Не та, не тот, не те

После начала войны, ТВ-титан, как и многие другие, были свято уверены, что тихих мест им теперь на планете не найти — почти весь земной шар был охвачен кровопролитной, жестокой войной, смысл которой в том, что столкнули, по сути, два разных убеждения, и что каждая страна возводила именно свою идеологию в абсолют и воспринимала за истину, при этом активно борясь с той другой, вражеской, а учитывая ее масштабы (за какие-то жалкие первые месяцы, когда масштаб ещё даже не был понятен, уже весь город был объят огнем), и как она стремительно разрасталась и дальше, тихих мест не должно было быть теперь в природе. Однако… ТВ-титан такое открыл, открыл еще давно и чисто случайно. Возможно, конечно, что это место еще не затронула война только потому, что оно находится далеко от линии фронта, и ни одно войско не смогло продвинуться настолько в глубь страны, а то даже и за ее территорию, а может это просто одиночество покойника и резко обострившееся после всего происходящего желание посидеть в одиночестве, наедине со своими мыслями, и плодотворно так подумать, стало неким радаром, что нашло столь прекрасное месте — неизвестно. Да и не очень-то важно, право слово. В прочем, старшие родственники частенько обвиняли младшенького в том, что это он просто настолько обленился и оскотинился, что ему стало лень даже думать… Может, они в чем то и правы. Может, они во всем правы, и если раньше Эдмунда этот вопрос еще мог начать волновать, то сейчас сил не было даже и на этом — он, признаться честно, и так последние года три, а то и все пять (на самом деле последние лет двадцать, просто до этого его эти внутренние терзания не особо трогали) ощущал себя приговорённым к смерти через виселицу, и даже больше — он уже находится повязанный, шеей в этой петле, только из-под ног пока не выбили табурет. И вот только он успел свыкнуться с этим ощущением не только удушающей петли на перерезанной шее, но и страхующего надёжного табурета под сбитыми пальцами ног и ступнями, как тут же эту фигуральную табуретку из-под ног выбили, и теперь он барахтается в петле, умирая достаточно неспешно и мучительно. Ну ладно, после последних событий, петля затянулась на шее окончательно и перестала так больно сдавливать, кусать — теперь она ощущалась на шейке тугой, но красивой, лентой, которая не так давно заставила побиться приговорённого в мучительных конвульсиях. Именно так ТВ ощущал все последние события, по большей части внезапный уход Карандашей, формальный брак с Королевой и практически предательство Кетзи, которая это все знала не по наслышке — сама видела, да и грех было не увидеть, у нее были лучшие места!.. Еще и эта мутная история с Астро, которая, по какой-то причине, пока не даёт о себе знать… Знали о ней лишь Королева, ведь она добровольно пошла на этот шаг (Астро ее не заставляли, да и часовой монарх не из робкого десятка, который можно к чему-то принудить и склонить), да сам ТВ, что невольно стал свидетелем, хотя никто этого не планировал. В прочем, раз уж Королева видит будущее, странно, что она не смогла предвидеть появление ещё и Астро, который неплохо так подпортил ей планы на шкурку покойника. Но теперь это не имеет значения. После ухода Карандашей словно абсолютно все стало бессмысленным — по крайней мере для титана, что все же посмел снова, спустя столько лет, по настоящему влюбиться в ту, которая даже при другом исходе не смогла бы правильно распорядиться возникшими чувствами. И как-бы он не пытался, но разумом все-таки понимал, что влюбиться в ту, которая явно предначертана ему судьбой, он не в состоянии. Не так быстро, по крайней мере. Но потом, по прошествии долгих и мучительных лет, если ТВ нормально присмотрится, да решит стряхнуть многолетнюю пыль с того, что у него осталось, то… В общем и целом — может быть. Но не в ближайшее время это точно, ибо они как минимум на войне, а значит, что и времени на подумать у них всех куда меньше, чем было с мирным небом над головой, которое посмели перестать ценить (даже прожив и пережив столько войн, боли, бессмысленных потерь и людей, большинство из которых было утеряно в процессе). И если бы титан был хотя бы лет на 20 моложе, то он бы об этом как следует подумал, проанализировал, порассуждал и сделал выводы, то сейчас у него не осталось сил даже на это — в то время, как многие другие ТВ наконец перестали ощущать себя отвратительно беспомощными, старыми и немощными, то Эдмунд наоборот, только сильнее загнивал и в теле, и в душе — сначала эта шуточна война неплохо так встряхнула даже его, и по ощущениям как будто пустила свежую, живую, кровь по венам, то сейчас, по прошествии времени, ТВ снова чувствовал себя ослабшим, обессилившим, и слабым — физически он ослабеть не мог, однако умудрился словить истощение моральное, отчего теперь и страдает — правда, страдает он как-то тихо и неявно, неочевидно — внешне производит впечатление просто слегка вялого и помятого жизнью аристократа, а в душе давно уже похоронил себя сам, возможно даже с эпитафей, разве что захоронил без почестей. Да что там, он даже не захоронил — так лишь, прикопал, как могли раньше прикапывать мёртвых младенцев, у которых не было даже и шанса выжить, — также, на заднем дворе родового имения по отцовской линии. Возможно даже весной — у ТВ-титана странное увлечение, ему нравится думать, что он спрятал свое тело на заднем дворе весной, в самый разгар весны, когда еще прохладно, но весь снег уже сошел, и всюду расцвели цветы. Еще у него есть фантазия, что этот прикоп совершается не просто весной, а в самый разгар цветения вишни, когда ее нежные маленькие лепестки разлетаются и падают на землю после сильного дуновения нежного ветра, что приятно холодит кожу — у телевизора крайне специфические вкусы и мысли на досуге, поэтому он не спешит рассказывать их кому-либо еще, Королеве и своей семье в частности. Хотя, учитывая, что все перечисленные уже заставали за этим крайне специфическим досугом, странно, что они еще ни о чем не догадались — ТВ тогда такой нежный и мечтательный, ленивый, медленный и окрыленный, ну прям мечта для поэта серебряного века. И ладно родные, среди них нет тех, кто овладел способностью читать мысли, однако странно, что на допрос еще не выдвинулась Королева — она вроде как читать мысли не умеет, но ТВ, что поразительно, прекрасно знает, и нередко читает, как открытую книгу. Правда, книга из ТВ так себе — как-бы он не хотел быть тяжёлым и пузатым фолиантом, который был достоин цитировать по памяти какой-нибудь жестокий и стареющий богач, по факту он был лишь тоненьким сборником каких-то печальных и унылых стишков, которые в пору читать для упокоя умершего, либо же просто сборником эпитафий — короче, одним словом — живым не понравится, это не для них. Пусть даже раньше люди относились к смерти куда проще, и даже больше — с излишним попустительством. Да, ее боялись, но как-то через одно место, и дохли люди в самые худшие свои времена слишком легко, как какие-нибудь насекомые — например — мухи, самое популярное сравнение почему-то именно с ними. В прочем, и в относительно спокойные времена как такого затишья-то и не было — люди просто умели смерть не замечать, не возводить в абсолют, как стало у них принято позже, для них она была чем-то легким и простым, и была чем-то, что на самом бытовом уровне. Раньше смертность была огромная. ТВ, в прочем, стал со временем задумываться не только о своей смерти, но и о многих чужих. Например, ТВ-ученому — Лазарю — было бы в пору умереть в самую лютую зиму, поздним вечером, когда на улице уже темень, жалобно воет вьюга, а снег сначала кружится в вальсе, после чего с силой толкается в стекло, да еще и так, словно намеревается выбить им окна. Лазарь ведь самый старший и хорошенький, он бы умер в кругу семьи, причем и без боли — окружённый со всех сторон родственниками, что его будут потом ещё долго оплакивать, он уйдёт без боли в тяжёлой бреде и беспокойном сне, не приходя в себя. И умрёт в спальне, что разогрета до жара, умрет под толстым одеялом и на большой белой подушке, которые сотканны из белой хлопчатобумажной ткани, умрет лежа, ни один его мускул не дрогнет — старший брат же парализован, пусть только и в ногах и несколько в спине, но это не так уж и важно. Он умрет — и зима станет только злее, да снег станет еще агрессивнее биться им в окна, словно с намерением попасть на поминки, чтобы с них себе что-нибудь урвать. А на утро, когда брата уже около восьми часов не будет в живых, когда снег все же успокоится и перестанет кружить, родственники выглянут в окно, и увидят, что снега там навалило почти с человеческий рост, и сейчас крайне не подходящее время для похорон. Эдмунд, признаться честно, ему даже в этом плане завидует — Лазарь покинет мир с почестями и без боли. А вот Эдмунду еще на смертном одре придётся помучиться, возможно возникнут вопросы на контрольно-пропускном пункте (это Смертник откуда-то подцепил и любил так шутить), однако скучать по нему никто не будет, да и провожать, возможно, тоже. В прочем, не велика потеря — титан уже как-то привык. Да и пройдя столько всего, к боли и лишениям привыкаешь достаточно быстро, даже быстрее, чем к хорошей жизни. ТиВи — Гарсии — было бы в пору уйти в холодную и дождливую, весьма грустную, осень, когда дожди почти не прекращаются и размывают грязь, а эта грязь заливает собой асфальт, но листья при