воспользоваться на первом свидании с лучшим другом? Нет. Джеюн не был. Но Сонхун — вполне. И при других обстоятельствах Шим с удовольствием высказал парочку резких, поджимая губы, но сейчас, вдавливая пальцы в кожу сонхуновых боков, скрытых за тонкой рубашкой (без рубашки было бы куда веселее!), пришлось проглотить все чертыханья и кусать губы в надежде, что никто не будет обращать на них внимания. И всё же, стоило лишь услышать раскатистый сонхунов смех, как все его надежды с треском развалились.       Впрочем, к джеюновому удивлению, парень не чувствовал себя плохо после этого. Не заметил он, как стал так же громко смеяться, стоило Паку сделать парочку резких поворотов по алее. Не заметил, как перестал обращать внимание на окружающих. Не заметил, как стал смотреть на мир, словно через сузившийся до очертаний Пак Сонхуна и этого момента воронку. Казалось, всё это было больше, чем Джеюн мог позволить себе пережить. Но, так или иначе, Сонхун готов был доказать парню обратное.       Они упали на растеплённое клетчатое одеяло, которое Джеюн схватил в последний момент в том супермаркете, когда солнце вот-вот и скрылось бы за горизонтом. Шим развалился на колючей траве, стараясь отдышаться, пока Сонхун с интересом расставлял то, что так долго пролежало в цветастой сумке, которую до этого момента Шим держал при себе. Пак выкладывал на плед закуски, расставлял банки с пивом, — возможно, им следовало подумать об этом дважды, прежде чем начать распивать алкоголь в общественном месте, но как-то, видимо, было не до этого — и чувствовал себя до чего счастливым. От бывалого напряжения, что мучило и буквально загоняло парня в могилу эти два (почти три) месяца, не осталось и следа. Казалось, словно этот паразит испарился, позволив парню чувствовать себя счастливым. И Сонхун был в своём уме, чтобы признавать это (в отличие от растянувшегося парня рядом): компания Джеюна дарила ему счастье. И если раньше это было до чего очевидно, то сейчас Сонхун буквально нуждался в том, чтобы эти слова прозвучали.       Клацнул железный язычок банки, полилась пена, — благо, не на джеюновы штаны — и Пак что-то закричал в пустое пространство меж ними. Рядом никого не было, и это подталкивало Сонхуна сделать то, о чём он мог бы пожалеть (нет). И всё же в этот раз он позволил Джеюну быть главным, ведь в коем то веки это была именно его идея. Сонхуну оставалось лишь ждать.       — Выпьем, — ударив жестянкой о жестянку, Шим пригубил горького пива (когда он в последний раз его пил?), даже несмотря на то, что был за рулём. Он рассудил, что ему ничего не будет от одной банки, а больше он пить не станет. И будет он вести так же аккуратно, как мамочки с детьми на задних сиденьях. Шим обещал. Наверное.       Пак вытянул ноги, копируя джеюнову позу, уставившись куда-то вдаль.       — Мне было весело, — бросил он, вырисовывая круги дорогой туфлёй в воздухе. Шим угукнул в банку. Сонхун постарался не засмеяться. — Спасибо.       — Разве благодарят за проведённое свидание? — Джеюн заломил бровь, придав лицу театрального удивления.       — Я — да. Поэтому спасибо, — с широкой улыбкой на губах Пак выглядел очаровательно. И Джеюн не настолько глуп (и Сонхун ему не настолько безразличен), чтобы не принимать этого.       Шим сделал вид (убеждай себя и дальше, Джеюни, в том, что у тебя получилось на все «сто»), что в животе не затянулся узел, когда Сонхун рывком приспустил галстук, делая очередной глоток пива — безалкогольного, как сам позже узнает. Джеюн прикусил губу, отводя взгляд. Пак кратко усмехнулся.       — Что будет дальше? — вдруг спросил Сонхун, когда последняя банка полетала к остальным, а его щёки чуть порозовели. Пак не был пьян, чтобы понимать: его вопрос вовсе не касался из свидания (пусть Шим и думал, что это слово слишком громкое для того, чтобы назвать их проведённое вместе время, отчасти потому, что он пообещал себе устроить Паку свидание куда лучше этого).       Джеюн не ответил. Разве не было ещё рано говорить об этом? Не стоило упоминания, что Сонхун джеюнового мнения не разделял, хотя мог понять.       