Atropa belladonna

D4vd – The Bridge

***

Они молчали от силы пять тире десять минут, пока Донхёк не разделил тишину своим вопросом. - Как ваша жизнь, Ренджун-щи? Парень неаккуратно повел одно плечо чуть вперед, будто вопрос ударил его, хотя Донхёк не сделал ни единого движения. Ренджун почему-то был уверен, что услышит такой вопрос от мужчины, если когда-нибудь они вновь встретятся. Бизнесмен казался эмпатом, чтобы поинтересоваться, как только увидит, но тактичным, чтобы сразу не в лоб спрашивать. Ренджун попал прямо в яблочко. Голос Донхёка сквозит легким беспокойством, а взгляд изучает, в случае чего, быстрее чем что-либо, увидеть эмоции, и вырвать свой вопрос из сердца парня за милисекунды. Ренджун не был уверен только в одном - во встрече: ведь Ренджун не завтракает в таких местах, где обычно кушает Ли Донхёк; Ренджун не владеет несколькими машинами, не владеет бесчисленными акциями и не посещает разные мероприятия в качестве приглашенного гостя, как Ли Донхёк; да что уж там, он даже на 0,5% не был близок к миру, в котором находится мужчина, не говоря уже о встрече. Но недавно он прочитал в книге Митч Элбом одну цитату: "Ты узнаешь соулмейта по тому, как чувствуешь себя рядом с ним — словно встретил себя самого, но лучше." И его тогда осенило. Ренджун не считает себя ниже по статусу, по количеству денег, или по другим аспектам жизни, он просто считает Донхёка чем-то лучше, чем он сам. Понимаение этого почти заставляет дезориентироваться. Нет, у него все хорошо с самооценкой, с самоценностью и важностью своей жизни в этом мире, но Донхёк ощущался на ином уровне. Он ощущает как айдол. Как кумир маленького ребенка внутри Ренджуна. Он был кем-то кто ощущался, как Аристотель в философии, как Зигмунд Фрейд в психологии, как Карл Фридрих Гаусс в математике. Ренджун понял, что он просто восхищается этим человеком. Он понял, что восхищался им еще тогда, когда не знал его как человека, а знал как выдающегося бизнесмена. Но тот поворотный день, когда ему удалось увидеть мягкий смех мужчины и нежную улыбку, заставил его баготворять еще больше. Фанатизмом этот не назовешь, потому что Ренджун не следил за деятельностью Донхёка месяц. Скорее он просто гражданский, который уважает национального певца. Так себя чувствовал отец, когда видел певицу Айю на ТВ-шоу. Любишь и уважаешь, но забываешь, когда отключаешь электронную коробку и идешь заниматься своими делами (ну или идешь за очередной бутылкой). Ренджун улыбается: - Жизнь прекрасна. Что удивительно, правду говорят, время лечит. И любая рана затягивается со временем. Думаю, все что сейчас происходит должно было случиться. Думаю, мне просто нужно было время понять и принять нынешние обстоятельства и двигаться дальше. Донхёк слушает и не смеет прерывать, но в голове набатом: «Если человек любит так, как описывают в книгах, то без любви он должен стать пустой оболочкой прежнего себя. Он уже не может жить. А если живет, то вовсе не любил!». Перед глазами появляется образ мамы. Она была такой красивой в своей белой рубашке с закатанными рукавами и небрежным пучком на голове. Ее карие, светло-коричневые глаза излучали тепло, отражая силуэто мальчика. На губах всегда была улыбка, которую носит с собой сейчас взрослый мужчина. Она была настолько прекрасна, что иногда тринадцатилетний Донхёк долго смотрел на неё, боясь, что она может в любой момент превратиться в яркие лучики солнца, которые всегда окружали её. Он всегда боялся этих лучей, потому что мама сливалась с этими бликами и оставалась в той комнате часами напролет. Он боялся солнца, которое мог в любой момент украсть у него маму, и мог спокойно выдохнуть только ночью, когда мама заходила в комнату и обнимала, лежа рядом с ним. Она любила читать ему сказку, а когда его глаза прикрывались, а дыхание становилось ровным, накрывала одеялом и тихо закрывала дверь снаружи. И он засыпал спокойным сном, потому что нет солнца и ему не о чем волноваться: мама дома и солнце не украдет. Но знал ли мальчик, что солнце любило его маму и оберегало, да и вовсе не собирался украсть? Солнце защищало ее от тьмы, которая всегда забирала с собой самое дорогое, оставляя за собой осколки и шипы, чтобы люди не смогли добраться до нее за близкими. Нужно было бояться не солнца, а тьмы. Именно она украла ее, когда он спокойно спал, не подозревая, что мама не была против, чтобы ее забрали. Она сама пошла к ней, протягивая дрожащие окровавленные руки. Она сама пошла, оставив его одного с кровавой картиной и с солнцем, которое перестало светить для него с того самого дня. Она сама оставила его, добровольно отказавшись от любви к нему. А у него не вышло отказаться от нее. Не вышло отказаться от любви. Если человек любит так, как описывают в книгах, то без любви он должен стать пустой оболочкой прежнего себя. А он уже не может жить. Если начнет жить, то весь мир подумает, что он не любит. Солнце подумает, что он не любит. Время не лечит. Ничто не сможет вылечить такое, потому что здесь только летальный исход. Донхёк знает, что смертельно болен этими оковами сильных чувств, но не знает что может сделать с этим. Не знает, нужно ли что-то делать с этим. Психологи говорили: «Ты не виноват, Донхёк. Постарайся понять ее чувства и принять её решение. Она бы не хотела, чтобы ты так чувствовал себя». Но они не догадывались, что своими словами толкают подростка в еще более глубокую бездну. Он так много думал об этом, что чуть не свихнулся. Он так старательно пытался понять ее: «Может жизнь была трудная! Может она устала! Может ее терпение закончилось». Вроде получилось понять. Но как принять такое? Как принять то, что твоя мама сама отказалась любить жизнь, любить солнце, любить… тебя? Как принять то, что его существование никак не повлияло на ее такое ужасное решение? Интересно, о чем она думала, делая последний порез на руке? Она не думала, что Хёк ночью проснется от кошмара и будет искать ее? Она не думала, кто будет читать ему сказки на ночь? Она не думала, кто будет целовать его в макушку, когда они будет готовить панкейки воскресными утрами? Она не думала… как Донхёк будет жить без нее? Видимо, она ни о чем не думала, раз уж случилось то, что случилось. «Она бы не хотела, чтобы ты так чувствовал себя». Они должно быть шутят. Она не сделала бы это, если бы не хотела, чтобы ее сын чувствовал себя так весь остаток жизни. Она бы не пошла в ту ночь в свою комнату-студию, где она могла проторчать часами, рисуя бабочек и птиц на холсте. Она бы не достала чистый холст, убирая упаковку в мусорное ведро. Она бы не взяла в руки лезвие, делая первые легкие надрезы, чтобы холст каплями начал окрашиваться в темно-красный цвет. Она бы… - Донхёк-щи? Донхёк резко выныривает из воспоминании, словно долго пробыл в ледяной воде, как в сериале «Волчонок». Тело начинает знобить. Он переводит взгляд на парня рядом с собой и понимает, он выпал из мира. Такое происходит не часто. Но происходит. Два-три раза в год? Иногда больше пяти раз. Ему уже давно не тринадцать, а целых тридцать девять. Прошло слишком много лет, и инетрвалы среди таких провалов разные. Некоторых из них он запоминает надолго, особенно первые два раза после похорон, и один, когда попал в аварию. Это были особо тяжелые дни, как сегодня. И в такие моменты он чувствует себя таким маленьким и брошенным, что ком встает в горле не давая дышать. Он прокашливается и фокусирует взгляд на журналисте. Но в глазах чернеют, а ощущение, будто тьма, которая забрала с собой маму, обволакивает его всего. Закрывает глаза в попытке хоть как-то уменьшить триггер, но становится только хуже. Он не сможет остановить ее. Она накроет и заберет с собой и его. Прямо сейчас. Волны будто все ближе и ближе, они уже касаются его ног в ботинках. Он не ощущает свои ноги, не ощущает своих рук. Он не ощущает свое тело, а его сердце прямо сейчас остановится, потому что он не дает себе сделать даже маленький вдох. Но, сквозь шум, слух улавливает какой-то голос. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Ресницы. Очки. Вода. Босые ноги. Холод. Черный. Воздух. Вдох-выдох. Луна. Звезды. Океан. Картина. Вдох-выдох. Хуан Ренджун. - Вот так, вдох. Один, два, три. Выдох. Давайте, - Донхёк медленно приходит в себя и моргает несколько раз, как в замедленной чъемке. Перед ним лицо журналиста на очень близком расстоянии. Он чувствует прохладные пальцы на своей шее и щеке. – Вы в безопасности. Вдох. – Донхёк вдыхает, как ему прямо сейчас велят, онемение постепенно уходит. – Один, два, три. Выдох. Правильно. Вы молодец. Ощущаете? Вы дышите. Вы не один. Сколько у меня прыщиков? Донхёк непонимающе смотрит на лицо парня и пытается разглядеть прыщики. Прыщики? Вот один рядом с носом, вот еще один возле левой брови, вот еще один чуть ниже подбородка. И когда он полноценно приходит в себя, понимает, что все это время он это говорил. Считал вслух прыщики на лице журналиста. Он еще раз глубоко дышит, и расслабляется. Этап пройден. - Вот так. Вы молодец. Правильно, у меня целых три прыщика, которые вылезли сразу же, потому что им не понравилась здешняя вода. Представляете? А у вас есть прыщики? – Донхёк только сейчас замечает, что голос парня чуть срывается, а его руки мелко дрожат. Глаза с размером пуговки. - Всё… - голос мужчины сиплый, - Всё хорошо. Всё прошло. Можете меня отпускать. Ренджун тут же отпускает руки, что сразу же падают на колени. Но он поднимается буквально через секунду, засунув руки в карманы пальто. Журналист бросает взгляд куда-то назад, и коротко взглянув на мужчину, тараторит: - Пожалуйста, посидите здесь. Я сейчас быстро куплю воду и вернусь. Донхёк не успевает вставить слово, как Ренджун уже бежит в сторону ярких фонарей возле какого-то бара. Он ловко перепрыгивает через камни, не обращая внимание на то, что по пляжу нехорошо бегать босиком. А вдруг там какое-нибудь стекло или мелкий острый камушек? Донхёк цокает и провожает его взглядом до тех пор, пока журналист не скрывается за стеклянными дверьми. Он сильно протирает лицо ладонями и жмурит глаза. Итак. У него только что была паническая атака. А Ренджун помог ему выйти из этого ада. Заставил концентрировать внимание на дыхании. Спрашивал, что видит перед собой. Спрашивал какой цвет ему нравится. Спрашивал, что он ненавидит. Заставил считать его гребанных прыщиков. Донхёк смеется и откидывается назад, падая на жесткий мокрый песок. Напряжение полностью отпускает, и он начинает смеяться пуще прежнего. Его впервые спасли прыщики. С ума сойти. Он отрывает ладони от лица и щурится, когда над ним зависает слабая тень со стороны фонарей бара. Перед лицом появляется бутылка воды, и он рефлекторно ловит пластик, когда пальцы журналиста разко разжимаются. - И после вот такого сюрприза, вы просто смеетесь? Я теперь сомневаюсь в решениях Вселенной. Я не хочу быть вашим соулмейтом. Сплошной стресс, - Ренджун плюхается на песок рядом с ним, не переставая бурчать. – И что это было? Вечер должен был закончиться классными снимками волн, спокойными песнями в наушниках, и баночкой пива. Вы просто испортили все мои планы на эту ночь. Донхёк еще раз смеется, на этот раз не прикрывая лицо. - Смешно ему! А я до усрачки испугался. Чёрт. Не хочу, чтобы такое когда-нибудь повторилось. Мужчина приподнимается и осушает половину бутылки за мгновенье. Он закрывает крышку и смотрит на Ренджуна. - Спасибо! И простите меня, если напугал вас. Это тоже не входило в мои планы на сегодняшнюю ночь. Простите. Ренджун бросает на него пронзительный взгляд. - У вас была паническая атака, да? - Да. На удивление самая короткая за всю мою жизнь, - Донхёк невесело усмехается. - Если это самая короткая, не представляю какими бывают длинные. Чёрт. У вас есть таблетки или что-то вроде этого? Боюсь, мои нервы не выдержат, если это повторится снова. Донхёк тянет руку чуть дальше, беря в руки свою сумку (Ренджун совсем не заметил, что у него была сумка), и достает оттуда пластинку. Запивает какую-то зеленую таблетку оставшейся водой. Парень кивает в сторону лежащей пластины и спрашивает: - Что это? Успокоительные? – мужчина кивает. – Так вот что вы мне дали тогда. Донхёк сразу вспоминает нервный срыв парня, и снова кивает, понимая, о чем говорит журналист. - Это обычные успокоительные, которые продаются в аптеке без рецепта. Не волнуйтесь. Обычная мята, ромашка и валерьянка. Убийственная смесь для тревоги, - легко улыбается. - Да я не об этом волнуюсь. Вам бы принять нормальные таблетки от панической атаки, а не просто успокоительные. Успокоительные тут, кажется, помогут только мне, - он тяжело вздыхает, опираясь на свои руки. - Прошу прощения за беспокойства. - Все нормально. Просто… - Ренджун закусывает губу. – Я немного испугался. Всего-ничего. Времени было мало, и я копался в недрах своего мозга, пытаясь вспомнить, что нужно было делать при таком состоянии. Испугался, что не смогу помочь. - Вы успели. Вы помогли. Правда. Спасибо. У вас был очень эффективный метод, - Донхек поворачивается всем корпусом к журналисту. – Особенно часть с прыщиками. Ренджун непонимающе смотрит на него секунду, две, а потом разрывается хохотом. Точно. Он в безумии задавал всякие вопросы, пытаясь вытащить мужчину из тьмы. И не понимал даже, конкретно какие вопросы задаёт. - Чёрт. Не могу поверить, что я спросил такое. Донхёк снова мягко улыбается. - А я не могу поверить в то, что этот вопрос буквально заставил меня очнуться. Мужчина поднимается с места отряхиваясь от песка, следом поднимая свою сумку. - Пойдемде. У нас есть еще, - он закатывает рукава серого костюма, смотря на свои часы. – Сорок пять минут, чтобы закончить ночь как планировали. Донхёк протягивает руку Ренджуну, а тот не раздумывая хватает. Быстро обувается и забирает с земли свою сумку с книгой. Еще не все потеряно. Оставшиеся сорок пять минут все еще принадлежат им, и они сделают все, чтобы стереть этот момент из своей памяти. На месте остаются их следы, а чуть дальше за водой витает тьма, которая навсегда запомнит, как один парень ловко вырвал из ее лап своего близкого, несмотря на шипы и осколки. Пусть даже если сам пока не осознаёт этого.

***

Донхек прикладывает свою ключ-карту на ручку двери, и дверь с пиликающим звуком отворяется. Включает свет и проходит в просторную комнату люкс уровня, оставляя у журнального столика свою сумку. Сначала проверяет уведомления на телефоне, а после сразу шагает в сторону ванной. Номер ему обычно бронирует его секретарь, разве что иногда мужчина сам может сказать какой примерно вид хочет, или же какие услуги хотел бы получить. Но сегодняшний день в корне отличался от всех дней уже тем, что было слишком много событии на один день, а голова просто кипела и уже никакой речи не могло идти ни про какие услуги. После того как оба уселись в машину старшего, Донхек не задумываясь включил кондиционер и подогрев сиденья. Они, как минимум, больше получаса просидели на мокром песке и им нужно было за десять минут доехать до отеля и принять горячий душ. - Вы далеко живете? Предлагаю заехать ко мне в отель, принять душ и переодеться в нормальную одежду. И уже дальше определиться, куда поехать чтобы расслабиться. - Я тоже остановился в отеле. Отправили сюда по работе. В целом, вы можете меня в мой отель отвезти. Он тут недалеко, Grand Josun Busan называется. Донхёк тогда удивленно посмотрел и загадочно улыбнувшись, тронул машину с места. Ренджун на такое действие пожал плечами и начал осматривать салон, который выполнен с акцентом на комфорт и стиль. Кожаные сиденья обладали хорошей поддержкой и мягкой обивкой. Интерьер выдержан в сдержанных тонах, создавая спокойную и уютную атмосферу. Не то что салон его жабы, как любила говорить Ынче. Он соскучился по своей машине, которая была как торпеда, протискиваясь в самые узкие дорогие, и гоняя как Молния Маккуин из Тачек. Неделю назад она снова заглохла, и уже шесть дней лежит в мастерской. Ренджун скрипя сердцем подумывает продать своего Пиканто, потому что денег на ремонт уходит больше чем на бензин. - У вас есть машина? – мужчина начал разговор с нейтральной темы. - Да, Kia Picanto. Правда вот думаю, что мне стоит с ней попрощаться. - Почему? - Хиленькая она в последнее время. Из СТО не выходит. Да и не нравится она ни моим друзьям, ни девуш… - Ренджун моментально исправился. – Бывшей девушке. Все почему-то называют ее жабой, хотя она даже и не зеленая. - А какого она цвета? – мужчина проявил тактичность, сделав вид, будто не услышал неловкую заминку. - Желтого. Ну, могли же они назвать её бабочкой, змеей, пикачу, ну ладно, могли назвать уткой, в конце концов. Но нет, жабой прозвали. Донхёк снова рассмеялся от такого ребячливого ворчания. Этот парень заставляет его смеяться уже во второй раз за день. Какой необычный день. Или компаньон… - Какие животные вам нравятся? - Определенно волки. Меня восхищает в них буквально все. Начиная с того как они выглядят заканчивая их повадками. Они для меня символизируют свободу и независимость, живут в дикой природе, не привязаны к людям и могут выживать в самых суровых условиях. Вы смотрели мультфильм Балто? Я смотрел его, когда мне было лет десять и с тех пор обожаю волков. Как же хорошо в этом мультфильме они раскрыли их сущность. То, какие они сильные, и преодолевают трудности, чтобы помочь людям, но при этом остаются верны своему духу и инстинктам восхитили меня. В реальности они возможно и не друзья людям, но нам есть чему поучиться у них. - Балто? Что-то припоминаю такое. Если честно, я не смотрю мультфильмы. Да и фильмы очень редко смотрю. Считаю их пустой тратой времени. Другое дело если смотришь документальные фильмы или читаешь книги. Особенно классику. - Чего? Впервые встречаю человека, который думает, что тратить два часа жизни на просмотр фильма бесполезным, но с радостью тратит недели на чтение одной лишь книги... - День или два. Столько мне нужно, чтобы дочитать одну книгу, если мне очень интересно. - Вы точно из средневековье. Или можно называть вас библиофилом. - Вам можно называть меня так, как пожелает ваша душа. Они говорили о книгах, о фильмах и о волках в течении двадцати минут, пока из колонок доносились песни жанра R&B. Когда машина плавно остановилось перед отелем, Ренджун хотел было попрощаться, как мужчина сразу же открыл дверь со своей стороны и вышел из машины, отдавая ключи в руки подошедшего валета. - Надо же, теперь уже нельзя отрицать то, что это судьба. У нас оказывается один отель. Не встретились бы на пляже, тогда нас столкнули бы здесь. Донхёк не смог понять, что за эмоция пробежала на лице журналиста, но он мог с уверенностью сказать что это не было чем-то отрицательным. Его волос коснулся ветер, а в глазах горели огоньки. На секунду Донхёк замер, понимая какой же парень перед ним красивый. Это наваждение продлилось всего полсекунды, но этого хватило, чтобы Донхёк чуть нахмурил брови. Он никогда никого не считал красивым, кроме своей матери. Теплая вода стекает с головы, накрывая все его тело и расслабляя. Тяжесть и воспоминании каплями скатываются вниз, расчищая разум. Сейчас он способен только на минимальные движения, чаепитие и просмотр документалки на Animals World. Абсолютное спокойствие. Вот чего ему хочется. И еще, почему-то хочется смотреть документалку про волков. Или же на волчонка. В голове невольно всплывает образ встревоженного журналиста. Он сразу же отгоняет наваждение и намыливает волосы. Странное чувство. Сначала журналист, после соулмейт. Теперь же волчонок...?

***

The water rising faster

Now before and after

Climbing up the ladder

Screaming at me louder