этом все еще ярко-жёлтые и багряно-красные, но при этом листья уже начали отмирать — деревья стоят обнажённые, простывают, пока у всего людского населения стремительно портится настроение, и никто ничего не хочет. Дети не хотят учиться, взрослые не хотят работать, а мертвецы не так сильно стремятся снова стать живыми. Такие, как Гарсия, обычно уходят из жизни тихо и незаметно, в очень ограниченном кругу родственников (один, ну максимум два, человека становятся свидетелями этого ухода), либо даже не на глазах у родственников, а возлюбленных или супругов (у Гарсии это был бы 512 и никак иначе), и обычно чужие узнают о смерти таких людей только спустя месяц после того, как тело закатывают в гроб, а гроб втискивают в размокшую землю, да и то, узнают случайно, от случайных знакомых, обязательно где-то на улице. А начинается все с банального «А где этот-то, аристократ с большой улицы?», и продолжается «Так с месяц помер уж, земля ему пухом, многоуважаемый знакомый». Смерть, конечно, едва ли благородная — какая-то серая и унылая, такую воспевать уж точно не будут, да и обсуждать смысла нет — не уникальная. Единственное, что в этом неожиданное, это скорость и внезапность ухода — казалось бы, ничего не было, не было, и тут вдруг раз — и случилось. Причем потом выясняется, что там была какая-то банальщина либо с сердцем, либо с мозгом. Пусть даже Гарсия внешне и казался, что отличается образцовым здоровьем, но на самом деле нет — такие господа просто умеют свои проблемы и болезни грамотно скрывать, это как особенность их вида. Гарсия ушёл бы на тот свет без лишних почести и суеты, о нем бы не вспоминали, даже не навещали — один лишь 512 исправно бы приходил на могилу даже в самые плохие времена, разговаривал бы с могильным камнем, выл, поминал и откровенно страдал, делая из ухода супруга слишком слезливую трагедию. То есть, конечно, это трагедия, да только 512 добавлял бы излишнюю влагу. В прочем, и Гарсии, и Лазарю, все еще хорошо — они бы уходили без боли, но самый старший в условиях сильнейшей суеты. Возможно даже не приходя в себя. ТВвумэн — Луизе — и Смертнику здесь не повезло бы еще больше, чем даже титану — они оба были героями другого театра (Смертник технически им даже по крови не принадлежит), да и Луиза, к тому же, женщина, а Смертник — террорист, даже больше — он террорист-смертник, и им хоть сколько-то естественная, своя, или хотя бы просто безболезненная человеческая смерть не шла — они были рождены для роли безымянных жертв, что умерли бы насильственной смертью. Первым эту дорогу протоптал Смертник, даже тут он не совсем осознанно пытается быть впереди планеты всей — он относится к числу тех ТВмэнов, что в самый первый раз умерли далеко не своей смертью, и им пришлось еще перед смертью и помучиться — он, как и те, умер насильственной смертью, а точнее — умер от изнасилования. Это было достаточно болезненно, особенно в те дремучие времена, да еще и смерть таким… Экстравагантным образом… По мужской психике это ударило знатно. Как и то, что вместо спокойствия на том свете, он получил крайне беспокойное посмертие, в котором его мировоззрение несколько раз сделало мёртвую петлю. В прочем, террорист даже и не знает, где это — тот свет. Да и что он из себя представляет вообще. Первая смерть Луизы была, в прочем, более щадящей, она умерла старой девой в своей спальне от какой-то болезни, и не особо сильно мучилась, разве что от горячки, да вряд ли сейчас она вспомнит, что чувствовала — девушка ушла практически во сне, находясь в глубоком беспамятстве, так что вряд ли она сразу поняла, что умерла. А когда поняла — предпринимать было уже что-то поздно. Эдмунд не уверен, какая пора года была бы для этих двоих наиболее красивой, чтобы умереть, однако он думает, что Луизе подошла бы нелепая смерть в тёмном переулке, где ее подкараулил бы какой-нибудь особенно агрессивный молодой человек и ножичком бы ей печень пощекотал. А потом, может, избил бы, причем ногами, и Луиза умерла бы от травм, в том числе травм внутренних органов, которые были бы несовместимы с жизнью вообще, не говоря уже о долгой и счастливой. Или бы Луизу могли подкараулить с утра пораньше в общественном парке, вот прям совсем пораньше, часов так в пять, где ее насильно бы увели в ближайшие кусты, и там девушку изнасиловали и убили — безвкусно бы перерезали горлышко и вены ножичком, даже не ножом. Либо, как вариант, на век раньше, Луизу бы вздернули после многодневного допроса, не посмотрев на то, что она женщина, запертая в теле девушки. О, или же отрубили голову. Не, ну а что? Звучит и выглядит красиво, да благородно, обезглавливание в принципе было роскошью только для значимых господ. А Луиза ведь достаточно хитрая и юркая, она была бы верна своим принципам о том, что надо жить и умирать как можно меньше мучаясь, до конца, и чтобы уменьшить свои мучения, подарила бы палачу крест — даже Эдмунд знал о таком обычии, оно ещё очень старое, и подарить палачу крест означало стать ему крестной сестрой. Так что за такое Луизу бы истязали не так сильно. Учитывая статус фамилии девушки, может, и был бы шанс договориться с кем-нибудь сверху о том, чтобы смерть заменили менее суровым наказанием, да только Луиза ни за чтобы не стала горбатиться где-нибудь на галерах или каторге, и поэтому скорее сама себя голыми руками удавила. Смертник — случай иной. Он достаточно крепкий, как и ТВвумэн, да только у той по природе более исхудавшее телосложение, и Смертника бы могли замучить в камере пыток, где он бы и скончался. Вполне возможно, что он бы опять стал жертвой изнасилования, а может даже и сексуального насилия, но за пределы пыточной это бы не вышло, да и на документах не было бы зафиксировано — словно этого не было, мол, не знали, упустили, забыли или проглядели. Либо, как вариант, расстрел — Смертник идеально подходит для роли того, кого бы с утра пораньше выдернули из своей одиночной камеры хранения, поставили лицом к кирпичной стене и расстреляли. Либо же повесили — у террориста достаточно сильная шея, чтобы это мероприятие доставило ему достаточно мучений. Касательно времени когда, когда бы эти двое сдохли, то Эдмунд не уверен. Но про Луизу знает точно, ей бы подошла осень, такая же холодная, тоскливая и влажная, как у Гарсии — в прочем, они же как раз родились вместе, в один день, так что они и умереть могли бы с разницей около суток — это было бы весьма красиво, чтобы задокументировать на пожелтевшем пергаменте самым лучшим почерком и всегда хранить не только на бумаге, но и глубоко под сердцем — такие вещи помнить надо, и никто в этом не сомневается. Со Смертником тут сложнее, осень ему абсолютно не к лицу — не его время. Но вот самый конец осени, фактическое начало зимы, когда уже везде проступил первый морозец, да потемневшие и скукожившиеся листья — это прям его. Особенно когда очень холодно, но снега уже нет — Смертник, может, даже не успел бы скончаться от многочисленных повреждений и травм, он бы просто замёрз насмерть. И если так подумать, то тут уже есть почва для конфликта, если кто узнает. Эдмунда бы обругали не за то, что он мысленно расписал, кто как умер, а, скорее, за то, что почти все в его фантазии умерли в условиях прохлады и непогоды, один лишь он — в относительном буйстве зелени, красок, и цветов. Мол, пока прочие умирали бы либо промерзлыми осенью и началом зимы, либо вообще в самый разгар зимы, титан бы умер спокойной весной, в наивысший пик мирского спокойствия. В прочем, пока что об этом все ещё не знают, а титан не самоубийца — не Смертник — чтобы об этом рассказывать, — в конце-концов, есть более гуманные способы расстаться с посмертием. Однако сейчас — не осень, не зима и даже не весна, а лето, неприятный и тяжёлый август в самой своей болезненной фазе — тогда, когда должно все жить, оно умирает, а Эдмунд наблюдает за этим в одиночку, стоя на малых берцовых цивилизации. Губительный, губительный август, для всех он пахнет бензином, сожжённой почвой, раскалённым металлом и гарью, но для титана оно пахнет улитками, старой ванной из семейного имения, которую временно перенесли на задний двор, слизью из-под домашних маринованных грибов и еще легким ароматом цветов вишни. Губительный август — теперь в посмертии титана появилась Королева и ему больше не придется зарываться с головой в одиночество — он теперь в принципе никогда больше не будет одинок, и Королева ему это гарантирует. Она всегда будет рядом, к ней применимо выражение — при жизни и после, да только технически она уже пережила супруга, и к почему же не только технически была старше его. Хотя сохранилась, по определению, куда лучше — по крайней мере, так предпочитал думать ТВ, ибо он ее лица со дня их самого первого знакомства так и не увидел. Очевидно, под этими доспехами скрывается вполне человеческая (хотя бы внешне) женщина — в любом случае, покойник в этом себя убеждает и сам рисует ей внешность, почему-то не имея в себе сил попросить раскрыть личико — возможно, он боится, да только чего? Все самое страшное, что только можно, покойничек уже пережил, да и женщина из почти королевского рода априори не может быть уродиной. Или же это ошибочное утверждение? Хотя Эдмунду, в прочем, плевать, и он отдаёт предпочтение не правде, а фантазии. Губительный август. У ТВ больше нет потребности в одиночестве, однако бытовуха накрывает его семейную жизнь практически сразу, чуть ли