Шим встал на ноги, а после протянул Паку раскрытую ладонь, и тот ухватился за неё, поднимаясь со своего места. Парень собрал всё, что они оставили после себя, а потом поспешил вывести их к машине, не имея и малейшего представления, что они собирались делать дальше. Уходить сейчас казалось неправильным (словно очень хотелось, Джеюни). Оставлять парня вновь после полусвидания, возвращаться в Сеул, а после вновь ждать подходящего момента… Все эти мысли гудели внутри джеюновой головы, не давая сосредоточиться. И всё же Шим постарался сделать правильный выбор, когда они оба сели в разогретый на солнце автомобиль (пришлось сначала открыть все окна, прежде чем включить, наконец, кондиционер), и навигатор проложил маршрут к жилому комплексу, где Пак снимал квартиру.       На джеюново удивление, они много разговаривали. Джеюну думалось, что Пак притихнет, будет глядеть на свет от фар автомобилей вдалеке и молчать — словно это вообще похоже на Пак Сонхуна, которого он зал. Наверное, Шим и не вспомнит, о чём они шутливо спорили, почему дискутировали, шутливо опуская ладони в лёгком шлепке на бёдра друг друга. Но то, насколько счастливым выглядел Пак, казалось, отпечаталось на джеюновой черепной коробке где-то прямо за глазами.       А когда они остановились у жилого комплекса, и Сонхун, кратко поблагодарив за этот вечер, покинул салон, прихватив свой пиджак, направляясь к раздвижным дверям, Шим с неожиданностью в первую очередь для самого себя (да ну!) выскочил из автомобиля, настигнув парня возле лифтов.       Джеюн не думал дважды. Казалось, впервые за последнее время. Шим Джеюн не думал дважды, прежде чем примкнул своими губами к сонхуновым, когда двери пустого лифта распахнулись. Пак закатил глаза, — Джеюн не знал, что это значило — когда они, словно танцуя, забрались в кабину, и парень наощупь выбрал нужный этаж на панели. Оставалось надеяться, что никому из жителей многоквартирного дома не понадобится этот чёртов лифт. Иначе Сонхнун в самом прямом значении слова начнёт выть.       Шим сминал сонхуновы губы, прислонившись спиной к небольшим железным поручням на уровне рук, что сейчас так настойчиво вжимались ему в поясницу. Всё это навевало воспоминания. Вегас. Неизвестный отель. Три месяца назад. И Джеюн не стал бы отрицать, что собирался повторить всё и даже больше, только если Пак позволит — а в этом он почти не сомневался.       Шим почти осознавал, что его поведение неразумно. Возможно, следовало подождать какое-то время. Возможно, ему всё же следовало вернуться в Сеул, но Джеюн делал ровно то, что рекомендовал ему Сону: плыл по течению, не обдумывая вещи наперёд. Возможно, фатальная ошибка, возможно — нет. Джеюн не знал и не собирался в этом разбираться, когда Пак толкнул двери в свою квартиру, хлопком включая свет — наверное, не самое лучшая инновация в их ситуации, если они не хотели устроить светопреставление жителям дома напротив.       Сонхун оказался у стены. Джеюн прямо напротив, вдавливал свои губы в его, вжимая пальцы в плечи. Сонхуновы пальцы зарылись в мягкие пряди, оттягивая те у самых корней, и Шим знал: это движение совсем не значило то, что парень желал отстранить его от себя — старая привычка, которую Шим прочувствовал ещё в Вегасе. И опять же, Джеюн стал бы Лгуном с большой буквы, если бы вдруг выпалил, что ему это не нравилось. Шим отстранился от красных уст только для того, чтобы прильнуть к шее, поцеловать вздувшуюся вену, опустить губы на не скрытые (уже) рубашкой ключицы, а после, клюнув пару раз в подбородок, вновь отыскать желанные губы, затягивая парня в новый поцелуй.       Будь сонхунова воля, то целовал бы он Шима вечно. Впрочем, не то чтобы Джеюн ему смог бы запретить сейчас.       Они двинулись дальше по квартире, совсем неожиданно для Шима. Пак вёл их в глубь, в сторону серого дивана напротив широкой плазмы, а после резко завернул за угол, ныряя вместе с Шимом в спальню, хватая парня за воротник рубашки. Хлопком включив свет, Сонхун вжался в захлопнувшуюся дверь, переводя дыхание. Всё это было настолько безрассудным, насколько правильным и ощущалось. Всё. Буквально всё. Джеюн в его комнате. Джеюновы губы на его. Джеюново тело, соединившееся с его. Всё сводилось к Шим Джеюну, и уж Пак точно не был виноват в том, что парень перед ним занял все его мысли.       