Дим, дай списать

      – А он прикольный, – Мико сидела в наушниках за письменным столом, крутя рисунок в руках, внимательно его рассматривая.       – Ты уроки делать будешь? – Август ищет на столе хотя бы какое-то подобие обучающих материалов и, нащупав учебник по физике, двигает его ближе к сестре, – А рисунок мне отдай. Кто прикольный-то?              – Ботан твой, – Мико со скрываемой улыбкой стреляет молниями из глаз в брата.       – С чего он мой? И вообще, «прикольный», really? Русский язык так богат на эпитеты, а ты предпочитаешь использовать это слово?       Мико ему никак не отвечает, одних закатанных глаз, которые сделали три оборота, вполне хватает, чтобы Август все понял. Она просто включила музыку громче, начала трясти головой и двигать носками в такт. Хольт держал в руках рисунок, представляя как Дима старательно набрасывал каждый штрих. В голове раз девятьсот прокрутилась фраза «ботан твой», на которую Август реагировал уже с каким-то поигрыванием улыбки на губах.

***

      – А ты вообще собираешься мне что-нибудь рассказывать? – Гром без стеснения плюхается на кровать Димы в своих грязных вещах, на что Дубин реагирует лишь нервным потиранием переносицы и крепко зажмуренными глазами.       Вообще, Гром приперся к нему под предлогом «поучиться, поделать вместе уроки, подготовиться к экзаменам», но Димка же совсем не дурак, понимал, что этот шнырь грязный придет и будет его снова тянуть прогуляться, либо же опять какие-то приключения им на пятую точку нашел. В чем в чем, но в этом деле в итоге Дубин обманулся, Игорь завалился в своих грязных пыльных вещах, чтобы «отношения выяснить».       – А что ты от меня услышать хочешь? Что ты ведешь себя как придурок? – Дубин скрестил руки на груди, подпинывая Игоревы грязные ноги.       – Воу-воу, Диман, полегче! Где тот мальчик-одуванчик, которого я знал и любил?       – Да надоело уже. Сам же учил не быть слишком добрым.       – Ну, – Игорь почесал репу, – на меня данное правило не распространяется.       Белобрысый присел рядом, забирая у Игоря из рук банку с газировкой. Сделав глубокий глоток и охренев от прилива сахара в крови, он вернул напиток своему владельцу. За окном ездили машины, гудела жизнь, а небо снова затягивали тучи. В комнате за стеной мама с сестрой готовили что-то, уговаривая Игоря остаться на ужин, ведь «он так исхудал, бедняжка». Дима рассматривал ногти, стучал пальцами по изголовью кровати, крутил кубик Рубика и многозначительно вздыхал с перерывом в две минуты.       – Дим, – Гром на удивление действительно делал уроки, потому что ну невыносимо на друга такого смотреть, – ну я же вижу: что-то не так.       – Все нормально, – Дима изрисовывал очередной лист в скетчбуке черными заполненными кругами, добивая уже третий свой карандаш.       – Понял. Ну ты знай, я не уйду. У меня же вообще чувство такта отсутствует нахрен. Буду сидеть тут, доставать тебя. Да, Дим? – После каждой сказанной фразы он делал паузы и щурясь отслеживал реакцию. Реакции ноль.       – Мгм, – Дубин цокнул, заполняя очередной круг. Он злился на Игоря, злился на себя, на Вадима злился, который теперь постоянно ходил и подленько улыбался, как будто знал какой-то гадкий секрет. Все как-то в один момент навалилось, еще и симпатия эта... к Августу.       В такого просто невозможно не влюбиться, он как пришел в школу, девчонки теперь нарочно и карандаши возле него роняют, и гладят по руке при разговоре, будто невзначай; Он всегда был при параде: выглаженные рубашки пастельных оттенков, пиджаки интересного кроя, такие либо под заказ шьют, либо в другой стране продаются, туфли лакированные, волосы уложенные, улыбка дежурная. Глаза игривые, но с намеком на наглость, да и сам он был зачастую груб, ведь знал, что ему такое простительно. Греческий профиль и карие глаза были как вишенка на торте – казалось бы, будь ты богат и уже достаточно, но будь ты богат и сказочно красив?... Дима сначала думал, мол, почудилось. Он же просто проходил мимо, ну прикрикнул, ну помог, ну довел Дубина до истерики, когда так широко ему улыбался. Но каждый раз, видя как Хольт будто бы в замедленной съемке шагает по коридору школы, сердце замирало, ладошки потели, а щеки предательски заливались пунцом.       Дима еще долго думал, что почудилось, но Август совершенно искренне с ним здоровался, узнавал как дела, хихикал по-свойски, просил списать, хотя был на год его старше. И видя как Хольт общается с остальными – а Дима каждый раз, когда видел Августа, не мог оторвать от него взгляд, – он понимал, что образ, который он себе слепил, эфемерный.       Рука уже давно забилась нажимать так яро на карандаш, да и сами карандаши жалко было – дорого. Игорь в позе эмбриона сидел за Диминым столом и прям взаправду что-то переписывал, решал, что аж мозг дымился над кудряшками. Дубин понимал, что вляпался и уже давно, просто признавать себе этого не хотел.       У Августа с этим все было куда проще. Если сердце бьется сильно-сильно, значит нужно так же сильно закинуть эти чувства подальше на самую верхнюю полку, потому что эмоции не могут руководить человеком, а любовь – подавно. Он испытывал романтическое влечение к людям, но предпочитал оставаться в стороне, ограничиваясь лишь флиртом, как способом общения. Да и флирт и тот был на уровне улыбки, все-таки Август имел какие-то человеческие слабости, такие как волнение, например, которое не давало ему нормально выражать и формулировать свою речь. Голландский, английский и русский языки мешались воедино, когда разговор заходил о чем-то личном, недоступном, сокровенном. Конечно, он это пытался мастерски скрыть и это ему удавалось. Уязвимым он себя никогда не чувствовал до той поры, пока не повстречал Диму. И сразу все устои, рамки, принципы, которые формировались долгие семнадцать лет полетели к чертовой матери. Ведь Дима – это другое.