Play For Me

And that's the end and that's the start of it

That's the whole and that's the part of it

That's the high and that's the heart of it

That's the long and that's the short of it

That's the best and that's the test in it

That's the doubt to doubt the trust in it

That's the sight and that's the sound of it

That's the gift and that's the trick in it

Placebo — Twenty Years

Возможно, Шинджи зря так гнал коней с этой записью альбома, хотя сам не знал, почему так спешит. Что-то внутри подгоняло его — неясное, тревожное чувство. Нужно было успеть. Как будто времени было слишком мало, как будто впереди маячила пропасть и он мог не сделать самое главное — исполнить одно из тех обещаний, что давал себе давным-давно. Эти обещания себе всегда были обманчивыми, как миражи. Легко дать, легко забыть, ведь кто же будет спрашивать? Никто, кроме самого себя. И именно здесь крылась опасность. От себя не убежишь, не спрячешься, не солжёшь. А Хирако всегда считал, что честность — его главное оружие. Он не боялся говорить правду, даже когда она ранила. В лицо или за глаза — неважно. Ошибки свои признавал сразу, как только понимал, что проебался. Но вот в любви… В любви он тоже был честен, возможно даже слишком. Когда говорил «люблю», он отдавал этим словам всю душу, слишком много смысла, слишком много ожиданий. И, наверное, именно поэтому ничего не складывалось. Любовь для него была чем-то святым, а для других — лишь мимолётной страстью. С Чируччи было всё просто. Молодость, университетские годы, первые попытки «серьёзных» отношений. Для неё это было игрой, одним из этапов взросления, как смена наряда или макияжа. Для него — это было серьёзно. После разрыва они ещё какое-то время продолжали спать вместе, но это только усиливало чувство пустоты. Шинджи решил, что если уж и разбиваться о скалы жизни, то с размаху — пойти в гедонизм. Ты никому ничего не должен. Не обязан называть своё имя, оставлять номер или оборачиваться после ночи. Всё просто — удовольствие. Дружба? Отлично, если получится. Но не более того. Но чем дальше он заходил, тем больше тонул. Все эти ночные клубы, огни и бессонные утра, — они казались яркими, как фейерверки, но внутри было тихо и пусто. А потом он осознал это на холодной земле подворотни, когда отсасывал у дилера за очередную дозу. На мгновение мир остановился. Чувство отвращения к самому себе охватило так, что это был один из самых трезвых моментов в его жизни. Дилеру, кстати, не повезло оказаться рядом в этот момент, потому что Хирако отпиздил его так, что лицо превратилось в сплошное кровавое месиво. Зато это помогло хотя бы немного восстановить чувство собственного достоинства. Да и кокаин он забирать в итоге не стал, лишь плюнул и ушёл, зализывая сбитые костяшки. Гриммджоу, Ренджи и Хичиго не знали об этом. Они думали, что он просто весело проводит время на вечеринках. Да, частично это было так. Но что-то гораздо более тёмное заворачивалось вокруг его сердца, словно ядовитой змеёй, что вот-вот вонзит в него клыки, полные яда, и оно навсегда прекратит свой стук. И каждый новый шаг только утягивал его глубже. Остановиться оказалось сложнее, чем он думал. Но однажды произошло что-то важное: ссора с друзьями. Она была болезненной, но именно в этом конфликте он увидел, как низко пал, и понял: нужно что-то менять. Лечиться. И вот он оказался там, где не думал себя увидеть: стерильные белые стены реабилитационного центра заменили шумные клубы. Сменились лица — тусовщики уступили место медикам, а дилера заменил куратор — Урахара Киске. Он улыбался пациентам, заверял, что всё будет хорошо и что они обязательно справятся со своими проблемами с зависимостью. Он был таким же стерильным, как и всё вокруг, слащавым и приторным, как застрявшая в зубах вязкая конфета, и пиздецки, блять, пугающим, потому что ничего из перечисленного — ни стерильности, ни слащавости, ни доброты — Хирако в серых глазах врача не видел. Лишь какая-то отстранённость, иногда лёгкая хитреца, но в основном глаза врача были пусты, словно глубокий вековой лёд. Хирако пытался сломать этот лёд. Он выводил врачей из себя, бросался на стены, требовал наркотиков, но в ответ получал лишь одиночные палаты, холод и тишину, в которых эхом разносился его собственный голос. Мир без белого порошка вдруг оказался серым, скучным, словно выцветшая картина. В одиночестве мысли жужжали, как рой пчёл, напоминая о том, как много было потеряно. Они ведь обещали друг другу стать лучшими. Их четвёрка была, чёрт побери, талантлива. Гений и страсть, неуёмное стремление к музыке, — всё это могло бы превратить их в легенду. Но вместо этого они угодили в петлю зависимости. Лишь Ренджи оставался на плаву, хотя и он был на грани, завязнув в своём лёгком увлечении травкой. Но Шинджи подвёл. Самого себя. И их тоже. Однажды, когда его вновь заперли в одиночке после очередного срыва, к нему вошёл Урахара. — Что тебя тревожит? — спросил он негромко, без привычной улыбки. У него никто и никогда не спрашивал о том, что его