Расслабься

Очередная организация мероприятия на ней; на этот раз украшение Хогвартса к Рождеству и подготовка к Зимнему балу. Йеджи не жалуется. Не зря же в преподавательском составе её считают самой ответственной (а она, между прочим, помощница директора — Макгонагалл), а значит, это нужно подтверждать действиями. Тем более это отличный способ упорядочить мысли, пока все вокруг сходят с ума от разборок с подарками и оценками под конец семестра. Структурированность, списки и возможность проявить лидерские качества — вот, что возвращает её в строй. Йеджи любит, когда все становятся покладистым под её руководством. Всё поначалу идёт хорошо. Йеджи советуется с Минервой, которая пережила уже сотни балов и праздников за свою жизнь, принимает советы от на удивление инициативных студентов и тоже бывалых преподавателей. Несмотря на загруженность под конец семестра, Йеджи даже обращается за двенадцатью рождественскими елями и празднично украшенными венками. Большой зал сияет от снега, зачарованно падающего на головы учеников сухими и тёплыми хлопьями. Воодушевление окутывает Йеджи, и она даже подумывает отказаться от вечного «Я не люблю праздники», пока её снова не охватывает недовольство заодно с возмущениями. Чёртова омела. Теперь она понимает, почему на самом деле глаза учеников радостно сияют. Дело не в венках, вкусной еде и даже не в атмосфере в преддверии праздников, а в том, что они могут безнаказанно целоваться в коридорах Хогвартса, где обычно проявления любви не очень одобрялись. Но сейчас закрыть глаза на сотни поцелуев учеников, запертых в ловушках омелы, не получится. Очевидно, эта омела зачарованная и она не растворится в воздухе, пока два человека, оказавшиеся в праздничной ловушке, не поцелуются. Не многим нравится такая перспектива, но преобладает та часть, которая обожает легенду о том, что поцелуй под омелой станет залогом счастья и вечной любви. Когда рядом с Йеджи чистокровная слизеринка недовольно целует маглорождённого пуффендуйца на курс младше, она вспоминает, почему она не одобряла эту идею. Будто конфликтов и так мало. Она с самого начала отказалась от омелы на Рождество. Так почему эта идея стала вполне успешно реализованной реальностью? Будто ей назло, честное слово. Подождите… В раздражённом сознании вспыхивает мысль, и бегущей строкой воцаряется: «Ну конечно же, кто ещё это может быть?» Только один человек провернёт такую схему, просто чтобы испортить Йеджи настроение и подразнить её. Шин, чёрт возьми, Рюджин. Как она вообще стала профессором заклинаний, не то что деканом Когтеврана, с любовью к дразнениям, равноценной любви Минджи к розыгрышам? Всё внутри пылает адским огнём раздражения, лишь набирающим свою силу. Йеджи поджимает губы, стискивает кулаки и спешит, чтобы как можно быстрее добраться до кабинета заклинаний на четвёртом этаже и не видеть хаоса, поразившего Хогвартс как вирус. У Йеджи нет сомнений, что она найдёт Рюджин в её же кабинете, в котором всегда царит ясносность, несмотря на наличие только одного окна. Пока она не сталкивается с виновником торжества в коридоре перед кабинетом. Она налетает на Рюджин и чуть было не прижимает её к стене, но вовремя останавливается. В глазах полыхает огонь, свойственный Гриффиндору. — Куда так летишь, Хван? — насмешливо бросает Рюджин, даже не поднимая взгляда от страниц книги (будто она одна очередная беспечная студентка, коих Йеджи уже много встречала). — Так сильно хотела со мной встретиться? Фраза, небрежно брошенная, чтобы подразнить, обжигает. Йеджи спирает дыхание, ощущая, как сердце внутри пропускает удар, а потом начинает биться с оглушительный силой. То ли дело в том, кто перед ней стоит, то ли в том, что она запыхалась после бега на четвёртый этаж. — Именно с тобой я и хотела встретиться! — чуть ли не шипит Йеджи, вскидывая подбородок и пытаясь выровнять дыхание. Рюджин вскидывает брови и выглядит вполне бесхитростно. Вряд ли она понимает, о чём Йеджи хочет завести разговор. Впрочем, в своих глазах Рюджин всё равно будет невинной. Она понимает границы и умеет быть сдеражанной, но не в случае с Йеджи: тогда все её тормоза отказывают. В этом и заключается проблема их взаимоотношений, в которую Йеджи не хочет верить. — Быстрее, я опаздываю. Йеджи кладёт ладонь на плечо Рюджин, метафорически обжигаясь от обострённых