По сонхуновым ощущениям прошла целая вечность, прежде чем парень смог сделать шаг, остановиться прямо напротив Шима и, обернув руки вокруг широких плеч, вжаться носом в рубашку, что-то несвязно бормоча. И пусть для Джеюна останется загадкой, что говорил Пак, он подхватил парня, заставив того обвить ногами его талию, а после зашагал к кровати, оставляя влажные поцелуи на открытой шее. От Сонхуна пахло греховно. Джеюн не смог бы подобрать другого слова, опуская парня на тёмные подушки. Смесь трав, пива и только сонхунового запаха буквально туманила разум. Шим шумно втянул воздух через раздувшиеся ноздри, чувствуя, как немели пальцы от предвкушения.       Джеюн навис сверху.       Сонхун нервно сглотнул.       Шим приспустил душивший его галстук. А Сонхун постарался не слететь с катушек, хватаясь за остатки своего самообладания. Но когда до чего идеальное джеюново лицо с застывшей почти нахальной улыбкой на губах наклонилось к его, то и с самообладанием пришлось попрощаться.       Пак взвалил ноги на джеюнову талию, подталкивая парня к себе, пальцами путаясь в полосатом галстуке. И когда тот вовлёк Шима во влажный поцелуй, то готов был поклясться: он буквально чувствовал ту улыбку на пухлых алых (не без его помощи) джеюновых губах. Сонхуну захотелось кричать. Больше от счастья, чем от досады, когда Шим всё-таки отстранился, проигнорировав очередную просьбу Пака в поцелуе, чтобы стянуть так некстати болтающуюся на плечах рубашку. Сонхун поддался вперёд, оставляя влажное пятнышко от губ на мускулистой груди, а упав вновь на подушки, хитро улыбался.       — Теперь это моё, — указывая на джеюнову грудь, имея в виду сердце под рёбрами, Сонхун посмеивался, цепляя зубами чуть опухшую губу.       Джеюн заломил бровь, часто моргая, прежде чем не наклонился к сонхуновому лицу, и прямо в губы прошептал:       — Теперь твоё.       Пак чуть было не задохнулся. Только когда лёгкие стали гореть от недостачи кислорода, он понял, что притаил дыхание, а поэтому он напугал себя шумным вдохом, что сопровождался каким-то свистом.       — Пак Сонхун — само очарование, — пролепетал Шим и только потом понял, до чего же его слова звучали на чонвонов манер. Впрочем, нет. Он говорил чистую правду: тяжело дышащий Пак с красными от поцелуев губами и розовыми щеками выглядел до чего очаровательно. Джеюн больше не настолько глуп, чтобы говорить обратное. Не теперь.       Джеюновы пальцы зависли над пуговицами на рубашке, половина из которых уже была расстёгнута. Шиму понадобилось лишь раз посмотреть на Пака, чтобы окинуть мысль о том, что они делали что-то неправильное, в огромный ящик с надписью «мусор». Он стянул с сонхуновых плеч рубашку, касаясь пальцами плоского рельефного живота, чувствуя жар кожи. Пак шумно сглотнул, откидывая тёмные пряди от лица. Джеюн порхал над кромкой классических штанов, то и дело, что специально подбирался слишком близко к пуговице, то вновь вёл по рёбрам и рельефным мышцам, хитро улыбаясь. С губ сорвался протяжный стон, то ли от большого разочарования, то ли от большой любви — Джеюн так и не смог выбрать, что ему больше понравилось бы. Сонхун схватил запястье Пака, поднёс котяшки пальцев к губам, а оставив влажный поцелуй на каждой, под пристальным взглядом парня, повалил того на подушки рядом, резво придавив его оголённый живот своим коленом.       — Ещё немного — и это бы свело меня в могилу, — чуть сипя, шептал Сонхун в джеюново ухо.       — Правда? — его ладонь легла на сонхунов бок, сминая податливую кожу, растирая ту до красноты.       — Правда, — согласился Пак, прикрывая глаза.       Сонхун выпрямился в спине, вдавливая дрожащие пальцы в джеюнову грудь, желая ощутить колотящееся в груди парня сердце, словно это могло стать подтверждением реальности происходившего. Не будь Джеюн так близко, не ощущайся его ладонь клеймом на коже, не стучи его сердце под сонхуновыми пальцами, парень бы подумал, что это всё — прекрасный сон. Но Джеюн перед ним был реальным, и от этого сердце сильнее забилось о рёбра.       Когда-нибудь Шим Джеюн заведёт его в могилу. И Сонхун не пожалеет.       Пак прильнул к розовому соску на загорелой коже (торчание на пляже под лучами даже с толстым слоем защитного крема не прошло безрезультатно), надавливая на тот языком, больше ощущая вибрацией в груди, чем слыша по-настоящему сорвавшийся с губ Шима краткий глухой стон. И пак ни черта не мог с собой поделать, когда губы сами собой растянулись в довольной улыбке. Потому что это он был с Джеюном. Потому что это он заставлял того стонать. И это он будет тем, кто окончательно присвоит сердце парня себе. В последнем Пак больше не сомневался.       Сонхунова ладонь легла на край джеюновых классических штанов, и парень не медлил. Наощупь разобрался с пуговицами, послышался взык от ширинки, и штаны оказались валяться где-то рядом со скомканным одеялом (кажется, Джеюн, в отличие от самого Пака, избавился от обуви ещё в прихожей). Сонхун поднял взгляд лишь для того, чтобы увидеть на джеюновом лице гримасу неподдельного удовольствия (словно все разы до этого Шим его обманывал), а после отстранился от соска, опуская губы ниже, пока не остановился у белого края трусов.       Джеюн не заметил, как затаил дыхание, наблюдая за дразнящими движениями Пака. И всё же он не был настолько самовлюблён (пьян, как в прошлый раз), чтобы позволить тому делать всё самому. Вероятно, именно поэтому, он осторожно вцепился в сонхуновы волосы, поднял голову парня, выравнивая их лица, и быстро вернув бывалый контроль над ситуацией (не своим самообладанием, кажется, оно учалило в долгий отпуск, как минимум на ближайшее время), прижал Пака к себе, наконец стаскивая классические брюки, что сейчас так некстати сковывали движения.       Сонхун хихикнул, примкнул губами в вене на шее Шима, наполняя лёгкие джеюновым запахом, словно того, что парень прочно обосновался в его голове, было недостаточно. Когда дело (тело) касалось Шим Джеюна, слово «достаточно» можно было скомкать и выбросить к чертям собачьим. Впрочем, именно это Пак и собирался сделать, когда вдруг Шим закинул его левую ногу к себе на плечо.       Сонхун охнул, округлив глаза.       Джеюн поддался чуть вперёд, пальцами ныряя под резинку, в конце концов полностью стаскивая плотную ткань. Несмотря на жару, по сонхуновому позвоночнику пробежали холодные мурашки. Шим двинулся чуть вперёд, выдвигая маленький ящик под прикроватным столиком, словно — черти! — точно знал, где должен был искать (впрочем, Сонхуну бы следовало подумать, что это было до чего очевидно). А выудив тюбик смазки и хлопнув ящичком, Шим опустил одну из ладоней на сонхунов живот, пристально глядя на красные следы от пальцев — вряд ли те стали бы полноценными синяками, но послужили громким звоночком о том, что Джеюну бы поумерить свой пыл.       С прерывистым шумным выдохом, опуская губы на запрокинутое на плечо колено, Шим щёлкнул колпачком, выдавливая какое-то количество. Глядя аккурат в джеюновы глаза (не потому, что не мог опустить взгляд, скорее, не желал делать этого), Сонхун чувствовал, как влажные джеюновы пальцы заскользили по внутренней стороне бедра и нарочно миновали комок мышц, что нуждался в растяжке. Кажется, Пак почти что захныкал, вызывая на джеюновом лице улыбку. А когда чуть холодные пальцы коснулись нежного места на коже, Сонхун посчитал, что оказался на седьмом уровне небес, а его стон набатом отозвался внутри собственной головы.       Введя сначала одни палец, усиливая давление, вырисовывая круги подушечкой большого на коже вокруг нервов и мышц, Джеюну показалось, что все мысли растворились. Впрочем, оно и к лучшему. Казалось, жар, зародившийся внизу живота, точно языками пламени облизывал тело, когда Шим надавил на мышцы, протолкнув и второй палец внутрь. Пак вцепился в смятые простыни, закатывая глаза и кусая губы, судорожно хватая ртом воздух. Пальцы нашли простату перед тем, как на красной головку сонхунового члена заблестел предэдекулят. Джеюн стал резче двигать рукой, чувствуя, — и до сих пор мирясь с этим чувством — как под плотной тканью вновь задёргалась эрегированная плоть.       А потом с сонхуновых губ лёгким шёпотом сорвалось:       — Джеюнн-а, пожалуйста, — и Шим готов был потерять голову. Казалось, слова сорвались с уст парня раньше, чем он смог бы обдумать это. И тем не менее, Сонхун буквально готов был умолять, если это значило наконец стать единым целым с Шим, мать вашу, Джеюном. — Я хочу ощутить тебя внутри себя, — выпалил Пак, почти желая скрыться за занавесом тёмной чёлки, что липла ко лбу, выбивая удивлённый вдох из джеюновой груди.       