Напоследок

      Провести весь свой летний отпуск вдали от цивилизации, в старом и давно необитаемом доме бабушки, почему-то кажется Ларионову вполне неплохой идеей. Потому что город со временем надоедает, а мозг начинает медленно разъедать от постоянного шума этого человейника. Людей в один момент становится слишком много, работа удовольствия не приносит, пустые разговоры — казалось бы, даже с самыми близкими людьми — начинают раздражать, а со временем появляется ощущение, что тебе нечем дышать. Стены любимой квартиры давят, всё, что когда-то лишь радовало, покрывается — сначала — едва заметной пленкой серости, а после почти плесневеет, отравляясь городской пылью.       Поэтому Илья сбегает, просто в один вечер решает, что к черту это все — ему нужен отдых. Билеты и возможный путь до этого богом забытого места находятся не сразу, но стоит приложить минимальное количество усилий, где-то немного доплатить, и вуаля — вещи собираются в чемоданы, а сам ты отправляешь в путь дорогу. Туда, где не был последние лет пять, последний раз приезжая навестить ветхий домик, обнесенный низким забором. Лишь бы убедиться, что его еще не разрушило время и не обнесли деревенские жители. Некоторые такие деяния Ларионов видел своими глазами и когда был маленький, и уже будучи подростком, приезжавшим сюда с родителями. Стоило кому-либо покинуть деревню, кинув неосторожное «навсегда» и при этом не продать участок из-за убеждений о том, что тот никому не сдался, — его тут же очищали: уносили забор, вскрывали дом, портили вещи, а немногочисленные жившие там подростки находили себе новое место для тусовок. Когда-то он сам был среди таких, правда, совсем недолго — он в этой деревне жил-то всего нечего, родители его сразу, как возможность появилась, в город перевезли — учиться. Потому что сельское образование — оно, конечно, хорошо, но с городским не сравнится. Так он с тех пор у бабушки-то только летом и появлялся. Память еще свежа была на то, как хорошо у нее все-таки тогда было, какая вкусная была клубника, какие сладкие были яблоки, как вечером ярко светили многочисленные светлячки; помнил, что вода в речке совсем по-другому ощущалась — как будто тоже в родных местах была лучше, чем где-либо еще. Илья с воспоминаниями собрался и рванул туда, решив, что — к черту, поживет размеренной деревенской жизнью, бабушку на кладбище навестит, может, кто из ее соседок жив остался, тогда и им летом помогать можно будет, работа-то всегда найдется. Воздух был душный, не продохнуть, солнце слепило глаза, висевшие на плечах сумки заставляли сутулиться, какой бы короткой ни была одежда — менее жарко от этого, к сожалению, не становилось. Людей в столь ранний час было немного, даже дорогу в случае чего не спросишь — а жаль. Однако путь у него, по крайней мере, в теории был легкий. Сейчас — два часа на электричке, в сторону какого-то небольшого села, а оттуда еще с полчаса на автобусе, и он на месте. Благо перелет уже был за плечами и с каждой секундой этого дня Ларионов приближался к цели. Приехать должен был весьма поздно, даже не надеясь успеть до закрытия деревенского магазина — чтобы купить продуктов, в любом случае придется ждать завтрашнего дня, поэтому сейчас весьма осчастливив продавца местного ларька — покупает себе на вечер несколько пирожков с яблоком, надеясь лишь на то, что не проголодается слишком сильно, и этого хватит. В электричке его ужасно клонит спать от созерцания нескончаемых лесов, озер и рек, что они проезжают мимо; даже открытое окно и легкий освежающий ветерок, который, наконец, приносит прохладу, не уносит с собой сон. Ларионов так и засыпает, прижавшись щекой к стеклу. На собственную удачу просыпается за пару остановок до своей. Сонно тянется, зевает, трет глаза и поднявшись опять взваливает свою «ношу» себе на плечи. В тамбуре его необъяснимо сильно качает из стороны в сторону, едет он по-прежнему один, никого ни в тамбуре не появляется, ни в вагоне, в котором он до этого самозабвенно спал. Выходя на улицу, он успевает почувствовать, что заметно похолодало, еще не настолько, чтобы захотеть накинуть что-нибудь себе на плечи, но достаточно, чтобы из ближайшего леса на охоту выползли вездесущие комары. Платформа представляет собой зрелище весьма посредственное: ни лавочек, ничего, только какой-то одинокий ларек — с билетами судя по всему. Пустота этого места немного пугает, деревья вокруг платформы шумят на вечернем ветру, темнота между ними доверия