Реанимация

Оксфордский университет провожает молодого доктора генетики гремящими аплодисментами, и на смену ослепительному залу, полному учёных, студентов и врачей, приходит мрачная площадь Лондона с раскатами грома. – Поздравляю Вас, Чарльз Фрэнсис Ксавьер. Каково это – быть профессором? Девушка с довольным видом раскрывает зонт и спускается по ступенькам. Говорить приходится громко, и Рэйвен чуть ли не кричит на ухо Чарльзу из-за дождя, стучащего по крышам. – Брось, не называй меня так. Чтобы быть профессором, нужно вести лекции.

***

Хирург выжидает пару секунд, изучая знакомую табличку на двери – «С. Д. Шоу, главный врач» – и обреченно стучится. – Войдите, – заученно раздаётся из кабинета. Мужчина слушается. В нос бьет запах спирта, что обычно характерно для операционных, а не для всей клиники. Глаза быстро находят источник на столе – снифтер с золотисто-янтарной жидкостью. Подготовиться можно было и лучше. – Логан, – здоровается Шоу, как только дверь хлопает, закрываясь, но взгляда от документов не поднимает. Не сделав и шага от порога, доктор Хоулетт внимательно изучает процесс работы начальника. Густые волосы убраны в низкий хвост, серые глаза сосредоточенно бегают по тексту, пальцы левой руки стучат по столу, и из-за этих движений обручальное кольцо переливается на свету. Злость в обращении не читается, можно наглеть. – Вы хотели меня видеть, – в голосе почти звучит нетерпение. Правда не из-за желания поскорее уйти. – Вынужден хотеть. Присядь, – предлагает главврач, кивая на стул напротив себя, но Логан специально садится на диванчик справа, закидывая ногу на ногу. Себастьян Шоу - великодушный и заботливый главврач. Иногда. По большей части все держится на заместительнице, которая следит, чтобы кое-кто не злоупотреблял возможностями и не забывал о работе. Шоу, конечно, с удивительной ловкостью обходит все ее пинки и садится за документы только, когда на столе появляется внушительная гора или когда за неделю на одном операционном столе умирает больше трех человек. Сегодня второй случай. Хозяин кабинета держит зрительный контакт не дольше пары секунд и начинает с очевидной укоризной: – Пять человек. Логан, пять человек попали в наш морг за шесть дней, а это еще не самый конец недели. Ты отлично понимаешь, к чему это обычно приводит. – Ни к чему хорошему, – бросает хирург со сложенными на груди руками. Вид у него спокойный. Пока. – Как верно. Почему не пробуешь? – Я пробую. – Не ври. Миссис Бёрд так не считает. И не только она. Губы Шоу бледные, глаза ясные, а снифтер наполненный. Он трезвый и только собирается пить. Значит, что-то довело его до этого. Как обычно - упрямство Логана. – Не посчитай меня за святого. Врачи не имеют права на ошибки, но это не значит, что не могут их допустить. Только при этом ты отказываешься исправлять свои. Логан слышит это не в первый раз, вероятно, и не в последний. Главврач проел ему мозги этим, будто сам не знает причин. – Каждый из них умирает через несколько минут. Везунчики протягивают больше часа. Я не могу больше давать ложных надежд. Доктор Шоу, не заставляйте меня. Взгляд его становится виноватым, как у ребенка, проступок которого раскрыли. – Мне правда очень жаль, что твои старания не окупаются. Но если я не замечу изменений, все твои дежурства перейдут твоему другу-телепату. – Лучше наоборот. Его - мне, – пытается смягчить Логан. – Нет. Так у тебя прибавится мотивации. Хоулетт поднимается, со вздохом закатывает глаза и собирается уйти, пока его не прерывает продолжение. – В понедельник у нас появится новый сосудистый хирург. Логан разворачивается, уже с выраженным интересом подходит к столу и перехватывает бумажки. Ничего занятного он не находит, поэтому приходится швырнуть их обратно и ждать, пока просмеется Шоу. – Мужчина. Так что сильно не радуйся. Мой знакомый из Израиля. Можно сказать, ученик. – С этого бы и начали. Благодарен за информацию, – довольно отвечает Логан и возвращается в отделение экстренной хирургии с новостями, разлетающимися обычно со скоростью, которой даже Питер позавидует.