не после обоюдного обмена кольцами — они все еще на войне, и им приходится с этим считаться. Должно быть, поэтому он открывает для себя столь отдаленный уголок, он сильно за линией фронта, да и жизнь здесь невозможна вообще — это не пустыня, однако здесь все высохло, ибо влаги никакой нет. Для того, чтобы отдохнуть от всех, ТВ не просто ушел далеко, в самую глубь территории, он еще и решил «забраться повыше» слишком повыше — он умудрился найти огромную заброшенную ГЭС, причем ее дамба настолько большая, что титан на ее фоне кажется малюткой и сейчас ходит по ее краю, расставив руки в стороны, балансируя и опасно пошатываясь на ее поверхности, каждый раз рискуя упасть в иссохшую пропасть, но так еще ни разу не упав — либо дуракам действительно везёт, либо просто инстинкт самосохранения берет верх, и каждый раз, стоя на самом краю, ТВ невольно и не совсем осознанно стопорит сам себя — оправдания этому могут быть разные. Начиная от «еще успеется» и продолжая тем, что «теперь смысла в этом, ТВ больше никогда не будет одинок», причём не ясно, что из этого сильнее — ТВ в состоянии умереть и больше не вернуться, главное в нужный момент выбрать правильную развилку, отчего родственники извне не смогут уже ничего изменить, однако факт того, что у него есть семья, и даже есть супруга, которая его вроде как точно любит, останавливает от прыжка в эту пропасть. А Эдмунд ведь не идиот — прекрасно знает, что ему достаточно немного не так поставить ножку, вывернуть ее под неестественным углом, хрустнуть щиколоткой, и… В прочем, все можно сделать еще проще, и он просто оступится, однако преобразовать свое тело в падении во что-то более мягкое просто не успеет — ТВ уже много раз стоял на краю ГЭС, и внимательно всматриваясь вниз, представлял своё самоубийство — чего-то красивого в зтом нет, так что и воспевать его поступок не буду. В прочем, пользы как-таковой от его поступка не будет ровным счётом никакой — Эдмунд сделает хуже себе и альянсу, ну никак не более жестокой семье. Его отсутствие они заметят быстро, но на поиски тела выдвинутся не сразу, да и на поиски тела им могут понадобиться годы, если тело не разложится или его не заберут себе скибидисты, которые в теории могут найти покойничка раньше. В этой ситуации сильно жалко Королеву — она вроде как действительно искренне его любит, добровольно вызвалась охранять покой семьи мужа и его самого, и даже при всех несовершенствах ее политики и характера, участи стать так быстро вдовой она не заслужила. Хотя технически она и так уже вдова, раз уж супруг мертв. Но все равно — не заслужила… …А заслужил ли ТВ-титан такую судьбу? Полюбившаяся ему девушка от него отреклась, да ещё и ненавидит, как и все остальные до кучи, в том числе и его семья. Одна лишь вынужденная супруга вроде как точно любит, да и то, любит она его той, империалистической, любовью — жестокой, безжалостной и беспринципной любовью, когда партнёра любят до безумия, но при этом вполне в состоянии извести его своими руками. Или сослать на каторгу. Не потому, что надоел, а просто в воспитательных целях, а Эдмунд для такого рабства прекрасно подходит — он и на каторге будет весьма к месту, и в царской постели смотреться будет достаточно органично. К тому же, он с гонором, но мощности его гонора не хватит для того, чтобы свернуть горы — ну или в принципе что-либо в своей жизни поменять. Он весьма зависимый в эмоциональном плане от настроения своего партнера, а еще не в состоянии отбить свое тело — прекрасно подходит для империалистической любви, которая может иметь под собой фундамент из похоти и платонических чувств, но никак не духовных — хотя в случае Королевы, ее любовь строится вроде как на высоких чувствах. Либо на захватнических соображениях, да желанием завладеть какой-то ценностью, да только чего с ТВ взять? У него нет ровным счетом ничего, только это дрянное тело. С целью вытянуть что-то с его семьи? Хорошая попытка, да только там ситуация точно такая же — ничего, лишь некогда людские тела остались. И то, те на людей теперь не особо-то и похожи, к тому же в их рядах тоже затесались два инвалида, так что и здесь ловить нечего. Возможно, самоубийство Эдмунда было бы жестоким поступком — но не то, чтобы с ним обходились хоть сколько-то мягче. Так что, возможно, этот выпад был бы весьма равносильным, да и вообще… Не важно. Просто не важно. Эдмунд начал последнее время жить тем, что тешит себя, что мучиться осталось не долго. Хотя ему при этом никто спокойствие не гарантирует, даже в обозримом будущем — будущее, если верить Королеве, пока в принципе весьма туманно и расплывчато, что его не видно. Сегодня ТВ опять был здесь, балансировал на этой ГЭС, разведя руки широко в стороны, как балласт, что-то тихо мурлыча себе под нос, выглядя фальшиво бодрым, но при этом каким-то печальным, хотя даже его уверенные шажки были какие-то весьма вялые, да и качало его сегодня сильнее, чем обычно — видимо, удерживать себя от того, чтобы случайно не зайти за край, все труднее и труднее. Телевизор в принципе в последнее время все чаще стал ловить себя на мыслях, что он очень сильно устал, однако ему стало на многое так по боку, что даже губительный август не такой уж и губительный — о нет, теперь он просто разрушающий. Покойник даже был готов лечь с Королевой, если после этого он знает наверняка, что не проснется. Может, Королева будет достаточно великодушна, чтобы оказать супругу медвежью услугу, и после того, как оседлает его, насквозь пробьёт ему грудь или живот своим святым мечом, а может просто напитает до отказа желчью, и ТВ в желчи просто захлебнётся… Не, ну а что? Ему уже не привыкать, слишком много раз по отношению к нему выказывали злобу, а тут вроде бы супруга (пусть она пока супруга только перед Богом, без участия людей), которая всегда обещает, что будет с ним самой нежной, как мать, как сестра, как дочь, которая еще его и любит — может, если ТВ правильно попросит, она сделает все нежно и почти безболезненно… Стоило покойнику только об этом задуматься, как он уже почувствовал, как к его тонкой шейке тянутся большие позолоченные руки, очень большие и очень позолоченные, отчего он вздрогнул и чуть оступился, очень опасно пошатнулся и действительно чуть не упал в пропасть, но все же смог удержать тело и более-менее встать на две ноги, после чего тяжеловато вздохнул. Ну вот. Его попытка хотя бы сейчас абстрагироваться от того, что у него есть супруга, и что теперь ему не надо зарывать себя в одиночество, оказалась провалена. «Вот же позолоченная сучка.» — думает ТВ и нервно под экраном улыбается, немного выворачивая пальцы так, словно намереваясь их из себя выкрутить — «Даже тут меня достала.» — монстр печально переводит взгляд куда-то на линию горизонта, весьма заторможенно осознаёт произошедшее — и сдувается прямо-таки на глазах, после чего склоняет экран вниз, к своей грудной клетке — сердце давно не бьется, но при этом до сих пор почему-то транслирует боль. А мозг транслирует неприятное осознание того, что, похоже, где бы Эдмунд не был, единственное его спасение от всего своего семейства (от Королевы в честности) — лишь могила. Да и вообще… Он до этого уже думал об этом, и это в полной мере не даёт ему покоя. Были у него мысли, что, может, судьбой он действительно был предначертан Королеве, как и она ему, это прописано где-то, как закон, и как-бы ТВ не пытался этому противиться, ничего изменить нельзя. Может, оно действительно так. Может, Королеве это тоже не нравится, но против суровых Богов не пойдешь, вот и пытается таким незаметным способом извести вынужденного супруга, лишь бы не мучиться. Может, она пытается избавить от этого заодно и Эдмунда, однако по всем ее действиям понятно, что в приоритет она ставит прежде всего себя, а уже потом — весь остальной мир. Ну даже если это и так, то есть ли в сердце часового монарха действительно место для покойника? Или ей на самом деле на него по боку, и к браку она относится как к чему-то, отчего надо поскорее избавиться? А если это так, то получается, что все ее признания в любви, да и сами чувства, такая сильная фальш. Может, ТВ поэтому частенько рецепторы обжигает не только поветрие из желчи? Даже если это и так, то легче от этого не становится — вроде как можно было бы успокоить себя тем, что никому это все на самом деле не надо, да только все равно осознавать, что тебя в теории может не любить тот, кто пытается убедить тебя (а может себя) в обратном, больно. Особенно учитывая, что Королева в принципе единственная производит впечатление, что питает к уже супругу хоть сколько-то теплые чувства. Эта теория выглядит слишком реалистично, особенно учитывая безжалостные принципы и устоии монархии, отчего ТВ становится только тоскливее, и он на эмоциях чуть приобнимает себя, да начинает немного покачиваться — пытается не спустится до саможалости, даже пытается корить себя мыслями, что есть те, кому намного хуже, да только такие аргументы не особо помогают — наоборот, титату становится на душе еще более гаже, отчего желание сигануть в пропасть прямо сейчас только увеличивается, и приходится это состояние терпеть, пока не отпустит. Видимо, этот старый и проверенный временем способ уже не работает, хотя, кажется, на аристократах он не работал в принципе никогда. А ТВ аристократом был и где-то в душе им и остался. Когда покойнику надоедает стоять (он и так достаточно долго