не внушает. Лишь отдаленное пение птиц приносит разгорячившейся фантазии легкое успокоение. Мужчина осматривается — с платформы ведут два пути, один заканчивается какой-то не очень понятной ржавой лесенкой и тропинкой, уходящей в небольшой лесок, а другой, вроде как, стелится к каким-то домам. Думать долго не приходится — идет вперед, и как раз кстати: подойдя, видит одиноко стоящий, как будто специально для него, автобус. Номера автобуса он не видит, просто заходит и кивает водителю в знак приветствия. — До Первомайской едет? — лаконично и без лишних прелюдий интересуется. — Едет! Еще б не ехать, — добродушно улыбается мужчина, пару раз кивая в заверение своих слов. Илья улыбается ему в ответ и занимает самое первое кресло, не видя смысла уходить вглубь — прятаться не от кого, а водитель, может, и подскажет, когда выходить — сам Илья опасался, что спустя столько лет и не узнает родную станцию среди остальных. Пока он роется в висящей на поясе сумке в поисках куда-то затесавшегося кошелька, водитель затевает с ним незамысловатый диалог: обсуждают необычайно жаркую для начала лета погоду, неожиданно взлетевшие цены на продукты, водитель посмеивается, говоря, что свое — с огорода, оно, конечно, в разы лучше химозного, магазинного. Потом он, кажется, опомнившись — представляется, протягивая Илье свою смуглую руку и смешно перегибаясь для этого через бортик собственного кресла. — Марат, — улыбчиво тянет мужчина. Илья ему руку в ответ пожимает. — Илья Ларионов. — Приятно — приятно. А вы к кому в Первомайскую-то едите? Не местный же. Водитель кидает на него заинтересованный взгляд и, видимо решив, что сидеть согнувшись в три погибели не очень удобно, возвращается в нормальное положение, а после вовсе от него отворачивается, высматривая что-то в окошко. — От города устал, решил, пора и на природу махнуть, лет пять здесь не был — хоть дом бабушкин проверю, — пожимая плечами, отвечает он, устраиваясь на сиденье поудобнее и стягивая с плеч тяжелые сумки — прямиком на соседнее кресло. — Как бы не обворовали, дом-то, а то куда пойдете-то? — Да вот и я о том же думал. Ларионов кидает быстрый взгляд на наручные часы — уже как без пятнадцати девять, ему уж и спать хочется и есть — еще немного и киты в животе запоют, а они все не едут. Спросить не решается — не его это дело, может, с работы кого-то ждут, кому на автобус нужно. Он ведь не в городе — тут все друг друга знают. Пока сидят, он салон осматривает: автобус старенький, пошарпанный, странно, что не списанный еще. На бардачке у Марата виднеются иконки, а сверху, на висящей ткани — пародии на шторку, — значки да магнитики разные. Все это время молчащий водитель вздыхает, растрепывает свои короткие волосы и тихо, себе под нос произнеся «ну, к черту», решает ехать. Автобус, заводясь, мирно гудит, вибрирует пол и сиденья, а после с места двигается. Спокойно проезжает первый поворот и дальше — прямо, по ровному, на удивление, асфальту. Дома по пути жмутся к трассе и друг к другу, оставляя между собой просветы лишь для деревьев и редких, ведущих в паутину их дворов, тропинок. Все окна зашторены, лишь изредка у кого-то в ярко-оранжевых просветах можно угадывать смазанные человеческие силуэты. На чьих-то участках подмечаются костры, кто-то запускает салют, и Илья с легкой улыбкой на губах за ним наблюдает. Вся тяжесть сегодняшнего дня отступает на второй план. Он снова ощущает себя маленьким мальчиком, приехавшим на летние каникулы к любимой бабушке. Всю дорогу он проводит, засматриваясь в окно: проезжаемые поля, небольшие лесочки, одиноко стоящие то там, то тут деревья — все это взгляд завораживает, где-то козочка мелькнет, где-то взгляд на пасущихся лошадей падает. Скучал Илья по деревне, страсть как скучал, а сам это только сейчас осознал, глупенький. Мысли его уносят в свой водоворот, воспоминания пеленой затмевают глаза, в голове всплывает очень многое: их ночные посиделки с бабушкой, игры с друзьями, как он так же поздно возвращался домой после гулянок, уставший, голодный, но безумно довольный. Вспомнил, как пахло у бабушки дома — чем-то сладким, а еще иногда пылью, если Илья залезал в самые дальние углы шкафа в поисках чего-нибудь интересного. Неизменно висящий на стене в гостиной ковер, в узоры которого он подолгу мог всматриваться, находя с каждым разом все больше витиеватых образов и сюжетов — тоже помнил. Грустная улыбка тронула губы, время прошло, бабушки давно не стало и хотелось лишь