Идеальные движения

Подходя к старой пыльной и обшарпанной некогда яркого жёлтого цвета девятиэтажке, Дазай сверяет адрес и обходит всё здание, пытаясь понять, где же вход. Неожиданно, но заржавевшая площадка с полуразрушенными лавочками и качелями привлекает внимание подростка. Только он начинает приближаться к ней, как его окликает уже знакомый голос. Оборачиваясь, на бледном лице юноши расцветает улыбка, и он бежит к своему учителю по танцам. Только сейчас шатен смог хорошо разглядеть его. Это был статный мужчина с острой щетиной на немного смуглом лице и глубокими синяками под невероятно яркими голубыми глазами. «Как у ангела...» - подумал Осаму. Жаркое лето, но Ода был одет в довольно странного зеленоватого оттенка джинсы с видной прошивкой по бокам, черную рубашками с тонкими белыми полосами, которые даже при самых небольших складках придавали образу небрежности, и несуразного цвета, как будто пленка с молока, короткое ему пальто, поверх которого торчал воротник блузки. Под всё это совершенно не вписывались его темно-рыжие с неким оттенком бордового волосы, давно не стриженные и торчащие в виде "ушек" по бокам на затылке. Лицо не выражало строгость, но выглядело куда серьезнее, чем при первой встрече. Хотя всё же он теперь учитель для Дазая, а не потенциально опасный незнакомец на улице. Подросток смущённо мялся на месте, то смотря себе под ноги на всё те же старые и вот-вот станущие никуда не годные кроссовки, то на лицо такого важного человека в своей жизни. Пускай мужчина уже не выглядел также дружелюбно и мило, он не вызывал никакого ощущения тревоги или чувства чего-то неправильного, наоборот, даже со своим простеньким внешним видом, к нему, как будто автоматически, испытывалось уважение и хотелось ему доверять. -Рад тебя видеть, Осаму, - наконец нарушил тишину учитель, видя всю неловкость, переполняющую худое и изящное тело парнишки. - Что ж, готов основательно подойти к изучению балета? -Разумеется, учитель! - лицо, обливавшееся уже седьмым потом, резко сделалось наигранно по-детский серьезным, и сам мальчик перестал взволнованно кривляться, встав в уверенную и непоколебимую позу солдатика, - Я всё же не тупой, - Осаму сделал глубокий вздох и выдох, и после он действительно перестал походить на ребенка, говоря дальше спокойно и без выпендрёжа, - прекрасно понимаю, что это не просто танцы, а настоящее искусство, которому обычно обучаются с раннего детства... Увы, у меня такой возможности не было. Но... очень надеюсь, что ещё не всё потеряно! Сакуноске лишь слегка улыбнулся такому оптимизму 16-ти летнего подростка. Кивнув тому, мужчина спустился по короткой узкой скользкой лестнице и открыл хлипкую, скрипучую железную дверь, пропуская ученика вперёд. -Итак, я, конечно, уже видел твой танец, но, это же не все, верно? Продемонстрируй мне сейчас все, что ты умеешь, так как мне надо понимать, с чем работать. Помещение внутри выглядело... обычно. Полы вымыты до блеска, но на них видны разного вида замарашки и царапины, где-то в углах чуть-чуть вздулся паркет. Стены не красили где-то год, на них нет плесени, но они влажные, есть странные водные следы, стекающие с потолка. Зеркала, что полностью покрывают 2 стены, выглядят хорошо, нигде не поцарапаны, чистые, но почему-то видно, что старые. Ох, сколько же людей они уже в себе отражали. А жерди зато тут новые и блестящие! Кажется, их вот-вот приобрели и ещё никто не успел прикоснуть к ним. Как будто приятный человек, они манят к себе. Небольшой шкаф, встроенный в стену, похож на вход в японскую комнату. На его покрытие есть несколько трещин, вероятно, от влаги, а также, если присмотреться, то здесь ни одной царапины от ногтей, однако, везде разбросаны отпечатки пальцев! Многие из них смазаны, замылены и перекрыты друг другом, но всё равно так необычно рассматривать следы реальных людей, которых ты никогда не видел. Осаму всегда любил воображать о жизни тех, кто ему мельком приглянулся нестандартной внешностью на улице, кто выглядит слишком обычно, пока едет в два часа дня четверга в автобусе, любил размышлять о жизненном пути его учителя в школе и незнакомца в очереди, любил представлять интересы, мечты, проблемы и детство суперзвезд, каких знает весь мир, и кого он даже сам никогда не видел и вовсе ничего о нем не знает. И даже сейчас, завязав пуанты, он застыл на них и уже как минут пять с приоткрытым ртом рассматривает чьи-то следы мягких подушек пальцев. А в это время недоумевающий, что же не так с обычным шкафом, Сакуноске, молча ждёт, когда же его ученик решит вернуться к нему. И пока в его голову тоже, крадясь, прилетают разные мысли. Мужчина не замечает, как его взгляд становится полностью сосредоточен на грязной мальчишеской одежде и бледных ног, что все покрыты разного уровня синяками и даже гематомами. -Хей, Осаму, - даже неожиданно для самого себя Ода всё же решается прервать тишину и подходит к подростку, кладя руку тому на плечо, - Всё хорошо? -Да! Вы только посмотрите, здесь же целый мир... Сколько людей оставило здесь свои отпечатки, можно ведь вечно думать о том, кто они и как жили, как живут... - и по его лицу легко можно было бы поверить, что это в самом деле какие-то уникальные экспонаты. - Да из этой комнаты можно соорудить настоящий музей! Сколько здесь вообще всего происходило... Наверняка же тут не всегда был балетный зал, да? -А ты умный малый, - мужчина даже поразился догадливостью парнишки и внезапная улыбка украсила его лицо; всё же верного человека он выбрал себе в ученики. -Ой! Извините! Я совсем забылся... - Дазай как будто резко вернулся в реальность; он отвернулся от шкафа, стыдливо склонив голову и тревожно дёргая край своей футболки. -Всё нормально. Мы вроде никуда не торопимся. Ну что ж, начнём? - похлопав юношу по плечу, учитель включил музыку. Ноты заполонили всю комнату, разливаясь нежными оттенками по ушам двух парней. Осаму поначалу думал только о том, как бы станцевать лучше, но стоило только мелодии приобрести чуть более смелый тон, словно маленький ручеек перетек в буйную реку, то и все мысли шатена уплыли в нее, опустошив голову. Тело стало двигаться само по себе, оно было преисполнено энергией. Окутаность музыкой создавала вакуум для него, и больше того ничего не тревожило. Все движения давно изучены и источены, доведены до максимального для подростка тогда идеала, это всё въелось под кожу, и поэтому думать о них уже не было никакой необходимости. Оставалось лишь полностью отдаться искусству. Ощущения были такие, словно Сакуноске погрузился в первородную пучину удовольствия. Сколько бы детей он не обучал, на какие бы балеты не ходил, но такого таланта он не видел ещё ни у кого. Эти идеальные движения, в глазах учителя, подобно сказочной феи, оставляли сверкающий след чистого изящества. Осаму был прекрасен, и Ода бы сказал, что оторваться от его самоучного мастерства равносильно смертному греху. И тогда мужчина всё осознал: Дазай - маленький ангелочек, а учитель должен сделать его самым настоящим Богом, чтобы ему поклонялся не только он один, а все, кто ценит искусство балета. -Это великолепно! - музыка смолкла, Осаму принял позу поклона, и Сакуноске хотелось закричать от радости, но он смог сдержать свой порыв восторга, и лишь громко и с улыбкой одним уголком рта произнес одобряющие слова, легонько и лениво похлопав, - Если ты и впрямь самоучка да ещё и не с детства то это просто идеально, - учитель подошёл к мальчику, положив руку ему на плечо, - Это лето я буду твоим индивидуальным учителем, после, если ты захочешь продолжать заниматься, чего я очень надеюсь, то будешь бесплатно заниматься вместе с общей группой. Надеюсь, тебя всё устраивает? -Да... - лишь спустя несколько секунд робко промолвил Дазай. Он никогда не видел себя на оценку более, чем просто "хорош", но глядя в эти пронзительно голубые глаза, он поверил, что он действительно исполнил свой танец на "великолепно". Ох, боже, какая же это высокая оценка! Да разве для него это вообще возможно? Жизнь всегда ставила его ниже всех, а сейчас... Хотелось расплакаться и, желательно, упасть лицом в грудь этому святому человеку, но подросток не хотел выглядеть слабым в глазах своего учителя, поэтому пришлось со всех ног бежать, чтобы запереться в своей комнате: пачкать солёной водой из глаз подушку и бить дряблый матрас ногами от счастья, что из самой души плескается самой истинной радостью.