на ногах, к тому же до этого так по краю половину плотины прошел), он, чуть похрустывая всеми суставами, аккуратно присаживается на эту ГЭС, да свешивает ноги с краю — наверное, стоило бы побояться, что он может таким образом отсюда выскользнуть, ну или ГЭС просто его веса не выдержит, но ни один из этих сценариев ему уже не страшен — в конце-концов, ни воды, ни людей, все равно нет, так что не страшно. Это место вообще все кажется таким сухим, даже остатки растительности, бетон дамбы и линия горизонта, так что комфортно жить тут невозможно. Даже существа, которым не нужна вода, не смогли бы здесь протянуть и дня. Поэтому на счёт этого ТВ не переживал. Только за себя немного. Боялся, что сейчас он не выдержит, как и его тонкая душевная организация (которая при этом была устойчивее камня в глазах других), и что он захлебнётся в своей собственной желчи. Или в тоске и печали — до того на душе у него было отвратительное ощущение, которое можно было сравнить по тяжести с тем, словно у него на шее верёвка, а на той верке — камень. Причём покойник представляет это так реалистично, что эфемерный камень начинает давить только сильнее, как реальный, и титан под его весом начинает только сильнее складываться куда-то вниз (видимо, все ещё неосознанно тянется к земле, с которой он весьма породнился), подгиная локти куда-то под живот, а вот руки стискивая в цепкий замок над пропастью, да начиная сильно горбится в спине и плечах — что со спины, что в профиль — внешне он выглядит очень печально, того гляди — реально вниз прыгнет. Как было бы здорово… Но нет. У исполина явно есть незаконнченые дела, пусть может он и сам об этом не знает, но это не страшно — так даже лучше, у него хотя бы есть повод все это продолжать. А если опять забудет, то есть те, кто ему любезно напомнят, зачем он здесь. Да и стать неупокоенной душой… Перспективы так себе. Титан не хочет застать конец света без возможности уйти хоть куда-то, и не хочет бродить по миру в качестве неупокоенной души. Он уже наелся бессмысленными скитаниями, все, спасибо. ТВ наелся, он не голодный, больше не надо. Наваждение в лице Королевы, наконец, отступает, существовать становится значительно легче — но, в прочем, не надолго. На месте женского образа в золотых доспехах приходит образ ТиВи, отчего петля на шее начинает тяготить только сильней — старший брат всегда вызывал у младшего целый спектр ощущений, и не всегда они были приятные. Хотя в свое время ТиВи — тогда еще Гарсия — заменил ему обоих родителей сразу. Им всем. Даже самому старшему, хотя тот, казалось бы, в этом никогда особо и не нуждался. Он не знает, почему именно сейчас вспоминает старшего брата, когда тоскует, и почему именно его — хотя, касательно второго вопроса, возможно, что все дело как раз в том, что в жизни всех ТВмэнов это самая значимая фигура, пусть и по значимости она идет после фигуры ТВ-ученого (пусть тот предпочитает не столько в открытую выступать, чем прятаться за широкой спиной брата и наблюдать, правя, по сути, исподтишка), и что все, если что-то случается, посвящают в это дело ещё и ТиВи. Который и так всю жизнь всех отчего-то спасает и отмазывает, так что поэтому в полной мере в чужие проблемы не вклинивается. Только если это не проблемы Поли, о да, это был единственный агент в принципе, о котором ТиВи действительно искренне пёкся и также любил. Да и в принципе этот образец можно считать уникальным в их семье — мало того, что единственный лардж, так ещё и талант от природы! И это при том, что у Полицефалии с рождения умственная отсталость, которая ему уже не так сильно мешает жить — в прочем, все еще спасибо ТиВи, что приложил по максимуму усилий, чтобы из брата вышло хоть что-то, он отдал достаточно нервных клеток, чтобы по максимуму сгладить негативные последствия диагноза — очевидно, ставка сыграла, но какими усилиями?.. А, в прочем, это и не важно. Важно, что она сыграла, а от подробностей титан был далек. И, признаться честно, титан еще одному старшему (Поли родился раньше него) даже немного завидовал — во-первых, он получает больше всех любви и заботы, особенно со стороны ТиВи, а во-вторых, даже будучи интеллектуально недалеким, он прекрасно рисовал. Кто знает, может, сложись их судьба по-другому, Барнум вошел бы в историю как гениальный художник с диагнозом, который, казалось бы, не должен был позволить стать ему хоть чем-то весомым в принципе — все же, несмотря на то, что Барнум был (да и есть до сих пор) савантом, он все еще умственно отсталый. И иногда это дает о себе знать, но благо, что этот старший брат был мягким и пластичным, словно глина. Титан частенько поражался и невольно задумывался, какого это — создавать что-то воистину красивое и гениальное, но при этом в полной мере не осознавать, что же ты делаешь вообще, и почему это так нравится другим, что они даже восхищаются. Полицефалия, в прочем, чужие эмоции особо никогда понять и не пытался, хотя он достаточно хитер, чтобы сложить два и два, и потом идти по уже протоптанной тропе, чтобы заполучить желаемое. Почему-то никто не видит, что этот олигофрен весьма хитёр. Да и титан это замечал через раз, по большей части потому, что он и старший практически не общались. Собственно, образ, возникший в голове Эдмунда, принадлежит даже не столько ТиВи, сколько Гарсии — это воспоминание, такой кадр действительно был в их существовании. Кажется, это была весна, старший стирал в деревянном корыте, стоя перед ним в полный рост, а младший развешивал белье на улице, и были они в весеннем саду, где во всю опадали цветы вишни — Гарсия как всегда был мрачнее тучи, снова гоняет в своем сознании какие-то тяжёлые думы, а у Эдмунда наоборот, настроение было прекрасное, романтичное — помнится, титану в тот раз было так хорошо, что ему начало казаться, что он откатился во времени и снова ожил. Это, конечно, было лишь фантазией окрыленного мозга, Эдмунд в принце был куда больше светским человеком, чем Гарсия — вот брат и решил помочь ему спуститься с небес, бросив сухое и злобное: — Знаешь, если бы родители решили обварить, ну или хотя бы утопить тебя, еще в младенчестве, ты бы все равно отказывался умирать. Задрал бы голову и дышал носом, даже если б задыхался. Тогда Эдмунд вообще не понял, к чему это было сказано, и как брат вообще логически дошёл до этого. Не понял ни в тот день, ни в тот вечер, да и в принципе в ту весну так и не понял, а зачем, собственно. Только спустя время до ТВ дошло, что его пнули за то, что он весьма живучий. Вспоминая эти слова сейчас, нефилим усмехается на это с сильнейшей болью — возможно, тогда, когда он все же был моложе, он бы так и сделал. Но сейчас, когда он, по ощущениям, наконец вырос и повзрослел (а еще и женился), он осознал, что он даже если захочет, не сможет так сделать — в этом теле не осталось никаких сил. Точнее, какие-то и остались, ибо если бы не осталось и их, то это тело давно бы без сил упало в пропасть под ГЭС. Но оно не падает. Значит, есть хоть какие-то силы. А если есть силы, значит, их оставили в этом теле потому, что им это еще зачем-то понадобится. Простейшая логическая цепочка, да только ТВ даже от нее устает. Он не в том состоянии, чтобы выдавать более громоздкие умозаключения в принципе. Странно, но именно сейчас, Эдмунд ощущает себя отвратительно старым, что удивительно, ведь он помнит, что только недавно ему не успело исполнится и 25 (ха-ха, смешная шутка). В прочем, раз уж если он старый, но его жена, которая раза в два старше его, должна быть вообще старухой. И это начинает давить на титана только сильнее — при жизни он видел престарелые парочки, где весьма властные старики ласково называли своих престарелых жен бабками или старухами, и при жизни его такая старость умиляла — но это не значит, что он хотел этого себе. Точнее, он вообще этого не хотел, и уж точно не хотел женится. Но когда тогда думал о смерти, приходил к выводу, что желает умереть до тех пор, пока к нему не будет применимо обращение «дед» — он никогда не представлял себя стариком, возможно, старость ему просто не шла. Хотя утверждение само по себе странное, ибо по мнению титана — старость не идет никому. Но приходит ко всем живым. При мыслях о совсем уж постаревшей Королеве покойника невольно даже передёрнуло — он представил её буквально как сморщенный и высохший циферблат, хотя при этом он видел, как сохранился его дед, и по идеи, в чем-то Королева должна быть в старости подобна ему — раз уж они ровесники. В прочем, если уж Королева несколько старше этого старика… Так вот, почему она все еще не раскрыла свое лицо! Хотя ладно, это звучит как совсем уж надуманный бред, чем оно и является — ТВ видел ее руку без доспех, даже касался языком, и такая рука уж точно не может принадлежать старухе. Ну максимум у Королевы могут быть седые волосы и сильно впалые скулы. С другой стороны — раз уж Королева является монархом времени (и Времени, ха-ха, бессмертный каламбур), то она явно могла немного подшаманить, чтобы время не так сильно влияло и затрагивало ее. Либо обходило ее стороной вообще. Все эти мысли о стариках только сильнее вывели ТВ из душевного равновесия — раньше он не боялся течения времени и старости, и под раньше — имеется ввиду совсем раньше, еще задолго то первой смерти. Тогда, будучи молодым, он думал, что будет жить вечно, всегда будет молод, полон сил, все беды будут обходить его стороной, и что эта