надеяться, что особая, всегда хранимая в ее доме атмосфера, до сих пор сохранилась, и принесет успокоение уставшему илюшкиному разуму. Доехали также в тишине, Марат лишь махнул ему рукой на прощанье «Удачи вам, Илья» и, закрыв двери автобуса, уехал в сгущающуюся вечернюю темноту. Родная Первомайская встретила ожидаемым одиночеством и отдаленным переругиванием деревенских собак. Ветер задувал в вышине, пробираясь под футболку и табунами гоняя по коже мурашки, комары, нацелившиеся на только что прибывшую жертву, изрядно раздражали, потому что от них приходилось то отмахиваться, то со всей силы бить по собственной коже, в редких случаях успевая попасть по надоедливому кровопийце. Воздух был ожидаемо чище, дышится полной грудью, наконец-то наполняя легкие воздухом. Илья вздыхает и, поправив лямку рюкзака на плече, двигается вперед. Первомайская со временем не меняется абсолютно — дорога все такая же побитая, мелкие камешки забиваются в подошву и катятся вперед, подгоняемые илюшиными ногами. Людей на улице не встречается, лишь несколько бабушек, подхватив друг друга под руки идут на встречу, о чем то негромко перешептываясь, до Ильи долетает лишь «колдун» (с этого он смеется) и «да и бог с ним, живет на своей отшибе и пущай дальше не мешается», это он слышит уже когда почти с ними ровняется. Они быстро друг с другом здороваются и Ларионов под пристальные взгляды шести глаз продолжает свой путь до дома. За спиной разноситься только «Эт чей?» К собственному сожалению, все короткие дорожки до бабушкиного дома, он давным-давно забыл, поэтому перебирая усталыми ногами, плетется по главной улице, рассматривая милые деревянные домики, за пять лет ни на сколько не изменившиеся. По пути виднеется так же много заброшенных, холодных, оставленных хозяевами, ветхих и наполовину разрушенных домов, которые сейчас наверняка стали местом обитания если не крыс, то бродячих котов да собак. Пешая прогулка до дома занимает у него еще минут десять и вот когда знакомых мест становится все больше, а опушка леса — все ближе, наконец-то добирается. Со стороны домик выглядит, даже на некоторый взгляд симпатично. Он небольшой, со старыми, еще советскими окнами выходящими на двор, с обшитой шифером крышей (и Илья богам молиться, что бы она не протекала), зеленая краска на нем немного потрескалась, а двор зарос невысокой, но густой травой. Решив что со двором он разбираться будет уже позднее, Ларионов тянется в карман, нащупывая там ключи. Дверь открывается с протяжным и громким скрипом, а петли на которых она держится опасно пошатываются, пообещав самому себе в скором времени с этим разобраться — как только найдет нужные инструменты собственно, проходит в дом, дверь на такую же хлипкую щеколду закрывая. В самом жилище, прям с порога пахнет пылью, но Ларионов другого и не ожидал, все-таки тут никто не убирался уже очень долгое время. В гостиную проходит не разуваясь — подошва его ботинок в данный момент кажется чище, чем любой участок дощатого пола, покрытый белым трех сантиметровым слоем грязи. Убранство внутри дома не изменилось, как будто и не уезжал отсюда никогда, все вещи в бабушкином серванте — на месте, книги аккуратной стопочкой лежат на столе, тот же ковер посередине комнаты, иконка висящая над входной дверью, сложенный плед в приставленном к стене кресле. Отличие в одном — все неимоверное пыльное. Илья щелкает висящем на стене выключателем и облегчение накрывает с головой — свет есть. Счета то за него он оплатил, еще до того как сюда приехать, но не был уверен в одном — точно ли работает проводка, слава богам — работает. Кинув вещи на стоящий посередине комнаты стол, Ларионов проходит к ветхому на вид окну, отодвигает поеденную молью занавеску и аккуратно его приоткрывает, потому что в доме совершенно нечем дышать. Створки окна медленно и нехотя раздвигаются в стороны и мужчине открывается вид на ту часть участка, которую нельзя увидеть с дороги, та что от леса лишь пошатывающимся деревянным забором отделяется. На дворе — трава, на траве — дрова. Примерно это он и имеет честь лицезреть, небольшой, старенький и покосившийся в левый бок сарай только дровами назвать и можно, врятли даже при всех усилиях Ларионова он простоит еще хоть один год, уж легче самолично его потом разобрать. Рядом с сараем — заросшие и еле заметные бугорки бывшего огорода, он узнает их по торчащим изогнутым проволокам — за них бабушка огурцы, да горох привязывала что бы на земле не валялись. Дел явно было невпроворот, но первостепенной задачей безусловно являлась уборка дома, бани и найти старую бабушкину сетку от комаров, потому что хотелось все-таки, что бы тварей этих хотя бы в собственном жилище не было. Оставив окно проветриваться, Илья двинулся дальше осматривать дом, погружаясь в воспоминания и ища что-то чем можно хотя бы на первое время убрать пыль, о полноценной уборке сегодня и речи не шло. Пока мотался по дому, в каждой комнате окно открывал, пуская свежий воздух, потому что в некоторых частях дома, вздохнуть не закашлявшись было не возможно. Искать ненужные тряпки долго не пришлось, для них подходила любая его, почему-то бережно бабушкой хранимая, детская одежда. Веник тоже нашелся довольно быстро, поэтому перекусив захваченными до этого пирожками, Ларионов принялся за уборку. Сперва пыль протер на столе, тумбочках и стульях, быстро, не сильно стараясь прошелся по шкафам и сервантам — более тщательная уборка все равно ждет его завтра, от этого он никуда не денется. Закончив протирать все поверхности в доме, так же быстро подмел, пыли была целая куча, она летела в разные стороны и никак не хотела покидать старое место своего обитания (но Илья в этом вопросе все равно победил) К концу уборки устал неимоверно, сил только и осталось что еще раз пройтись по дому окна закрывая, поставить привезенную из города электронику на зарядку — телефон под конец дня разрывался от сообщений. А после наскоро разобраться в холодильнике, подключив его наконец в розетку и оставив на ночь замораживаться. В меру теплое, для летней ночи одеяло нашлось быстро, поэтому выключив свет и ответив на какие мог сообщения друзей — Илья завалился спать. На следующий день как проснулся — отправился в магазин, ему благо до него пешком меньше пяти минут, удобно. Там закупился чем надо, воды взял, потому что стоячей из колодца желания доверять не было. На вкус пробовать тоже. Как домой вернулся продукты в холодильник закинул и наскоро позавтракав принялся за уборку. Начал с собственной спальни, бельё постельное поменял, в шкафах разобрался, пыль тщательнее протер и по ностальгировать успел по детству, случайно находя знакомые ему бабушкины вещи. С уборкой своей из комнаты в комнату перебирался, да так первый день на новом месте и провел — заодно обнаружил что связь тут ловит плохо и только по вечерам, почему вчера этого не заметил сам не понял, но расстроился не сильно — он все-таки сюда не в интернете сидеть приехал. На следующий день была запланирована уборка двора, или по крайней мере ее начало, на том и порешал, сквозь заросли кустов пробрался к сараю, проверяя его сначала на прочность, а после на наличие там нужных ему инструментов. Второй день, как и первый в уборке проходит. Илья туда-сюда как оголтелый носится, траву начинает косить — в ручную, вроде даже в божеский вид успевает участок перед домом привести, прежде чем темнеть начинает. Как вечерние сумерки на двор опускаются, он за сарай принимается, усталый, но довольный. Все что в теории в будущем может пригодиться — переносит в дом, остальное без раздумий выкидывает. Пока туда-сюда ходил и второй день закончился — устал ужасно, сил хватило разве что перекусить быстро и умыться. Потом уж вырубился. Вставать на следующее утро отчаянно не хотелось, руки были в мозолях, да и заняться хоть чем нибудь не связанным с уборкой было бы интереснее. Илья тянется на кровати, довольно зевает под тиканье висящих на стене часов и ближе к часу дня поднявшись с постели медленно бредет на кухню. Летнее солнце ярко светит в окно, освещая небольшую, уютную кухоньку. Птички поют, поднимая настроение, дома в меру прохладно, в общем все сегодня хорошо. Чай пить Ларионов выходит на крыльцо, щуриться от слепящего глаза солнца и наслаждается результатами своих вчерашних работ — небольшой садик перед домом выглядит вполне прилично, трава больше не пытается захватить территорию и коротко подстрижена, благодать. Чай быстро заканчивается, а стрелка часов приближается к двум дня, он бродит по дому, не зная чем себя занять, все-таки отдыхать сегодня решил, да и палящее солнце отпугивает от возобновления работы во дворе. Занятие по душе, пускай не быстро, но находиться, Илья все-таки мальчик целеустремленный, поэтому завалившись на кресло с книжкой, решает что часиков до шести почитает, отдохнет заодно, а после уж пойдет деревню исследовать. Может кого из соседей встретит, да познакомиться, а то на третий