Будь моим смыслом

Утро следующее Миша встречает один. Мальчишки уже убежали на пары, а Андрея выдернули на работу. Он бы может и встал с ним вместе, чтобы накормить завтраком и проводить до порога, но Андрей сам ему велел отдыхать, ласково, но твердо. Поцеловал нежно на прощание и, прошептав: «До вечера, драгоценный мой» — ушёл, поправив напоследок одеяло. Впрочем, брошенным каким-то Миша себя вовсе не чувствует в этих обстоятельствах. В этом пожалуй и заключается один из самых весомых плюсов зрелых отношений: в умении понимать и принимать особенности чужой работы, чужого характера и воспитания, уважать чужие принципы и личное пространство, и не обесценивать проблемы и переживания любимого человека. Обобщая, в умении быть здравомыслящим и по-своему мудрым. Сейчас, например, он бы мог себя при желании накрутить, как следует, по поводу того, что Андрей таки своё получил и уже навострился от него сбежать. Мог бы, но опыт и трезвая оценка всего, что произошло между ними за время их знакомства, подобные мысли сразу отбраковали в раздел «чушь собачья». Андрею он верит, доверяет всецело, и впервые за долгое время ему совсем не страшно за своё будущее. Из кровати выбирается Миша ближе к обеду. Умывается, переодевается из пижамы в домашнюю свободную одежду, и движимый голодом, идёт на кухню. Благо готовить в ближайшие пару дней нет необходимости, холодильник, после вчерашнего, забит под завязку. Неспешно он выуживает для себя куриную грудку, брокколи и парочку сырно-помидорных грибочков и, поставив обед в микроволновку, застывает перед кухонным шкафом. В стекле дверцы отражается он сам, немного неузнаваемый после долгой болезни, по подростковому хрупкий, даже истощенный, но в тоже время как будто светящийся изнутри. Это странное ощущение, которое он, честно говоря, не знает, как описать точно, но его счастье как будто написано теперь у него на лице. А ещё, теперь у его счастья есть ещё одно подтверждение. Вещественное. На сгибе шеи, поверх старого блеклого шрама, которого он всегда стыдился, горит маком свежая метка. Метка Андрея. Как же долго они оба этого ждали! От воспоминаний о том, как трепетно и в тоже время пылко Андрей зацеловывал до и после укуса его шею, сердце наполняется нежностью, и в теле разливается волной тепла чувственная истома. Жаль, Андрюша не может сейчас быть рядом, но он обязательно дождется его, дождётся и встретит так, чтобы тот оставил за порогом все тяжелые мысли о работе, всю усталость, раздражение и страх, всё плохое. Оставил, как отрезал, стряхнул с себя, как пыль с ботинок, и, утонув с головой в волне любви, нежности и заботы, шагнул к нему в объятия. Да, именно так всё и должно быть! И всё у них обязательно будет хорошо, как в ванильных сериалах для домохозяек. И пусть так, потому что драмы с них, пожалуй, достаточно! Можно даже сказать, что и поменьше бы хотелось, но тут уже, как есть, так есть. С другой стороны — грех жаловаться. Ведь сложись всё чуточку иначе, и они бы никогда не встретились, не полюбили друг друга, и не обрели своё счастье. Пусть оно и несколько позднее, зато самое сладкое, как яблоки, которые поспевают к первым морозам. Этому счастью, как первому теплу после долгой зимы, радоваться и быть благодарным бесконечно легко. Оно, как первые одуванчики и фиалки, расцветающие на обочинах; как свежие фрукты и овощи с дачного огорода, взамен безвкусным магазинным; как удобные домашние тапочки, после натерших мозоли туфлей; как ванна с пеной, после прогулки от остановки до дома под холодным дождём; как горячие булочки, которые бабушка едва успела вынуть из духовки и убрала остывать под полотенцем; как прохладная озёрная вода в жаркий день… Оно комфортное, как любимая одежда: вот это самое потрясающее ощущение, когда