И Джеюна не нужно было просить дважды (словно он смог бы терпеть!). Шим вытащил пальцы, рывком стянул мешающую до этого ткань и, вдавив короткие ногти в сонхуново бедро, заменил пальцы собственным членом. Тот погрузился лишь на головку, может, чуть больше, и сонхуновы стенки довольно сильно обхватили его, как сладостный стон сорвался с пухлых губ — и тут Джеюн больше не знал: звучали ли их стоны в унисон или это сонхуновы отдавались эхом в голове. Впрочем, словно это сейчас было важно.       Джеюнова рука блуждала по сонхуновой талии, парень вдавливал пальцы (не настолько сильно, чтобы оставить синяки), и Шим чуть задрожал всем телом, протолкнувшись глубже, прежде чем обернул ладонь вокруг затрясшегося сонхунового члена.       Протяжное «боги!» вырвалось из сонхуновой груди, но Шим не заметил. Впрочем, он не мог не согласиться, до чего же блядски хорошо это было. Всё внутри Сонхуна готово было разорваться на миллионы кусочков от осознания, а тем более и ощущения, что с ним делал Джеюн, а главное — почему. Потому что они больше не друзья. Потому что они вовсе не пьяны. Потому что, осознав свои чувства, Джеюн в буквальном смысле изголодался по Паку. И если на протяжении всех девяти лет (а если быть точными -, девяти лет, семи месяцев и двенадцати дней), Пак держал свои чувства и желания под контролем, то больше в этом не было смысла.       Джеюн надавливал большим пальцем на красную головку, вынудив Пака дёрнуть бёдрами в ответ. Шим закатил глаза и ухмыльнулся, когда движения стали резче, а стоны — громче. А потом, словно раскалённое железо потекло по джеюновым венам, испепеляя всё его естество. Чувства натянулись, словно тетива того лука, из которого они вместе стреляли, и парень готов был поклясться, что это не шло ни в любое сравнение.       Задыхаясь, давясь собственными стонами, Пак положил руку на блестящую от пота джеюнову шею, притянул к себе и, сказав прямо в губы краткое и банальное «кончи для меня», впился в алые уста, чувствуя, как желанное наслаждение вцепилось в его собственный позвоночник, стоило Шиму сделать пару резких движений бёдрами и сильнее оттянуть кожу на его члене.       И Джеюн, как бы это не звучало, сделал то, о чём просил его сминающий его губы Пак: сделав пару резких толчков, прикрыв глаза и запрокинув голову, Шим кончал внутрь, не останавливаясь в своих движениях. А когда всё-таки остановился, то сделал это лишь затем, чтобы заменить свой член пальцами, словно не желал, чтобы и капелька спермы попала на простыни. Пальцами ведя по возбуждённой сонхуновой плоти, чувствуя его тяжелое дыхание и пылкие губы на своих, Джеюн целовал жадно, то усиливая, то ослабляя темп и давление на коже, до тех пор, пока Пак, чуть выгнувшись в спине, не кончил следом, цепляя зубами губу Шима почти что до крови.       Переводя дух, Шим соединил их лбы, глядя в тёплые карие сонхуновы глаза.       Казалось, ему пора было бы согласиться с Паком, что ему будет мало.       Потому что на самом деле всё оказалось куда проще, чем он думал. Потому что его чувства к Паку вспыхнули в груди с такой силой, что это, казалось, было даже больше, чем Джеюн смог бы позволить себе пережить. Потому что когда дело касалось Пак Сонхуна ему будет мало.       И Шиму пришлось пожалеть, что осознание это пришло так поздно.       Пак Сонхун был счастлив.       Казалось, это было аксиомой, не требующей доказательств: все доказательства были написаны на его лице. Он любил. Влюблялся. И собирался быть тем самым влюблённым дураком, потому что ему было всё равно на чужое мнение, потому что — почему нет? Пока Джеюн был рядом, его мало что интересовало.       Шим Джеюн был влюблён.       Пришлось признать это, и это оказалось проще, чем он думал. Он всё ещё не знал, ненавидел ли ту поездку в Вегас или собирался беречь эти воспоминания — какими бы глупыми они не были — всем сердцем. Но один ответ оставался на поверхности: обернув вокруг Пака свои руки, отдав тому своё сердце, Джеюн не собирался больше отпускать.