из-за негодования чувств. Никто никуда не уйдёт. — Это ты ответственна… за всё это? — Йеджи стопорится, потому что хочет показать на висящую на потолке омелу, но понимает, что растение ещё не успело добраться до четвёртого этажа (с первого этажа Большого зала). Но стоит ей неловко взмахнуть рукой в воздухе, как над ними из ниоткуда — будто назло — расцветает омела. У Йеджи стынет дыхание уже во второй раз за пятиминутное нахождение рядом с Рюджин, а Рюджин, в свою очередь, отрывает взгляд от пожелтевших страниц и смотрит сначала на омелу, а потом на Йеджи, прямо в её глаза, светлые и чистые. — Это какая-то шутка? — звучит резче, чем планировалось. Отлично, теперь они ещё и заперты в ловушке из омелы, ждущей их поцелуя. Лучше и не придумаешь. — Не шутка, а действие зачарованный омелы, — как типичная когтевранка (хоть и двано окончившая семь курсов Хогвартса) Рюджин включает в себе заумный режим. — Она возникает между теми, между кем царит… напряжение. Рюджин старается выражаться корректно и аккуратно, зная, как Йеджи любит цепляться к формулировкам. Ровно это она и хочет сделать, не зная, как справиться с бурлящим недовольством. В этот день всё, чёрт возьми, пойдёт не так, как она планировала? — И что, я в этом виновата? — В какой-то степени, — насмешливо бросает Рюджин, захлопывая книгу, которую она читала, параллельно болтая с Йеджи. Наконец можно увидеть название на синей бархатной обложке: «Всё о зачарованной омеле: от заклинания до легенды». В голове всплывает: «Поцелуй под омелой должен стать залогом счастья и вечной любви». Разумеется, Йеджи знает эту легенду. Она хоть и гриффиндорка, но тоже имеем режим заучки. И да, она часто ходила в библиотеку, хоть и не ради отработок, как Минджи. — Из-за тебя в первую очередь эта омела и появилась! В этот раз их словесная перепалка не заходит в тупик, потому что Йеджи идёт дальше — пересекает давно прочерченные ею же границы. Резкий шаг вперёд — сокращение расстояния до опасной близости. В глазах пылает огонь возмущений, и она напоминает разъярённую пантеру, грозно надвигаясь на почти что невинную Рюджин. Тычет пальцем Рюджин в грудь. Жалеет, что даже её длинные ногти не пройдут сквозь ворох одежды и мантий и не достанут до солнечного сплетения. Но игривая надменность Рюджин не пропадает. Наоборот, она смелеет вместе с Йеджи и даже вскидывает брови, мол, этого я должна испугаться? — Тебе обязательно делать всё наоборот, чтобы просто позлить меня? — Я читаю правила, прежде чем их нарушать, Хван, — её голос даже не дрожит. Рюджин поправляет серебряно-синий шарф на шее так беспечно, будто Йеджи не угрожает ей одним своим взглядом. — И в правилах Хогвартса ничего не сказано о запрете на омелу. — Я просила разрешения на запрет у Минервы. — Минерва даже не основатель Хогвартса. И правила пишет не она. Расслабься, это всего лишь омела. Снова это «расслабься» и очередная ухмылка, от которого тело Йеджи пронзает дрожь чуть ли не до костей. Конечно, это преувеличение ради драматизма, но у них и тут сцена в театре. Будто вражда Капулетти и Монтекки. А кончится она так же или они всё же одумаются? — Омела, висящая над нами, если ты ещё не заметила. — Заметила, — твёрдо отвечает Рюджин. — Не я из нас ношу очки для зрения. А теперь прости, но мне нужно идти, чтобы избавиться от омелы. Прежде чем Йеджи успевает сообразить о том, куда и к кому пойдёт Рюджин, та сокращает расстояние между ними до победного и чуть ли не врезается губами в губы Йеджи. Мимолётное, но ощутимое касание обжигает и вызывают бурю эмоций. В результате — революция предательских чувств внутри, электрические разряды по всему телу и скрученный в тугой узел от напряжения внутренности. Это — это! — длится не больше пары секунд, на на осознание уходит в разы больше времени. К тому моменту Йеджи уже стоит в коридоре одна, потому что Рюджин мчится в нужном ей направлении, и от каменных стен веет неприятным холодом. Рюджин её только что поцеловала. Так, будто это ничего не значит. Но так ли это? Пожалуй, чтобы выяснить это, придётся обратиться к подаренным Минджи конфетам. Не зря же она намекающе сказала: «Конфеты — отличный способ зарыть топор войны и наконец узнать правду».