***

К концу смены о приходе нового врача знал каждый отдел мед центра. И весь его состав гадал - что заставило перебраться хирурга из Израиля в Нью-Йорк? Отклонив все теории о разводе, судимости и непрощаемой врачебной ошибке, пресвитериане пришли к выводу, что дело лишь в мутации. Отделение неотложки полностью состояло из людей, стоящих на шаг впереди в эволюции. И знание этого не разносилось за пределы клиники. Добровольно бы не каждый захотел лечиться у них, а истерик хватало и без этого. Тогда, выявив причину смены обстановки, врачи сели думать над новым вопросом – какая способность на этот раз? И ординаторская на первом этаже исключением не была. – Телекинез. Юная нейрохирургиня Джин потрошит холодильник, выбирая, чья еда сегодня ей достанется. Контейнеры и пакеты послушно двигаются и меняются местами под влиянием её мутации. Не успевает творожный сыр пройти отбор, как предположение о телекинезе быстро пресекается. – Не-а. Кинетическая энергия. Как у Реми. Питер, запустив пальцы в свой неповторимый пепельный блонд, прокрастинирует на диване и выдвигает свои догадки, которых тоже ожидает обрушение. – Дураки вы. Никто не угадал, – подводит очевидно владеющий большим количеством информации Логан, на котором тут же сходятся все взгляды. – И что же? – интересуется Скотт, отвлекшись от карточек пациентов, внушительной стопкой располагающихся на письменном столе рядом с закрытым ноутбуком. – А я знаю? Увидим завтра. Ординаторы разочарованно вздыхают, особенно Питер, у которого сегодняшний день последний перед выходным. Он покидает свою лежанку и пристаёт к Скотту, требуя обещание о том, что тот после ночной смены мигом прилетит к нему и всё перескажет. – Я знаю. Металл. Мягкий голос приковывает внимание не хуже магнита. В ординаторской появляется его владелец – нейрохирург с вьющимися тёмными волосами и изящными чертами лица. Чарльз подмигивает Логану, что в их пониманиях означает «учись». – Откуда? – не унимается Питер Максимофф, за секунду оказавшись рядом с Ксавьером. Чарльз многозначительно стучит пальцами по виску. – Доктор Шоу плохо хранит секреты. – Или ты, – обвиняет Логан. Один-один.

***

Нужно было срочно бежать. Из города, страны, континента… В штатах его не найдут, по крайней мере, на то надежда. Убийство полицейских во время задержания, террористический акт в клинике, десятки невинных людей, выполнявших свою работу. Их крики в голове, сейчас, тогда, постоянно. Успокоительные не помогают, но разжигать гнев на плодородной почве еще хуже. Нужно уметь себя сдерживать. Нужно уметь прощать. Нужно уметь справляться с болью, не причиняя её другим. Нужно было. Жизнь раз за разом давала ему шансы, но что-то подсказывало - это последний. Эрик привык убегать. Новый город, новый дом, новая больница, новые документы уже не пугали. Но новые люди? Такие перемены всегда сложнее. Особенно, когда нет тех родных рядом, что были в каждый из прошлых переездов. Предложение Шоу пришлось очень кстати, и Эрик охотно его принял. Поэтому это утро понедельника, как и прошлое, началось с ранних сборов на работу, только теперь пришлось постараться сориентироваться. В Нью-Йорке он был впервые. Пресвитерианский медцентр встретил нового врача с шумом. Сотрудники носились быстро, сталкиваясь, роняя бумаги, попутно принимая пациентов и общаясь друг с другом. Ритм ощутился прямо на языке. Кто успел - тот и берется за следующее. Взглядом Леншерр выцепил девушку на регистратуре с удивительными для ее возраста седыми прядями. Преимущественная часть пушистых волос, закрепленная крабиком, отливала медью, и медсестра, судя по всему, экспериментировала с цветом, потому что так великолепно волосы поседеть не могли. Выглядела она слегка уставшей, но оттого не менее энергичной. Пока хирург осматривался, успела поругаться с родственницей пациента, принять звонок бригады скорой помощи и поболтать со свободным врачом. Не желая долго топтаться, Эрик направился к регистратуре и прервал своим визитом личный разговор медсестры и приятного на вид хирурга. – Телефонный звонок, – ложится на слух мужской голос, – «это регистратура?». Отвечают: «Нет, морг». Но пресвитерианский хирург замечает появление незнакомого человека рядом и замолкает. Регистраторша реагирует вслед за ним и поворачивается к гостю, только намереваясь задать вопрос, как её опережают. – А дальше? – не то, чтобы он хотел знать продолжение анекдота, но притягательность его автора вынудила. – А дальше – «ой, мне еще рано», – продолжает рассказчик, почти не смутившись новому слушателю, – «ничего, мы подождем». Девушка кидает тихий смешок в сторону и приставляет ладонь, обтянутую женской перчаткой, ко рту. Видно, что смеется из-за абсурдности и обворожительности хирурга. Эрик выдавливает из себя восхищенную улыбку, обращенную в никуда, и переваривание шутки сползает по стенке живота. Неприятно. Самые близкие его люди сейчас в морге. Последнее, что он хочет делать при его упоминании – это смеяться. Но вливаться в коллектив все равно придется. К тому же анекдот не такой плохой. Да и сам врач. Спустя пару долгих секунд лёгкого звенящего смеха, медсестра оправляется и обращается к новому коллеге, а ее знакомый опирается на регистрационную стойку и готовится наблюдать. – Что могу подсказать? – хрипловато, но отработано. – Мне нужно к Себастьяну Шоу, буду новым сосудистым хирургом. Эрик не видит, но мужчина рядом вскидывает брови и проходится по нему оценивающим взглядом невообразимо выразительных голубых глаз, причем ощутимо. – Отлично. Тогда Вам прямо по тому коридору и направо. Табличка «главврач», – инструктирует девушка и представляется, указав на бейджик, – Мари Карлайл. – Доктор Ксавьер, – подхватывает ее друг. – Эрик Леншерр, – не отстает и он, прикидывая, куда теперь отправляется. «Добро пожаловать», – мягко проносится в голове, словно мысль, только не своя. Источника пожеланий Леншерр не находит, даже оглядевшись, и ссылается на то, что ему показалось.