день общения только самим собой и редкими сообщениями друзей, на которые он даже не всегда мог ответить, становилось худо, три месяца он так не протянет, это сразу понятно. Время летит незаметно так же как и страницы книги, что оказывается на удивление интересной, когда чуть больше половины произведения прочитано, раздается громкий крик кукушки. Илья кидает взгляд на часы — семь. Решив что, теперь можно и прогуляться, потягивается на кровати. Книгу откладывает на тумбочку, вкладывая туда ручку вместо закладки, потом дочитает обязательно. На улице стоит приятная прохлада, воздух свежий, а над землей витает почти прозрачный туман. Небо заволокло серыми тучами и Илья поднимает голову, всматриваясь в направление их движения — попасть под дождь, если честно, не хотелось. Закрыв дом на ключ и аккуратно повесив его под козырек небольшого погреба, стоящего рядом с домом, Ларионов двинулся дальше. Лишь аккуратно прикрыв калитку перед уходом. На улице очевидно никого не было — шумевшие утром подростки, наверняка укатили на ближайшую речку, а немногочисленные бабушки чаще предпочитают сидеть дома, нежели гулять по деревне. Оживленно было лишь на одном из участков, какой-то мужичок лет пятидесяти, громко и задорно играл на баяне, под завывание собственных собак, что крутились вокруг него. Илья с этого лишь посмеялся и кивнув ему в знак приветствия зашагал в сторону лесной опушки, там он за эти три дня еще не был, а вот по деревне ходил, пока в магазин туда-сюда бегал. Лес встречает особой атмосферой, покрытый легким, зарождающимся туманом и почти не пропускающим света, деревья стоят плотно друг к другу, тянуться вверх в борьбе за тепло и еле попадавшие сюда лучи солнца. Среди мелкой травы еще до сих пор проглядываются не сгнившие с осени опавшие листья, что тихо шуршат под ногами, предупреждая лесных обитателей, что кто-то идет. Влада никто не предупреждал, на небольшой полянке — чуть дальше опушки, готовился ежемесячный ритуал, откупать деревенских от лесных тварей все-таки кому-то надо. Все у него как всегда было при себе, бутылка водки, гостинцы всякие, раскладываются на поляне. А сам мужчина на колени садится, все это поочередно открывая и к началу ритуала готовя, спички, готовые скрученные пучки соломы, свеча — когда все расставлено, он без каких либо промедлений или раздумий начинает — успеть надо к вечеру, нечего ему тут, в лесу делать. На поляне зажигается свеча — следом пучок соломы, открывается водка, еда поливается медом, а над всем этим разноситься быстра начитка. — Подымаю, подымаю, подымаю, хозяина своего подымаю, да прошу тебя о помощи, выходи, выходи, выходи ни во имя отца, ни во имя сына, ни во имя святого духа, только сатана, выходи, выходи, выходи, да закрой наши души грешные, от тварей лесных, ни во имя отца, ни во имя сына, ни во имя святого духа, защити, защити, защити. — для Череватого сейчас ничего необычного не происходит, ну тени вокруг немного сгущаются, ну ветер в кронах деревьев начинает завывать — для него обычное дело. — Выходи, блять, не морочь голову, выходи, выходи, выходи. Ритуал продолжается, он палец иголкой прокалывает, по траве кровью мажет, да все не замолкает ни на секунду. — Ни во имя отца. Ни во имя сына. Ни во имя святого духа. Появись, защити души здешние. На это зрелище Илья и натыкается, потому что специально пришел, потому что потемнело в лесу слишком внезапно и потому что запах горелого его насторожил не на шутку — не дай бог лесной пожар. Он останавливается в паре шагов от незнакомого мужчины с легким налетом неприкрытого удивления за ним наблюдает. Конечно, о том что люди в нечто подобное верят — он знал, но свидетелем ритуала стал впервые. — Шось уставился? — неожиданно обращается к нему человек — Кышь отсюда, а то глядишь — прокляну. Влад не оборачиваясь машет на него рукой, мол «катись, не мешай» и свое дело продолжает. Не то что бы Ларионов в это верит — но пару шагов назад делает, стороной аккуратно обходит — интересно ему все-таки посмотреть. Но он не успевает и шага сделать, как на него острый взгляд черных глаз метают, точно ему в душу смотрит. — Ты шо блять, глухой? Не заставляй брать грех на душу. — Да я… — Илья даже что сказать не находит, глаза эти черные, завораживают и пугают одновременно, а взгляд от чего-то вовсе отвести невозможно. — Шо «да я»? Прокляну коли не отойдешь — кажется в последний раз предупреждает его, прежде чем глаза сощурить и присмотреться — ты не местный шоль?