***

Когда наступают каникулы и новый год, Йеджи вспоминает, что такое спокойствие и тишина. Больше никто не носится по коридорам и не устраивает безобидные, но всё равно приносящие хаос розыгрыши. Об омеле она не забывает — до сих пор морщится, когда случайно смотрит на потолок (и, к счастью, не видит зачарованную омелу). Ей вполне хватает и одного раза. Жизнь течёт размеренно и ограничивается праздничными ужинами и разбирательствами с бумагами. Даже появляется время на то, чтобы сходить в библиотеку и развеяться, а ещё сказать, что после конца каникул добродушная библиотекарша мадам Пинс снова увидится с Минджи. Всё спокойно. Но каждый раз когда Йеджи возвращается в родной и на время пустующий кабинет трансфигурации, она вспоминает про конфеты, лежащие в верхнем ящике письменного стола. Сначала в голове возникает образ ухмыляющейся Минджи, а потом — дразнящейся Рюджин, как бы Йеджи ни противилась этому. Однажды она не выдерживает — подаётся порыву и идёт на поводу огня, жгущего любопытством грудную клетку. Берёт с собой конфеты и спешит на злосчастный четвёртый этаж, надеясь застать в кабинете заклинаний Рюджин. У Йеджи за годы в обществе с Рюджин накопилось множество вопросов. Хочется узнать правду, не более. Может быть, после откровенного разговора она больше не будут цепляться друг к другу и перестанут вести себя как кошка с собакой с выпущенными наружу когтями, причём очень острыми. Если всё пройдёт хотя бы относительно хорошо, то Йеджи даже постарается быть терпимой. Да, она вечно бесится из-за беспечности Рюджин, но это лишь прикрытие того, что ей хочется узнать причины её поведения. «Решено», — мелькает в сознании Йеджи. Пока решимость не становится напускной, она покидает собственный кабинет, даже не накидывая мантию поверх обычной одежды — свитера поверх блузки и атласной юбки. Не зря же каникулы созданы для расслабления. От стен Хогвартса веет холодом: зима в шотландских горах всё-таки, но даже они не осуждают пыл Йеджи. Перед стуком в дверь Йеджи вздыхает и оказывается во владениях Рюджин. Она на её территории, и от этого сердце бьётся быстрее обычного. Она неловко мнётся на пороге кабинета, пока Рюджин впивается в неё заинтересованными взглядами. — Я с миром, — наигранно улыбается Йеджи. — Ты с конфетами, а не с миром, — насмешливо фыркает Рюджин. — Проходи. Рюджин не из тех, кто сразу переходит к делу: она любит поразвлечься и продлить прелюдию. Зато Йеджи любит чёткость, краткость и быстроту. Жаль, что только на этих стопах взаимоотношения с людьми не построишь. Нужно иметь терпение, но где его взять, когда уже поздно? — Я хотела поговорить… С губ Рюджин слетает удивлённый смешок. — Мне достать тот конфискованный огневиски или ты снова со своими скучными разговорами? — Рюджин ухмыляется как хищница. Йеджи, наоборот, чувствует себя загнанным в угол зверьком, даже когда она гордо вздёргивает подбородок. — А чего ты хочешь? Время на миг замирает. Обычно на дерзость Рюджин отвечает дерзостью, но сейчас тянет время — говорили же, она любит долгие прелюдии. Она поднимает левую бровь, снова усмехается и подаётся вперёд. Долго-долго вглядывается в Йеджи, что кажется сейчас… незнакомой, новой, пока наконец не отвечает: — Я никогда не откажусь от огневиски. — Тогда наливай, — шумно вздыхает Йеджи, рассматривая ладони, лежащие на коленях. — Только себе, я буду конфеты с чаем, если можно. — Нельзя, ты в моё кабинете — и играешь по моим правилам. Только не смотри на меня так. Не нравится, когда управляют тобой? — Я привыкла управлять. — Привыкай к обратному, Хван. И расслабься уже, ради Мерлина. Они кидаются острыми фразами как заклинаниями в дуэльном клубе. К словесной перепалке присоединяется битва глазами — сталь встречается со сталью, только Йеджи от темноты и глубины глаз Рюджин заметно плывёт и больше не может ощущать себя главной в игре. И ей не нравится. Разумеется, не нравится. Как расслабиться, когда Рюджин откровенно пялится на неё, ничего не скрывая, Йеджи не знает. Она концентрирует взгляд не на лице Рюджин, а смотрит куда-то ниже: то ли на пуговицы синего пиджака, то ли на лацканы. От смущения щёки горят, но она всё равно надеется, что она хотя бы не покраснела. Рюджин с блеском в глазах достаёт одну из двух бутылок огневиски и даже находит стаканы — низкие, гранёные с толстым дном. Йеджи молчит, в горле образуется ком. Она знает, что будет дальше — Рюджин предложит игру «Правда или выпивка». Она так уже