пугающая старость уж точно никогда не коснётся его. Однако сейчас он трезво оценивает все прошедшее и все то, что ещё произойдёт, и отдаёт себе отчёт в том, что такими темпами он вообще может не дожить до победы альянса. Хотя, в прочем, в одном он действительно оказался прав — практически старость его не коснулась, он до нее не дожил. Тем временем… Если бы покойник задрал на небо экран, то он бы засек плавно парящего на особом джетпаке очень знакомого скибидиста, с которым знакомство вся его семья водит знакомство и ненависть ещё задолго до того, как это все началось — это Ричард Баурун, больше известный для всех как скибидист-ученый. В прочем, ТВ не могли не знать его — он же их биологический дед! Почти прямой родственник, однако, как-бы там не было, он был их единственным сохранившимся родственником. Да и в принципе единственным ныне живущим из их семьи в принципе. Причем скибидист и сам едва заметил внучка, пусть даже и не заметить абсолютно темное пятно на абсолютно светлом фоне было сложно. Жмурик оказался крайне наивным — серьёзно полагал, что это место неизвестно для всех, кроме него. Вернее да, о нем мало кто знал, возможно, о нем вообще не знали в альянсе — но это не значит, что о нем вообще не знали скибидисты. По крайней мере, о них точно не знают Астро, и зто понятно по тому, что край вообще никем и ничем не тронут, и в этом-то и показатель — Астро достаточно без тормозов, и узнай они об этой земле, сразу же поспешили присвоить ее себе, просто спалив ее. Это была их политика, тактика выжженной земли, и пойти против этой политки, и их самих, нереально. Учёный, в прочем, и не пытался — богатый жизненный опыт подсказывает, что лучше не лезть туда, куда не стоит лезть. В конце-концов, пока как можно меньше он касается Астро, Астро как можно меньше касаются его, что даёт ему преимущество — он может за их спиной проделывать выгодные ему манипуляции, причём под полным контролем Джи-мэна — тот обо всем знает, но разбираться ни с чем не будет по доброде душевной (либо из соображений многолетних дружбы и долга). К этим манипуляциям можно отнести попытки склонить телевизионных внучков на их туалетную сторону, но внучки пока что еще упираются. Да и в принципе попытки выстроить с ними хоть сколько-то разумный диалог похожи на потуги унести тяжёлое тело мертвого человека — даже несмотря на то, что ты каким-то чудом смог оторвать тело от земли, ты не можешь спокойно унести его, до такой степени тело это тяжёлое. А учитывая, что внучки не совсем мертвы, но и не совсем живы, в их случае это похоже на то, что когда покойника пытаются унести, он упирается ногами в пол и сопротивляется. Дед, конечно, не обижается — просто предпочитает спокойно наблюдать за ТВмэнами, анализировать. И это все спокойно списывают на исключительно рабочий интерес потому, что ученый, прежде всего, ученый, а ко всему прочему еще и немного садист. О таком родстве в известность поставлен только Джи (он, в конце-концов, познакомился с ученым еще в конце двадцатого века. К тому же, Джи видел фотографии, и примерно помнит, как выглядят телевизоры без этой конструкции телевизора), да может совсем приближённые к Джи (чтобы, в случае столкновения с ТВ, они не спешили пускать их на гнилой фарш, а постарались утащить на туалетную базу) — больше никому и не стоит. А раз уж внучат все еще не выгнали из альянса, это значит, что в самом альянсе никто не знает — телевизоры фракция покойников, извольте, но не идиотов, и прекрасно понимают, что если в этот союз инвалидов просочится информация про их семейное дерево, то агенты и без распятия их всех изведут. По крайней мере тех, до кого смогут дотянуться в рамках этого мира. В прочем, рано или поздно, все станет явным… Но до этого бы еще дожить. Альянсу бы в принципе сейчас самые тяжёлые столкновения пережить, ибо оказавшись без поддержки Карандашей, выживать стало значительно сложнее. Карандаши… Карандаши… О них думать вообще не хочется, эти… Чертовы Карандаши… Весь альянс считает их мерзопакостными предателями, не более, и скорее всего давно уже выкинули из своих искусственных сердец. Но не из памяти, пусть им и не надо особо много сил приложить, чтобы забыть, что Карандаши вообще были. Один лишь ТВ все никак не может забыть, хотя и отдаёт себе отчет в том, что предпринимать что-либо поздно — теперь ничего изменить нельзя. Да и смысла нет, ТВ как вполне состоявшийся и женатый мужчина, который должен любить супругу хотя бы взамен — и ТВ любит. Правда. Он любит немного, постепенно и потихоньку, с опаской — словно у него инкубационный период, о котором он, тем не менее, в курсе, а еще старается еще и с чувством собственного достоинства — как-бы любит, но так, не сильно, чтобы не расслаблялась — как будто он держит супругу в ежовых рукавицах. Как будто он может держать супругу в ежовых рукавицах. Правда, никто ему такой роскоши не позволит, и как-бы ТВ себя не обманывал, на самом деле ему не принадлежит ситуация вообще — зато Королева ему неплохо так давит на яйца. Хорошо хоть, что фигурально. В прочем, даже если и в прямом смысле, ТВ уже не так страшно — все равно у него между ног ничего интересного нет, и пусть яйца полны, он при этом абсолютно сухой. Да и Королева в отношении постельных дел заинтересованной не выглядит — ей как будто в принципе все равно на то, что должно происходить после свадьбы, словно ей принципиальна только сама свадьба и может полчаса после — возможно, будь часовщица и телевизор обычными людьми, то какой-то бурной и разнообразной жизни после свадьбы у них бы и не было — Королева всегда в работе, а ТВ предпочитает ничем в свободное время не заниматься — он просто устал. И сейчас эта усталость стала распространяться по всему его телу. Инкубационный период, судя по всему, прошёл — стали появляться первые симптомы. Дед не сразу замечает сгорбленную фигуру внучка, что еще и застыла, подобно размякшей статуе, а когда замечает — даже не сразу понимает, что это Эдмунд, ибо со своего ракурса он видит большую сгорбленную тень, чья голова сильно напоминает телевизор — старик сначала щурится, даже поправляет механической клешнёй очки, после чего решает подлететь чуть по ближе — достаточно, чтобы тень рассеилась, явив сильно сгорбленного внучка, но при этом еще не достаточно, чтобы сам ТВмэн заметил деда (и его очень реалистичный пилотируемый костюм) — и, признаться честно, сначала дед искренне удивлён. Он видел самого младшего (из кровных ему телевизоров) издалека, да и в близи, и до этого, однако никогда не видел его настолько… Опечаленным, что ли? Ричард не был уверен, но с такого ракурса внучек казался просто разбитым. Морально. В прочем, учитывая, как близко он сидит к краю, и что вообще не печётся о своей безопасности… Если дед сможет тихонько приблизиться к нему со спины и просто столкнуть, а ТВ не успеет среагировать… Ученый весьма детально визуализирует в голове образ тела внука, что лежит с вывернутыми в неественные углы конечностями, а также расклотым во многих местах телевизором, и приходит к тому, что титан так будет выглядеть… Весьма удручающе. А потом одёргивает себя тем, что они так-то на войне, да еще и по разные стороны баррикад. Да и внуки сами виноваты, что не тем свое предпочтение отдали. В прочем — все равно печально. Скибиди-ученый подлетает тихонько к внуку со спины, молча таранит его тяжёлым взглядом — но нет, внук все также молчит и не реагирует, даже позы не меняет, хотя сейчас деда он не мог не услышать (если, разве что, внук не оглох, хотя вряд ли ТВ станут уподобляться Камерам), и это достаточно подозрительно и странно. Хотя, может, покойник лишь прикидывается таким дохлым, и стоит только деду показаться, так он сразу предку лицо откусит?.. А что, звучит вполне реалистично, особенно учитывая, какие ТВ тихушники, и это, признаться честно, вызывает у деда какой-то прям юношеский азарт и восторг (хотя, по идеи, не должно, ибо в прошлой стычке он с внуком неплохо так друг другу наваляли) — он начинает слишком ненормально улыбатся, все ещё ждёт, выжидает этот элемент неожиданности — после чего весьма резко приземляется рядом с внуком ему под левую руку, да вскидывает весьма эффективную против агентов пушку с жёлто-оранжевып лазерным зарядом, которая, судя по звуку, этот самый заряд начинает накапливать — внутри старика мощный приток азарта (что в его-то годы может быть опасно), да только внучок все также не реагирует — лишь как будто сильнее сжимается. — Ага! Попался, сучонок! В смысле — внучонок, — весьма громогласно объявляет дед, после чего его лицо озаряет самая страшная своя ухмылка, он выжидает еще с минуту — ТВ его словно либо намеренно игнорирует, либо действительно не увидел и не услышал. Разве что немного (очень негромко) издаёт печальный урчащий звук. Наконец, Эдмунд начинает шевелиться, правда, с ленцой, очень медленно — его рука уныло приподнимается, со стороны напоминая, скорее, тряпку, набитую неравномерно песком, после чего чуть касается нагретых краев пушки — и весьма вяло отталкивает ее, негромко бросая: — Да-да, конечно. Может, чуть позже. Покойник после этого словно обижается — наконец, одну ногу он сжимает в колене и прижимает к груди, после чего эту же ногу крепко обнимает — старик настолько шокирован действием внучка, что сам сбрасывает эту пушку и она уныло затихает, а лазер гаснет. И от неожиданности даже подцепляет механической лапкой