С любимыми не расставайтесь

      В кинозале стояла суета. Пока Юрка относил вещи в прачечную, а затем заходил в корпус, чтобы закинуть в комнату полотенце, Володя тоже успел освежиться и теперь оценивал реквизиты для будущего спектакля, которые принесли художники из кружка по рисованию.              Рылеев и два других его «брата» отыгрывали сценку с подрывом боеприпасов немцев, Настя и Алёна, играющие сестёр Портновых, сидели на краю сцены и вели какой-то немой диалог, Шамов с Петлицыным баловались с автоматами, которые взяли из кладовой.              — Осталось их только разукрасить, — говорил какой-то парень, показывая Володе на нарисованный огонь, на деревья, на какие-то плакаты. — Можем мы сами, можете вы, как скажите.              Юрка взобрался на сцену и встал рядом с Володей, будто всё это время находился здесь.              — Неплохо, — оповестил Юра, положив подбородок на плечо Володе. Давыдов вздрогнул, но отодвигаться не стал. Юрка же решил, что в их позе нет ничего страшного, да и ребята из художественного кружка не косились на них с подозрением.       Крепкий парень, немного пухлого телосложения, с мелкими кудряшками на голове, отливающими при свете кинозала какой-то синевой, напоминающей по цвету глубокий сумрак, показал на надписи:              — Их можно сделать пожирнее. Просто обвести более толстым карандашом. Но, в принципе, если покрыть красной краской, буквы и так будет хорошо видно даже тем, кто расположится на задних рядах.              — Думаю, оставим так, — удовлетворённо кивнул Володя. — А что с кустами?              — В процессе, — серьёзно ответил парень. — Думаю, что закончим со всем к середине недели. Когда, вообще, спектакль?              Володя вздохнул.              — Через неделю в понедельник, если ничего не изменится.              — Успеем.              Ребята из художественного, оставив реквизиты, ушли из кинозала. Юрка отошёл от Володи и встал теперь перед ним. Володя снял очки, зажмурился на долю секунды, потирая при этом переносицу, и Юрке показалось, что друг устал.              — Всё нормально? — Конев ласково дотронулся до плеча Давыдова и незаметно погладил. Он особо не опасался, потому что в кинозале были только малыши, которые точно бы не стали искать подвох в Юркиных прикосновениях.              — Да, — устало ответил Володя, возвращая очки на место, — из-за того, что рано встали, и общественных работ я совсем вымотался.              Юрка тоже чувствовал эту усталость и слегка огорчился: он надеялся, что они смогут уединиться, после того как уложат малышей на сон, но, видимо, не сегодня. Сжав плечо Володи, Конев сказал:              — После отбоя малышей сразу спать.              Юрка поразился сам себе. Сейчас он отодвинул свои желания и потребности в обществе Володи на второй план. Ему просто хотелось тоже проявлять максимальную заботу по отношению к своему особенному другу.              Благодарная улыбка Володи в ответ того стоила. Юрка так хотел поймать её губами, хотел, чтобы она передалась и ему тоже, но понимал, что ограничен во всём.              Стараясь не показывать грусть от собственного бессилия, Юрка убрал руку с плеча Давыдова, огляделся, думая, на что бы перевести тему, и заметил, что его соотрядницы сегодня на репетиции отсутствовали.              — А где девочки? — тут же поинтересовался Конев.              — Ирина попросила их на сегодняшний вечер. Там нужна помощь с подготовкой ко дню Нептуна.              Ах да. Ещё же день Нептуна маячил перед носом. Юрка уже и позабыл об этом. Слишком много событий навалилось на него за эти дни.              — Он в следующие выходные? — уточнил Юрка больше для поддержания беседы. На самом деле ему теперь было не так уж и важно, какая программа запланировала на оставшиеся две недели, если его дни будут наполнены Володей и их уединёнными встречами.              Володя в ответ утвердительно промычал, а потом они всё же начали репетицию.              Дело шло значительно лучше. Олежка читал новые правки, и Володя остался доволен его практически чистой речью. Настя обрела ещё больше уверенности — её заикания почти не повторялись. Саня, конечно, ещё шкодил, но в целом отыгрывал немецкого фашиста очень даже натурально.              Прогнали несколько серьёзных сцен, Володя делал какие-то правки в сценарии, а потом решили попробовать отыграть с декорациями.              Юрка помог поставить кровать и некоторое убранство комнаты, в которой разворачивался самый первый разговор сестёр Портновых. Настя, удручённая, подавленная из-за появления немцев, смотрела в окно, рамка которого стояла на специальной подставке. Её названная сестра по спектаклю — рыжая Алёна — сидела на кровати, прижав коленки к подбородку и обхватив их маленькими ручками. Её лицо выражало скорбь, а в больших зелёных глазах проявлялся отчётливый страх. Юре нравилась её натуральная игра.              Обе девочки были одеты в длинные, слегка серовато-белого цвета ночнушки, подобранные для них Ксюшей.              — Они убьют нас? — дрогнувшим голосом спросила Алёна. Сценка, которую обыгрывали девочки, была на самом деле тяжёлая. Им нужно было передать всю гнетущую атмосферу того времени.              Свет в кинозале был приглушён, создавая эффект ночи. Юра и Володя сидели на третьем ряду, наблюдая за девочками, остальные незадействованные ребята заняли первый ряд.              Юрка так засмотрелся на мимику Алёны, что даже не сразу и понял, как до его колена, которое было спрятано за джинсами — вечер выдался немного прохладным — дотронулась Володина рука. И только почувствовав поглаживание, Юрка моргнул и опустил голову вниз, смотря на то, как пальцы Володи царапают джинсу. Ласка продолжилась: ладонь Володи поднялась немного выше колена, и Юркин пульс скакнул. Он почувствовал смятение и смущение, а ещё какое-то дикое желание, чтобы Володя не останавливался, чтобы он поднялся ещё выше. Куда именно — Юрка точно не знал, но просто хотел, чтобы Володя не убирал руку.              Сам Давыдов слишком внимательно смотрел на сцену, но Юрка видел, как нервно Володя сглатывал, а значит его тоже волновало то, что он делал.              Ладонь Володи по-прежнему поглаживала Юркино колено, и Юра плавился от этих по сути невинных прикосновений. Он даже боялся представить, что с ним стало бы, если бы Володя позволил себе больше.              И Юрка не был уверен, что выдержал бы.              Тут Володя повернул голову в его сторону, а затем наклонился, и Юрка уже было подумал, что тот его сейчас поцелует, но Володя лишь прошептал:              — Кстати, я нашёл тебе роль, — на секунду дотронулся губами кончика Юркиного уха и быстро выпрямился, словно ничего и не было.              А Юрка не понимал этой игры. Володя был для него в такие моменты слишком загадочным. То он сторонился любого проявления нежностей на людях, то чуть ли не при полном зале детей позволял себе прикосновения.              Ладонь Давыдова ещё раз прошлась от колена до бедра, оказываясь совсем близко к паховой зоне, но затем Володя бегло убрал руку, потому что сценка закончилась: Настя произнесла последнюю реплику, и Давыдов встал с кресла, слегка похлопав. Хлопал и Юрка, только глазами, потому что не мог пошевелиться. Володя издевался над ним, заставлял сгорать изнутри, и Юрка уже не мог думать о репетициях и даже о том, что Володя нашёл ему роль.              Давыдов прошествовал к сцене, что-то говоря девочкам, Юрка остался сидеть на месте, пытаясь выровнять дыхание. Так кстати вспомнилась знаменитая фраза из Советского мультфильма «Ну, погоди!», которая очень часто употреблялась Волком при комичной погоне за Зайцем. И Юрка надеялся, что ещё отыграется за эти поглаживания, которые в результате теперь не дают ему сдвинуться с места.              Прозвучал горн на ужин. Репетиция подошла к концу. Володя поблагодарил всех присутствующих, и ребята, что были постарше, отправились на трапезу самостоятельно, а малыши построились в отряд. Юрка встал с кресла, но на Володю смотреть не решался: ему казалось, что он сойдёт с ума тут же.              Ужин прошёл спокойно. Юрка насытился макаронами с сосисками и чаем с несколькими сушками. Девчонки под боком трещали о каком-то новом платье из свежего модного журнала, парни вели беседу о планах после окончания смены.              Хоть смена ещё даже не достигла своей середины, Юрка понимал, что она в скором времени всё равно закончится. Взгляд метнулся в сторону Володи, который тихо переговаривался с Леной, и на сердце стало немного тоскливо. Ему вдруг почудилось, что они так мало времени проводят вместе, что у них совсем нет свободных минут друг для друга, и всё это — удручало.              А ещё Юрка знал, что сегодня не будет требовать от Володи никаких тайных встреч или чего бы то ни было ещё, потому что он видел усталость на лице друга, которую уже даже нельзя было скрыть. И Юрке так хотелось, чтобы Володя был отдохнувшим, что собственные желания пришлось отодвинуть подальше.              После ужина по расписанию: укладывание малышей под страшилку. Так как Олежке понравилась история про Белую бабку, он попросил Юрку рассказать о ней ещё раз для тех, кто её не слышал.              — Ого, — с чувством удивления произнёс Дима, — так это нужно пастой обмазаться, да?              Юрка усмехнулся и пожал плечами.              — Она забирает не всех. Только тех, кто на её внука похож. А как мы выяснили, похож он на меня, так что вам переживать, собственно, не о чем.              Димка слегка нахмурился, выдавая мыслительный процесс.              — А может ты и есть её внук? Просто не помнишь, что с тобой произошло.              Юрка не удержался от смеха.              — Ну нет, ребята, — проговорил он со смешинками в голосе, — это точно не я. Ни с какой бабкой до этого я в лесу не жил. Всё, как у многих — мама, папа, квартира в Харькове.              — О, а я из Полтавы, — продолжил поддерживать диалог Дима, — у меня в Харькове когда-то родственники жили, но потом они в Молдову переехали, поближе к Европейским странам. Вообще не понимаю этой необходимости в переездах. Неужели взрослым на одном месте не сидится? — такие серьёзные вопросы звучали из уст мальчишки достаточно курьёзно.              Юрка не нашёлся, что на это ответить, зато на выручку пришёл Володя.              — Иногда взрослым начинает казаться, что в другом месте значительно лучше, чем в том, где они живут. И это нормально для человека в целом. Так что, кто его знает, может, Полтава — не единственное в мире место, в котором ты будешь жить? — Володя как-то грустно улыбнулся, и Юрке стало интересно, какие мысли посетили друга в этот момент. Он помнил, что Володя хотел и даже стремился перебраться в Штаты, но была ли теперь эта мечта так значительна для него, когда в его жизни появился Юра?              Хотелось бы знать наверняка, но Юрка не решился бы спросить, боясь, что получит не тот ответ, на который рассчитывал изначально.              Дима что-то ещё спросил, Володя ответил, а потом в приказном тоне сказал, что всем пора спать. Ребята с ним не спорили и легли в кровати, укрывшись одеялами. Потушив светильник и пожелав спокойной ночи октябрятам, Володя и Юра вышли из комнаты. В коридоре царила тишина, и молодые люди направились к выходу. Возле комнаты Володи Юрка вдруг резко затормозил. Володя непонимающе уставился на друга.              — Послушай, Володь, — начал Юрка. Он так не хотел уходить, но и мучить уставшего Володю своим присутствием — тоже. — Я вижу, что ты устал. Может, доработаем сценарий завтра и… — он понизил голос до шёпота, — побудем вместе тоже завтра?              Володя с нескрываемой печалью посмотрел на него, но потом, прикрыв рот рукой, зевнул и согласно кивнул. Однако отпускать Юрку он не спешил.              — Хорошо, — он огляделся, закусил губу, а потом, открыв дверь своей комнаты, в которой было темно, очевидно Евгений Иванович где-то прогуливался, затянул Юрку во внутрь. Щёлкнув по выключателю, Володя оставил Юрку возле двери, а сам подошёл к единственному окну, зашторил его плотными шторками и потом вернулся к Юрке, тут же прижав его к двери и целомудренно поцеловав. Они обменялись короткими поцелуями, прежде чем Володя оторвался от Юрки.              Всё ещё прижимая тело Конева к дверной поверхности, Володя прошептал:               — Не мог же я отпустить тебя без поцелуя на ночь, — и провёл носом по Юркиной щеке, отчего последнему пришлось судорожно втянуть воздух и так же судорожно выдохнуть. Близость Володи опьяняла. Так и хотелось схватить его в охапку и повалить на так манящую кровать. Ему хотелось, чтобы руки Володи расположились не только на талии, но и стали блуждать по всему телу. Юрке стало жарко от собственных мыслей, и он не удержался и снова поймал губами губы Володи.              Даже эти лёгкие поцелуи кружили голову, как карусель на детской площадке.              — А где Женя? — не то чтобы Юрку волновало местонахождение физрука, но всё же не хотелось, чтобы он появился здесь неожиданно.              Володя, целовавший до этого висок Юрки, усмехнулся.              — Он с Ириной, думаю, придёт не скоро.              Юрка слегка отодвинул от себя Володю, изумлённо заглянув ему в глаза.              — Так они действительно…? — Володя кивнул. Юрка приоткрыл рот в удивлении. — А я-то всё гадал, есть ли между ними что-то или нет. Но выглядели они всегда, как влюблённая парочка.              Володя дёрнул уголками губ.              — Да у них ещё с прошлого года что-то непонятное было, но до серьёзного так и не дошло. А вот в эту смену видимо снова что-то разгорелось. Я знаю, что он женат, поэтому здесь всё… Сложно.              — Вот как, — протянул Конев. — Какая-то волшебная смена получается. Ирина с Женей, мы вот… С тобой.              Володя с нежностью погладил Юру по лицу костяшками пальцев.              — Не думал, что всё будет так, — с лёгкой хрипотцой проговорил Володя, — ты… Не жалеешь?              Юрка округлил глаза и обнял ладонями лицо Володи, поддавшись чуть вперёд.              — Я? Жалею? — горячо зашептал в ответ. — Володя, как я могу жалеть о том, чего так долго хотел? Ты просто представить себе не можешь, как я метался внутри, — он прислонился своим лбом ко лбу Володи, — ты — самое лучшее, что могло произойти со мной, — возможно, было наивно так говорить в шестнадцать-то лет, но Юрка чувствовал, что эти слова идут от самого сердца, и не хотел придумывать ничего другого. — Неужели ты о чём-то жалеешь? — в голосе появилось немного страха. Меньше всего Юрка хотел, чтобы Володя о чём-либо сожалел.              — Нет, — Володя помотал головой, — просто мне всё ещё страшно от всего этого. Мне кажется, что я делаю что-то неправильное, что я… Порчу тебя.              — Прекрати так говорить, — Юрка мазнул губами по губам Володи, — прекрати брать ответственность только на себя. Я здесь, и я целую тебя, — Юрка прижался крепче и настойчивее, но более ничего не предпринимал, хотя в голове вертелись навязчивые мысли: хотелось запустить руки под рубашку и просто провести по голому телу. Юрке было жутко интересно, что он при этом почувствует.              Но Володя не оставлял ему никаких шансов. Прервав поцелуй, Давыдов выдохнул:              — Давай остановимся. Боюсь, если ты продолжишь в таком духе… Я не сдержусь. А лучше нам ничего такого… — он махнул рукой. — Не вытворять.              Юрка хотел рыкнуть: «Почему? Почему ты не позволяешь мне большего?», но прикусил язык. На ночь глядя отношения выяснять не хотелось, да и Володя был уставший.              И Юра в который раз покорно принял его условия.              Он выпустил Володю из своих объятий, сердце билось и возмущалось, что Юрка уходит от любимого человека, но Юрка старался не слушать его.              — Ладно, — выдохнул Конев, пытаясь успокоиться. Внутри творилось что-то не поддающееся описанию. — Я пойду, доброй ночи, Володь.              Юрка, не дождавшись ответа, выскользнул из комнаты Володи. Мысли путались, но ему так не хотелось в них копаться.              На выходе из корпуса он столкнулся с Сидоровой. Она стояла перед крыльцом и выглядела так, словно не решалась зайти внутрь.              — Ты что здесь делаешь? — в голос Юрки просочилось недовольство. Сидорова выглядела немного испуганной, будто Конев застал её за каким-то преступлением.              — А…А я… Я к Володе пришла вот, — слегка заикаясь, выдала Маша и вытаращила на Юрку зелёные глаза, в которых плескалась сама невинность. — Хотела поговорить с ним про ту композицию, которую он мне отдал.              Юрка прищурился и скрестил руки на груди. Что-то в словах Маши заставляло его сомневаться.              — Володя уже ушёл спать.              — Да? — потупилась Маша. — Ну… Ну ладно. А ты сейчас куда?              Вопрос явно был с подвохом. Куда ещё Юра мог идти на ночь глядя, если не в корпус?              — В комнату, спать.              Машка оживилась.              — Тогда пошли вместе. А с Володей я завтра поговорю.              Юрке это показалось очень странным, но высказывать Маше он ничего не стал. Может, Сидорова и правда ждала Володю, а не… Шпионила за ними. Хотя в последнее верилось больше, чем в первое.              На следующий день всё шло по привычному плану: подъём, линейка, завтрак, досуг на речке, кружок у Володи, обед, тихий час.              Всё это время Юрка почти не разговаривал с Давыдовым. Они перекинулись парой фраз только перед утренней трапезой, а потом на пляже Юрка играл в волейбол, вместе с другими мальчишками дразнил девчонок, и времени на разговоры особо не было, но при этом Конев не забывал оглядываться на своего друга и время от времени позволял глазам задержаться на теле Володи дольше положенного.              Уединиться им удалось только во время тихого часа под ивой. Стоило этим двоим скрыться за её ветвями, как Юрка тут же оказался рядом с Володей и смял своими губами его, так отчаянно и сильно — словно от этого зависела его дальнейшая жизнь.              Володя провёл пальцами вдоль Юркиной руки, нашёл ими пальцы Юры и переплёл со своими — и это был очень нежный жест, от которого внутри всё встрепенулось, будто потревоженная птица взмахнула крыльями.              — Я соскучился, — проговорил Юра, когда они оторвались друг от друга. Володя наградил его мягкой улыбкой.              — Я тоже соскучился по тебе, Юрочка. Мне показалось, что вчера я расстроил тебя, — тут Володины пальцы сжали Юркины, — скажи: всё нормально? Меньше всего я хочу обидеть или унизить тебя чем-то.              Юрка в ошеломлении уставился на друга. Как ему ещё вбить в голову Володе, что их чувства — это никакое не унижение?              — Володь, ты опять за своё, — негодующе проговорил Конев, — всё нормально. Если ты боишься, что мы можем переступить черту, к которой мы оба не готовы, то я всё понимаю и принимаю. Но только прошу тебя: прекрати говорить, что ты унижаешь или обижаешь меня своими чувствами. Я, наоборот, до сих пор не могу поверить в то, что такой, как ты, посмотрел на… Обычного меня. Я же ничем не примечателен.              Теперь пришла очередь Володи смотреть недовольно.              — Тогда ты прекрати говорить, что ты — обычный. Никакой ты не обычный, Юрочка. А самый лучший, самый… Родной. Я же ведь с самого начала увидел в тебе что-то… Что не мог долго себе объяснить, пока не пришло время прощания. С тобой просто хотелось проводить время рядом. Да хотя бы поговорить. А я не знал, как подступиться. И случай с Вишневским расставил всё по местам. Ты думаешь, я бы позволил Ольге Леонидовне вышвырнуть тебя из лагеря? Никогда бы не подумал, что смогу так кому-то перечить. Я ведь новенький был, а слова в твою защиту сами собой вылетели. Так что, Юрочка, обычным ты точно быть не можешь.              Юрке нравилось, что Володя немного приоткрыл занавесу своих чувств, помогая Юрке заглянуть в его душу чуть глубже, чтобы понять его самого. Ему так нравилось узнавать Володю, хотя казалось, что он уже знал о нём достаточно.              