делала на прошлом корпоративе среди молодых профессоров, но Йеджи тогда отказалась. Сейчас отказаться не получится. Она сама к ней пришла. — Правда или выпивка? Как Йеджи и предполагала. Есть в Рюджин и предсказуемость, и страсть к алкогольным играм. — Как пожелаешь, — непринуждённо пожимает плечами Йеджи. Игра опасная: Йеджи не умеет пить и не любит выдавать всю правду людям, оставляя душу нараспашку; зато Рюджин пьёт умело, на опыте, что поможет ей скрывать правду, которую Йеджи вообще-то надеется выяснить. От осознания, в каком болоте она начинает увязать, с губ срывается тяжёлый вздох. — Будем задавать вопросы по очереди, — ухмыляется как лисица Рюджин, разливая по бокалам виски, пока Йеджи открывает конфеты и кладёт одну себе в рот. — Позволь начать первой. Насколько непривычно пить наедине со мной алкоголь, конфискованный у школьником по причине того, что алкоголь в Хогвартсе запрещён? Рюджин атакует уверенно. Знает, как Йеджи ценит правила и выполняет их, поэтому завуалированно спрашивает её — каково это, нарушать их? Может, ей теперь тоже полагается наказание? Она же их так любит, но никогда не бывает наказанной. Этот вечер изменит многое. — Достаточно непривычно. Как если бы я отменила отработки в библиотеки для Минджи. Но для тебя это не впервой, да? — Это твой вопрос? — Допустим, — неопределённо отзывается Йеджи, потому что ещё не знает, что спросить конкретно. — До тебя я никогда не пила конфискованный алкоголь. У меня есть свой. А ты как думаешь, я выживаю будни с учениками? Оказывается, когтевранцы не так спокойны, как могли бы быть. — Ты хоть что-то знаешь про гриффиндорские вечеринки? — недовольно вздыхает Йеджи. — Даже после меня они не успокоились. Им плевать, что я снимаю с них по сто-двести очков. За раз. Возможность поделиться наболевшем сближает. Йеджи никогда уж не думала, что будет жаловаться на учеников Рюджин. Потому что Рюджин сама как гриффиндорка. Взрослая версия Минджи, которая иногда напоминает снег, выпавший в июле. — Они хотя бы не скрывают свою сущность. Зато мои… К слову, второй вопрос — ты никогда не думала, что мы должны были оказаться на других факультетах? Тебе подходит мой, а мне — твой. — В тихом омуте черти водятся, как ты знаешь. Может, поэтому я на Гриффиндоре, а ты на Когтевране. Если я достаточно напьюсь, то можем отыскать Распределяющую шляпу и спросить у неё, почему она так всё решила, — посмеивается Йеджи. Она смеётся слишком искренне. Это пугает. Вместо того, чтобы выпить, Йеджи берётся за шоколадную конфету, приятно тающую во рту. От скуки. И заодно — чтобы заткнуть себя. Уж больно она разговорчивая, тем более в обществе Рюджин. Всё должно быть ровно наоборот. — Я бы посмотрела на чертей из твоего омута, — ухмыляется Рюджин и заинтересованно наклоняет голову вбок, смотрит Йеджи под другим углом. — Обойдёшься. Йеджи закатывает глаза. И это так не в её стиле. То ли новая обстановка, то ли терпимое общество Рюджин раскрывает её с новой стороны. А может, дело в жаре кабинета? Температура заметно повышается, но смочить пересохшее горло и остудиться нечем. Огневиски явно не вариант, поэтому Йеджи нехотя стаскивает с себя свитер, оставаясь в тонкой блузке и юбке. Рюджин даже не шутит про приватные танцы с обнажением. Зато смотрит, напряжённо сглатывая. — И ты ещё даже не выпила… Может, я всё-таки познакомлюсь с чертятами в твоей голове. На этот раз Йеджи не закатывает глаза. Теперь ей тоже интересно. Она без задней мысли берёт в руки стакан, в котором плещется огневиски, и думает, что же такого спросить у Рюджин, чтобы заставить её выпить, а не выбрать правду. В голове витают мысли сомнительного содержания. — Моя очередь спрашивать. Ты когда-нибудь влюблялась в студента? Плюс очки, если он не с твоего факультета, — довольно ухмыляется Йеджи. — В тебе проснулась азартность, — констатирует факт Рюджин и делает обжигающий большой глоток. — Но тем не менее я отвечу, хотя я выпила: да, было такое. Она, а не он. С другого факультета. И тогда я и сама была студенткой, не знаю, насколько это считается. В глазах Йеджи загорается любопытство. — Кто она? — Вообще-то моя очередь задавать вопрос. Тебе тоже нравятся девушки? Хотя, честно, я не уверена, что тебе вообще кто-то может нравиться… — У меня были отношения, к твоему сведению, — Йеджи расстроенно жмёт плечами и