***

Операционные в Нью-Йорке на самом деле ничем не отличаются от израильских, разве что лампы в первых ярче и каждый раз приходится проморгаться, прежде чем начать оперировать. А еще количество металла здесь выше, только какого и в чем именно определить сложно. Американцы создали новый сплав или откопали новую руду? Интерес берёт верх, и магнитокинетик пробует прощупать удивительно прочные линии, очерчивающие скелет хирурга рядом. Логан сжимает руки в кулаки, пока медсестра разбирается с завязками на его форме. Леншерр улавливает легкое напряжение, но мысли о содержании такой концентрации металла в теле человека решает отложить на потом. Анестезиолог кивает в знак начала, и взгляд Эрика скользит по обнаженной руке пациента на столе, останавливаясь на сомнительного характера татуировке – фашистском кресте. Внутренности сжимаются, на пару секунд иссекает дыхание и прерывается сердцебиение. Он неподвижно стоит, погрузившись в бездну воспоминаний, из которой его выдергивает голос ведущего хирурга. – К сожалению, мы спасаем всех. Даже таких придурков. Доктор Хоулетт привык к подобным случаям, за все свои нелегкие десятилетия жизни приходилось лечить и более пугающих личностей. К сожалению, конечно, но настолько, что иногда он возвращался к родному наемничеству. И всегда обратно. В этом заключается призвание каждого медика – спасать, вытаскивать, бороться за жизнь человека независимо от его взглядов и действий, чем уже занимаются другие структуры. Но и со знанием этого Эрик все чаще хотел занять место судьи, провозгласить себя палачом и посносить всем неугодным головы. Поможет ли? Сосудистый хирург просит скальпель у медсестры и, отметив ровно столько же недовольное выражение на ее лице, принимается за первую операцию в Пресвитерианской клинике.

***

– Мы не выбираем пациентов, – предупреждает Логан, обрабатывая руки после операции. – Так что поосторожнее. Неадекватных достаточно. Эрику это было известно и до прихода в медцентр, но, сделав внимательный вид, он кивает и благодарит. – Достаточно, но все холодное оружие у нас в руках. Логан засчитывает шутку и заранее представляет, что их ждет с таким сосудистым, пока полный впечатлений от произошедшего пару минут назад, Леншерр, покинув его, залетает в ординаторскую. Дышать здесь легче, и Эрик стоит у своего шкафчика дольше, чем думал, чтобы перевести дух. Пеленой охватывает ощущение того, что его ищут, хотя так и есть. Ищут, но в Израиле. И сейчас совсем не время для страха. Никогда не время. Бояться больше не за кого. – Здравствуйте, – из-за шторки выглядывает ординатор в очках с красными линзами и спешно встает с кровати. – Скотт Саммерс. Но хирург не отвечает и подозрительно цепко держится за свою дверцу. Скотт выжидает, оглядывается по сторонам и осторожно подходит, перехватывая чужие пальцы. Эрика словно током бьёт. Он захлопывает шкафчик и отходит на приемлемое расстояние, рассеянно останавливаясь перед Скоттом. – Вы в порядке? – звучит больше беспокойно, чем вежливо. – Да, – отвечает, не думая. – Доктор Леншерр. Да, всё нормально, не смотри так. Вообще-то Эрик не уверен, как именно смотрит Скотт, но достаточно выражения лица, очевидно неравнодушного, чтобы предположить. Саммерс бухтит что-то про «приятно познакомиться» и пытается уточнить состояние, но тщетно. Фокус Леншерр потерял, зато придумал кое-что получше. – Сильно занят? Сможешь мне клинику показать? Просьба радует ординатора, и все беспокойства сходят с лица. – Да, конечно. И как раз домой побегу после. Договорились. Скотт оказался очень красноречивым и осведомленным экскурсоводом, а Эрик не очень внимательным слушателем. Вероятно, сначала нужно было пройтись по медцентру и познакомиться с персоналом, а потом бежать в операционную. Хирургам лишь бы резать. Однако, спасибо заместителю главврача, ради нового сосудистого созвали небольшое собрание для всего отделения к семи часам. – Где у вас курят? – перебивает Леншерр увлеченные объяснения Скотта. – Справа от приемного прозрачные двери, – видимо привыкнув к этому вопросу, отвечает ординатор. Эрик благодарно хлопает его по плечу и прощается загадочным «ние бэ-кэшер». Чтобы перестроиться, все же нужно время. Чтобы видеть фашистские кресты на руках пациентов, нужно время. Поэтому после первого раза хирургу необходима сигарета и пару минут в тишине. А судя по вечному шуму в клинике, тишины здесь и быть не может. С мрачным видом залетев в специально отведенное место, Эрик достает пачку с красочной иллюстрацией и завлекающей надписью «импотенция», щёлкает зажигалкой, зажимая основание сигареты, и выдыхает. День еще не закончился, а уже хочется разбить голову о ближайшую стенку. В Израиле так не было. Наверное, потому что была причина возвращаться домой, а сейчас там ждут только пустой холодильник и паучок в уголке потолка. Придётся зайти в магазин и отдать последние деньги или умереть в голоде, холоде и одиночестве. Спасибо хоть не на улице. Пресвитерианский медцентр выделил комнату в общежитии, и первое время о жилье можно не беспокоиться. Долго отдыхать Эрику не позволили. Скорая привезла двадцатипятилетнюю девушку с осколками стекла в животе, причём некоторые из них были крошечные, из-за чего грозились возможностью остаться во внутренностях и повредить их, а самый большой задел аорту. Получается, без сосудистого никак. На вторую операцию новенького позвал доктор Ксавьер. Репутация его распространялась по всему врачебному миру. Чарльз был известен не только из-за своих работ по антропологии, генетике и психологии, но и из-за возраста, в котором получил докторскую степень. Тридцать лет. Гений медицины, не иначе. Что обычно чувствуют рядом с врачами такого уровня? Леншерр еще не знает, потому что в нем играют восхищение и сомнение. Увидит в деле – определится. В деле Чарльз оказался ужасно разговорчивым, пусть и уверенно спокойным. Переживаний в его голосе не ощущалось, как и насмешки. Но бесконечный поток слов сбивал и не давал сконцентрироваться из раза в раз. Он не доставал вопросами, не говорил о себе, не комментировал чужую работу, а просто… общался. С медсестрами, анестезиологом, Эриком. Ненавязчиво и ласково. – Так что будьте, друзья, внимательнее и не прижимайтесь к стеклянным поверхностям, – заключает Чарльз после рассказа о происхождении состояния пациентки на столе. – Не получится. Уже пообещал Мари вид на ночной город через панорамные окна моей квартиры на Манхэттене, – поддерживает тон Реми, не отрываясь от кардиомонитора. – У тебя нет панорамных окон, – осаживает Ирэн. – Но есть квартира на Манхэттене. Медсестра собирается продолжить, но нейрохирург обращается к ней с отвлекающим вопросом. – Дорогая, а когда ты заглянешь в мою квартиру на Манхэттене? Рэйвен ужасно соскучилась. Эрик ничего не понимает, кроме того, что преобладающая часть осколков извлечена, а картина внутренностей лучше не становится. Замечает это и Чарльз. – Матку не задело, но выглядит совсем плохо. – Она беременна, – догадывается сосудистый, и операционная теряет расслабленный настрой. Плод спасти не удаётся. Второй умерший ребёнок за последние несколько суток. Инструмент в руках Леншерра подрагивает, а следом на пол с грохотом приземляются остальные – зажимы, скальпели, ножницы, пинцеты. Врачи в операционной провожают это заговорческим взглядом. Эрик уже начинает молиться всем богам, чтобы они не слышали об инциденте в израильской клинике с мастером магнетизма, иначе это последний его день на свободе.