очки, да чуть сдвигает с носа, смотря поверх очков с сильнейшим удивлением на внука — чтобы ТВмэн-титан, да и отказался от драки, во время которой можно набить пузо?.. Может, это и не он вовсе? А может, он заболел? Хотя, стоп, разве трупы могут болеть?.. Старик как-то слишком обижено встает на дыбы в фигуральном смысле — сначала злится, обиженно поджав губы, да на эмоциях уже вскинув клешню, чтобы огреть ей нерадивого внучка (по идеи — вроде как по голове, но сейчас голову заменила новая тоненькая плазма), на что Эдмунд проявляет чуть больше эмоций — он весьма вяло вскидывает руку и аккуратно касается клешни изящными на первый взгляд пальцами, чуть гладит — и рука как-то очень комично шлепается на поверхность дамбы, чуть сминаются пальцы — покойнику, в прочем, плевать. Очевидно, он считает, что он так себя уже сохранил. — Слушай, дед, давай потом. Я сейчас не в том настроении. ТВ даже не пытается проявлять куда более яркие змоции, настолько он ощущает себя плохо. Настолько, что не даёт себе отчёта о том, что сейчас перед ним злейший враг альянса, главный учёный скибидистов, да и в принципе — его дед. Наверное, он сейчас в дедушке видит именно деда, а не злобный унитаз, поэтому так спокоен. Дед на такое клешню все же опускает, да как-то обиженно фыркает, пока ещё без слов — внук, кажется, забыл, что они на войне, и кто сейчас перед ним… Хотя, казалось бы, сейчас всем скибидистам это может быть на руку, однако дед начинает испытывать очень смутное ощущение даже некого беспокойства за родственника — после чего все же пересиливает себя и куда более мягко тревожит покойника — просто нежно теребит его клешней за угловатое плечо, что уныло накрыт слишком жестким пиджаком с небольшой имитацией подплечника. — Не верю, что спрашиваю это, но… — негромко бормочет дед, на что внучек, наконец, чуть косит экран в сторону родственника, даже начинает казаться заинтересованным — Что же такого у тебя случилось, внучек, что ты отказываешься от драки? Экран, словно, начинает немного улыбаться, правда очень грустно, буквально одним уголком губ — после чего Эдмунд тяжеловато, но с усмешкой, шелестит: — Так я же не Смертник, чтобы постоянно нарываться на экстремальные ситуации и драки… — под конец его тон только сильнее наполняется болью, весь зрительный образ улыбки сразу же сходит на нет — теперь Тейлор выглядит не просто печальным, а еще и так, словно он что-то осознал. — О, Смертник… — немного мечтательно вздыхает дед и даже хрипло посмеивается, а потом замолкает — Эдмунд теперь вроде как точно начинает смотреть прямо на него, и даже больше — прямо в глаза, словно пытаясь через них пробраться и в душу, ещё и достаточно злобно, что дед начинает ощущать это физически. Но не особо реагирует, считая это началом хоть какого-то подобия более активного диалога — Хороший солдат, но отвратительный мальчишка. В прочем — его бы к нам… — Вот и забирайте, — перебивает его внучек, весьма энергично, еще и злобно — казалось, что он это практически прошипел — Он нам не нужен! Ну… По крайней мере, мне — точно… — вся энергичность сходит на нет, последнее жмурик стыдливо бурчит себе под экран, после чего он чуть плаксиво вздыхает — Ричард сразу делает выводы, внимательно следит за реакцией внука — очевидно, у титана со Смертником свои счёты. — Было бы неплохо, да только Смертник ваш — та еще одноразка, — чуть едко хмыкает учёный, деловито поправляет очки клешнёй — ТВ, следящий за этим, невольно перемещается в прошлое, и его мозг визуализирует, как старик делает это вполне человеческой рукой — Одумайся, внучек, он же смертник! К тому же, по нашим наблюдениям — совсем без тормозов. И насколько нам его хватит? На один раз? На два? Подорвется, а мы и не заметим. Нет, внучек, нам в ряды нужны более долговечные бойцы, которые, к тому же, преданы одной идеологии и идеи, а не как ваш — ему плевать, кому поклоняться, во что верить, он творит террор ради самого террора. Так что и нам бы он не долго прослужил, и ему с нами было бы не шибко сладко. В прочем… — дед на миг мечтательно замечтался, а потом весьма быстро спустил сам себя с небес и задал более правильный вопрос: — А ты чего грустный такой? Такое унылое состояние — обычно это не про тебя. Что сейчас-то изменилось? ТВ-титан на это издал неоднозначный звук, после чего весьма вяло повел плечом, как-бы таким образом пытаясь донести, что он не намерен это обсуждать — по крайней мере точно не с дедом, да и в принципе ни с кем из своей семьи, вот кто-кто, а им знать точно не обязательно. По крайней мере, он сначала думает, что не хочет никому говорить — а потом с болью осознаёт, что в нем уже нет столько места — а страдания ведь складировать где-то надо… ТВ взвешивает все ещё раз, после чего начинает смотреть на родственника с сильнейшим сомнением и даже подозрением — но признаков жизни начинает подавать несколько больше, даже пытается себя сам привести в чувство — но в ответ в душе своей начинает только проваливаться в какую-то бесконечную яму одних страданий. Это как у Алисы, когда она проваливалась в страну чудес, правда… …Кетзи, признаться честно, куда больше подошла бы роль милой Алисы. А Королева — однозначно королева червей, ТВ в другой роли ее даже не рассматривает. Ему же подошла бы роль Чеширского кота — он в принципе в себе что-то от кошачьих имеет. Эдмунд смог выдавить из себя смешок, да только даже этот смешок получился слишком болезненным и печальным. Хотя, в прочем, последнее время у ТВ все через одно место, и все какое-то слишком болезненное — даже с Королевой. Романтики между ними мало, да и ТВ все же далёк от часовой любви, и его хватало на очень тихое и печальное молчание. Особенно почему-то грустным у него всегда выходит именно молчание, причём, кажется, уже со всеми — его печаль передаётся даже деду, он весь словно даже на глазах неловко скукоживается — ему передаётся настроение внучка. Видимо, все же, их внутренняя семейная связь куда крепче и прочнее, чем они оба могли бы подумать, и внутреннюю подсознательную привязанность они смогли сохранить и пронести через века. В прочем, кажется, что только с самым младшим эта связь и сохранилась. Хотя, кажется, в той жизни, особого контакта между ними никогда не было. — Да там… В альянсе все не очень хорошо… — почти шепчет ТВ, после чего на эмоциях еще крепче обнимает колено, прямо налегает на него, чуть печально покачав свисающей ногой. Под конец его голос чуть просвистывает, а тон наполняется печалью и искренней обидой. Ричард поначалу молчит — а потом выдаёт короткий смешок, да суховато начинает улыбаться, деловито поправляя очки клешнёй, как бы давая себе больше времени. — Не очень хорошо? А из-за кого? — под конец его тон наполняется насмешкой и даже издевкой, что только сильнее разбивает внучку сердце — кажется, учёный не воспринимает его проблемы всерьёз. Как и все они. — Хотя нет, дай угадаю. Карандаши? Или Королева начала приводить свой план в исполнение? — Ну… — сначала ТВ еще мнется, а потом печально вздыхает и покорно бубнит: — Из-за Карандашей… — покойник последние буквы стыдливо проглатывает, даже на миг абстрагируется от окружающей действительности — снова невольно мысленно заставляет себя пройти через произошедшее… — Подожди. — внучек резко задирает на деда экран, ощутимо так щурится — А Королева тут причем? — покойник, наконец, перестает так сильно стискивать собственное колено, да до хруста склоняет голову к плечу. — А, ну да. Вы же не в курсе, — припоминает дед, только сейчас осознав, что Королева сообщала это им — но не альянсу — Уверен, что тебе стоит это знать? — Уверен, — твердо — твердо, как тающий пластилин — кивает ТВ, после чего резко вскидывает одну свою руку деду и выставляет провисшую кисть перед лицом деда — Хуже уже явно не будет. Мы женаты. — Мы? — скептически уточняет старик аккуратно приподняв клешней безвольно висящую кисть, и только сейчас замечает, что на пальце у внука некрасиво блестит золотое обручальное кольцо — Забавно. С Королевой, как я понимаю? Ибо больше женщин-титанов в альянсе нет, насколько я знаю. В прочем, может — уже появились? — под конец его тон становится более заговорщиским — возможно, таким образом намекает, что лучше бы телевизору об этом не распространяться, но он молчать не намерен. Не сейчас, по крайней мере. — С Королевой, — говорит ТВ очень обиженным голосом, словно в этом виноват старик — И осталась из этих только… Королева… — тон наполняется неприкрытой скорбью и болью — С Карандашницей… Не прокатило. Во всех значениях. Новых у нас нет, да и не нужны — и так слишком много особо крупногабаритных защитничков альянса. Судя по насмешке, что исказила лицо Ричарда — страшной усмешке — скибиди-учёный прекрасно понял весь спектр, что Эдмунд вложил в это емкое «не прокатило». И это можно было бы объяснить тем, что он сам был молодой, и не важно, в каких именно условиях он рос… Но это не про деда от слова совсем. Женщины его никогда и не интересовали, а тот единственный брак был и вовсе не его выбором. Телевизор не может смотреть на это поблёскивающее кольцо, оно начинает словно даже жечь, доставлять физический дискомфорт — поэтому покойник весьма резко возвращает руку себе и спешит принять закрытую позу, весьма возмущённо складывая руки на груди. Наверное, где-то в душе, он так и не смог смириться с потерей. Как и с этим посмертным браком в принципе. — Ну так и что там с Королевой? — весьма