В плену жестокого чувства

      Для меня семейные традиции всегда были священны. Получать наставление от бабушек на день рождения; учиться безупречно, подавая пример отпрыскам всех остальных семей; выучиться на ту профессию, с которой можно занять достойное место в семейном деле; доверять выбору старших, потому что они лучше знают, что благо, а что нет. Даже если твои желания лежат в совершенно другой плоскости…       В свой двадцатый день рождения мне посчастливилось беседовать с бабушкой до того, как она во всеуслышание выскажет своё наставление. Я сидела в своей комнате, давно готовая выйти, но ожидала времени, в которое мне положено появиться в общем зале. Двадцатилетие всегда было особенным днём рождения. Ещё одна семейная традиция, о которой никто не собирался забывать.       — Кан Суён, тебе стоит знать, что семья уже приступила к подбору подходящей для тебя партии. Я надеюсь, ты не последуешь примеру неблагодарных детей, противившихся воле старших?       — Я уважаю традиции, бабушка…       Разумеется, не все с такой же покорностью, как я, относились к традициям. Мы никогда не говорили об этих людях, как будто их не существует. Такова цена предательства традиций: отворачиваясь от выбора старших, ты уходишь из семьи на всех уровнях, не появляясь даже в разговорах.       — А вот и она! — произнёс мой отец, когда я в положенное время вышла к гостям. — Виновница торжества — Кан Суён!       Раздались аплодисменты, некоторые подняли бокалы с шампанским. Не отреагировали только официанты и один из гостей в дальнем углу. Это был увлечённый разговором с матерью Чон Уён. Женщина, машинально аплодируя, продолжала в чём-то его убеждать. Мне бы хотелось узнать, как закончится разговор, ведь все мы прекрасно знали, насколько бесполезны попытки в чём-то убедить Чона Уёна. Если бы он был на месте Галилео Галилея, то, сойдя с костра, сжёг бы всех, кто считает, что Земля плоская. Я всего раз в жизни рискнула с ним спорить, будучи абсолютно уверенной, что права. Это было в средней школе, и я пожалела об этом.       Дело было в четвёртом классе, а Чон тогда был в восьмом, хоть наша разница и составляет всего три года. Чон доставал мою подругу Шин Хари, которая в тот день всем рассказывала о выходных, проведённых с семьёй в Париже. Чон Уён назвал её тогда при всех «маленькой лживой засранкой», и я вступилась.       — Извинись немедленно!       — Извиняются за оскорбления, а не за то, что лжецами называют тех, кто врёт. Надо знать, о чём говоришь, мелкая.       — Ты ничего не знаешь, Чон Уён! И я — не мелкая! Меня зовут Кан Суён, и я заставлю тебя взять свои слова назад!       Я упёрлась взглядом в его глаза, по-настоящему бесстрашная, потому что была ребёнком. Ответный взгляд был жёстким и угрожающим, его я запомнила навсегда.       — Если сумеешь взобраться по канату в спортзале и провисеть там пять минут, я, так уж и быть, заберу свои слова обратно. Даже извинюсь перед этой девчонкой… — Чон протянул мне руку, совершенно уверенный, что я не посмею закрепить это пари.       Все мои одноклассники знали, что я ненавидела этот канат и жутко боялась падать. Я даже видела мальчишку, который шепнул это Чону, но тогда быть правой казалось гораздо важнее, и я заставила себя согласиться.       — Идёт! — рявкнула я, сжав своей мелкой ладошкой его руку, которая была почти вдвое больше.       На том канате я продержалась не больше минуты, затем позорно шлёпнувшись на маты. Приземление было жёстким, а я тогда ещё совсем не умела падать, поэтому, кроме позора, получила ряд ушибов и растяжение.       Прежде чем оставить меня дожидаться медсестры, Чон наклонился ко мне и сказал так, что это вряд ли слышал кто-то, кроме меня:       — Запомни навсегда, мелкая: побеждает тот, кто сильнее. И твоя правота ничего не значит против силы.       Эти слова ещё долго звенели в моих ушах, хоть я и не понимала их значения. Особенно неприятно было, когда я узнала, что Шин Хари действительно никуда не ездила с семьёй. Спустя недолгое время мы перестали дружить, потому что она переехала. Их семья обанкротилась, и они больше не могли позволить себе жизнь в нашем районе…       Оклик мамы вернул меня обратно в заполненный гостями зал. Я здоровалась с ближними и дальними родственниками, пила с незнакомцами за своё здоровье и даже приняла украшения ручной работы от какой-то маленькой девочки: они были сделаны из ракушек, и я так и не смогла понять, сама она их сделала или это работа дизайнера. Прошёл только час, а я уже была совершенно вымотана любезностями и хотела скрыться. Попросив у мамы разрешения отлучиться, я вышла на балкон: был довольно прохладный день, и вряд ли кто-то стал бы выходить на воздух после захода солнца. Разве что ища уединения, как я. К счастью, это было не свойственно высшему обществу.       От размышлений меня оторвал голос кого-то, скрывшегося в тени статуи в дальнем углу:       — Вот бы кто-нибудь убивал отпрысков богатых семей до их двадцатилетия!       Я не узнала голоса, но он был приятным, пусть и с нотками злобы и иронии.       — Такого убийцу быстро вычислят, тебе не кажется?       — Сомневаюсь! Вряд ли в числе первых подозреваемых оказываются люди, чей единственный мотив — всепоглощающая скука.       Мы оба негромко рассмеялись, но смех незнакомца быстро затих, когда он вышел из-за статуи и увидел меня.       — И тебе совсем не страшно быть первой в этом списке жертв? — спросил Чон Уён так серьёзно, что я попятилась.       Освободившееся пространство он использовал, чтобы пройти мимо меня к двери. Я окликнула его прежде, чем дверь была открыта:       — Постой! Давай лучше я уйду, ты первым пришёл…       — Без разницы, — ответил он, не оборачиваясь. — Тут теперь тоже нечем дышать.       Жёсткий тон, которым говорил Чон, совершенно не вязался с ситуацией: это у меня день рождения. Неужели нельзя вести себя хотя бы вежливо? Какой тяжёлый характер…       Глубоко вдохнув прохладный воздух, я усилием воли вернула на лицо улыбку и вернулась к гостям. Марафон приветствий и улыбок продолжался ещё около часа. Я то и дело ловила на себе взгляд Чона или его матери, и это начинало нарушать моё душевное равновесие.       Две семьи из приглашённых всё же подарили мне аксессуары к автомобилю, хотя я никогда не водила машину. Остальные подарки были соревнованием в оригинальности. В основном это были украшения — разумеется, дизайнерские и единственные в своём роде. Соревнование в редкости и уникальности поддерживалось лишь тем, что подарки преподносились публично, а вовсе не моим обаянием, но я очень правдоподобно описывала, насколько польщена.       Вечер близился к концу, и осталось только две семьи, которые ещё не продемонстрировали своих подарков: семья Сон и семья Чон. От одних я ждала чего-то по-настоящему интересного, а от других не знала, чего ждать.       — Кан Суён! — крик раздался от входа, и все повернулись в его сторону.       Краем глаза я заметила на себе взгляд Чон Уёна и тут же отвернулась, чтобы он не успел этого заметить. Спустя мгновение ко мне подлетел Сон Минги, наследник семьи и один из главных любимчиков нашего общества. Поначалу возмутившиеся, мои родители быстро оттаяли, заметив искреннюю улыбку на лице парня. Он обнял меня невесомо, как будто я состояла из фольги и он боялся меня помять.       — Дорогуша, с днём рождения! Ты же не думала, что я пропустил его? О, ты так хорошо выглядишь! Хотя можно и лучше… — тут он взял меня за руку и обратился уже к моим родителям. — Вы позволите украсть эту драгоценность у вас? Мой подарок нельзя преподнести публично…       С этими словами он легко повёл меня по коридорам в сторону комнаты с зеркалами вместо стен. В начальной школе это была моя танцевальная комната, потому что я считала, что у меня талант. Затем стало ясно, что это — не моё, и комната пустовала, пока мы с Минги не познакомились в средней школе. С тех пор он заставлял меня в этой самой комнате демонстрировать на себе его первые платья, а на себя он надевал получившиеся костюмы. Сначала они были чересчур вычурными и не желали выглядеть на человеке так, как это было в его голове, но с тех пор много воды утекло… Своей настоящей страстью в школьные годы Минги считал создание парных образов, и пришлось очень долго отрицать, что мы — пара, после того как на выпускной Минги мы явились в той одежде, что он для нас создал. Я бы вовсе не пошла с ним тогда, если бы он не плакался целых три дня, что создал парные образы и просто не может выйти в свет в половине наряда!       — Знаешь, ты могла бы предупредить, что наденешь бабушкины серьги. Я наверняка нашёл бы более подходящие стразы и… — у Минги перехватило дыхание, когда мы остановились у двери. — Разумеется, я не сумею тебя уже ничем удивить, ты знаешь мои руки лучше меня!       За эти самые руки я его взяла и сжала их, заглядывая в глаза, из-за чего мне пришлось высоко поднять голову.       — Ты прав: я знаю эти руки лучше своих! И знаю, что они не создают ничего, кроме шедевров. Конечно, я знала, что ты подаришь мне что-то из своего, ты ведь не мог позволить, чтобы мой подарок был скучным. — Улыбнувшись, я убедилась, что теперь мой друг спокоен, и в шутку нахмурилась. — Но как ты смеешь волноваться сильнее, чем я? Это же меня выпинывают сегодня во взрослую жизнь!       — Вот как раз поэтому! — снова ноющим тоном заявил Минги, крепко сжав моё лицо между своих широких ладошек. — Ты теперь абсолютно взрослая, и я смогу одевать тебя в элегантные женственные наряды! Ох, это так волнующе… Ну, пойдём уже!       Мы вошли, и я не узнала комнату, в которой мы провели немало времени вместе. Пара столов, которые обычно стояли в сложенном состоянии в кладовке той же комнаты, сейчас были развёрнуты и завалены мелкими клочками ткани, шкатулками с бусинками, стразами и нитками. Между столами возвышалось на безголовом манекене переливающееся платье цвета «индиго». Его асимметричный более высокий с левой стороны ворот напоминал переплетённые ветки какого-то диковинного растения. Пространство между ветвями было заполнено сетчатой чёрной тканью, покрытой переливающимися на свету стразами. От ворота эта ткань распространялась вниз, образуя накидку длиной по локоть. Я подошла поближе, чтобы дотронуться до платья. Ткань юбки была лёгкой, струящейся, и для объёма внизу были добавлены дополнительные слои ткани, а корсаж и вовсе оказался плотным, требующим дополнительной помощи при облачении в это произведение искусства.       — Не смотри на меня так! Я знаю, что ты просто не можешь сейчас его надеть. Да и это подарок, наденешь тогда, когда посчитаешь нужным… Но и в этом я тебя точно оставить не могу!       В общий зал мы вернулись оба в сиреневом, что вызвало новый шквал аплодисментов. На Минги был удлинённый до лодыжек кафтан с кружевным воротом, а меня он нарядил в платье из ситца, похожее на английские аристократические наряды времён Джейн Остин. Причёску пришлось переуложить, заправив свободно свисающие пряди в подобие соответствующей эпохе причёски, и вставить в неё диадему, подаренную семьёй Ким. Это платье я видела раньше: Минги говорил, что оно станет его выпускной работой, если всё же он вернётся к учёбе. Но, видимо, эту идею он оставил, раз ко времени праздника успел перешить платье под мою неправильную фигуру, а себе создать образ молодого английского лорда…       Я сбилась со счёта, сколько раз пришлось сказать слова благодарности или поприветствовать кого-то, пока гости не начали прощаться. В конце концов, остались только наша семья, семья Чон и Минги, который по моей просьбе никуда не отходил. Трудно было описать, в чём именно дело, но отчего-то я боялась, что Чон Уён снова застанет меня одну.       — Сон Минги, ты ещё здесь! — удивлённо произнесла мама, как будто действительно его не видела. — Ты мог заметить, что все гости уже разошлись. Нам бы хотелось посидеть в тихом семейном кругу, это был долгий день… — сказав это и убедившись, что Минги понял намёк, мама ушла.       Мои глаза округлились, и Минги это заметил, вместе со мной переведя взгляд в дальний угол зала. Там стояли Чон Уён и его мать, которые явно никуда не собирались.       — Минги, пожалуйста, не уходи! У меня нехорошее предчувствие…       Выражение лица друга потускнело на мгновение, после чего он отпустил мою руку и улыбнулся, пусть это и далось ему явно с трудом.       — Бабуля Кан ведь не зря упомянула в поздравительной речи, что ты уже стала настоящей женщиной и с этого момента будешь готовиться возглавить семью? Очевидно, на подходе твоя помолвка…       — Минги, это невозможно! Бабушка только утром сказала, что семья ищет мне пару, не могла же она такое скрыть! Я надеюсь… — последнее было сказано с большим сомнением.       — Я тоже был в ужасе, когда был на твоём месте, Суён. Но в итоге оказалось, что семья лучше знала, что будет хорошо для меня… Если бы я вовремя это понял, мог бы быть очень счастлив, — на лицо Минги легла тень, прогнавшая привычное его беззаботное настроение.       — Ты ведь знаешь, что не виноват? — я серьёзно посмотрела в глаза друга, на мгновение отвлекаясь от своих новых проблем.       — Сейчас нечего об этом говорить, — отрезал Сон.       Моя мать бросила сердитый взгляд на нас двоих, снова появившись в зале. Минги обнял меня на прощание и ушёл.       — Извини, что выпроводила твоего друга, Суён, — мама что-то поправила в моей причёске и поцеловала в щёку. — Семейные дела принято решать без посторонних. Пойдём, в малой гостиной нас уже ждут!