Вторжение.

      — Он… Он не связывался с тобой? — Бэка поинтересовалась шёпотом, почти вблизи, и бегло оглянулась по сторонам — сначала влево, затем вправо.       Внутри что-то зашевелилось.       Будто она спрашивала о том, о чём, в сущности говоря, спрашивать никогда и никого не стоит, будто в «Мечте», забытой и Богом, и людьми, кто-то мог её слышать.       Отсюда и вытекают вполне логичные вопросы: тогда кто и как?       Это абсурдно.       Это невозможно.       Так к чему тогда её таинственность и паранойя?       Для справки: на улице припаркована одна-единственная машина, и то на ней прибыл Маккормик со своими горе-пассажирами, что друг в друге чуть не прожгли дыры лазерами-взглядами по дороге сюда (тупые придурки); все остальные номера не заселены и заперты (Кенни, очевидно, движимый некими пристрастиями, самолично абсолютно каждую дверную ручку номеров для гостей подёргал), ключи от них — на ресепшене у Бэки; в углах под потолком нет ни единой камеры.       Поэтому да, это, блять, абсурдно.       Кенни приучил себя к простому, но действенному правилу: не существует того, чего он не видит.       Ни в одном пространстве, ни в одной плоскости, ни в одной системе координат, ни в одной ничтожно малой прогалине — нигде.       Здесь никого нет, кроме их самих. И быть не может.       До ближайшего жилого населённого пункта километров пять, если не больше. А здесь — имитация периферии. Наверняка Кенни знать не грезил; его жилки не тряслись из-за погрешностей в расчётах, несовпадений и прочего дерьма — в них сплошь отсутствовал стержень режущего при всяком удобном случае по едва застёгнутым швам перфекционизма.       И, как говорится, слава Богу!       «Ничего страшного — и так сойдёт» — его спасательное кредо.       Бэка продолжала смотреть на Маккормика в ожидании, но держалась с осторожностью; она всё так же оглядывала помещение и, по всей видимости, прислушивалась к осязаемой тишине, что давила-давила-давила отовсюду.       Пока что-то внутри рвалось наружу.       Тишина ретиво душила. Она побуждала кровь пениться в висках и сыпалась холодно-белыми хлопьями за шиворот. Тело, лишённое всякого остатка сил на сопротивление и отчаянную борьбу за бессмыслие, податливо таяло под её леденящей и умелой хваткой, под её выразительным, неповторимым искусством — насилием.       Обретя мягкость, оно вмиг становится неинтересным и после утопает в рытвине.       Выдох сорвался с дрожащих губ произвольно.       Кенни вскинул светлые брови и, немного накренившись в сторону, почесал макушку, растрёпывая и без того лохматые волосы ещё больше. Он хмыкнул себе под нос и принялся размеренно постукивать пальцем по столешнице.       Тук-тук-тук.       Стуки безжалостно разрывали нити тишины, сплетённые на ресепшене с особенной щепетильностью к деталям. Здесь так тихо — даже часы, висящие на стене напротив, не издают ни звука, потому что остановились. Остановились неизвестно, на каком часу именно; на циферблате нет ни цифр, ни палок, ни каких-либо иных обозначений.       Только стрелки — указывают куда?       Шкряб-шкряб.       Бэка шумно и кратко прокашлялась.       — Кхм.       — А?       — Ты оглох, что ли?       Кенни посмотрел на Бэку исподлобья. Бэка поймала его взгляд, едва насупилась из-за нетерпения и, не выдерживая, спросила ещё раз:       — Он не связывался с тобой?       В этот раз она говорила иначе, без прежней неуверенности, с явным раздражением. Ещё и пялилась! Пристально, не сводя внимательного, дотошного взора, с тихушно поблёскивающей в глазах надеждой на определённый ответ.       Даже стало маленько не по себе. На Кенни ни одна девушка не смотрела так, как делает это Бэка.       Глаза в глаза. Прямой зрительный контакт. Будто в голову проникнуть собралась — целиком.       По правде говоря, Маккормик даже не имеет ни малейшего понятия, о ком она попыталась его только что спросить (а ведь недавно кое-кто хвастался Стэнли тем, что научился понимать женщин!).       Что за Он?       За свою жизнь Кенни успел повидать много кого, но того, кому бы подошла эта интонация — едва слышно, на выдохе, чтобы никто не понял и не уловил — ни разу.       Может, ему и повезло, что такие люди ему незнакомы.       В голове при озвучивании этого короткого, незамысловатого местоимения, особенного «Он», не всплыла какая-нибудь конкретная фигура из прошлого (что, между прочим, должно оставаться позади при любых обстоятельствах). Однако развитое воображение тут же подкинуло загадочного дядьку в дорогущем тёмном пальто, с воротом до носа и толстым чемоданом, обязательно доверху набитым государственной тайной, денежными средствами четырёхзначным номиналом и чем-то ещё — вряд ли законным, — и этот самый Он вмиг обрёл общие черты.       К несчастью, даже с каким-никаким — на самом деле не с каким-никаким, а с очень даже очумелым, — образом Кенни никого подходящего из закромов собственной памяти вызволить так и не смог. Кроме, пожалуй, каких-то уже безымянных для него героев из фильмов и комиксов. Но Бэка вряд ли о них его спрашивала; по ней и не скажешь, что ей вообще интересны комиксы или боевики.       Да и всё это было так странно.       Маккормик видел эту девушку впервые. Он уверен в том, что нигде не встречал её ранее. Если бы встретил, определённо бы запомнил. Хотя бы потому, что она целиком в его вкусе. Не мог же он забыть такую роковую красотку!       — Извини, amore mio, ты меня, наверное, с кем-то спутала.       Бэку такой ответ не устроил. Она точно разозлилась — Маккормик ощутил её эмоции интуитивно, — хотя и неясно, по каким причинам ждала (или надеялась?) что-то другое.       — Не делай вид, что не понимаешь.       Но Кенни в действительности не понимал.       Она так прикалывается? Или Кенни не знает того, о чём давным-давно должен быть в курсе?       Маккормик старается вглядеться в лицо напротив больше, чем просто внимательно.       Вполне распространённое лицо европейского типа, обычные губы, окрашенные в бордовый, носик и глаза — именно таких, как она, Кенни не видел нигде, а похожих — целое множество.       В совокупности её черты изящны; по отдельности — неестественны.       Одна радужная оболочка бледнее другой — это бросается в глаза только сейчас.       Если девушка не боится работать в пяти километрах от цивилизации, она явно не так проста, какой может показаться на первый взгляд.       Кенни знает.       Возможно, если он хотя бы немного подыграет, разузнает больше информации. Ему стало интересно: не из-за безликого Его, пробуждающего в этой таинственной девушке ужас, а из-за того, что Бэка допустила мысль, что Кенни может быть напрямую или косвенно связан с Ним.       Маккормик всё-таки предполагает, что он очень похож на кого-то из жизни Бэки.       Ну, она выглядит трезвой.       А если она психически нездорова, это даже немного весело.       Что-то вырывается наружу, захватывая волю.       — А какая тебе разница, связывался ли Он со мной или нет, м, крошка? — Кенни кладёт руку под подбородок и усмехается. — Ты уверена, что не лезешь не в своё дело?       Глаза в глаза.       Вот оно.       Её ярость стихает — выступает крапинками уже знакомый страх.       Бэка отступает:       — Знаешь, а ты прав. Наверное, я и вправду тебя с кем-то спутала.       Однако на её лице застывает узнавание.       — Я же говорил, — Маккормик пожимает плечами. — Ничего, с каждым бывает.       Он чувствует вибрацию в кармане джинсов. Кенни неловко улыбается Бэке и выуживает свой мобильник. Удивительно не только то, что ему кто-то звонит, а то, что этот кто-то смог элементарно дозвониться. Хотя здесь и ловит связь, но очень плохо; разговор по телефону может просто взять и оборваться. Кенни смотрит на побитый дисплей и не знает, что думать. Он видит, что ему звонит «Стотч старший». Блять. Точно. Ничего хорошего точно не сулит. Конечно же — Кенни не смог предупредить Баттерса из-за возникшего хаоса с новоприобретённым инопланетным другом, а тот, в свою очередь, не предупредил своего отца.       Кажется, сейчас время отхватить по полной. За двоих.       Вот почему именно Стэн разъебал свой телефон, а?       Может, не отвечать? А если что-то срочное?       Да и уже без разницы будто; новую работу сто процентов искать придётся. В байки про инопланетян никто не поверит (даже если они правдивы!).       Кенни копошится какое-то время. Собравшись с мыслями, наконец отходит подальше, отвечает на звонок и прикладывает телефон к уху.       С какого оправдания бы начать? Картман при смерти, поэтому мы сорвались в другой город на выходные просто так. Ага, это вовсе не потому, что на Стэна напало какое-то чудовище и теперь он не чувствует себя в безопасности… примерно ни в каком месте.       — Мистер Стотч, так получилось, что…       — Кенни, — мужчина звучит странно. — Кенни, ты случайно не знаешь, почему Стэн не отвечает на звонки? Рэнди пытался дозвониться до него тоже, но у него ничего не вышло.       — А, ох, у него разбился телефон.       — Разбился телефон?       — Ага. Настолько сильно, что, похоже, даже ремонту не подлежит.       — Вы мне нужны. Оба. Срочно.       Прощай, работа!       — Мистер Стотч, в ближайшее время мы подъехать не сможем.       — Что? Почему? Это срочно!       — Понимаете, дело в том, что мы не в городе и… Я не уверен, когда мы вернёмся.       — Какого чёрта?! Мой сын мёртв. Тот парень, который был с вами ночью на заправке-       Связь обрывается.