тревожит. Конкретно у него, а не в кругу таких же несчастных, когда им давали возможность высказаться. Хирако подобные мероприятия высокомерно игнорировал и всегда молчал или отнекивался от расспросов. Видеть эти жалостливые глаза вокруг себя было просто невыносимо, а он всегда был невозможным гордецом. — Что, жалеешь меня? — выдохнул он с горькой усмешкой. — Жалеть тебя? Это было бы слишком просто, — усмехнулся Урахара, садясь на стул напротив. — Но нет, я не жалею. Это не моя работа. — Ну, тогда иди нахуй. — Шинджи снова отвернулся к стене. — Хороший маршрут, обязательно попробую заглянуть. Но сначала ответь на вопрос. Эта лёгкая шутка странным образом пробила панцирь, достав до живого и личного. Шинджи, сам не зная почему, усмехнулся и сел на полу, вытянув ноги. — Честно? Я не верю, что мне тут кто-то поможет. Эти бесконечные встречи… Все сидят, жалуются на свои жизни, как будто у них не было другого выбора. И все друг друга жалеют. Наебалово это всё какое-то, понимаете, док? — А кто сказал, что тебе кто-то обязан помогать? — спокойно ответил Урахара, глядя прямо ему в глаза. Вау. Второй раз за последние минуты Хирако застигли врасплох. Изумлённо уставившись на врача, он поначалу даже не нашёлся с ответом, но тот и не требовался. Урахара поудобнее расположился на стуле и упёрся подбородком в спинку, глядя прямо в глаза. — Безусловно, мы помогаем бороться с зависимостью. Подчеркну — бороться. Смекаешь? Ты ведь, когда пришёл сюда, сказал, что тебя никто искать не будет и что ты будешь работать. Так почему же ты решил, что всю работу тут сделают за тебя? Хирако хмыкнул. — Ну да… В общем, хер с ним. Я сам справлюсь, просто нужно время. Но собрания ваши — хуйня унылая всё равно. — Я могу лично взять тебя под свою опеку, если это поможет, — предложил Урахара, слегка наклонив голову вбок, словно это было обычное дело. Шинджи поднял брови, явно удивлённый таким неожиданным предложением. — С чего вдруг такие жесты? Ты что, к каждому такому психу приходишь? — В его голосе звучала недоверчивость, смешанная с сарказмом. — Нет, не к каждому. — Урахара покачал головой. — Честно говоря, таких, как ты, в моей практике ещё не было. Ты то рвёшься вперёд, то отступаешь, как будто борешься сам с собой. Признаюсь, я уже начал сомневаться в своей методике. — Может, начни с себя? — Шинджи скрестил руки на груди, усмехаясь. — Ты вообще пиздец какой жуткий. — Благодарю за комплимент, — безмятежно ответил Урахара, ни на секунду не потеряв самообладания. — Я не буду тебя принуждать. Можешь пройти стандартную программу с остальными, а можешь работать со мной индивидуально. Если нужно, дам тебе время подумать. Шинджи задумался. Групповые занятия — это словно иллюзия уюта среди чужаков, где каждый скрывает свою боль за маской фальшивого интереса. А индивидуальные сессии с этим странным, слишком улыбчивым врачом — решение рискованное, но, возможно, оно окажется менее скучным. Может, он зря судил Урахару так поспешно? По крайней мере, это будет интереснее, чем сидеть в унылом кружке и трепаться о своих делах с людьми, которым откровенно поебать и на него, и на его дела. А с этим в теории хоть посмеяться получится, раз шутки травит. — Ладно, попробую индивидуально. Если уж ты так уверен в своих силах, — пробурчал он нехотя, не поднимая взгляда. Киске, широко улыбнувшись, поднялся на ноги и протянул руку. — Пол холодный, — пояснил он с лёгкой иронией, — не хотелось бы, чтобы ты ко всему прочему ещё и простудился. — Какой заботливый, — язвительно бросил Хирако, всё-таки принимая помощь. — Только вот почему тогда ваши камеры не отапливаются? Улыбка Урахары чуть поблёкла, но он не отводил взгляда. А Хирако не мог не заметить, что его ладонь отпустили не сразу. — Потому что, кроме тебя, в них редко кто-то попадает. Ты — особенный случай. Шинджи фыркнул. — Ну, хоть чем-то прославился, — с усмешкой произнёс он, всё ещё ощущая странное тепло от рукопожатия. Так началась его реабилитация. Он не пытался запомнить каждую деталь, не углублялся в коллективные занятия — они казались ему бессмысленной рутиной. Но лекарства принимал исправно и находил отдушину в мелочах: в парке при центре орал песни под гитару, срывая аплодисменты от других пациентов. Странное чувство удовлетворения переполняло его, даже когда привычная боль снова давала о себе знать. Сначала Урахара приходил каждый вечер, приглашая его на сеанс терапии. Но вскоре Шинджи сам запомнил время и начал приходить первым. Ожидания от этих встреч оказались перевёрнутыми с ног на голову. Шинджи представлял себе дежурные разговоры о чувствах и проблемах, но Киске предложил что-то иное. Сеанс начался с молчаливого жеста: врач просто поставил перед ним чашку кофе, сел напротив и тихо ждал. Эти ледяные, обманчиво спокойные глаза смотрели на него так внимательно, что Шинджи не выдержал. Его прорвало. Словно на каком-то автоматизме, он начал говорить. И не мог остановиться. Жалобы, гнев, смех, — всё смешалось в один непрерывный монолог. Урахара не перебивал. Слушал. Когда, наконец, поток