Провидение

Кэссиди, как всякий уважающий себя ирландец, в любое время суток и в любом состоянии мог с ходу выдать столько минусов Великобритании, сколько захотите — кругом ебучая сырость, грязь, налоги, снобы, консерваторы, прочие важные, как хуи бумажные, высокомерные пидрилы. Наверное, поэтому этого пидараса Морриса в потугах скрыться от гнева одного закадычного друга Кэссиди занесло именно сюда — среди уёбков с оттопыренными мизинцами он явно чувствовал себя как дома. Разыскать обреченного на мучительную инвалидность мудака оказалось делом настолько плевым, что Кэсс даже немного засомневался, а того ли мудака он вообще нашёл? Туманный Альбион, конечно, не Техас, и городишко с названием Хоули (Джесси бы иронично заценил) тут существует всего один, но уж больно просто получалось для обещанной награды. Ой, ну и не поебать ли? Кэсс предпочитал разбираться с проблемами уже после того, как они кусают его за жопу. Нужный (вроде бы) Моррис, как выяснилось, по жизни устроился вполне неплохо — квартирка, какой-то бестолковый бизнесок, древняя жена, чуть менее древняя любовница, неплохая для здешних краёв медстраховка… Покроет, интересно?.. Каждый вечер возвращается одним и тем же маршрутом, в одно и то же время, причём через реально длинный и тёмный переулок, где всегда непременно бросает монетку в стакан местному бомжу-гитаристу (грехи, видать, замаливает, еблан, с отвращением подумал Кэссиди). Бомж, впрочем, оказался вполне адекватным челом — вечером за вежливую просьбу, десять баксов («Нахера мне доллары, ты что, больной? Мы в Англии!» — «Че? Помочь с обменом валюты на пиздюли?» — «Ладно, ладно, давай…») и небольшое дружеское подталкивание в нужном направлении согласился на час уступить свою лежанку и гитару, и утопал, ворча, в ближайший бар, практически мгновенно исчезая в темноте. Кэссиди, почти не морщась от залежавшейся вони, плюхнулся на нагретое место, натянул на лоб капюшон, взял в руки гитару и огляделся — Моррис, хренов педант, за три дня слежки ни разу не прошёл эту локацию позже половины одиннадцатого, а значит, есть ещё немного времени в запасе. Пальцы сами прошлись по струнам — наверное, воздействует местность, всё-таки почти родной остров. Сложно привязываться к местностям, когда ты — столетняя ветреная скотина, намутившая пиздеца в большинстве крупных городов по эту и ту сторону Гринвича; но с музыкой попроще получается. — Oh, my weary soul… we've met your kind before… — хрипло, но с претензией на душевность протянул он, не стараясь ни попасть в ноты, ни хотя бы вспомнить ритм — голос дрожал между сырых стен, резонировал о крышку открытого мусорного бака, — Set fire to us all… Деньги не пахнут. Пахнет разве что метод их добычи — это да, это даже скорее воняет. Ну блять, Моррис же козёл — значит, настучать ему по тыкве считается за почти благое дело. А наказывать мудаков ему разрешил, ну, не то что сам бог, но его представитель в Техасе. И как же вовремя он вспомнил об этом — прям на строчках об огне, ага. — And oh, sweet providence, соme save us from ourselves… — добавил он задумчивей, чем собирался. Аккорды столь же задумчиво замедлились, — From Hell and consequence… Острый вампирский слух уловил сквозь дребезжание расстроенных струн шаги, и ладонь в миг прижала их, обрывая звук — эхо дрогнуло о заплесневелый кирпич и затихло. На губах Кэссиди расцвела убийственная довольная усмешка, полная желания крови и победы в драке, и он ниже опустил голову, скрывая лицо, следя за тем, как в его сторону неспеша шагают ноги в хороших ботинках. — Устал за сегодня, Джонни? Я тоже, — произносит Моррис, останавливаясь рядом и привычно шурша в карманах в поисках подаяния. Кэссиди вскинул голову и устрашающе сверкнул клыками, не тратя времени на разговоры — вскочил на ноги, замахнулся и влепил корпусом жалобно звякнувшей гитары ни о чем не подозревающему Моррису в еблет. Тот, не ожидая подобной подставы, естественно, рухнул на землю, издав какое-то пидорское «ах!», чем изрядно насмешил Кэссиди, и без того уже мгновенно опьяневшего от забурлившего адреналина: — Тебе привет-хеллоу-салам-шалом от Огги Блэка, мудила! — Что?.. — Моррис, держась за голову, испуганно глянул на него снизу вверх, — Винни? Винни, что ты… — Ага, блять, Пух, — фыркнул Кэссиди, мимолётно изумившись, и вновь грянул гитарой о свою жертву — корпус ожидаемо треснул, но гриф держался превосходно, и вампир отлично провёл время, изваляв своего скорее удивлённого, чем испуганного противника в грязи, как боксти в муке (эх, вот что значит — близость родины, щас бы боксти с элем!). Моррис несколько раз попытался высказаться в свою пользу и защиту, но в основном только прикрывался руками и громко вскрикивал — наконец, Кэссиди отбросил обломки гитары, болтающиеся на струнах, схватил уебка на грудки и вздернул на ноги, нависая и глумливо скалясь прямо в перепачканную, перецарапанную, перепуганную морду: — Огги Блэк! Помнишь такого? Ты лучше ответь, а то я до конца не уверен, что мне нужен именно ты. — Винни, ты ебанулся? — проскулил Моррис, — Ещё и парик напялил… — он придушенно охнул, когда Кэсс впечатал его спиной в стену, очень постаравшись, чтобы затылку тоже прилетело, — Хорошо, хорошо! Да, я знаю Огги! Мне очень жаль! — Ему тоже очень жаль, что он тебя знает. Бабло-то вернуть можно, а доверие к людям — нет, — философски изрёк Кэссиди, быстро облизнув пересохшие губы — сука, зря он его до крови измутузил, да и вообще напрасно пошёл на дело на голодный желудок — слишком отвлекает… Ну вот, то боксти, то кровь, что ж такое-то! — А ты пиздато, я смотрю, устроился, для того, кому жаль. Но ты не переживай! Щас восстановим равновесие! Жаль, сейчас не вспомнить уже строчки то ли из Евангелия, то ли ещё из какой Кастеровской мутотени, про справедливость — зашло бы охуенно. Или то вообще было из ЛаВея? Ну да ладно, похрену, шанс на красивую эпитафию упущен. — В тебе сколько весу? — Кэссиди деловито встряхнул бедолагу, прищурившись, — Шестьдесят где-то? Ну литра два можно, значит. Помереть не помрёшь, скорее всего, но с боженькой повидаться успеешь. Свет в конце тоннеля и всё такое. Мне рассказывали. Знающие люди. — Что ты… — просипел Моррис, а затем завизжал, а после — захлебнулся собственным воплем и забулькал. Забулькал и Кэссиди — несмотря на нажитый за сто лет опыт, до сих пор иногда в аффекте он прикусывал сильнее положенного, и артерия взрывалась под клыками, как пакет с соком. Горячая кровь хлынула, кажется, во все стороны, вампир впился крепче, вонзая пальцы в плечи несчастной жертвы до синяков, удерживая на месте — хотя, как всякого хищника, его здорово заводило и разматывало, когда жертва пыталась вырваться. Голову, однако же, как завещал Джесси, держим в холоде («Да не его, блять, Кэсс, а свою! Свою голову! Нахрена ты башку человека в холодильник положил?!»), и, отсчитав нужные секунды и десятки глотков, упырь с сожалением оторвался и равнодушно уронил слабо подёргивающееся тело обратно в грязь, небрежно и безрезультатно утираясь рукой. — Ву-у-уху-у-у! — громко выдал он, запрокинув голову, и расхохотался, отправляя довольное эхо гулять по темному безжизненному переулку, — Заебись! Там дождь обещали, — он подпихнул полуживого Морриса ботинком в бок, — Ты бы это, полз куда-нибудь. В больничку, например. Лады? Майка, куртка, и даже штаны оказались залиты кровью, стремительно холодеющей на вечернем воздухе, но сытый и оттого ленивый упырь просто застегнулся до горла, наспех стёр с кожи рук и лица самые явные следы, и, насвистывая ещё что-то из Poor Man's Poison, вразвалочку отправился на поиски ближайшего бара, чтобы шлифануть вечер если не дракой, то хотя бы вискарём. Высоко в вязкой темноте переулка, где тихонько стонал близкий к смерти от кровопотери Моррис, в спину Кэссу мигал единственный источник света — огонёк камеры видеонаблюдения.