День Гая Фокса

Ночь костров, или Ночь фейерверков, — любимый детьми праздник. В этот день можно наесться до отвала, накупить китайских петард и бегать вокруг костра, на котором тлеет чучело католика-заговорщика. Ночь на 5 ноября 1869 года обещала быть такой же, как и все годы до этого. Но когда наступило утро, то оказалось, что один знакомый нам персонаж мертв, а другой попал в тюрьму. Чтобы понять, как произошли эти события, мы побываем в трех местах, важных для сердца английской империи: Оксфорде, Лондоне и… Нет, только в двух. Потому что цыгане бы огорчились, когда их постоялое место назвали бы важным для сердца империи. Часть 1. Альберт Мориарти — Оксфорд — Мистер Уэверли, младшекурсники не виноваты, что ваш папа приходует служанок, а ваша мама — старая сука. Реджинальд Уэверли не дослушал до конца и ударил Альберта по лицу на моменте «су—». — И я тоже в этом не виноват, — вздохнул Альберт. Как это началось? Он услышал, как мистер Уэверли и пара его прихвостней тыкали младшекурсника лицом в горелый хлеб и кричали «Разве это гренка? Мы сказали сделать гренку!» Мальчик плакал и что-то говорил в свое оправдание. Альберт знал, что драться он бы не смог: он не спал всю ночь, у него было восхитительно (в плохом смысле) мерзкое похмелье. А еще, возможно, разбито сердце. Чтобы скрыть свое преступление, ему понадобилось очень далеко оттолкнуть от себя другого человека, показаться ему со стороны, с которой не слишком хотелось показываться. Но такова жизнь будущего революционера. Все бунтари должны чем-то жертвовать на пути к мечте. И это было неприятно: допускать, что больше Альберт не получит писем — аккуратных, регулярных, в меру эмоциональных, в меру отстраненных, но никогда не равнодушных. Альберт не мог отправиться в тюрьму — братья бы остались без него. У него не было выбора. — Знаешь, Мориарти, — с непонятной жалостью сказал Уэверли, возвращая Альберта обратно в пустой класс, — ты такая куколка. Но что творится в твоей ебаной голове — это загадка для всех. Даже для тебя. Харгрув и Фэйрфакс — на пару лет младше Уэверли, но уже жестокие и злые — переглянулись. Они боялись Альберта, потому что слухи расходятся по Итону очень быстро, но все равно крепко держали его за руки. Альберт почувствовал, что дрожит — это была дрожь от усталости и недостатка сна. Нет ничего, что старшекурсники Итона чуют лучше, чем неспособность защититься. И Уэверли заметил ее сразу. Альберта ткнули носом в золу в камине раньше, чем он успел моргнуть, а, уходя, Уэверли с силой ударил его по лицу. Каблук ботинка разорвал нижнюю губу. Альберт позволил себе полежать на полу пару минут — и поднялся. Льюис делал то, что делал бы любой нормальный школьник: учился. Странно, подумал Альберт, чего это он не ловит отравителей, не убивает детей, не переодевается в монашку и не ведет роман по переписке? Вот уж действительно, приемный сын. — Льюис Дж. Мориарти сегодня был крайне загадочным… — начал Альберт, когда вошел в комнату. — С самого утра его преследовало чувство беспокойства… — Если ты хочешь написать про меня роман, то ты опоздал, — сказал Льюис, не отрывая глаз от книги. — Уильям уже прочел мне целую главу за завтраком. Точно. Завтрак. Альберт даже не ел. — А где он? — Альберт облокотился на стол рядом с братом. — Я очень нуждаюсь в компании, но не хочу тебя отвлекать. — У цыган. — Потому что… где? — У цыган. Шерлок Холмс повел его к цыганам. Устанавливать слежку за профессором и его любовницей. И проколоть ухо. Альберт поочередно осмысливал каждое предложение. А когда дошел до уха, то вскочил с места. — А ты почему не у цыган? — Кто-то из нас троих должен учиться, — справедливо заметил Льюис. Он наконец посмотрел на Альберта и нахмурился. — И я не хочу прокалывать ухо. А что у тебя с губой?.. — Издержки вращения в мужском коллективе, — отозвался Альберт. Он вспомнил про несчастного младшекурсника, которого тыкали носом в гренку. — Скажи, никто к тебе не пристает? — Нет, — Льюис вернулся к книге. — С тех пор как ты сломал ногу моему однокласснику, меня никто не трогает. — Я твой старший брат. Защищать тебя — моя работа. — И ты делаешь ее хорошо. Льюис позволял себе все больше тепла по отношению к Альберту. Он делал это не так, как Уильям, но его осторожное привыкание значило очень много. — Хорошо, — Альберт протянул руку, чтобы погладить брата по голове, но передумал. — Оставляю тебя учиться. — Забыл сказать, — Льюис посмотрел на Альберта так, как обычно смотрел, если кому-то из них угрожала опасность. — В Итоне полиция. Альберт Мориарти не спал всю ночь, у него было восхитительно (в плохом смысле) мерзкое похмелье. И у него совершенно точно было разбито сердце. Полицейских было двое: высокий и низкий, как в анекдоте. С ними пришел инспектор, который беседовал с тьюторами. Альберт огляделся. Родителей Мэйфэйров нигде не было видно. Инспектор быстро записывал за одним из тьюторов, облизывая кончик карандаша. Вдруг тьютор увидел Альберта, что-то сказал инспектору. Тот поднял взгляд от блокнота и жестом позвал Альберта к себе. Пальцы на руках похолодели, но Альберт все равно шагнул вперед. — Мистер Мориарти, — сказал тьютор. — Это инспектор Лестрейд. Он хочет задать пару вопросов по поводу… — Я сам справлюсь, спасибо, — инспектор перекатывал во рту какую-то конфету и смотрел на всех вокруг оценивающим взглядом. — Мистер, э… — Граф Мориарти, — подсказал Альберт. — А у вас знакомая фамилия. Альберту нужно было срочно искать способы отвлечь инспектора. И, кажется, сработало: мистер Лестрейд улыбнулся, показав зубы и красный леденец за ними. — Мой сын учился в Рэптоне. Был очень способным. Наверное, он играл с вашими итонскими парнями в футбол, а? — А где он сейчас? — Альберт внимательно, но незаметно следил за тем, что инспектор писал в своем блокноте. «А. Дж. М. 18? Граф. Усталый. Не спал в ночь уб-ва?» — В полиции… В родном Норидже… Хочет стать инспектором, как я… — мистер Лестрейд резко вскинул блокнот, закрывая страницы. — Мистер Мориарти, сэр, что с вами? Вы как будто убитый. Он очень хорош, подумал Альберт. Он не скажет, зачем приехал. Он ищет тех, кто знает об исчезновении Мэйфэйров, и Альберт может выдать себя неосторожной подробностью. — Я всю ночь не спал, — Альберт приложил руку к груди. — У меня очень пылкий роман. У тьюторов отвисла челюсть. — С человеком старше меня. — С человеком?.. — протянул Лестрейд, отрывая глаза от блокнота. — С женщиной?.. — С человеком, — повторил Альберт. Чем больше гадких подробностей он сейчас накрутит, тем лучше. Но инспектор, в отличие от тьюторов, ел его ложь очень маленькими ложками. — Э… Гм… — он постучал карандашом по своей шляпе. — Вы сейчас в таком возрасте, в каком обычно принято влипать в любовные приключения, да? — Пожалуй. Альберт потерял из виду двух других полицейских. Где они? Могут ли они сейчас рыться в его вещах? — Так эта ваша… Этот ваш человек… Он был тут с вами вчера ночью? В Итоне? — спросил инспектор. — Да, — сказал Альберт, чувствуя, что вырыл себе яму. — А что? Что-то случилось? — Кое-кого ищем, — неопределенно сказал Лестрейд. Альберт решил, что нужно пускать в ход эмоции. Он сделал так, чтобы у него затрясся подбородок. Инспектор заметил это и всполошился: — Ну, сынок, ну… Альберт всхлипнул. — Я не хочу, чтобы кто-то пропал, сэр… — Альберт сделал ужасно грустное лицо. — А я и не сказал, что кто-то пропал. Возможно, как и ты, прячется в шкафу со своим… гм… человеком… Скажи, а вот твой человек, он мог бы, например… Куда-то уйти ночью? Ты постоянно его видел? Альберт метался от одного варианта к другому. Если сказать «нет», то инспектор почти наверняка спросит имя. Если сказать «да»… — Инспектор! — закричали высокий и низкий полицейский. — Одноклассники Мэйфэйров еще тут! Мы их нашли, хотите допросить? — Какие вы молодцы, — процедил инспектор. — Я тут вообще-то… Мистер Мориарти, сэр? Альберт решил, что настало время для финального представления. Поэтому он схватился за грудь и театрально упал в обморок. Обмахиваясь тетрадью с конспектами по риторике, Альберт думал — кто же вызвал полицию? Догадка ему не нравилась и оставляла во рту поганый привкус предательства. Интересно, сколько импульсивных решений он еще сможет себе позволить? Он попробовал поспать, но впустую: голова гудела, как паровой двигатель, и вращалась вокруг одной и той же мысли, как у сумасшедшего из Бродмура. Альберт вспомнил расписание поездов и посмотрел на напольные часы. Он не ожидал найти Майкрофта сразу или найти вообще: ведь с чего он взял, что он все еще там? Многие студенты покидали университеты на праздники, даже негосударственные. Альберт сошел с поезда, вышел в город и последовал за двумя студентами, одетыми в длинные шелковые мантии с золотыми вставками. Они громко разговаривали без выразительного акцента. Дети аристократов могли не сдавать экзамены, и в Оксфорде не было той нервной атмосферы страха перед академической неудачей, какая всегда была в Итоне. Альберт отпустил своих невольных провожатых и по памяти отыскал единственный колледж, который хорошо знал, Крайст-Чёрч. Если он и поступит, то будет обречен попасть именно сюда. Слившись с группой скромно одетых студентов, Альберт прошел через резную дверь на территорию колледжа. Во дворе кто-то играл в карты, неловко разместившись на мокрых после дождя лавках. Альберт отыскал глазами человека, который выглядел наиболее приветливым. Человек что-то жевал и задумчиво смотрел на двух играющих в ноябрьской грязи лисиц. Одна из них держала вторую за шкирку и пищала. — Здесь есть лисы? — спросил Альберт, и человек вздрогнул, едва не выронив сэндвич из руки. — Есть, — резко сказал он, но, заметив, как Альберт был одет, стал значительно любезнее. — Некоторые студенты их подкармливают. Хотя это и запрещено. — Нельзя побороть волю британца к нанесению добра, — произнес Альберт и тут же мысленно прикусил язык. — Это вы хорошо сказали, — человек снова укусил свой бутерброд, не заботясь о манерах. — Я кое-кого ищу. Возможно, вы могли бы помочь. Человек поднял бровь. — Не знаю, с чего начать описание. Наверное с того, что он зануда. — А-а-а, — протянул человек. — Вам нужен мистер Майкрофт Холмс. Он учится в Тринити-колледже. В Тринити-колледже Альберт немного повеселел. То ли потому, что здесь было оживленнее, то ли потому, что он нашел колледж Майкрофта по кодовому слову «зануда». Человек, провожавший его, мистер Барнс, рассказал, что Майкрофт любил поспорить, но не со студентами, потому что это для него «низко», а с профессорами. Мистер Барнс также сказал, что епископ Сэмюэл Уилберфорс больше не хочет приезжать в Оксфорд с проповедями, потому что в прошлом году мистер Холмс сцепился с ним на почве эволюционной теории. Дело дошло до спора — сначала на деньги, но у мистера Холмса, который влетел на проповедь после чемпионата по фехтованию, не нашлось в кармане формы ни гроша. Свою медаль он отдавать не захотел. Тогда договорились на выпечку торта с надписью «От того, кто не прав, тому, кто прав» — и бедный епископ пообещал присылать такой торт в дом Холмсов на Рождество. Каждый год. Альберт попрощался с мистером Барнсом и сел на лавку под высоким деревом. Если он сейчас находится в каком-нибудь дешевом романе, который автор-пьяница пишет по ночам, выживая только на кофе, то ему просто нужно сидеть на месте — и его криминально-любовно-интеллектуальный интерес найдет его сам. — Граф Мориарти? — спросили слева. — Ищете новую жертву? Надо же, подумал Альберт. Сработало. Все его теплые чувства к Майкрофту вмиг улетучились. — Нет, — Альберт неприятно улыбнулся. — Я уже нашел. Майкрофт сел рядом на лавку — взъерошенный, одетый не по погоде, пара боксерских перчаток на шнуровке были небрежно накинуты через плечи. — Разве бокс не запрещен в Англии? — в сторону спросил Альберт. — В Оксфорде? Перестаньте, граф. Бордели в Англии тоже запрещены, но кого это останавливает. — Не надо называть меня «граф». — Как граф захочет. Майкрофт попросил у проходящего мимо студента сигарету и спички. Тот опешил, потому что явно был богаче и знатнее своего просителя, который даже с лавки не потрудился встать. Но сигарету дал. Бестактность, подумал Альберт, это семейная черта Холмсов. Разница между братьями в том, что один из них сделал из бестактности образ жизни, а другой умел ею пользоваться, если нужно. — Уже видел лис? — Майкрофт закурил. — Да. Это ты их подкармливаешь? — Иногда. — Я хочу поговорить в уединенной обстановке, — Альберт встал, нервно подергал шарф на шее. — Покажешь мне свою комнату? Майкрофт соизволил подняться только когда докурил. В комнате он подцепил пальцем кончик шарфа и спросил: — Что это? — Я сделал это изделие. — Альберт стянул с себя верхнюю одежду, передал ее в руки Майкрофту. — «Сделал изделие»… — протянул он, явно намереваясь докопаться до грамматики. Но споткнулся о взгляд Альберта и вместо этого сказал: — Я думаю, ты сделаешь человечеству большое одолжение, если будешь убивать людей спицами, а не вязать ими. Альберт очень медленно моргнул: — Я и забыл, какой ты сукин сын. — А ты запиши где-нибудь. Как и Шерлок Холмс, Майкрофт жил один, но разница в их комнатах была удивительная. Альберт как будто впервые попал туда, где ему не хотелось навести порядок, убрать пыль, сдвинуть книги в линию. Все существовало на своих местах, даже пепельница была пустой, а кровать — заправленной. На письменном столе Альберт разглядел книги, подошел поближе: сборники сочинений Феликса Пуше и Луи Пастера на французском. — А ваш брат говорил мне что-то о микробах. — О бактериях, — Майкрофт снял с шеи перчатки, убрал их в шкаф и пригласил Альберта сесть за письменный стол. Тот стянул какие-то аккуратно подшитые заметки и устроился на кровати. Заметки рассказывали о бывшем губернаторе Ямайки Эдварде Джоне Эйре, который четыре года назад зверски подавил негритянское восстание на острове. Но понять, какую точку зрения занимал Майкрофт по поводу личности Эйра, Альберт не успел — заметки уплыли из рук. — Как невежливо, — заметил Майкрофт. И тут же стал гораздо серьезнее: — Ты хочешь, чтобы я помог тебе с домашним заданием? Или ты здесь по другой причине? — В Итон приехала полиция, — Альберт без рук стянул с себя ботинки, поддевая каждый носком ноги, и лег на спину. — Я решил проверить, что кое-кто держит рот на замке. — Кое-кто, — с нажимом сказал Майкрофт, — не идиот. Они говорили с тобой? — Инспектор вцепился в меня, и мое алиби таково: мы с тобой спим, поэтому я всю ночь был у себя в комнате и ублажал тебя. