Пигмалион

Полгода. Прошло почти полгода с тех пор, как он видел ее в последний раз. Чонин задумчиво крутит пустую рюмку в руке. Тепло, разливающееся по телу, не согревает. Оно жжет. Оно причиняет ему боль. Оно заставляет его думать об обещании, которое он дал самому себе. Об обещании, которое он нарушил. Не думать о ней. Минхо в очередной раз наполняет их рюмки, и Чонин залпом опустошает свою. Затем еще одну. И еще. — Эй, как тебе вон та? — Бан Чан усаживается на стул рядом с ним, положив руку ему на плечо. Ян кашляет, поперхнувшись. Горечь застревает в горле. Чан указывает на девушку, стоящую у бара в окружении подруг. Чонин безразлично пожимает плечами. — Йенни, сегодня твой вечер! Тебе обязательно нужно с кем-то переспать. Это не обсуждается. — заявляет Минхо с кривой улыбкой на лице. Тянет руку и взъерошивает его волосы. — Вот именно. Сил больше нет на твое угрюмое лицо смотреть, — подхватывает Чан. — Но если вдруг ты не знаешь, куда вставлять, можешь всегда обратиться к друзьям. — Я знаю, куда вставлять, — смеется Чонин и отталкивает руку Чана. Еще несколько шотов, и мир вокруг него расплывается, как акварель под дождем. Музыка пульсирует в голове и в горле, от чего становится трудно дышать. Его друзья делают вид, что увлечены разговором с девушками, которые подсели к ним около часа назад, а те подыгрывают им, будто никто не догадывается, к чему ведет вечер. У девушки, сидящей на коленях у Минхо, пирсинг в губе и такой пронизывающий смех, что Чонину кажется, что он вот-вот сойдет с ума. Она наклоняется и шепчет что-то Ли на ухо, пока тот подмигивает младшему, намекая на необходимость что-то предпринять самому. Чонин чувствует, как его шея краснеет. Во-первых, не то, чтобы он не хочет. Просто он не знает, как. Точнее, в теории-то знает. Но боится все испортить. Было бы не так неловко, если бы друзья не следили за каждым его движением. А еще и девушка явно опытнее, чем он сам. А во-вторых… во-вторых… он с грустью опускает голову. Девушка рядом с ним — не она. — Так ты художник? Мне твои друзья сказали, — Мэри или Дженни (или Келли) первая делает шаг. Ее длинные ногти игриво царапают его бедро. — Чонин, верно? Она облизывает губы, и язык окрашивается розовым в цвет помады. Так невинно, но одновременно вульгарно и вызывающе. Она пытается казаться привлекательной. Она и есть такая. Была бы и для Чонина, если бы ему не было все равно. — Что? — он окидывает ее невидящим взглядом. От музыки и мерцающих огней кружится голова. И тогда он чувствует это. Лишь на мгновение. Глоток воздуха в этом душном месте. Светлый силуэт в толпе. Надежда. Мэри-Дженни-Келли все еще говорит, её слова теряются где-то на заднем фоне. Он резко перебивает её. — Извини… — он встает из-за стола, а его друзья, все как один, поворачивают головы в его сторону. Он пробирается сквозь толпу, расталкивая людей, выбивая напитки из рук. Выбегает на улицу. Его сердце колотится, но он бежит, бежит за силуэтом, за промелькнувшим лучом. Забегает за угол. Бежит, пока не останавливается, задыхаясь, оказавшись на заднем дворе клуба. Земля влажная и скользкая после дождя, а источник света — лишь одинокий мерцающий фонарь. — Эй! — кричит он, голос ломается под тяжестью отчаяния. — Эй… Эхо отскакивает от стен, покрытых облезлой граффити, от грязных мусорных баков, от темных окон, глядящих на него пустыми, безразличными глазами. Он смотрит в темноту, отчаяние режет его ножом, подобно подкравшемуся вору . Только вот больше нечего красть. Её ведь не было, да? — Эй, ты в порядке? — голос Чана раздается в тишине. Он подходит к нему, с явным беспокойством на лице. — Все нормально, — резко отвечает Чонин. — Вышел подышать воздухом. Костяшки на пальцах побелели от силы, с которой он сжимает кулаки. Ну и ладно. Не появляйся тогда. Отлично. Давать надежу, а потом ускользать вот так… — Как там ее зовут? — спрашивает Ян, повернувшись к хену. — Вроде, ничего такая… Широкая, одобрительная улыбка расплывается на лице Чана. А к горлу Чонина подступает тошнота.