Новый поцелуй придавал какой-то уверенности. Юрке даже нравились эти обычные касания губ. Главное — ощущать Володю в своих руках.              — Нужно закончить со сценарием, — Володя чуть отодвинулся от Юры, но ненамного. Юрка приоткрыл глаза, кивнул.              — Да, сейчас, начнём — и снова поцеловал Володю, не в силах оторваться от него.              Расположились они точно так же, как и вчера: Юра сел спиной к стволу ивы, Володя лёг на его коленки. Конев сразу запустил руку в волосы Давыдова и просто стал перебирать прядки, чувствуя себя спокойно, совершая такие действия.              Со сценарием они и правда закончили. На удивление работа шла более слаженно, и они даже не успели поспорить. Юрка не заметил, как Володя прочитал последнюю реплику Рылеева.              — Фух, — выдохнул Давыдов. — Олежке теперь останется это только всё выучить. Думаю, мы постарались на славу. Сколько до конца тихого часа осталось?              Юрка взглянул на наручные часы.              — Около получаса.              — Хорошо, тогда побудем ещё здесь, — он обвил шею Юрки рукой и наклонил его ближе к себе, — иди сюда, — о, как же такой Володя нравился Юре. Володя, в принципе, нравился Юре любым, но в такие минуты Юрка просто млел от этой властности и уверенности, исходящих от Давыдова.              Губы Володи были каким-то личным спасением от негативных мыслей.              — Сегодня на репетиции Маша будет играть «Колыбельную». Постарайся не высказывать негатива в её сторону. Я сказал ей, что это очень важная тема, и она волнуется.              Юрка выпрямился и недовольно засопел.              — Я знаю, что она отыграет её не так, как нужно, — заявил он.              — Ты обещал быть терпимее, — парировал Володя. Юрка засопел ещё сильнее.              — Ладно, — буркнул он. — Может, мне вообще не стоит приходить?.. — сказал первое, что пришло на ум. Володя нахмурился.              — Исключено. Ты нужен мне всегда. Тем более я потом всё равно хочу послушать твоё мнение.              Слова Володи немного успокоили Юру. Но всё равно не вселяли уверенность в том, что Маша хорошо сыграет.              Разговор о репетиции напомнил Юрке ещё кое о чём.              — Кстати, ты говорил, что нашёл роль для меня. Какую?              Володя оживился, будто уже и забыл, что посвятил в это Юру вчерашним вечером.              — Да. Вот, смотри, — Володя пролистал сценарий и протянул лист Юре. В углу он заметил, как Володя подписал карандашом «Юрчка», и не сдержал улыбки.              — Юрчка? — подразнил его Конев. — Это ты так ласково меня в своих мыслях называешь?              Уголки губ Володи дёрнулись в усмешке, но он промолчал.              Юрка вгляделся в текст. Потом приподнял одну бровь и взглянул на Володю.              — Гестаповец Краузе? Предлагаешь сыграть мне немца?              — А не ты ли неделю назад говорил мне, что готов сыграть кого угодно, даже немца?              Крыть было нечем. Юрка ведь действительно на той карусели в начале недели готов был сыграть даже немца, но он ведь не думал, что Володя всерьёз найдёт ему роль. Хоть немцы и являлись его дальними родственниками, всё же играть роль фашиста Юрку как-то не прельщало. Особенно такого, как Краузе.              Как и любая еврейская семья, семья Юрки не стала исключением. Его деда убили фашисты, и он никогда не видел его даже на фотографиях.              — Что-то не так? — Володя приподнялся и заглянул Юрке в лицо. Юрка понимал, что уже слишком долго молчит.              — Просто… — судорожно выдохнул он. — Просто тогда на карусели я больше шутил, нежели чем был настроен серьёзно, — Юрка помнил, что он ещё хотел отвлечься от разговора о Земцовой, которая приходила к Володе, чтобы пригласить того на дискотеку, вот и ляпнул, что готов сыграть кого Володя скажет. Нет, обычный немецкий солдат, который, конечно, не участвовал в пытках, а просто оказался на войне по стечению обстоятельств, не вызвал бы в нём ужаса, но вот Краузе… Краузе был настоящим фашистом, одним из тех, которые, лишив его деда жизни, оставили бабушку без мужа, а мать без отца.              — Юрочка, что не так? — ласково спросил Володя, прислонив согнутую ладонь к его щеке, словно обнимал её и убаюкивал. Юрка прижался ближе. С Володей было уютно.              — Я тебе никогда не рассказывал об этом. Да и история уже настолько замусолена до дыр, что стыдно рассказывать, потому что её, кажется, знают все: родственники, друзья, даже некоторые соседи. Мой дед был евреем. Я его никогда не видел, потому что от него даже фотографий не осталось, но знаю, что его сослали в концлагерь, и только дураку не будет понятно, что с ним там произошло. Поэтому играть такого фашиста кажется мне… Неправильным? Хотя это всё предрассудки. Я же ведь не настоящий фашист.              На лице Володи была написана отчётливая жалость, но отчего-то сейчас она Юрку не раздражала. Он вдруг почувствовал себя маленьким мальчиком, которого просто нужно было обнять, что Володя тут же и сделал.              — Милый мой, — Володя поцеловал его в макушку, а затем просто начал осыпать лицо поцелуями, — если ты чувствуешь, что не хочешь — я ни в коем случае не настраиваю. Я уже говорил тебе, что меньше всего мне хочется принуждать тебя к чему-то.              Поцелуи Володи успокаивали. Старая рана от несправедливости фашизма, нанесённая немцами его семье, затянулась и не выплеснула наружу все негативные эмоции только благодаря Володе.              Юрка вздохнул. Снова посмотрел на сценарий.              — Роль второстепенная. Слов не так много, — каждое предложение Володя сопровождал поцелуем туда, куда мог дотянуться. — Но она важная. Может, у тебя есть кандидаты на неё?              Не было у Юрки никаких кандидатов. И он понимал, что Володя хотел бы видеть его в этой роли. И ведь не будет ничего такого, если Юра сыграет? Это же ведь всё понарошку. Не по-настоящему. Это не предаст его дедушку или семью в целом.              Любовь — когда идут на уступки, не так ли?              — Нет, — немного сипло ответил он, — ты же ведь никого не хочешь видеть, кроме меня. Значит, я сыграю. Да и слов вроде немного. И я знаю, что спектакль для тебя важен.              Володя поцеловал его в щёку.              — Ты самый лучший в мире человек. Но давай так: мы прогоним одну сцену с участием Краузе, и если ты почувствуешь себя не в своей тарелке — ты тут же об этом мне скажешь.              Понимающий Володя так сильно манил к себе Юрку, что он не выдержал и крепко поцеловал Давыдова, мечтая когда-нибудь набраться смелости, чтобы поцеловать Володю намного серьёзнее.              Вернулись в лагерь к самому горну. Володя поспешил в корпус к своему отряду, Юрка поплёлся в свой, думая, что теперь он и Володя не скоро снова окажутся вместе. Но у него хотя бы будет возможность увидеть Давыдова на репетиции. Единственное, что омрачало поход в кинозал — Сидорова и её фальшивая игра, от которой тошнило.              И ведь Юрка мог решить всё одним разом. Он мог просто сказать Володе, что сядет за инструмент и исполнит партию «Колыбельной» так, как надо. Но Юра боялся. Сам не знал чего. Боялся, что выглядит самоуверенным только в мыслях, боялся, что на деле облажается так же, как и Маша, боялся, что Володя в нём в итоге разочаруется. А Володю хотелось больше очаровывать, чем разочаровывать.              Полдник, общественные работы — всё по расписанию. На репетицию Юрка немного опоздал: Ирина попросила его вынести мусор к посту, а того оказалось немало. Когда он вошёл в кинозал, то Олежка в компании своих братьев прятался за декорациями, а немцы, среди которых был и Шамов, искали партизанский отряд, что-то лепеча на немецком.              Полина за кадром читала, Ксюша, Ульяна, Володя и Маша сидели на первом ряду, а значит Сидорова ещё не играла на пианино.              Юра не стал отвлекать ребят своим присутствием и просто сел на последний ряд, наблюдая за натуральной игрой Рылеева. Олежка говорил новый текст с большей уверенностью, и Юрке даже нравилось, как звучали предложения из мальчишеских уст. Гордо, патриотично, самозабвенно.              Эпизод закончился, и настала очередь Сидоровой блистать талантом. «Колыбельная» должна была появиться в конце первого акта, после того как чтец объявит о том, что Зину Портнову схватили фашисты.              Юрка, пока Маша готовилась, подобрался чуть ближе и сел на второй ряд, шепнув Володе, что он здесь. Худрук, не отвлекаясь на Юрку, кивнул и вперил взгляд в Сидорову. Юрка сделал то же самое.              Маша поправила несуществующие складки на своей голубой юбке солнце-клёш, выпрямила спину и начала играть.              Юрка не видел своего лица в этот момент, но чувствовал, как его слегка пухлые губы кривятся каждый раз, когда Маша берёт слишком высокую ноту или слишком низкую, когда нужно показать трагедию или взлёт.              Маша не умела говорить на музыкальном языке. Как бы то ни было, Юрка не смог прочувствовать в её игре того самого Чайковского и тот смысл, что закладывал композитор в своё творение.              Юрка поджал губы. Ему казалось оскорбительным то, что Сидорова вообще сидела на банкетке, а её пальцы касались клавиш. Но также Юрка осознавал, что не мог ничего предъявить ей, потому что сам играть наотрез отказался.              — Хорошо, — вдруг сказал Володя, — думаю, Маша, ты справилась с поставленной задачей.              Юрка открыл рот. Володя ведь говорил это несерьёзно? А Маша уже светилась от счастья.              И неужели Юра закроет на это глаза?              — Да это никуда не годится! — внезапно он вскочил со своего места и прямиком направился к ошалевшей от его слов Сидоровой. Быстро взобравшись на сцену, Юрка оказался рядом с пианино. — Это отвратительно, Маша! Ты, вообще, ноты видела? Почему здесь не та тональность? А здесь, — пальцы его с раздражением тыкали в тетрадь, отчего та едва не упала на пол, — должно быть мягко и печально одновременно, а не весело, будто ты не «Колыбельную» играешь, а польку, под которую все дружно танцевать пойдут! Ты совсем не слышишь себя?! Маша, ты абсолютно не годишься для этой композиции! — гневно выдал Юрка. Сидорова с секунду хлопала глазками, и Юрка заметил, как губы соотрядницы задрожали. Наверное, Юрка поступил не самым лучшим образом, но Сидорова его настолько бесила, особенно тем, что устраивала непонятные слежки — сегодня днём он опять видел, как она пыталась отыскать его и Володю, — что Юра просто не смог быть к ней терпимее.              Тут на его локте сомкнулись пальцы, и Юра уже знал, кому принадлежит прикосновение. Повернув голову в сторону Володи, Юрка столкнулся со слишком серьёзным и строгим взглядом вожатого и понял, что сейчас начнётся моральная тирада о его неподобающем поведении.              — Пойдём-ка выйдем, — Володя сказал это тихо, но Юрке показалось, что прозвучало это угрожающе. Давыдов уже тянул его в сторону выхода из кинозала, и Юрка даже не сопротивлялся, даже не вырывался из цепких лап вожатого.              Оказавшись на улице, Володя отвёл Юрку к боковой стенке эстрады и взглянул на него очень неодобрительно.              — Ты что это творишь? — голос такой же строгий, как и весь вид, заставил Юрку немного стушеваться. Но только немного. Потому что он считал, что всё сказанное им Сидоровой — правда. И кто как не Володя должен был это понимать. — Ты зачем говоришь ей такие обидные вещи?              Юрка скрестил руки на груди и теперь был похож на колючего ежа.              — Я сказал ей чистую правду. Она не подходит для «Колыбельной», — подбородок взметнулся чуть выше на автомате. Юрке хотелось казаться взрослее, но Володя всё равно возвышался над ним.              — А ты не мог это сделать помягче? — всё ещё негодовал друг. — Или хотя бы не при всех, а ещё лучше: ты не мог сказать мне этого наедине?              — Не мог, — проворчал Конев. Внутри чуток взыграла совесть из-за дрожащих губ Сидоровой, но она тут же была перекрыта потоком воспоминаний о её отвратной игре на пианино. — Она меня раздражает, — просто сказал Конев. Володя горестно вздохнул, покачал головой.              — Но это не повод, чтобы так её унижать.              Юрка ничего на это не ответил, лишь произнёс:              — Она не может играть «Колыбельную».              — Ты сам прекрасно знаешь, что «Колыбельная» подходит нам больше всего.              Юрка выглядел всё ещё насупившимся. Глупые эмоции обуздали его, но теперь они постепенно стихали, и Юре стало казаться, что он поступил неправильно.              Но Володе он в этом ни за что не признается. Машка раздражала его ещё с начала смены, так что поделом ей.              — Тебе нужно извиниться перед Машей. Так нельзя, Юр.              Юрка закатил глаза. Он знал, что теперь когда Володя злился, то использовал сокращение его имени. И это сокращение ему не нравилось.              — Цела будет Сидорова. Пусть учится принимать критику в лицо.              Володя поджал губы.              — Сам-то ты её не очень принял, когда на экзамене тебе сказали неприятные вещи. А теперь что, повторяешь глупость того человека, который твою мечту разрушил?              Юрка начал злиться. Какой-то частью разума он понимал, что Володя был прав, что Юрка сейчас поступил совсем неразумно, оскорбив Машу, которая, в первую очередь, была девушкой. А девушек, вообще, обижать не принято. Даже если они такие бездарности, как Сидорова. Но с другой стороны он считал, что нужно сказать правду в лицо, чтобы не давать ложных надежд.              Вот Юре сказали правду. И в итоге разрушили его жизнь этой правдой.              Может, Володя прав? Может, Юрка был слишком жёсток?              Но упрямый забияка Конев ни за что это не признает. Он умел извиняться, но перед Сидоровой, которая явно что-то пыталась вынюхать, не горел таким желанием.               — Мне нужно остыть, — просто сказал Юрка, качнувшись с пятки на носок. Возвращаться обратно в зал не хотелось. Маша наверняка устроила истерику, и видеть её заплаканное лицо у Юрки не было никакого желания.              — Хорошо, — согласился Володя и дотронулся до Юркиного локтя на секунду, сжал и убрал руку. — Только возвращайся скорее обратно. Мы что-нибудь придумаем.              Юрка кивнул и прошёл мимо Володи. Он уже знал, куда пойдёт успокаиваться. Лишь бы только Давыдов за ним не увязался.              Недострой был идеальным местом для хранения пачки сигарет. Сюда, кроме строителей, никто не совался, а чтобы найти тайник Юрки, который он соорудил ещё в прошлом году, нужно было постараться.              Сигареты и спичечный коробок так и лежали нетронутыми. Юрка чувствовал себя неуютно оттого, что нарушает обещание, данное Володе, но сейчас ему казалось, что сигарета — это единственное, что его остудит. Нет, конечно, ещё был Давыдов со своей нежностью, но подарить её сейчас Юрке Володя всё равно бы не смог. Поэтому оставались только сигареты.              Правда, Юрка особо не любил курить, да и практически не курил, только лишь баловался, ну и ловил адреналин от того, что его могли застукать за таким занятием.              Достав заветную пачку, из которой была высунута первая и последняя сигарета, Юрка вдруг ощутил, как нахлынули воспоминания о том дне, когда Володя застал его первый раз за этой пагубной привычкой.              «Ситуация с Вишневским уже почти отпустила Юрку, но Коневу требовалось своего рода успокоение, которое он иногда находил в сигаретах. Как хорошо было дружить с дворовыми ребятами, которые могли достать всё, что угодно и где угодно.              Пачку дорогих и качественных сигарет с таким символичным названием «Космос» ему подогнал Олег — худощавый восемнадцатилетний сосед, который вечно чем-то промышлял. Он подарил их Юрке на пятнадцатилетие, сказав, что это — одни из лучших сигар Советского союза.              Пачка была обычной, без каких-либо цветастых принтов: синий картон с изображением белой ракеты.              Юрка до этого пару раз баловался сигаретами, но всё, естественно, было тайком от родных, и, наверное, от этого его будоражило.              Конев привёз подаренную пачку в «Ласточку» и теперь с наслаждением шёл в сторону недостроя, предвкушая то, как расслабится за одной сигаретой.              Ступив на территорию стройки, Юрка нашёл ближайшее дерево и, отломив тонкую ветку, согнул её пополам, чтобы сделать своего рода держатель, поджёг фильтр сигареты и зажал её другой край между двумя половинками ветви.              Первая затяжка показалась тяжёлой. Юрка закашлялся, сразу почувствовав табачный привкус во рту, и скривился от него.              Вторая затяжка прошла получше. Тело как-то сразу даже расслабилось. Натянутые нервы успокаивались, странные взгляды, которыми одаривали Конева пионеры лагеря, забывались.              Юрка сел на бетонный выступ и просто выдувал дым тонкой струйкой в небо, чуть затянутое облаками. Сегодня был прохладный день.              Он на секунду прикрыл глаза, как внезапно услышал строгое:              — Это что ещё такое?              Сначала Юрка подумал, что ему показалось. Потому что ну не мог вожатый пятого отряда оказаться так далеко от лагеря.              «Неужели следил?..» — в голову закралась подозрительная мысль, но Юрка от неё отмахнулся. С чего бы вдруг Давыдову искать пионера первого отряда? Они ведь не друзья.              Юрка вздрогнул и, открыв глаза, невозмутимо посмотрел на Давыдова. Володя стоял в нескольких шагах от него и глядел в ответ очень строго. А Юрке, наоборот, стало весело.              — Сигарета, — спокойно ответил Конев, чем ещё сильнее разозлил Володю.              — Я вижу, что сигарета, — процедил сквозь зубы Давыдов и сделал в шаг в сторону Юрки. — Я не об этом. Юра! — негодование звенело в голосе Володи. — Это же ведь портит твоё здоровье.              Юрка усмехнулся. Кончик сигареты тлел, и пепел сыпался под кеды Володи.              — Моё здоровье, — дерзко заявил Юрка, — как хочу, так им и распоряжаюсь, — по-детски вздёрнул подбородок, словно гордясь собой.              — С ума сошёл? — Володя в возмущении вскинул руки, а в следующую секунду просто наглым образом вытянул палку из рук Юрки: сигарета тут же упала, и Володя наступил на неё ногой, чтобы затушить, затем брезгливо поднял смятый окурок и огляделся в поисках мусорки.              Нужного бака не было, но зато он увидел большой строительный пакет, в котором хранились отходы. Давыдов быстро выкинул сигарету туда и вернулся к Юрке.              Лицо вожатого было с решительным настроем, и Юрка понял: сейчас его ждёт лекция.              Однако Володя только вздохнул и вдруг коснулся рукой плеча Юрки.              — Юра, не нужно. Сигареты до добра не доведут.              Юрка фыркнул. Но отчего-то почувствовал, что участливость Володи его взволновала.              — Как будто тебя заботит, что со мной будет, — бросил он невзначай, а вот Володя был настроен на разговор вполне серьёзно:       — Заботит. Ты под моей ответственностью, а значит, всё, что с тобой происходит — касается и меня тоже. Поэтому пообещай мне здесь и сейчас, что это был первый и последний раз, когда ты держал в руках сигарету.              Юрка закатил глаза, но ощущал внутри что-то непонятное, что-то, что всколыхнули слова Володи.              — Ладно, товарищ Давыдов, — проворчал Юрка, — обещаю».              Сейчас Юрка нарушил данное обещание, но надеялся, что у Володи не было времени, чтобы искать его по всему лагерю. Он выкурит одну и успокоится. И Володя об этом никогда не узнает.              Сломав ветку, Юрка согнул её пополам и уже собирался поджечь фильтр, как внезапно позади себя услышал чьи-то осторожные шаги — человек явно был на территории первый раз — а затем за его спиной раздался женский голос:              — Сигареткой не угостишь?              Юрка резко обернулся, прищурился.              Перед ним стояла Анна Владимировна Земцова.