ты чувствуешь себя на все сто, улыбаешься своему отражению в зеркале, не боишься двигаться так свободно, как хочется, когда тебе не холодно и не жарко, когда не давит ничего нигде, но и не торчит нелепо, когда ничего не царапается и не прилипает противно к телу, не шуршит раздражающе, не цепляется за всё вокруг, не путается в ногах и не собирает рукавами всю грязь вокруг. То чувство, когда тебе просто хорошо, когда ты нравишься себе, когда чувствуешь себя полностью собой, ни под кого не подстраиваясь и никем не притворяясь. Вот такая она — их любовь, бесхитростная, понятная, честная, без капли фальши, без подводных камней и интриг. Быть с Андреем просто. Так же просто и естественно, как дышать, и кто бы что не сказал ему в ближайшее время о том, что он поспешил, что доверился Андрею зря, Мише дела до этого нет и не будет. Он, в том, что они сделали, уверен. И в Андрее уверен, конечно же. Да и в самом себе тоже, что так-то чувство очень редкое. Остается только надеяться, что и семья с друзьями с ним будут солидарны. На самом деле, ради Андрея, хотя в том числе и ради себя, говоря точнее, Миша готов с непониманием и осуждением со стороны близких столкнуться. Их счастье совершенно точно того стоит, чтобы вдвоём стоять хоть против всего мира. Но, конечно же, хочется верить, что обойдётся всё без лишней драмы. Что хоть в этот раз не придётся ему превозмогать, страдать и доказывать кому-то что-то. Что любимые люди поймут его и просто разделят с ним его радость. Он не наивный и не инфантильный, понимает, что мир не идеален, и что не может абсолютно всё и во всём быть хорошо, но едва ли не впервые в жизни, Миша ловит себя на том, что просто хочет быть счастливым, всеобъемлюще и эгоистично, без неблагодарной жертвенности, необходимости на горло себе наступить, проглотив обиду, и прочих но. Возможно, ему пора губозакаточную машину себе купить, но разве он много чего лично для себя просил в этой жизни? Просто так просил. Те блага, которых он добился кровью и потом, не в счёт. Их он отработал у судьбы на все сто. Так может и ей пора сделать ему подарок? Обед остаётся недоеденным. Не лезет. Не потому, что болит что-то, или настроение плохое убило аппетит, а ну вот просто пока вот так. На самом деле, пока что многое ещё нужно приводить и приводить в норму. Впереди ждет реабилитация, все-таки в театре руки артиста — вещь важная, они порой жестами рассказывают не меньше, чем слова. Поэтому пластичность плечу нужно возвращать. Благо с этим ему уже согласилась помочь Анфиса. Ну как согласилась? Сама настояла, не давая ни единого шанса на отговорки. Но рука — это пол дела. По правде говоря, сегодняшняя ночь — первая за последнее время, когда он не просыпался от кошмаров. С психологом, очевидно, поработать придётся тоже, им обоим. Миша убирает недоеденное обратно в холодильник и заваривает чай. В квартире тихо и в тоже время шумно от доносящихся с улицы и из-за потолка чьих-то голосов, музыки, собачьего лая и рева моторов. За окном густыми хлопьями валит снег, заставляя ребятню на детской площадке визжать от восторга. Миша вдыхает глубоко мятно-малиновый аромат и улыбается. На душе легко и тепло. И батарея за спиной и горячий чай тут не при чем. Его, как говорят, любовь греет. А ведь и в самом деле греет, и перед ней отступает наконец тот холод, что все это время его изнутри сковывал. Словно он — Кай, в чьём сердце растаяли наконец льдинки-осколки. «Уже скучаю по тебе!» — приходит смс-ка от Андрея. Миша улыбается широко и отправляет в ответ заверение о том, что скучает тоже. Они переписываются ещё какое-то время, когда раздаётся вдруг трель дверного звонка. Миша невольно вздрагивает и глядит растерянно на часы. Рановато ещё для того, чтобы мальчики вернулись с