слов иссяк и Шинджи, опустив голову, замер с пустой кружкой в руках, Урахара лишь кивнул. — На сегодня достаточно. Иди, отдохни. — И всё? — Шинджи вскинулся, словно его обманули. — Ради этого я тут два часа распинался? — Мне нужно понять, с чем я имею дело, — спокойно ответил Урахара, собирая кружки. — Мы не решим всё за один раз. Времени у нас достаточно. Или ты куда-то торопишься? — Нет, не тороплюсь. Я просто… не знаю, как это всё происходит, потому и удивился. — Не переживай, скоро я тебе успею надоесть. — Уже делаешь в этом успехи. — Шинджи аккуратно поставил чашку на край стола и неохотно поднялся с кресла, которое его всё это время словно обнимало и грело. — Всё равно пока эта вся твоя практика выглядит сомнительно. Хоть бы прокомментировал как-то, что ли… — Всё очень запутанно и интересно, — врач блеснул глазами из-под чёлки, — такого комментария достаточно? Хирако осклабился. — Вполне. Ещё несколько визитов и подобных разговоров, и Хирако уже сам ждал времени приёма. Он сам не знал почему, но ноги упорно вели его в кабинет к Урахаре. А уходить, огрызаться и язвить врачу хотелось всё меньше и меньше. Но он всё равно не мог отделаться от зудящего ощущения дискомфорта, когда периодически смотрел Урахаре в глаза. Он не знал, что хотелось увидеть в них. Возможно, какого-то участия, потому что Киске даже после того, как Хирако на эмоциях вывалил ему все свои мысли и чувства по поводу своей жизни, лишь продолжал его слушать, иногда что-то спрашивая, но ничего не комментируя. И Шинджи всё не мог понять, почему так происходит. Дни тянулись один за другим. Навязчивых мыслей о прошлой жизни становилось всё меньше, а надежд на будущее, на удивление, что-то не прибавлялось. Когда он спросил у Киске, почему так происходит, тот ответил кратко, но ёмко: — Потому что ты не знаешь, на что тебе надеяться. Ни больше, ни меньше. Нет у него надежд. Звучало довольно паршиво, учитывая, что у него была цель когда-то давно, она пришла в рехаб с ним. Вылечиться и начать всё сначала. И тогда Хирако Шинджи вспомнил, что он, вообще-то, честный человек. И постепенно в памяти начали всплывать данные самому себе, но отброшенные обещания, которые сейчас не могли быть исполнены, но стали бы надеждой для него. Надеждой на исправление былых ошибок, что он совершил. На то, что он сможет помириться с парнями, если с ними всё в порядке. На то, что он всё-таки сможет собрать прекрасную группу и что они все вместе смогут заниматься любимым делом. И что они когда-нибудь заключат какой-нибудь невероятный контракт с хорошей студией и лейблом, запишут альбом, отправятся в тур. Нет, это уже что-то из разряда мечт и чаяний. А сейчас он искал надежду. Что-то такое, что придаст его местонахождению в центре ещё больше смысла, что-то более осязаемое, чем простое избавление от зависимости. Хирако Шинджи всегда требует для себя лучшего и большего, но того же и столько же требует и от себя. И стоило наконец-то напомнить себе после полутора лет наркотической трясины, кем же он был на самом деле. И, как ни странно, начался этот процесс с флирта. Он начал подмечать вокруг себя людей, которые казались ему симпатичными. Разговоры с девушками, что раньше казались ему скучными и пустыми, теперь приносили удовлетворение. Некоторые из них, считавшие его странным или замкнутым, теперь подходили первыми, заинтересованно улыбаясь. А Шинджи, с лёгкой ухмылкой, уже знал, как ответить на их взгляды и знаки внимания. Во время спонтанных джемов с гитарой в парке вокруг него собиралось всё больше людей. Некоторые присоединялись — стучали по ближайшей поверхности в такт музыке, подпевали. Среди них оказалось немало талантливых исполнителей, и Шинджи снова почувствовал этот забытый драйв, ту самую искру творчества, что однажды заставила его создать свою первую группу. Всё это поднимало его дух, наполняло гордостью. Не прошло и полугода, как врачи начали замечать, что его поведение вдохновило других пациентов. Некоторые из них, глядя на Шинджи, сами решились бороться с зависимостью. А он, в свою очередь, снова чувствовал, что ему есть ради чего жить. Однако внутри оставалось ощущение, что этого недостаточно. Терапия с Урахарой перестала быть просто терапией. Они говорили обо всём и ни о чём одновременно. Шинджи заметил, как постепенно эти встречи из формальных сессий превращаются в нечто более близкое, почти дружеское. Урахара, когда-то холодный и замкнутый, начал открываться, а лёд в его глазах треснул. Шуток стало больше, разговоры становились всё глубже. Шинджи всё реже вспоминал о своих прежних страданиях, но всё же не мог избавиться от ощущения, что чего-то не хватает. Однажды после очередной долгой беседы Урахара взглянул на часы и тихо пробормотал: — Уже совсем поздно. — Неужели ты позволишь себе не поехать домой только из-за времени? — усмехнулся Шинджи, понимая, что говорит это больше для проверки реакции. Урахара тяжело вздохнул, снял с плеч белый халат и расслабленно откинулся в кресле. В этот момент перед Хирако