понимает, почему в прошлый раз Рюджин выпила перед ответом. — Просто сейчас я не вижу претендентов что ли? А может, проблема во мне. — А может, проблема в твоём плохом зрении. Усмешка Рюджин бьёт по сердцу, и на этот раз Йеджи действительно пьёт. От скуки — чтобы заполнить тишину и занять себя чем-то. Стенки стакана холодят пальцы, а огневиски жжёт, стекая по горлу. Она морщится с непривычки и тут же берёт конфету, чтобы вернуться к ощущению сладости. Тепло по всему телу смягчает острую горечь на языке. — Почему ты… такая? Беспечная, слишком шутливая. Я не понимаю, как ты можешь, позволяешь себе быть весёлой с ответственностью должностью профессора, — изливает душу Йеджи, постукивая пальцами по стенке стакана и заставляя жидкость внутри заходиться волнами. — В чём твой секрет? Рюджин усмехается, глядя на то, как у Йеджи развязывается язык от глотка огневиски и томной обстановки в кабинете заклинаний. Двери закрыты, шторы плотно зашторены; они рядом — на расстоянии полуметра — и пытаются друг друга банально понять. Это явно пик их взаимоотношений. Хочется честно ответить на любой её вопрос, но она не винит в этом алкоголь. Ей тоже хочется понимания и адекватных взаимоотношений с Йеджи, но это же скучно, верно? Её тянет к дразнениям, и она не может устоять перед ними. — Меня воспитали так. Вернее, меня не воспитывали. Я из чистокровной семьи профессоров, вечно занятых и при делах. Я сама себя развлекала и слишком привыкла быть беспечной, чтобы соответствовать другим детям и не показывать проблем. Видимо, не разучилась строить из себя главного шута. Но знаешь, так даже проще. — Проще что? Йеджи внимает чужим словам, прерываясь лишь на то, чтобы взять конфету из упаковки. Ей нравится сладкий шоколад, тающий на языке. — Просто проще. Меня любят за то, что я помогаю и другим относиться к жизни проще. — Но меня это бесит, — хмурится Йеджи. На самом деле она не хотела это говорить, но слова вырвались сами. Ей просто хочется болтать, но соврать не получается. Она списывает это на алкоголь и жар, туманящий разум. А потом она попросту не обращает на это внимание. — Потому что ты не позволяешь себе несерьёзность. И, разумеется, тебе не нравится, что другие могут быть… обычными, не безупречными. Рюджин как обычно попадает в яблочко. И — снова — это бесит. — Я уже не знаю, что с этим делать. — Просто расслабься. Я знаю, что это не так уж и просто, но именно поэтому я и предложила тебе алкоголь и игры. Давай продолжим? Твой вопрос. Йеджи послушно делает глоток огневиски, на полминуты лишающий возможности говорить и не дышать огнём, а потом всё-таки задаёт волнующий её вопрос: — Так кто она? — А ты никак не остановишься, я смотрю, — хмыкает Рюджин, что-то шепчет про жар в кабинете и снимает с себя пиджак, оставаясь в обтягивающей чёрной водолазке. — Просто девушка со времён, когда я была старостой. — Эй, я просила рассказ с подробностями! — Ничего не было между нами. Я любила её… издалека, хотя, безусловно, мы общались. Мне нравилось её дразнить, а она могла игнорировать меня, но всё равно реагировала на все мои попытки оказать знаки внимания. Дальше всё стало слишком сложно, но… — Тебе она всё ещё нравится? — рассеянно отвечает Йеджи. — Я надеюсь, это кто-то не из наших профессоров? Или, чёрт, это Черён? Йеджи вспоминает, как раньше они общались втроём: она, Рюджин и Черён. Их дружба крепла ещё с того момента, как они узнали, что все они хотели бы стать профессорами. И у них получилось. Но она никогда не замечала, чтобы Рюджин дразнила ещё и Черён… Пока светлую голову Йеджи не озаряет гениальная мысль, Рюджин переводит тему и напоминает о том, что наступила её очередь задавать вопрос: — Ты правда ничего не замечаешь между Хэрин и Даниэль? — Прости, а что я вообще должна замечать? — Серьёзно? — Рюджин устало вздыхает и запускает ладонь в тёмные локоны, взъерошивая их. — Для тебя любовь это вообще что-то не существующее? Только слепой не заметит любовь между ними. Я ради них и затеяла ту идею с зачарованной омелой. Она возникает между теми, между кем царит что-то неразрешённое, как я уже говорила. При упоминании омелы Йеджи вздрагивает и вспоминает про омелу, которая расцвела прямо над ними с Рюджин. — И что такого неразрешённого между нами, кроме того спора? — непонимающе хмурится Йеджи. Рюджин хочет ответить: «Ничего