занятий. На цыпочках он идёт в коридор, выуживает из сумки перцовый баллончик и сжимает его крепко в подрагивающей нервно руке. Дышит тяжело, сбито, и, собравшись с духом, выглядывает в глазок. В конце концов, это ведь могут быть просто соседи. Нельзя же теперь всю жизнь трястись взаперти из-за того, что случилось! За дверью, слава богу, всего-лишь папа. Залипший в снегу, взвинченный какой-то и с раздутой сумкой-авоськой в руках. — Чего не открывал так долго? — спрашивает он резко, едва щелкает дверной замок, но потом глядит на сына, и видимо что-то прочтя в его лице, а может, да и скорее всего так и есть, ещё и перцовку заметив рядышком на обувнице, смягчается и гладит его неуклюже по плечу. Молча они проходят на кухню, где отец ставит тут же на стол свою сумищу и начинает проворно извлекать из неё укутанные в полотенце банки и пластиковые контейнеры. — Пап, ну зачем столько? У нас и так вон холодильник забитый! — тянет Миша, улыбаясь. Но Юрий Михайлович неумолим. Бурчит как будто бы строго, но на самом деле с улыбкой: — Бери давай, что дают! Мать старалась готовила! А то ж мы не знаем тебя… Только из больницы, и наверняка за плиту уже к вечеру встанешь! — Но ведь со вчера ещё осталось много! — оправдывается Миша. Папа на это открывает холодильник, осматривает его содержимое, и, фыркнув громко, тянет: — Тююю! Да что там осталось то?! Это ты, как цыплёнок, поклевал — и сыт, а обормоты двое молодые только так за один вечер сметут это всё! Растущие организмы же. И мужика своего кормить хорошо не забывай! Он у тебя на какой работе тяжёлой работает, ему надо питаться хорошо! Миша поднимает руки и, посмеиваясь, бормочет: — Ладно, сдаюсь! Убедил! — То-то же! — веско подытоживает Юрий Михайлович и начинает пояснять, где что в этом изобилии банок-склянок находится. — Вот бульон куриный, легонький, тебе полезно, чтобы желудок восстановить. Помнишь, мать вам с Лешкой всегда такой варила, когда болели? Миша кивает. Конечно он помнит. — Вот блинчики любимые твои с сыром, — продолжает батя. — Потом достаёт еще здоровенную миску холодца, контейнер с оливье, небольшую кастрюльку картофельного пюре, контейнер с тушеным мясом, пакет с оладушками, мандарин плетеную авоську, и наконец бутылку с яблочным компотом. Миша было подхватывается убрать всё это роскошество в холодильник, чтобы не прокисло, но папа машет на него рукой, «сиди мол отдыхай», и сам быстро и ловко всё расставляет по местам. Мише неловко даже как-то, что с ним, как с вазой хрустальной, носятся теперь, поэтому он все-таки встаёт, чтобы налить отцу чай. — Погрейся хоть! — просит мягко, ставя перед ним чашку и вазочку со сладостями. Отец соглашается. Разговор за чаем довольно кривоватый. На самом деле, они ведь по сути недавно только начали нормально общаться наконец, и им обоим неловко. Тем не менее общаться они пытаются. Обсуждают что-то из последних новостей по телеку, говорят о погоде, даже вспоминают какие-то моменты из прошлого, когда жили ещё в Хабаровске. Миша, разоткровенничавшись, делится с отцом своими мыслями о том, чтобы квартиру отписать детям, после того, как они с Андреем поженятся, ну или с Андреем съехаться в этой, а детям выдать Андрееву. Они пока так-то не решили, даже с Андреем вопрос этот не обсуждали ещё, не до того пока было. Но так или иначе, а в одном Миша имеет твердое убеждение: детей, когда они решат создать семью, нужно обеспечить жильем. Это для них будет отличным стартом по жизни и от очень многих проблем в будущем убережет. Он сам достаточно поныкался по съёмкам с ребёнком на руках, чтобы утверждать это с уверенностью. В целом разговор идёт безобидно. Они оба явно стараются обходить острые углы и сдерживаются, чтобы не наговорить лишнего. Пока так, но это уже всяко лучше, чем то, что было раньше. О том, что ему дважды едва ли не умереть пришлось, чтобы они пришли наконец к миру между собой, Миша не думает. Зачем? Было и было. Он вон тоже наверняка перед Костиком накосячил столько, что лопатой можно разгребать. Главное ведь выводы правильные извлекать из уроков судьбы, какими бы жестокими они ни были. Кто знает, например, добился бы он всего того, что имеет, если бы жизнь его не испытывала на прочность каждый миг, закаляя, как сталь… И всё же беседуют они сейчас даже в чём-то душевно. Да кривовато, да осторожно, с неловкими паузами и недосказанностью, но вместе с тем и с теплом. И всё вроде хорошо, а потом Юрий Михайлович вдруг замирает как-то странно, и по направлению его взгляда, Миша понимает, что отец заметил показавшуюся из-под воротника метку. — Я знаю, что ты хочешь сказать, — выдавливает Миша глухо. — Что я легкомысленный, что метка до брака в моём возрасте — это стыдно, что нам нужно было подождать до свадьбы. Но не надо, ладно? Не говори! Я не хочу этого слышать! — Сынок, — голос у отца такой непривычно мягкий сейчас, что Миша невольно вздрагивает от неожиданности, — я рад за тебя! Из всех вариантов возможной реакции, ТАКОГО он себе даже и представить не мог. И тем не менее, папа продолжает: — Андрей — парень хороший, надежный, да торопыга, конечно, но я не вижу поводов в нём сомневаться! Он неоднократно уже доказал, что я могу со спокойной душой доверить тебя ему, он тебя безумно любит, и ты с ним очевидно счастлив, так что я могу только порадоваться за вас! Миша к такому исходу не готовился, поэтому сейчас знать не знает, как ему реагировать. Кажется, даже плачет немного, бормоча тихое растроганное «спасибо». На сей раз папа его обнимает первым. Вернувшийся вечером с занятий Костя, новый статус его принимает в целом ожидаемо хорошо. Даже почти без удивления. Впрочем, ему ли что-то говорить. Сам с меткой ходит давно уже. Когда всё случилось, они с Владом вдвоём к нему явились с повинной головой, чтобы не ругался. Да Миша и не ругался. Повздыхал только тяжело над тем, что поторопились. Отчего-то в том, что двое эти таки будут в итоге вместе, он уверен. Оттого, возможно, что в тот день уже Влад порывался Костика тащить в ЗАГС и всеми способами демонстрировал серьёзность своих намерений. Но тут уже Миша воспротивился. Настоял на том, чтобы доучились оба хотя бы на бакалавриате. Нет, никакого прямого запрета не было, скорее просто в беседе по душам ему удалось до мальчишек достучатся с мыслью о том, что торопить события нет смысла, и незачем в столь юном возрасте возлагать на себя лишнюю ответственность. Семья — это серьезно. Конечно, сам Миша, да и в целом родные и близкие, им, если что, помогут, но всё же и они должны дойти до того этапа осознанности и самостоятельности, когда сами себя смогут обеспечивать. Чтобы не жить потом одной только чужой помощью. Ребята с ним согласны. Они вообще молодцы оба. Молодые, полные энтузиазма, творческие, с фантазией и здравым чувством юмора, даже местами рассудительные уже, а главное целеустремленные и сильные. Как же круто все-таки повернулась жизнь всего за какие-то полгода считай! А ведь ещё недавно по сути перспективы собственного существования виделись ему весьма туманными. Миша всегда был целевиком по натуре. От спектакля к спектаклю, от учебы к работе, и главное вверх по лестнице взросления Костиного. Ради него ведь по большей части старался. Сегодня, чтобы у сына детский сад был хороший, завтра, чтобы к школе его собрать, послезавтра утренники новогодние, а потом уже и выпускной вдруг, поступление, учеба… На Косте, на самом деле, очень много всего было завязано. Он был своего рода несущей колонной в Мишиной системе стимулов. В творчестве бывали периоды неудач, застоя, творческого кризиса, в преподавании тоже не как по маслу все шло, ну а Костя был всегда: о нём нужно было заботиться, его нужно было обеспечивать, любить, развивать. Так и держался Миша за него, как за спасательный круг, и очень смутно представлял себе будущее, когда сын станет взрослым и самостоятельным и уйдёт в свободное плавание. Нет, удерживать его он бы не стал, отпустил бы, бесконечно любя и желая счастья, но сам бы страдал. Казалось там, за этой чертой, жить было уже особо не зачем. Как будто он — шприц медицинский или что ещё в этом роде: задачу свою выполнил и дальше путь ему в утиль. И ведь не в том дело, что кроме сына у него в жизни не было ничего. Просто так страшно было снова оказаться одиноким. Вот таким безрадостным виделось ему будущее. А потом появился в их жизни сначала Влад. И с его приходом Миша осознал вдруг, что вовсе он не потеряет сына, когда тот станет самостоятельным. Время вместе проводить, конечно, получится меньше, но в остальном, если отношения хорошие и с сыном и с его супругом, то это значит, что и общение будет продолжаться. Совместный досуг какой-то, хождение друг к другу в гости, а потом когда-нибудь так вообще внуки. И только Миша одному этому успел обрадоваться, как появился Андрей. Ворвался в его жизнь буйным порывом свежего ветра, взбаламутил, околдовал, перевернул в его картине мира всё с ног на голову, а теперь ещё и сделал окончательно своим. Но главное не это даже. А то, что Андрей ему в жизни дверь открыл в какое-то новое начало. Туда, где появились планы на будущее, новые мечты, раскрылись новые горизонты. И даже все те сто бед в обед стоило пережить ради того, чтобы сейчас быть счастливым. ***** Андрей с работы возвращается поздно вечером. Так поздно, что даже мальчики уже поели давно и улизнули в свою комнату. Якобы готовится к семинарам каким-то своим. Возвращается с морщинками усталости и беспокойства на лице. Впрочем, когда Миша сразу у порога утягивает его в поцелуй, морщинки эти разглаживаются. И вот уже чудесным образом он выглядит чуть менее усталым и хмурым. Миша жмётся к нему в объятиях, но Андрей его отстраняет мягко, но настойчиво. — Мне нужно в душ, — говорит он виновато. И Миша, сжав мягко его плечо, отвечает тихое «иди». Он понимает. Понимает, что дело тут не в нём, и конечно же не в том, что Андрей так спешит смыть пот или какую-то грязь. Они через этот момент уже прошли, научились, как нужно в этих условиях действовать. Когда Андрей ведёт себя так, это значит, что сегодня он был в морге, слушал монотонный голос патологоанатома и осматривал чей-то труп, пытаясь быть объективным и не отвлекаться на эмоции. В такие дни Князь Мишу старается не обнимать и не целовать, пока не сходит в душ. Будто по какой суеверной традиции боится принести, как грязь на подошве, смерть в их дом, прямиком к любимому человеку. Миша знает обо всем этом. Поэтому не обижается, не попрекает, а просто ждёт, пока Андрей выполнит свой этот ритуал, и вернётся к нему. А вот после уже, благоухающий гелем для душа и ужасно уютный в домашней одежде, Андрей становится очень ласковым. Целует и обнимает его с особым трепетом. Так и в этот раз. Миша едва успевает согреть им ужин на двоих и накрыть на стол, когда тот торопливыми шагами врывается в комнату и прижимает его к себе спиной, крепко и бережно. Зарывается носом в волосы, щекоча дыханием затылок и шею, и слегка покачивает его, будто они не обнимаются, а танцуют медляк. — Так погано было, — шепчет он едва слышно, — тяжело, но как тебя увидел, обнял, поцеловал, словно рукой всё сняло. Чудо ты моё! Миша, повернувшись, целует своего без пяти минут супруга первым, и думает о том, что Андрей сейчас этими словами описал его жизнь до их встречи. — Это ты — моё чудо!