предстала совсем другая картина. Теперь он видел не профессионального врача в идеальной одежде, а обычного уставшего мужчину с растрёпанными волосами и усталым взглядом. Впервые за всё время он увидел, что Урахара — просто человек. Что-то изменилось. Шинджи сидел напротив Урахары и молчал. На этот раз не потому, что не знал, что сказать, а потому, что не мог справиться с внезапно нахлынувшими чувствами. Все эти сессии, бесконечные разговоры, смешки и споры, — всё это сближало их так быстро, что Хирако не успел этого заметить. А теперь вот сидел, всматриваясь в этого уставшего, но всё ещё загадочного человека, который так сильно отличался от всех остальных. Сердце замерло на секунду, потом глухо стукнуло в груди. «Это что, я… влюбляюсь?» — Мысль пронеслась как вспышка, не оставив после себя ни сомнений, ни паники, лишь спокойное осознание. Он внимательно смотрел на Урахару, отмечая каждую мелочь: лёгкий блеск на скулах от усталости, слегка растрёпанные волосы, полуулыбку на его губах, когда он закрывал глаза и опускал голову на спинку кресла. Каждая деталь казалась вдруг такой важной, словно всё внутри него будто бы просило: «Запомни это». Он не знал, почему это было так важно, но вдруг понял, что не может не думать о нём. Не о враче. О Киске. Сидя в тишине, Шинджи осознал, что их отношения перешли ту невидимую черту, где всё ещё можно было бы ограничить простым общением пациента и врача. Теперь они уже были на другой стороне, и пути назад не было. — Ты что-то хочешь сказать? — тихо спросил Урахара, приоткрыв один глаз, улавливая взгляд Хирако. Его голос был спокойным, но в нём слышалась некоторая усталость. Шинджи немного наклонился вперёд, и на его лице появилась лёгкая, почти незаметная улыбка. — Нет. Просто… сижу тут и думаю, какой ты чертовски странный, — пробормотал он, пытаясь вернуть лёгкость момента. — О, ну ты не представляешь, насколько, — хмыкнул Урахара, закрывая глаза снова. Хирако молча наблюдал за ним, чувствуя, как тёплое, непривычное ощущение разливается в груди. Он больше не мог отрицать того, что чувствовал, но ещё не знал, как с этим справиться. Слишком многое изменилось в нём за последние месяцы. Но одно он знал точно: Урахара стал для него больше, чем просто врачом.

***

После того вечера, когда Хирако осознал, что влюбляется в Урахару, мысли не давали ему покоя. Сомнения, как тёмные тучи, нависли над каждым моментом их общения. Он не мог просто закрыть глаза на происходящее, ведь всё слишком сложно. Урахара был его терапевтом, а такие отношения строго запрещены. Да и стоит ли вообще верить своим чувствам? Может, это лишь результат уязвимости, которую он испытывал, будучи пациентом? Хирако знал, что Урахара стал первым, кто по-настоящему его выслушал. Все остальные врачи или окружающие либо задавали формальные вопросы, либо сразу отталкивали, не пытаясь углубиться в его внутренний мир. Киске же проникся его историей, не осуждая и не жалея. Это сблизило их, но теперь Шинджи всё чаще думал: «А может, я влюбился не в него, а в само внимание, которое он мне дарил?» Он боялся, что его чувства — это всего лишь последствия тех комплексов, которые он долгое время носил в себе. Не был ли этот импульс стремлением найти кого-то, кто примет его таким, какой он есть, после долгого периода одиночества и зависимости? Психологи говорили, что пациенты иногда «влюбляются» в своих терапевтов из-за зависимости от их поддержки, но настоящие ли это чувства? Или это просто иллюзия? Ещё хуже было то, что Хирако не знал, как реагировать на сам факт, что это Урахара. Человек, который всегда казался ему невозмутимым и профессиональным, теперь внезапно стал той самой фигурой, которая занимала всё его внимание. Шинджи пытался понять, есть ли хоть малейший шанс на взаимность. Врач редко позволял себе раскрывать что-то личное, да и даже в моменты, когда они шутливо обменивались колкостями, Хирако не мог уловить, что на самом деле думает Киске. Улыбки и обыденные разговоры? Или что-то большее, скрытое под его внимательным взглядом? Но что, если он ошибается? Если его влюблённость — это просто результат эмоционального истощения и банальной благодарности? Шинджи боялся совершить ошибку. Он знал, что, если решится на шаг к Урахаре и всё пойдёт не так, это может разрушить его терапию, его прогресс да и их отношения в целом. Кроме того, что, если Киске никогда не рассматривал его всерьёз? Может, для него Шинджи всего лишь очередной пациент, которому требуется внимание, но ничего больше. Мысли о том, что Урахара мог бы ответить взаимностью, тоже вызывали противоречия. Даже если это так, стоило ли идти на риск? Стали бы они счастливы в этих отношениях, если всё началось на таких шатких основаниях? Вся эта динамика «пациент-врач» не просто усложняла ситуацию, но и ставила под сомнение их искренность. Шинджи ловил себя на том, что стал задумываться об этом всё чаще, стараясь одновременно и приблизиться, и отдалиться от Киске. Каждое посещение теперь казалось напряжённым: с одной стороны, ему хотелось просто быть рядом, продолжать эти разговоры и общение, но с другой — он понимал, что рискует разрушить всё, что они выстроили. Эти сомнения не давали ему спать, он беспокойно ворочался каждую ночь, и даже Киске заметил, что его пациент стал чуть более нервным, хотя, казалось бы, всё шло на лад. Но Хирако многое узнал благодаря Урахаре. Он изучил много методов анализировать свои эмоции и чувства и в конце концов поклялся, что больше не станет себе лгать ни в чём. Будь то обещание постирать свои носки с утра или же клятва быть счастливым просто потому, что пора бы уже. Нервозность от внезапности нахлынувших эмоций держалась недолго. Хирако уже не был подростком и прекрасно понимал, как ему стоит поступить. Когда он наконец решился, момент казался подходящим. Это был очередной вечер, когда они снова сидели друг напротив друга в кабинете Урахары, болтая о всяких мелочах, как это стало привычным за последние месяцы. Но на этот раз что-то изменилось в атмосфере. Шинджи ощущал, что больше не может это скрывать, не может продолжать жить в сомнениях. — Киске, мне нужно кое-что сказать. Голос его звучал тише, чем обычно, почти дрожал, но взгляд оставался твёрдым. Урахара посмотрел на него с удивлением, но кивнул, давая пространство для откровенности. — Я думаю, что я… Нет, я знаю, что я влюбился в тебя. — Хирако выдохнул, будто сорвав с себя тяжесть, которую так долго носил внутри. — И я не думаю, что это просто последствия терапии или моей уязвимости. Это настоящее. На мгновение повисла тишина. Киске не отрывал от него внимательного взгляда, но в его глазах блеснула неуверенность. Он сложил руки перед собой, не спеша отвечать, обдумывая слова. — Хирако… — начал Урахара тихо. Его тон был мягким, но в то же время настойчивым. — Ты должен понять: такие чувства могут быть очень запутанными. Иногда пациентам кажется, что они влюбляются в своего терапевта. Это не редкость. И часто это связано с тем, что терапевт становится первой фигурой, которая действительно понимает и слушает их. Ты уверен, что это не просто проекция? Может быть, ты просто привязался ко мне, потому что я здесь для тебя? Шинджи нахмурился, но в его голосе не было сомнений. — Нет, это не проекция, и я уже долго думал об этом. Я слишком много анализировал свои чувства, пытаясь убедить себя, что это не так, что это просто эффект терапии. Но я ошибался. Это настоящие чувства, Киске. Я не пытаюсь убедить себя в том, чего нет. Я хочу быть с тобой не потому, что ты терапевт или единственный, кто меня слушал, а потому, что… — он замолчал на секунду, — потому, что ты тот человек, рядом с которым я впервые за долгое время чувствую себя живым. Урахара задумался, потёр переносицу и вздохнул, подбирая слова. Ему не хотелось ранить Шинджи, но ещё меньше он хотел рисковать его стабильностью. — Послушай, я… ценю твои чувства, правда, — его голос стал чуть строже, — но понимаешь ли ты, что любые отношения между нами сейчас невозможны? Эти чувства могут тебя дезориентировать. Психологическая этика запрещает терапевту вступать в личные отношения с пациентом, и на то есть важные причины. Ты ещё не завершил свою терапию. Мы должны думать о твоём благополучии в первую очередь. Хирако нахмурился ещё больше, но на этот раз уже без следа сомнений. — Я понимаю, о чём ты говоришь, — сказал он уверенно. — И именно поэтому я предлагаю договор. Мы оба знаем, что терапия не вечна. Через какое-то время она закончится. И если спустя пять лет после этого я всё ещё буду чувствовать то же самое, тогда… — он сделал паузу, как будто примеряя слова, — тогда я буду знать наверняка. Мы можем это проверить. Пять лет — достаточно, чтобы понять, не иллюзия ли это. Если я буду чувствовать к тебе то же самое, то мы попробуем. А если нет — ты будешь прав. Но я готов ждать. Урахара, удивлённый твёрдостью и зрелостью Шинджи, смотрел на него несколько секунд, переваривая сказанное. В его взгляде промелькнула искорка эмоции, но он тут же вернул себе спокойное выражение лица. Однако что-то в его тоне стало мягче. — Пять лет, значит? — переспросил он с едва заметной улыбкой. — Ты знаешь, что это долгий срок и многое может измениться. Но… ты прав. Если спустя пять лет эти чувства не исчезнут, мы можем об этом поговорить снова. Шинджи кивнул, чувствуя лёгкое облегчение. Он ожидал отказа, но получил нечто более важное — понимание и шанс. — Ты… готов ждать? — спросил он тихо, глядя в глаза Киске. Урахара на секунду задержал дыхание, словно раздумывая, прежде чем ответить: — Да, Шинджи. Я готов ждать. Потому что для меня важнее всего твоя стабильность. Я не могу позволить себе нарушить этот баланс ради своих эмоций. Но… если спустя пять лет ты всё ещё будешь уверен, тогда мы попробуем. На этот раз в его глазах не было привычной маски невозмутимости. Они встретились взглядом, и Шинджи увидел в них что-то новое — искренний интерес, заботу и, возможно, даже ответ на его собственные чувства. Может, наконец-то, в этот раз ему-то повезет с любовью? В это очень хотелось верить.

***

Пять лет прошли быстрее, чем Шинджи мог себе представить, и всё это время их договор висел в его голове, как тихая мелодия, звучащая на фоне его жизни. Он не сказал бы, что за эти годы всё было просто: моменты сомнений, странные встречи с новыми людьми, взлёты и падения на пути к обретению стабильности. Но одно оставалось неизменным — его чувства к Киске. Они не угасали. Даже когда казалось, что время должно было их стереть или хотя бы ослабить, этого не происходило. В какой-то момент Шинджи перестал задаваться вопросом, настоящие они или нет. Он просто знал. Жизнь изменилась. Вышел из рехаба, помирился с парнями, познакомился с новыми людьми, собрал наконец-то группу, начал постепенно возвращаться к музыке. Но, несмотря на успехи, которых он достиг, каждый раз, когда он находил минуту на размышления, мысли неизбежно возвращались к Урахаре. Их договор был маяком, светившим на горизонте, напоминанием о том, что его цель не только восстановить себя, но и, возможно, когда-то снова встретиться с тем, кто открыл для него новую жизнь. В день встречи Хирако метался по своей небольшой квартире с выражением едва скрываемого волнения на лице. Он сердито выругался себе под нос, перерывая стопку рубашек, разбросанных по кровати. — Блять, какой пиздец, — пробормотал он, держа в руках тёмно-синюю рубашку. — Что я, подросток, что ли? Почему так сложно выбрать какую-то грёбаную одежду? Он бросил рубашку обратно на кровать и взял следующую — белую с узкими лацканами. Провёл рукой по ткани, прищурился, представив, как она будет смотреться на нём. И снова помотал головой. — Слишком официально, — сказал он, глядя на отражение в зеркале напротив. — Ты что, на собеседование идёшь, Шинджи? Он отбросил и эту рубашку, вздохнув. Сердце стучало чуть быстрее, чем хотелось бы, и он мог чувствовать, как руки начинают немного дрожать от нервов. «Почему я так себя накручиваю?» — думал он. За пять лет он добился многого: стал увереннее, нашёл себя, справился с зависимостью, снова вернулся к музыке и к жизни. Он молодая звезда, мать твою! Но, несмотря на это, предстоящая встреча с Киске вызывала у него тот же трепет, который он ощущал ещё тогда, когда только начал осознавать свои чувства. Он перескочил к зеркалу и принялся приводить в порядок волосы. Ассиметричное каре, его привычный стиль, — но сейчас почему-то каждый локон казался не на своём месте. Хирако попытался поправить прядь за ухом, потом взъерошил всю голову заново и разочарованно вздохнул. — Ты издеваешься? — пробормотал он, глядя на своё отражение так, словно то могло ответить, и попытался уложить волосы заново, на этот раз аккуратнее. Но чем больше он старался, тем сильнее всё выглядело так, будто он просто проснулся и не удосужился причесаться. — Серьёзно, Хирако? — Он покачал головой и снова сердито пробежался руками по волосам. — Да херли я вообще парюсь, блять?! Он бросил расчёску на стол, схватился за плойку и привычными движениями выпрямил волосы до идеального состояния. Посмотрев на себя в зеркало, Шинджи мрачно усмехнулся: — Ну, выглядишь ты хотя бы не как полный кретин. Уже что-то. После ещё одного десятка минут нервных метаний по квартире он наконец остановился перед зеркалом и внимательно посмотрел на своё отражение. Вышло лучше, чем ожидал: выглаженная до хруста рубашка, блестящие запонки на воротнике (как бы сейчас Джагерджак ржал с них!), безупречно прямое каре и тщательно скрытое волнение в глазах под чёлкой. — Ладно, принцесса, ты справишься, — сказал он отражению, пытаясь придать голосу больше уверенности, чем на самом деле чувствовал. — Это не экзамен, это просто встреча. Просто встреча, которую ты ждал пять грёбаных лет… Слегка тряхнув головой, чтобы прогнать последние сомнения, он, наконец, собрался с силами и решительно направился к двери. Такси везло его по широким и оживлённым улицам Лас-Ночес, на которые медленно опускался вечер. Хирако бездумно скользил взглядом по прохожим на тротуарах и никак не мог окончательно собраться с мыслями. Гул машин, свет фар, уличные вывески, — всё это сливалось в один размазанный поток, который не мог отвлечь его от мыслей о предстоящей встрече. Внутри всё будто кипело, несмотря на внешнее спокойствие. Он пытался расслабиться, но каждое движение машины напоминало, что момент истины всё ближе. Пять лет. Пять долгих лет с того дня, как они с Урахарой заключили их договор. Тогда, стоя напротив Киске, Шинджи думал, что это будет вечностью, что времени будет слишком много, чтобы чувства вообще могли сохраниться. Но вот он здесь, в такси, с тем же замиранием в груди, что и тогда. Возможно, даже сильнее. Он провёл рукой по колену, замечая, как пальцы слегка дрожат, и усмехнулся себе под нос. — Соберись, — тихо сказал он себе, облокотившись на спинку сиденья. — Всё это уже позади. Ты прошёл через гораздо большее. Но мысли не отпускали. За эти годы многое изменилось. Он стал сильнее, увереннее в себе. Ему удалось вернуть контроль над своей жизнью, он восстановил старые связи, завёл новые, погрузился в творчество с головой. Но Урахара оставался где-то на заднем фоне, как тень или призрак, который никуда не уходил. Он каждый день вспоминал их последнюю встречу — прощание, обещание. И вот сейчас, когда между ними вновь не будет тех запретов, он всё ещё не знал, как точно пройдёт эта встреча. А что, если чувства изменились? Что, если эти пять лет действительно были испытанием, которое он не прошёл? Хотя нет. Шинджи знал — он ждал не зря. Его любовь к Урахаре не ослабла, а стала только глубже. Но вот Киске… Что, если для него всё это время было чем-то вроде эксперимента? Что, если он давным-давно оставил эти чувства позади, а сейчас придёт, только чтобы выполнить своё обязательство? — Не будь идиотом, — снова пробормотал он, пытаясь отогнать эти мысли. Урахара не был тем, кто бросает обещания на ветер. И всё же… Что будет, если Киске скажет, что ничего не изменилось? Что у него не осталось чувств? Такси свернуло за угол, подъезжая всё ближе к месту встречи. Мысли о будущем стали внезапно наплывать одна за другой. А что, если всё получится? Что, если Киске действительно чувствует то же самое? Тогда, когда все преграды исчезнут, что будет с ними? Могут ли они быть вместе? Эта мысль была почти нереальной. У него не было опыта серьёзных отношений, особенно с человеком вроде Урахары. Он не знал, как всё это будет работать, но уже сейчас чувствовал в груди странное тепло — надежду. Надежду на то, что всё наконец станет реальностью. Он вздохнул и на мгновение закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться на настоящем. «Просто встреча. Обычная встреча, — повторил он себе. — Мы же виделись тысячи раз до этого». Но, несмотря на все попытки убедить себя в том, что это всего лишь обычный вечер, он знал, что этот момент изменит всё. Машина остановилась. Водитель, бросив взгляд на Шинджи через зеркало, спросил: — Вы на месте? Шинджи на секунду задержал дыхание, глядя на здание через окно. Да, на месте. — Да, — коротко кивнул он, потянувшись за дверной ручкой. — Пора. Тёплый ветерок мягко всколыхнул его волосы, когда он оказался на улице. Попытавшись пригладить их, Хирако быстро потерпел поражение и в итоге лишь нервно сплюнул и потёр ладони. До встречи с Киске оставалось ещё пятнадцать минут. Он специально приехал раньше, чтобы получше приготовиться. Но теперь почему-то, глядя на дверь бара, в котором они должны были встретиться, Шинджи не мог заставить себя подойти к ней. Вдруг он тоже приехал раньше и теперь сидит там? И как тогда поступить? Панические мысли и вернувшиеся сомнения быстро завихрились в голове, практически принуждая сделать шаг назад. Нет, нельзя. Так нельзя. Он ждал этот день так, как ничего в жизни больше не ждал. И отступить сейчас? Ни за что. Рука сама выхватила телефон из кармана прежде, чем Шинджи успел вообще придумать зачем. Недоумённо уставившись на экран, он прикусил губу, задумавшись. — Ладно, тебе просто нужна поддержка, Шинджи, — едва слышно пробормотал он себе под нос, выискивая нужный контакт в списке. — В конце концов, они сами предлагали это, правда? Гудки казались долгими, но Хирако терпеливо ждал. — Принцесса, я думал, что не услышу твой голос до субботы. Что-то случилось? Шинджи тяжело вздохнул, понимая, что безумно рад слышать голос друга сейчас. — Ты только не вздумай ржать, блохастый, — нерешительно сказал он. — Я сейчас на… свидание приехал. И не могу заставить себя в бар зайти. Вопреки его ожиданиям, Гриммджоу задумчиво помолчал, после чего предельно серьёзно сказал: — Окей. Какие шансы на то, что оно того стоит и ты не проебёшься? — Примерно поровну. — Хирако, понимая всю абсурдность ситуации, сам был готов заржать. Подняв голову к небу, он улыбнулся. — Но я этого пять лет ждал. — Нихуя себе там цветочек дозревал, — хмыкнул Гриммджоу. — Окей. Заходи и выясняй, на что ты проебал эти пять лет. Не выгорит — нажрёмся и будем жить как раньше. Выгорит — нажрёмся и поздравим тебя с тем, что ты прекратил страдать хуйнёй. Я знаю его? — Прекрасно знаешь. Если имя скажу, даже не удивишься. — Да я и так понял. — Голос Гриммджоу смягчился. — Дерзай, принцесса. Привет передавай. — Обязательно. И… спасибо. — Всегда к твоим услугам, Рапунцель. — Козлина… Опустив телефон, Хирако даже не стал прогонять улыбку с лица. Повезло ему в жизни с друзьями, тут совершенно ничего не скажешь. Всего лишь парой слов Джагерджак умудрился угомонить всю бурю эмоций, что могла вот-вот сорвать ему крышу к чёртовой матери. До встречи оставалось десять минут. В баре Хирако тут же заказал себе виски на два пальца и залпом выпил, что помогло немного унять дрожь в руках. Он думал пригласить Урахару в кафе, чтобы всё было красиво и романтично, но в последний момент плюнул. Он всегда всё делал наоборот, что же должно сейчас измениться? Да и Киске прекрасно знает, что подобная херня далеко не в его стиле. Когда Урахара вошёл, Шинджи узнал его сразу. Он выглядел почти так же, как и пять лет назад, разве что на лице появилась едва заметная щетина, а волосы стали чуть более серебристыми. Но в его глазах, тех самых серых глазах, которые Шинджи когда-то не мог вынести, было что-то другое. Улыбка была мягче, спокойнее, но что-то важное оставалось неизменным — внимание и забота, с которыми он всегда смотрел на Шинджи. — Привет, — сказал Киске, усаживаясь рядом за стойкой, чуть неловко улыбаясь. — Пять лет — это, оказывается, действительно долго. — Привет. — Шинджи чуть ухмыльнулся, отложив свои сомнения в сторону. — Да уж. Но ты вроде как не сильно изменился. Они оба рассмеялись, и напряжение в воздухе начало рассеиваться. Несколько минут они говорили о всяких мелочах, как старые друзья, которым было что обсудить. Но вскоре настал момент, когда нужно было заговорить о главном. Киске отставил свой опустевший стакан из-под джина в сторону и посмотрел на Шинджи чуть более серьёзно. — Ну что, — начал он, слегка выдыхая, — прошло пять лет. И ты всё ещё уверен в своих чувствах? Хирако посмотрел на него прямо, не скрывая ни эмоций, ни убеждений. Отступать некуда, да и незачем. Зря он, что ли, сюда тащился? — Да. Я всё ещё люблю тебя, Киске. И знаешь что? За эти пять лет я многое понял. Это не было сиюминутным порывом или проекцией, как ты когда-то думал. Я убедился, что мои чувства настоящие. И я готов к тому, чтобы мы попробовали. Если, конечно, ты сам этого хочешь. Урахара молчал некоторое время, задумчиво глядя куда-то вниз, потом снова посмотрел на Шинджи. В его взгляде мелькнули знакомые искры эмоций, но теперь они уже не были спрятаны за маской терапевта. — Пять лет назад я обещал себе, что если ты придёшь ко мне спустя всё это время с теми же чувствами, то я позволю нам попробовать, — сказал он. Его голос был тихим, но уверенным. — Я… тоже много думал об этом. И да, Шинджи, я хочу. Но не потому, что ты пациент, или потому, что я когда-то был твоим терапевтом. А потому, что ты — это ты. Ты важен мне не как пациент, а как человек. И за эти годы это стало для меня яснее, чем когда-либо. Шинджи почувствовал, как его сердце замедлилось на долю секунды, прежде чем взорваться теплом и радостью. Всё, чего он так долго ждал, наконец начинало сбываться. — Значит, мы попробуем? — спросил он, не скрывая улыбки. Урахара чуть кивнул и тоже улыбнулся, впервые так тепло и искренне за всё время их общения. Его серые глаза теперь были честными и больше не пугали. — Да, Хирако. Мы попробуем. Рука Хирако предательски дрогнула, когда он тянулся, чтобы сжать ладонь Киске своей, но всё же он это сделал. Урахара охотно переплёл их пальцы и широко улыбнулся. — Я думал, что мне несвойственна сентиментальность, — тихо сказал Шинджи, не отрывая взгляда от их рук, — но почему-то с тобой я становлюсь грёбаной размазнёй, и мне это нравится. — Не перегибай с этим, — весело фыркнул Киске. — Раз уж мы закончили с тем, ради чего встретились, теперь предлагаю просто отдохнуть. Он отвернулся на мгновение к бармену, чтобы сделать заказ, и Хирако не сдержал тяжёлого вздоха. Урахара среагировал моментально. — Что такое? — спросил он, напряжённо вглядываясь в лицо парня. — Не передумал ли ты? — Ёбнулся, что ли? — Хирако сильнее сжал его руку. — Просто пойми сейчас, я в отношениях не был порядка десяти лет. Не думай, что со мной будет легко. — Учитывая, как у нас всё началось, я никогда не думал, что с тобой будет легко. Урахара говорил мягко, а в его серых глазах вовсю плясали черти, что Хирако достаточно сильно воодушевляло. Он наклонился немного ближе к лицу Киске и прищурился. — Тебя совершенно не смущает, какой я человек. Это вдохновляет, знаешь ли. — Нагловато улыбнувшись, он оценил, что Урахара не отшатнулся, а сам придвинулся ближе. — Здорово как. За пять лет многое могло измениться, не думал об этом? Вместо ответа Урахара молча притянул его к себе, быстро целуя. Это было внезапно, шокирующе и совершенно вышибло Шинджи из реальности. Однако терять момент он совершенно не хотел, поэтому быстро придвинулся вплотную, схватившись за светлые растрёпанные волосы на затылке, и ответил, стараясь перехватить инициативу. Это рисковало затянуться, но Шинджи привык рисковать. Поцелуй был горьким, как джин, что Урахара пил до этого, и самым сладким одновременно, потому что Хирако ждал этого годами. Он был готов поклясться, что слышит сердцебиение Киске даже через шум окружающей их музыки. А точнее, что оно точно бьётся в ритм, ускоряющийся и сбивчивый, и это опьяняло сильнее любого алкоголя, а эйфория была даже хлеще, чем на концертах, где Шинджи выкладывался на все сто. — Блять, — тихо выдохнул он, когда Киске наконец отпустил его, — я так много болтал, что ты решил просто меня заткнуть? — Нет, — Урахара хитро улыбнулся, — я просто захотел, чтобы ты понервничал. Ты очень мило краснеешь. — Пошёл ты, — Хирако не выдержал и рассмеялся, уткнувшись в его плечо, — ты сам не лучше. — Разве? — У тебя руки дрожат. — Хирако обхватил пальцами прохладную ладонь мужчины, покоящуюся на его талии, и резко сдвинул её на своё бедро. — Готов поклясться, ты это и хотел сделать. — А я хотел, чтобы всё было постепенно и романтично, — сокрушённо покачал головой Урахара, в противовес своим словам сжав пальцы на бедре крепче, чем вызвал целый табун мурашек у Шинджи. — Но я ведь знаю, что… — Подобное не в моём стиле. — Хирако широко улыбнулся и снова поцеловал его.