такого», но не может сказать. Вместо этого говорит правду — она сама срывается с губ, прежде чем она осознаёт, что случайно творит. — Я думала, любовь слепа, но слепа ты. — Слепа… что ты говоришь? — Йеджи не до конца осознаёт всё до конца, потому что она слишком расслабляется. Млеет от томной атмосферы и теплоты, растворяющейся в теле и во взляде. Вместо «Забудь»: — Ты правда не понимаешь, что я тогда говорила про тебя? Не про Черён. Йеджи тяжко вздыхает и в упор смотрит на Рюджин. Взгляд проясняется, разум очищается от мешающихся мыслей. Она возвращается к здравому рассудку и наконец в полной мере понимает, что говорит Рюджин. А говорит она о ней — её она любила дразнить, а она её игнорировала, с ней у неё всё сложно. Она это Йеджи. — Ты меня любишь? Вместо «Давай не будем об этом?» получается: — Да, — на выдохе. Честное и откровенное. — Чёрт, я не хотела… Почему я не могу… сказать что-то кроме правды? Рюджин быстро раздражается, понимая, что что-то не так либо с огневиски, либо с конфетами. До этого было всё нормально, но не сейчас — сейчас замешана сыворотка правды. Она перепроверяет упаковку алкоголя, а потом конфет и понимает, что её догадка оказывается верна. — Это была твоя затея — принести мне конфеты с сывороткой правды? Йеджи хмурится и рассказывает всё про Минджи в попытке защитить себя и свою честь в глазах Рюджин. С каких пор для неё это важно? — Отлично, значит, пока я по её указке пытаюсь свести её подруг омелой, она сводит нас. Так и знала, что не стоит связываться с гриффиндорками. — И со мной тоже? — срывается раньше, чем Йеджи пытается не говорить. Единственное верное противодействие от сыворотки правды — молчание. Но поздно — алкоголь уже развязал ей язык. — Тебе правда нравится дразнить меня? Это не было попыткой выбесить меня и вытравить из Хогвартса? — Нет, дурочка. Это было глупой попыткой обратить твоё внимание на меня. Глупой, но успешной. Откровения Рюджин не укладываются в голове. Мысли вихрятся, и она снова плохо соображает, пытаясь за пару минут переосмыслить всё их общение и все их взаимодействия с учётом новой информации. С учётом того, что Рюджин её любила и любит до сих пор. — Знаешь, если бы ты вела себя нормально, я бы заметила тебя. — Заметила бы? — с горячей решимостью говорит Рюджин, поднимаясь со стула и возвышаясь над Йеджи. — Нет уж, ты бы не заметила. Я так много наблюдала за тобой, что даже поняла твой типаж. Либо кто-то привлекает твоё внимание, либо он погрязает в рутине для тебя. Поэтому ты так много обращаешь внимание на Минджи… и на меня. Я давно тебя разгадала, Хван. — Йеджи, — твёрдо заявляет она. — Мне нравится, когда ты зовёшь меня Йеджи. Сыворотка правды не даст ей соврать. — Что ты хочешь от меня, Йеджи? — слова обжигают пламенем, в котором горит сердце Рюджин. Это называется любовь. Она давно захватила её и не собиралась отпускать. не отпускает до сих пор. — Я хочу… расслабиться. Как ты. — И сделать что-то, о чём ты пожалеешь на следующее утро? Рюджин смотрит прямо в глаза Йеджи и даже заглядывает ей в душу, потому что она самолично открывает ей душу нараспашку. Потому что ей хочется понять наконец, что такое свобода, и как её обрести, и как она, чёрт возьми, ощущается. И тогда она в полной мере поймёт Рюджин и все её чувства. — А если не пожалею? — Это будет на твоей совести, Йеджи, — шепчет Рюджин, прежде чем впиться в манящие губы Йеджи с неуёмной жадностью. В поцелуе растворяется сладость шоколада и терпкость сыворотки правды. На самом деле у неё даже нет вкуса, но Йеджи всё равно ощущает его, и он пьянит и возбуждает ещё сильнее. На краях сознания витают мысли. Подаёт признаки жизни здравый рассудок, но Йеджи его больше не слушает. На самом деле это довольно глупое решение, и тем более — оно не в её силе, но Йеджи безумно устала быть безупречной. Позвольте ей расслабиться — она это заслуживает. Рюджин разрывает поцелуй, чтобы отдышаться и ещё раз взглянуть в глаза Йеджи, удостовериться, что её решимость не выветрилась. И снова возвышается над ней. — Если ты не хочешь, мы можем не… — Заткнись и целуй, — шипит Йеджи, стаскивая с себя очки, пока Рюджин обходит стол, чтобы встать напротив неё. — Разве это не то, чего ты хочешь? Ответить ложь Рюджин банально не может. Да и её сердце требует свободы — правды. — О, я хотела этого ещё с конца