суровым тоном интересуется титан, даже зрительно кажется, что скептически изгибает бровь — по мутным воспоминаниям ученого, у внучка было красивое, точеное, лицо. Все ТВ когда-то были людьми, и все они когда-то были красивыми. Пусть даже и не всех учёный знал в лицо, хотя многих он действительно застал еще в людском обличии. Титан еще не знает, чего именно дед ему сейчас такое шокирующее про часовщицу расскажет, но он уверен, что хуже родственник уже точно не сделает. Не после того, как жених застал свою невесту с Астро. Так что о возможном союзе со скибидистами он уже в известность был поставлен. — Ничего такого. Она живет и здравствует. Хотя ты, походу, это не хуже меня знаешь, — судя по тону, дед над внуком в откровенную глумится, отчего ТВ всем своим внешним видом выказывает обиду, но терпит, ибо только скибидист может передать эту важную информацию — Да-да, все верно думаешь, внучек, я издеваюсь. Но ладно. Уж не знаю, какой образ себе наплела Королева в ваших глазах, но нам она сообщила, что она хочет стать Богом. Уж не знаю, что именно должно значить, и каким образом она собирается это исполнить, но у позолоченной это уже давнишний бзик. Причём началось все с того, что она авторитетно заявила, что хочет стать подобной Богам… А теперь хочет и вовсе встать плечом к плечу с ним. Не удивлюсь, если скоро она заявит, что намерена и вовсе перегнать их. Я даже сам не знаю, о ком речь, так что не спрашивай. Видимо, у этих часовых какая-то своя религия, ибо людские религии, насколько мне известно, особо не изобилируют прям пантеоном богов. В прочем — часики особо на верующую и верную религии своей не похожа, а вот богохульница из нее на порядок краше. — дед усмехается, медленно начиная осознавать сказанное — Может — ты нас любезно просветишь?.. — Я сам ничего не знаю. Правда, дед. — с неким даже раздражением отвечает внук, но все ж несколько оживает — он хотя бы начинает думать, пытается логически рассуждать и проявлять более громоздкие эмоции — Она нам практически ничего ни про себя не говорит, ни про свою фракцию в принципе. И уж тем более она ничего нам никогда не рассказывала об их религии. Точнее, про религию вообще никогда речи и не было. Да она и не особо стремится к общению с другими — с Камерой ты сам знаешь, какое у них вышло первое знакомство, Спикера она презирает, а Дреля никто из нас не воспринимает всерьёз. — А с тобой? — фыркает скибиди-ученый, да еще и таким тоном, что у ТВ не остаётся сомнений, что Ричард издевается — Хотя, в прочем, и так все понятно — у вас с ней любовь и все дела. Даже вплоть до брака, — клешня нежно ущипнула Эдмунда за бедрышко — Как именно так получилось, внучек? — Да там… Все очень случайно вышло. Случай решил… — стыдливо пробормотал нефилим, да обиженно потёр ущипленное место — И опять с этими проклятыми Карандашами связано. — ТВ в бессильной злобе негромко рыкнул — Не сказал бы я, что это произошло по обоюдному согласию. — Каким местом тут Карандаши? — скептически издал учёный — Да и к тому же прошли времена нашей молодости, теперь брак не обязателен. Что ж ты не сказал ей нет, если была возможность? — дед чуть приподнял бровь — Не думаю, что она угрожала тебе своим святым мечом или тесаками. Мечом-то она действительно не угрожала, это так. А вот с тесаками ее у ТВ достаточно близкое знакомство. От таких вопросов внук сразу весь как-то расклеился, стушевался — в общем и целом, но часовой монарх ему действительно не угрожал ничем, да и не принуждал — лишь предложил… В этот момент ТВ начинает осознавать масштабность своей ошибки, а заодно и последствия для него этого шага, который был сделан от отчаяния, что даже на эмоциях действительно «хватается за голову», ну в его случае — за экран. По сути, положение Эдмунда можно было сравнить с растяжкой — не заметил ее сразу, а когда заметил, то стало уже поздно — он на неё не наступил, он просто натянул леску, но у них настолько плотное соприкосновение, что теперь даже малейшее отклонение — и он просто взлетит на воздух. Это звучало бы не страшно, будь это все только в рамках переносного смысла — но учитывая, что они на войне, это вполне может стать и реальностью. Пусть еще и не были придуманы такие растяжки, которые рассчитаны на тушу титана. — Я… — наконец поскрипывает покойник, пытаясь выдумать хоть что-то адекватное в своё оправдание — Не смог ей отказать. Слишком был под впечатлением от ситуации с Карандашами, и… — мертвец сам себя прервал, невольно приходя от самого себя в еще больший ужас. Что ж, Королева оказалась воистину гениальным стратегом и прекрасным монархом, и если раньше монстр еще смел в этом сомневаться, то сейчас — сомнений нет. Неплохо же она его так развела. — О, даже так? — дед насмешливо и с презрением фыркнул — Хочешь знать мое мнение по поводу твоей одной из самых главных ошибок, внучек? — Давай… — буркнул в ответ монстр. — Знает, правы были твои братья, большие и меньшие. Ты, Эдмунд, идиот. — Ричард на последнем слове прям делает акцент — И под какими бы формами различными ты не прятался, ты Эдмундом был наречен своими непутёвыми родителями, так Эдмундом и останешься. А значит, что идиотизм этот с тобой даже не надолго, он навсегда. — туалет деловито поправляет чуть сползшие очки. — Спасибо, я в курсе, — обиженно пробубнил мертвец, снова печально приобняв свое колено, пытаясь скрыть искреннюю боль в своем голове. В прочем, учитывая, как у него дрогнул голос — это у него не получилось. Да и у Ричарда за столько лет слух на такое обострился. — Моя дражайшая родня мне это частенько припоминает. — И правильно делает, — удовлетворенно кивает ученый — Да только ты, походу, на своих ошибках не учишься. Жаль, действительно жаль. В тебе ведь есть большой потенциал, но ты его не используешь. — Какой потенциал?.. — не спрашивает — шелестит, по ощущениям, жмурик, даже чуть вытягивается, развесив уши едва ли не в прямом смысле — кажется, кроме Королевы, ему давно уже никто никакой похвалы не говорил. Да и у Королевы даже хвалебные слова — с империалистическим привкусом, так что вполне можно подозревать, что затесалось в них двойное дно. — Не поверишь. Большой. — раздельно говорит скибидист, смотря на внука со скептицизмом — Тебе могли бы принадлежать женщины, блажь, Боги — но ты решил, что тебе и так нормально, и вместо того, чтобы взять бразды правления в свои руки, ты только сильнее зарываешься с головой в яму, что сам себе вырыл. Если интересно, то тебя из этой самой ямы уже наполовину не видно, женатик. Более инициативным надо быть. Иначе на твой горб присядет не только вся твоя семья с Королевой во главе. Хотя, в прочем… Уже не страшно. Кому-кому, а тебе точно нечего терять. — дед едко усмехнулся на это, хотя его слова возымели на внучка воистину удивительный эффект — вся его усталась куда-то делась, и на ее место пришел действительно сильный заряд бодрости. Эдмунд, пожалуй, физически ощутил, словно ему по венам пустили адреналин. Он даже внешне разительно преобразился — если до этого он выглядел весьма уныло и потеряно, да действительно безжизненно, то сейчас он прямо-таки расцвел, даже цвета внешне ярче стали — даже Ричард заметил, что его слова возымели поразительно-бодрящий эффект, отчего он незаметно, но довольно, улыбнулся. Кажется, несмотря, на то, что они по разные стороны баррикад, Ричард действительно рад за потомка. Хотя и не уверен, что ТВ-титан что-то действительно поменяет. Ничего изменить нельзя… «Да, да!» — мысленно восклицает монстр, даже на эмоциях резко вскакивает на две ноги, отчего опасно пошатнулся, но спиной в пропасть все же не упал — «Я могу, могу! Это мое!» — телевизор под экраном начинает счастливо улыбаться, даже журится — в его голове впервые за долгое время начинают особенно активно работать шестеренки, он начинает строить планы, которые вернее назвать воздушными замками — однако сейчас здесь нет никого, кто его бы от этих счастливых грез остановил. Или же спас? Именно сейчас покойник начинает ощущать себя по-настоящему счастливым, а главное — у него есть иллюзия, что он всесилен, и что даже горы ему по колено, хотя такое ощущение последний раз было у него достаточно давно — все последние дни ему казалось, что он не то, что умирает — уже окончательно умер. Разве что прикопать было некому, ибо другие титаны считали, что Тейлор технически ещё жив, и факт уже разложения тела игнорировали. Как, в прочем, и Королева, только пусть она и отдавала себе отчёт в том, что объект умер, все равно принудила его к продолжению жизни и в смерти для того, чтобы провести обряд бракосочетания. Сейчас, однако, это все искреннее не важно, не важно — Королева не кажется такой уж большой проблемой, как и вся эта история с Кетзи — колечко внезапно перестаёт жечь и давить, а про Карандашницу появляется иллюзия, что ее можно вернуть. Наивный. Но, пожалуй, наивность — одна из черт юности. Не успел скибиди-учёный переварить первое впечатление, как внучок весьма неоднозначно набросился на него. Но не для того, чтобы растерзать (хотя дед уже от неожиданности вскинул пушку), а для того, чтобы обнять. И ведь мёртвый скибидиста действительно обнял, за шею, вкладывая в эти объятия все свои скопившиеся тепло и благодарность. Как бы Королева не пыталась добиться, чтобы Эдмунд дарил это ей, пока что у нее ничего не получилось. Да и после таких откровений уже вряд ли получится. — Спасибо, — не говорит, а