Ведьма

Солнечные лучи мягко пробиваются сквозь листву деревьев, создавая причудливые узоры на дорожке парка. Лена идёт рядом с Таней, её взгляд устремлён вперёд, но мысли тонут в хаотичном водовороте. Вокруг почти никого нет, лишь редкие прохожие проходят мимо, но никто из девочек не обращает на них внимания. Тишина между ними тянется, но не ощущается тяжёлой. Она скорее напоминает ожидание как перед важным разговором, где слова подбираются осторожно, чтобы не разрушить хрупкий баланс. — Я долго думала о… О нас. О том, что произошло на «Волге-два», — Иванова нарушает молчание первой, — и о том, что было после. Я, наверное, вела себя как дура. — Не ты должна извиняться, Тань, — Лена замедляет шаг, а затем совсем останавливается. — Я вела себя как ссыкло, ну правда. Отталкивала тебя, — она вздыхает, чувствуя, как грудь наполняется болью и виной, — делала вид, что ничего не происходит, а ты это терпела. Господи, да ты же уже давно мне могла всё высказать, — чуть сжимает ремешок своей сумки, глядя на землю перед собой, — но ты этого не сделала, Тань. Таня внимательно смотрит на Лену и следит за каждым её движением. В глазах Ивановой нет ни злости, ни осуждения — только спокойствие и искренний интерес. Это чуть успокаивает Лёвочкину, но от чувства вины её не избавляет. А Таня в этот момент ощущает, как внутри что-то сжимается от слов напротив стоящей. Она и сама чувствовала себя виноватой – за молчание, за нерешительность, за бесконечные попытки подавить то, что рвалось наружу. Она столько раз анализировала свои поступки, но не могла найти правильного выхода. Сейчас же всё кажется таким простым: просто сказать правду. — Ты знаешь, я не сразу поняла, что это… — голос Лены дрожит, но она не позволяет себе прерваться, — ну, что ты для меня значишь, — Апина поднимает глаза от асфальта, встречаясь с заинтересованным взглядом Ивановой. — Сначала я думала, что это нормально. Думала, может просто так прониклась к тебе дружбой, — Лена усмехается, осознавая, как глупо сейчас это звучит, — думала, это что-то само собой разумеющееся. А потом… — Лёвочкина делает паузу, уходя глубже в воспоминания, заново переживая все моменты вместе. — А потом я ждала намёков от тебя. Хотела понять, чувствовала ли ты то же самое. Всячески пыталась помочь поднять тебе ноты, когда те падали, задерживала прикосновение рук… Да даже жвачку одну с тобой жевала, господи прости, — Лена снова делает паузу, успокаивая дыхание. — А в ответ ничего. И тогда стало больно. — Почему ты не сказала мне раньше? — Потому что я боялась. Боялась, что ты оттолкнёшь меня. Что ты не чувствуешь того же. Что я неправильная. В воздухе виснет короткая пауза, заполненная только шелестом ветра в кронах деревьев. Таня медленно протягивает руку, мягко касаясь плеча Лены. Та вздрагивает, но не отодвигается. Внутри Тани всё сжимается – впервые она понимает, насколько Лена была напугана, насколько сильно она сдерживала себя. А ещё, как больно это было для неё самой. Иванова чувствует, как уходит остаток той стены, что была между ними. — Лап-, — начинает Таня, но прерывается, не позволяя себе обратиться к Лёвочкиной так. — Лена. Я никогда не хотела тебе сделать больно. Специально уж точно. Ты же знаешь меня — я сама себе на уме и иногда так похуистична, — девушки синхронно усмехаются, на мгновение дав себе расслабиться. — И я тоже виновата, что не решилась поговорить об этом. Тогда. Раньше. Я думала, что то, что я чувствую к тебе, пройдёт. Что это просто привязанность, которая со временем исчезнет. Я убеждала себя, что это несерьёзно, что пройдёт, стоит мне лишь отвлечься. У меня такое впервые было, лапуль, сама понимаешь, — Иванова набирает уверенности всё больше и больше с каждым произносимым словом, но голос всё равно звучит неровно, — но на «Волге-два» я поняла, что это не так. И тогда, в туалете, я не особо давала отчёт своим действиям, знаешь ли. Просто поддалась какому-то сокровенному желанию. И всё похерила, как будто. Иванова опускает глаза, сожалея о содеянном. Она так часто возвращалась к этим недавним событиям, что уже каждая их секунда была проанализирована и разобрана по деталям, и она не хотела делать это снова. — Пойдём ко мне? — Лена предлагает после продолжительной паузы, и ощущается это ровно как предложение Тани выпить по пиву: неожиданно и неловко. — Я сделаю чай, и мы сможем поговорить обо всём спокойно. Таня молча кивает, и они медленно идут в сторону дома Лены. Путь короткий, но кажется бесконечным – напряжение между ними ощущается почти физически. Лена замечает, как их шаги звучат в необычной дневной тишине, как лёгкий ветерок касается кожи, принося с собой запах свежести после недавнего дождя. Она украдкой бросает взгляд на Таню, ловит отблеск солнечных лучей в её глазах, но тут же отводит взгляд. Мысли вихрем носятся в её голове, но она не решается сказать что-то ещё.

***

Когда они заходят в квартиру, Лена сразу включает чайник, машинально поправляя складки на скатерти. Её руки слегка дрожат, но она старается не показывать этого. Затем, не поднимая глаз, жестом приглашает Таню сесть на диван. В воздухе повисает ожидание, наполненное тихой неуверенностью и надеждой, а между ними ощущается едва уловимое электричество. — Знаешь, я всё думала, как нам было бы легче это обсудить, — начала Лена, присаживаясь рядом с Таней. Её руки нервно сжимают чашку, когда она протягивает её напротив сидящей. — И поняла, что легче не будет. Но я бы хотела попробовать. — И мне нелегко, консерва. Я не привыкла вообще так говорить. О чувствах, о себе. Я себя как на сеансе у психолога чувствую, — Иванова делает глоток, и мягкий вкус чая обволакивает горло, рассасывая застрявший в нём комок нервозности. Взгляды девушек встречаются, и в этот момент воздух словно сгущается, наполняясь чем-то новым, тёплым и обнадёживающим. Лена медленно ставит чашку на стол, чувствуя, как внутри нарастает волнение. Её пальцы слегка дрожат, но она решительно протягивает руку к Тане, осторожно касаясь её ладони. Касание кроткое, но от него по коже пробегает тепло, а сердце замирает в ожидании ответной реакции. — Я не хочу больше отталкивать тебя, — шепчет Лена. Голос дрожит, но твёрдость и серьёзность ясно различимы. — Не хочу бояться того, что чувствую. — Тогда не бойся. И я тоже не буду. Лена придвигается чуть ближе, и их лица теперь разделяют всего несколько сантиметров. Сердце гулко стучит в груди, но в волнении нет прежнего страха, пальцы чуть дрожат, когда Лёвочкина осторожно касается запястья Ивановой, словно спрашивая без слов разрешения. Таня не отстраняется, её дыхание замирает, а в глазах появляется что-то тёплое и манящее. Лена мягко наклоняется, и губы девушек наконец снова встречаются. Девушки поддаются моменту осторожно, будто боятся спугнуть его чувственность, но в то же время жадно, не желая терять друг друга. Поцелуй раскрывает всё, что те боялись сказать, обнажая их чувства с такой искренностью, что слова становятся не нужны. После недолгой паузы губы встречаются снова, но на этот раз без осторожности – в этом поцелуе нет сомнений, только жгучее желание ощутить друг друга полностью. Лена ощущает, как Таня отвечает с той же жадностью, как её пальцы зарываются в волосы, а свободная рука Ивановой ложится на поясницу, притягивая всё ближе, она чувствует, как по спине пробегает дрожь, но холодными ладонями находит тёплую кожу на шее Тани. Поцелуй углубляется, язык Тани робко касается губ Лены, но не спешит заходить внутрь, словно спрашивая позволения, и Лена отвечает, слегка приоткрывая губы, позволяя этому касанию стать глубже. Их дыхание, горячее и сбивчивое, смешивается в одно, а пальцы осторожно находят друг друга – Таня касается ладонью лица Лены, большим пальцем проводя по её щеке, а Лёвочкина зарывается пальцами в волосы Ивановой, притягивая её ближе. Их движения полны сдержанной страсти, в них слышится вся та тоска, что копилась в долгие моменты молчания и теперь выражается в этом поцелуе. Таня чуть наклоняет голову, кончиком языка проводит по внутренней стороне зубов, и в этот момент по телу Лены пробегает дрожь. Её сердце стучит так громко, что кажется, оно слышно всем. Девушки растворяются в этом моменте, теряя счёт времени, пока наконец, на секунду отстраняясь, не ловят друг друга взглядом полным доверия, тепла и того, что уже невозможно отрицать.