седьмого курса, когда увидела тебя с распущенными волосами. Ты тогда показалась мне такой нереальной и божественной, — в её голосе слышатся мурчащие нотки удовольствия. — Я просто хочу удостовериться, что наши желания совпадают. — Солгать я не могу. А алкоголь не даст мне промолчать. Я хочу… всего. В подтверждении своих слов Йеджи стаскивает шёлковую резинку, распуская высокий тугой хвост и позволяет тёмным локонам свободно струиться по плечам. Она передаёт очки и резинку в руки Рюджин, чтобы та положила их в место для сохранности. Боится, что в порыве страсти разобьёт стёкла. На самом деле у неё нормальное зрение (но не идеальное), но с очками ей спокойнее. Она всё делает для ощущения спокойствия, пусть даже и мнимого. Несмотря на все обострившееся чувства, она видит лицо Рюджин недостаточно чётко, но это помогает ей расслабиться, направить всю концентрацию на ощущения, а не на картинку. — Хорошо, — усмехается Рюджин. Она ценит тот факт, что Йеджи ей доверяет, несмотря на историю их взаимоотношений. — Хорошо, — соглашается Йеджи, довольно кивая. Она поднимается со стула и отставляет его в сторону. Рюджин стоит безумно близко — их не разделяет даже полметра и можно легко ощутить на себе жар её тела. Сейчас существуют только они и, пожалуй, стол, на который Рюджин усаживает Йеджи, без предупреждения поднимая её на руки и хватая за ягодицы. Касания чужих ладоней обжигают. Будто дело в Инсендио — заклинании огня, — а не во внутреннем огне Рюджин. Рюджин снова целует её, исполняя заветные мечты, с которым засыпала даже в самые бессонные ночи, и кладёт руки ей на спине, поглаживая нежную кожу. Она пытается быть сдержанной и аккуратной, чтобы не спугнуть Йеджи интенсивным напором. Тем более она за долгие прелюдии, пропитанные лаской и нежностью, но… Рядом с Йеджи она всегда забывает про сдержанность. Это касается и обычных взаимодействий, а сейчас… сейчас она не может дышать полной грудью от распирающего желания. И радости. Её мечты всё-таки исполнены. — Всё нормально, — одобряюще шепчет Йеджи, ощущая, как пальцы Рюджин сжимаются на её плече. — Делай, как ты хочешь, а не как считаешь нужным. Для Рюджин это зелёный свет. В итоге — будто лавина обрушивается на них, будто давно спящий вулкан извергается. Рюджин прижимается к ней ближе, скользя руками по телу Йеджи, изучая то, что раньше могла лишь лицезреть издалека. У Йеджи подрагивают прикрытые веки, когда ладони Рюджин скользят вдоль позвоночника, вторя траектории мурашек, охватывающих её. Она выгибается дугой как кошка и почти что слышит, — по крайней мере, ощущает, — как в мыслях Рюджин рассеянно крутится: «Чёрт…» Хрипло, довольно и соблазнительно. Йеджи вздыхает в губы Рюджин в желании ещё больше поцелуев. Но Рюджин медлить не будет: она уже хочет большего. Пальцы перебираются со спины на перед и пытаются разобраться с неподатливыми пуговицами. Они действительно не поддаются ни уговорам, ни очарованию Рюджин, что заставляет Йеджи усмехнуться и залиться очаровательным румянцем. — Расстегни блузку, — шепчет Рюджин. Командный тон в компании Йеджи — опасное сочетание. — Управляешь мной? — Пожалуйста. Это всё, что говорит Рюджин, пока Йеджи цепкими пальцами быстро расстёгивает на себе же блузку. Без лишних слов стягивает её с себя и оголяет ключицы. Губы покалывает от желания впиться поцелуем в нежную бархатистую кожу и возможно даже сделать укус — просто, чтобы попробовать. И исполнить ещё одну маленькую мечту. — С остальным справишься? — насмешливо, но всё равно больше игриво спрашивает Йеджи, удостоверившись в том, что они поменялись ролями. Холод не успевает заявить на неё свои права, потому что губы Рюджин делают это раньше. Зубы вонзаются в шею, оставляя быстрый, но ощутимый укус. Нетерпеливо зализывает укус, решая, что поцелуи ей нравятся больше. Потому что Йеджи для неё что-то интимное, особенное и божественное. Она слабость и хрупкость в одном флаконе. И Рюджин не хочется рушить её очарование. — Справлюсь, не переживай. В этом я мастерица на все руки. Уверенность Рюджин выбивает воздух из лёгких. Йеджи так легко довериться ей, и она даже не знает, винить ли в этом сыворотку правды или алкоголь, склоняющий к безумству. Ей просто нравится, и она и вовсе не думает. Отдаётся во власть на этот раз ловким пальцам Рюджин, что расстёгивают застёжку красного, — разумеется, красного — бюстгальтера Йеджи. На бледной коже сильно выделяются раскрасневшиеся от возбуждения щёки, когда Рюджин наклоняется к её груди и оставляет на ней поцелуи, чувственные и горячие. Несдержанные вздохи срываются с искусанных губ Йеджи. Удовольствие волнами формируется внутри и накатывает на неё с головой. Рюджин впивается пальцами в бёдра Йеджи ради опоры, и это контрастирует с ощущением трепетных поцелуев на груди. Она опускается всё ниже, проводя линию до живота, пока не натыкается на каёмку юбки. Йеджи вытягивается дугой, понимает, что Рюджин останавливается, чтобы услышать от неё разрешение продолжить. А она согласна на продолжение. Йеджи спрыгивает со стола, чтобы Рюджин было удобнее расстегнуть юбку и стянуть её с неё вместе с нижним бельём. Она полностью обнажена, что довольно смущает, но почему-то она совсем об этом не думает. Может, именно так на неё и действует алкоголь — она забывает о приличиях, скромности и смущении. Рюджин нравятся все версии Йеджи, но такая — раскрепощённая — станет её любимой. Она возвращает Йеджи в прежнюю позу и опускается перед ней на колени, и если бы Йеджи была в состоянии шутить, она бы обязательно сказала что-то умное и саркастичное под действием лёгкого опьянения. Но не сейчас, когда Рюджин аккуратно, медленно раздвигает её ноги и щекочет чувствительную разгорячённую кожу дыханием. В воздухе ещё витает сладкий аромат шоколада, когда Рюджин оставляет поцелуй на внутренней стороне бедра. И Йеджи срывается на тихий отчаянный вздох. Казалось бы, за время общения с Рюджин она должна привыкнуть быть на грани из-за её действий, но впервые это ощущается так… остро. Ещё один поцелуй выбивает ещё один вздох. Йеджи… держится. Не хватает опоры, хотя бы метафорической; у неё даже нет возможности сжать простыни в напряжённых кулаках, только царапать поверхность письменного стола ногтями. Рюджин действует предельно нежно, позволяя Йеджи прочувствовать каждый момент, когда она проходится языком по всей промежности. Протяжный стон озаряет приятным мелодичным шумом кабинет заклинаний. Вот это действительно смущает, но у Йеджи не остаётся шанса покраснеть, потому что Рюджин активно двигает языком, играется с клитором. Сердца обеих бьются усиленно и даже в унисон. Мысли больше не доходят до них. Вселенная сужается до них двоих. Йеджи мечется, не зная, куда себя деть. Стонет уже отчаянно, потому что возбуждение ударяет в голову сильнее обычного. Она видит лишь тёмную макушку Рюджин внизу и жалеет, что не может заметить, как сейчас красиво блестят её глаза. Её собственные темнеют от вожделения, текущего по венам вместо крови. Рюджин проходится вдоль половых губ, собирая скопившуюся смазку, и проникает внутрь, срывая с губ Йеджи ещё один стон, хрипловатый и сладкий. Если она сорвёт голос, это будет проблемой, но до конца каникул ещё много времени, верно? Другой проблемой будет не решиться на ещё один момент слабости с Рюджин. Но трепещущее в груди сердце подсказывает, что она согласится, несмотря ни на что. Успокаивающее приятное тепло обволакивает тело, когда Рюджин свободной рукой поглаживает её по колену, что лишь усиливает яркие ощущения. Она на грани. Мышцы внутри сокращаются. Дрожь пробирает тело. Под прикрытыми дрожащими веками взрываются фейерверки наслаждения. Йеджи запрокидывает голову назад и чуть ли не чертыхается с непривычки, когда Рюджин доводит её последним движением языка до пика. Чёрт… Она выгибается в пояснице, задыхаясь в собственных стонах. На кончике языке остаётся сладость шоколада и имени Рюджин. Та поднимается с колен, и теперь можно лицезреть её очаровательно блестящие глаза и краснеющие щёки. Не от смущения, а от страсти, что охватила их холодной зимней ночью. Рюджин уже не на коленях, но она всё равно слаба перед Йеджи и верна ей. Благодарна за все исполненные желания. — Если бы я знала, что расслабление может быть таким… — дрожащим голосом шепчет Йеджи, но на продолжение фразы её уже не хватает. По телу ещё разливается приятная слабость. — А ты думала, почему я так часто говорила тебе: «Расслабься»? Именно поэтому. Рюджин проходится языком по влажным, блестящим даже в приглушённой темноте губам. Йеджи посмеивается. Хватает всего лишь конфискованного огневиски и сыворотки правды, чтобы обнаружить в себе страсть к расслаблению.