шелестит, родственнику ТВ-титан, да доверчиво, прямо по кошачьи, потирается экраном о удлинившуюся шею напрягшегося ученого — Правда спасибо. Мне это было очень надо… — под конец телевизионщик даже не говорит, а тихо бормочет, практически шепчет — несмотря на то, что у него вместо головы тонкая плазма, Ричард видит, как под экраном веки накрывают глаза, да и тело заметно так расслабляется — наивысшая точка доверия, когда рядом с кем-то не- телевизионным телевизор позволяет себе прикрыть глаза. Да еще и так сильно расслабиться, это видно по линии плеч. Металлическая клешня с тихим скрежетем сдвигается со своего места и весьма ласково начинает потирать спину внука поверх пиджака. Однако, вместе механизма, Эдмунду кажется, что его начинает ласкать вполне человеческая, старческая, но очень сильная рука, он ощущает ее тепло и текстуру — а потому жмётся к учёному только сильнее, начиная на уровне инстинктов видеть в Ричарде тепло и покой. Губительный август теперь не такой уж и губительный, и пока все умирают, у ТВмэна наконец появляется ощущение, что он живёт. Причем это не ощущение посмертия, это ощущение реальной жизни. ТВ больше не будет одинок — он никогда и не был одинок в полной мере этого слова. У него все еще есть дед, у него есть семья, у него есть Королева, в конце-концов, а все прошедшие испытания больше не кажутся такими уж лишениями, трагедиями и потерями — сейчас это лишь временные неприятности, да и то, уже прошедшие. И у него может быть все и даже больше, главное… Хм… Раньше главным условием было лишь искренне захотеть — и его волю сразу бы исполнили, причём не важно, кто-то из родни, либо же это усилие совершила часовщица — для них всех Эдмунд всегда — ребёнок, от которого просто можно откупиться. Либо же прикрикнуть — на него это может подействовать действительно моментально. Сейчас же понимает, что если чего-то хочешь, то добиваться этого надо самим. Точнее, в его случае, у него нет необходимости именно в надо — скорее, просто в его же интересах таким образом отделить себя от семейки и жены, чтобы им просто нечем было манипулировать. И лучше всего избавиться от этой зависимости как можно раньше — пока от Эдмунда ещё хоть что-то осталось. «Была бы рядом Кетзи…» — успевает мысленно затянуть ТВ, но какие-то высшие силы дают ему увесистый подзатыльник и он сразу же отметает эти мысли — не желает портить столь счастливый, семейный, момент. Губительный август не такой уж и губительный. А внутренняя метель титана, наконец, теряет свою силу, и в душе у него поселяется весна. Оказывается титан на одной из баз альянса уже поздно вечером, когда этап заката уже заканчивался и местами небо пошло ночными пятнами, а автоматические ворота закрывались. В прочем, их маленькие ворота для огромного титана и не препятствие вовсе, одна лишь его ступня размером с половину базы, так что он при желании может тут все растоптать, и его ничего не остановит. Ну, кроме, разве что, других титанов, которые, увидев сильно повеселевшего ТВ, не спешат как-либо радушно встречать его, да и встречать вообще — все также сидят на своих местах, не шелохнувшись, однако сейчас Эдмунду дела до них нет — он осознаёт то, что в какой-то степени он все еще жив, и от этого счастлив. И поэтому сейчас ему кажется, что он может абсолютно все, даже распятие пережить. Хотя тут тут он, конечно, свои силы уже переоценивает, но контакт с распятием ему ближайшее время уж точно не грозит. Покойничик с интересом обводит малюток, что суетятся у него под ногами — на постах стоят вооружённые Камеры, где-то внизу суетятся Спикеры, а по особенно темным углам спрятались ТВ и шипели о чем-то своем, некоторые даже задом на перед, только сильнее напоминая змей — покойник абсолютно не вслушивается, о чем именно, он сейчас не хочет вдаваться в происходящее в их семействе. Это ничего не значит, он их все еще любит, просто у него такое прекрасное настроение, что портить его не охота. У всех прочих, в прочем, на покойничка планы другие, по большей части у его жены (о которой он, признаться честно, успел забыть) — сзади Эдмунда раздался стрекочущий звук, а когда он провернул голову за спину, то едва не столкнулся с Королевой лбом — благо, что успел чуть отпрянуть. И судя по резким действиям женщины, она была на не так давно появившегося супруга зла — Королева знала, что ТВ сегодня не будет, он говорил, что уйдет — но монарх времени, очевидно, ожидал, что явится супруг-покойник раньше. — Ты, однако, поздно, — прямо в лоб заявляет позолоченная, возможно даже под шлемом (это же шлем?) морщится — В чем причина задержки, дорогой? — на последние слова делается акцент, правда, акцент какой-то слишком уж кислотный, и произнесен был с какой-то ненавистью. Хотя титану к ненависти не привыкать, поэтому он на откровенный яд — точнее, скорее, желчь, — не реагирует. По крайней мере — не реагирует так бурно. — Просто были кое-какие… Дела… — менее уверенно ответил ТВ-титан, и, не выдержав напора, все же уводит взгляд куда-то в сторону — он чувствует, что его снова пытаются зажать в угол, и что у часовщицы это вполне успешно получается, однако видимого сопротивления пока что не оказывает — не при всех. Либо же Эдмунду просто не хочется обижать женщину, которая в принципе была единственная, которая обещала быть с ним самой нежной до конца — только никогда не уточняет, до чьего конца именно. Хотя нефилим отдаёт себе отчет в этом, поэтому какие-то шибко грандиозные планы на их брак не готовит — монстр все еще уверен, что мучиться осталось недолго, и, пожалуй, именно это и придает ему уверенность. А вот такое долгое молчание Королевы… Они, признаться честно, весь его настрой убивают. Клоквумэн молчит долго и тяжело, внимательно смотрит на мертвеца, словно пытается прожечь в нем сквозь шлем пару новых дыр — у титана даже появляется ощущение, что монарх завис, но стоит ему немного пошевелиться, да чуть податься назад, как Королева сразу же отмирает и так резко вцепляется в кисть супруга, что ТВ даже вздрагивает. Да и сила сжатия, к тому же, продолжила расти. — Старик все разболтал, да? — тихо и весьма злобно интересуется монарх, с ненавистью усмехается, почти шепчет — это слишком интимный разговор, его даже другим ТВ знать не стоит — Так и знала, что нельзя было ему ничего сообщать. Но ладно уж, сделанного не воротишь. По крайней мере — не сделанного — не сказанного — так подавно. Что ж, извольте. Тебе бы все равно пришлось об этом узнать, и может оно и хорошо, что произошло это сейчас. Супруг не сразу понимает, о чем она — а как только до него доходит, то он под экраном начинает неодобрительно хмуриться — да также негромко спрашивает: — И что все это должно значить? — Ничего особенного, любимый, — отвечает Королева, правда, таким тоном, что сразу становится понятно, что это не его ума дело — Пока что не могу показать, как это вообще должно выглядеть, уж извини… — и пусть монарх усмехается, да просит прощения, но какого-либо покаяния в тоне ее нет — лишь злоба, граничащая с ненавистью. Но вроде бы здесь больше злоба на деда, что все разболтал, чем на внучка, который, очевидно, узнал того, чего ему знать было пока еще рано. — Ну допустим, — наконец наступает очередь ТВ давить на часы, да только выходит у него это плохо, и он весьма быстро сдувается — И что это значит для меня? Да и… Для нашего союза в принципе? — у жмурика не хватает сил называть все своими именами — вот и ищет близкие по смыслу слова на замену, что, похоже, искренне веселит монарха — она даже перестаёт так сильно стискивать руку, словно намеревалась оставить в ней сквозные отверстия. — Если нам никто не вздумает помешать — то ничего не случится, мы все также будет вместе, — куда теплее и спокойнее ответила Часоголовая, после чего с нежностью потянулась руками к экрану супруга, на что супруг неодобрительно урчит, да прогибается в спине назад, не позволяя себя коснуться. — Можешь об этом не переживать и не грустить, любимых. В конце-концов — начинается очень интересное время. В том, что начинается очень интересное время, телевизор даже не сомневается — просто не уверен, как эти времена пройдут для него и его семьи. Возможно, что очень продуктивно, или очень даже сыто, а может в постоянных стрессе, страхе и боли. Хотя это, возможно, не очень-то и важно — сейчас и дальше очень многое оказывается весьма ненужным, что даже жалко. Королева вроде бы и пытается проявлять любовь, да только ТВ все равно ощущает эти потуги как удавку, что только сильнее стягиваем ему шею, отчего оптимизма супруги не испытывает. Зато прекрасно ощущает, даже не видит, как большие фантомные позолоченные руки начинают неспешно копошиться у него под одеждой — сначала они наглаживают грудь, может даже пытаются найти не бьющееся сердце, потом давят ниже, играют с прессом, а затем и вовсе начинают весьма нежно пульпировать ему низ живота, словно что-то себе вымеряя — это, на самом деле, не так уж и плохо, в определённой степени даже приятно (пусть это не настолько сильная реальность), однако разницы, если так подумать, особо нет. Раз уж мучиться в любом случае осталось недолго. Все же, именно такое убеждение помогает титану до сих пор оставаться на плаву. (Однако титан все равно на всякий случай незаметно так кидает на себя взгляд — мало ли, что его там трогает. Хотя на самом деле по нему никакие руки не бродили — он, должно быть, сам их себе придумал?..)