***

К вечеру в ординаторской собирается почти вся смена, и Эрику удается выцепить новых и уже знакомых людей. Собранные в хвост рыжие волосы и настрого запахнутый белый халат – ординаторка Чарльза. Джин Грей сидит на подвижном кресле у рабочего стола, смотрит с интересом и дружелюбием. Леншерру не нравится ее присутствие. Появляется ощущение, будто все металлическое в помещении лишь наполовину в его власти, только ослабленности сейчас не хватало. На диване сидят анестезиолог и две медсестры, в одной из которых первый заинтересован намного больше, чем в новом работнике. Реми Лебо совершенно не скрывается и пялится на Мари самым нежнейшим своим взглядом, тихонько отбивая подушечками пальцев по спинке дивана. Голова у него растрепанная, медицинская форма небрежно раскинутая, вид самого свободного человека. Счастливый. Карлайл избегает его ухаживаний, но не отвергает. Придвигается ближе и скидывает тут же появившуюся чужую руку со своей ноги, ласково шипит. Реми, честно говоря, в восторге от этой женщины. Китти Прайд приходится мириться с происходящим и делать вид, что ожидание в такой компании безумно увлекательно и она совсем никуда не торопится. Выходит неубедительно, особенно, когда медсестра мучает оконную раму, и ее пальцы проходят сквозь стекло. Эрику необходима пара секунд, чтобы повертеть в голове мысль и догнать, о чем он только что подумал, что он только что увидел. Пальцы проходят сквозь стекло? Показалось или кровь убитых застилает разум? Внимание переходит к Логану, который уже переоделся и готов бежать домой после суток. Хирург чуть ли не засыпает в кресле, закинув ногу на ногу и опустив веки. Ресницы дергаются, а руки тревожно сжимают ткань закатанных рукавов яркой рубашки. Дверью настойчиво хлопают, и в ординаторской появляются Чарльз Ксавьер и Мелани Бёрд. Пришли вовремя, судя по всему, не потеряв возможности вместе что-то обсудить. Весь состав здоровается, и, будто пробуждаясь ото сна, отвлекается от своих дел, заметив наконец цель объявления. Доктор Ксавьер проходит ближе к Логану и опирается на стенку, оказавшись прямо напротив Эрика. Кому-то снова придется столкнуться с ослепительно голубыми глазами. Миссис Бёрд, заведующая отделением, начинает речь. Но ничего нового: знакомит с персоналом, рассказывает о правилах, желает побыстрее освоиться и влиться, пока ее не перебивает появление опоздавшей девушки. Ороро Монро виновато стоит в дверях, пока темненькие пальцы скользят по ручке, но стоит Мелани обернуться, и она увереннее проходит в ординаторскую с извинениями. – Лифта не дождалась, – оправдывается она и останавливается справа от Эрика, который не избегает возможности оценить подвеску, уходящую ниже ключиц девушки. Если у Мари седые лишь передние пряди, то у Ороро… вся голова. Это уже больше похоже на окрашивание засчет темных секторов, но укладка девушки в настолько прекрасном состоянии, что сложно угадать. А белые волосы и цвет кожи слишком резонируют, пусть и подчёркивают неземную красоту. Миссис Бёрд оставляет устное замечание, и лицо ее незначительно меняется. Врачи подхватывают настроение, воздух становится тяжелее. Признаться, Эрику страшновато. Но не забьют же его прямо здесь? А впрочем, могли бы и правильно бы сделали. – Доктор Леншерр, не пугайтесь. Здесь все свои. Вот до этого момента он и не пугался особо. Перед ним в воздухе зависла чашка, маленькая, с недопитым кофе. Покружилась и вернулась на стол. Тишину прорезали адамантиевые когти, вылезшие из слотов правой руки Логана. Высокая концентрация металла в нем объяснилась. А на десерт был чужой голос в голове. «Потрясающе, правда? Ничем не уступает твоей мутации». О да, потрясающе. Не прошло и недели, как Эрик окончательно сошел с ума.

***

Первая хирургия послужила социальным экспериментом, в который поместили только мутантов, естественно, проходящих по уровню образования. Удалось собрать целое отделение людей, связанных не только икс-геном, но и профессиональными навыками. Лучшие врачи Нью-Йорка, соответствующие Пресвитерианской клинике, лечили обычных граждан и таких, как они, а никто даже и не догадывался. Как и Эрик, которому доходчиво объяснили идею и почему его пригласили именно сюда. Шоу времени зря не терял, хотя много думать не надо, не он это затеял. Леншерру заметно повезло, ни один из сотрудников не узнал в нём Макса Эйзенхардта, убившего больше полусотни людей. Осталось не выдать себя самостоятельно и не внушить страх. После неожиданного представления Эрику понадобилось время переосмыслить весь день на улице. Стоять, опираясь на колонну, мечтать о кипятке, в котором он обязательно сварится, как только вернётся домой, всматриваться в силуэты спешащих домой. Десятки таких людей, как он. Они скрываются от нормальных, не заявляют о себе открыто, но живут относительно свободно и чувствуют себя счастливыми. За спиной постепенно залегает тишина, знаменующая начало ночной смены, но её нарушают приближающиеся шаги. Эрик оборачивается, натыкаясь на нейрохирурга-телепата. – Давай подвезу? – ненавязчиво предлагает Чарльз, остановившись рядом. Эрик изучает его недоверчивым взглядом, но прикинув сколько добираться на метро и на машине, выбирает согласиться. Хотя и перед природным обаянием коллеги устоять было невозможно. Ксавьер победоносно улыбается и приглашает Эрика в автомобиль, услужливо открыв правую переднюю дверь. В Израиле это обычно означало… Додумать Леншерр не успевает и устанавливает для самого себя правило – никогда не приближаться к телепатам. Но сегодня можно, ведь телепат в качестве водителя. С сомнительным видом проводив действия Чарльза, Эрик оказывается в машине и готовится отсчитывать секунды до прибытия домой. Всего полчаса. Ненамного меньше или больше зависимо от пробок и дороги, которую выберет новый знакомый. Ремни безопасности щёлкают, машина издаёт характерный для пробуждения звук и выплывает из двора Пресвитерианского медцентра. За окном начинают мелькать вечерние улицы, окрашенные тусклым светом фонарей. – Почему предложил подвезти? – интересуется Эрик, зная, что если не заговорит, это сделают за него. – Почему или зачем? – с хитрым прищуром уточняет Чарльз, но не дожидается ответа. – Во-первых, на метро тебе мало понравится кататься каждые утро и вечер по часу. Или сколько у тебя уходит на дорогу? Во-вторых, мне несложно, тебе приятно. В-третьих, рядом с твоим общежитием театр, в котором играет моя сестра. Подвезу тебя и заберу её. Всем удобно, да? Не придерёшься, всё объяснил. И что отвечать теперь? Или… – Ты знаешь, что я живу в общежитии, – начинает размышление Эрик, зацепившись за «в-третьих». – И я не говорил, куда меня везти. Не прекращаешь читать мысли ни на секунду? – Это не моя прихоть. Я слышу других людей постоянно. Блокирую, конечно, но только тех, кто мне неинтересен. Или те мысли, которые совершенно меня не касаются… – Как много ты обо мне знаешь? – нетерпеливо перебивает Эрик. – Всё. Превосходно. Макс Эйзенхардт успешно всплыл наружу. По телу проходит холодок и оседает в грудной клетке. Час от часу не легче. Если Шоу взял Эрика в отделение после такого, то почему бы и подчиненным не принять его? Или знает только Чарльз? – Я не сдам, – твёрдо обещает водитель. – Я должен поверить на слово? Сердце больно бьётся о рёбра, отдаваясь вибрациями в конечностях. На череп будто разом надавили со всех сторон. Сейчас прицелятся в затылок, и Леншерр потеряет сознание в чужой машине, истекая кровью. Эрик спохватывается и проводит пальцами по крыльям носа, проверяя свои мысли. Кровью не истечёт, но в глазах темнеет. Возможно, это усталость. Так неожиданно. Последние часы от Израиля и до Нью-Йорка не сопроводились ни минутой сна, откуда взяться усталости? – Не должен, но можешь. Как и я могу использовать телепатию в деструктивных целях. У меня хорошо с контролем, можешь мне верить, – убеждает Чарльз. Верить хочется.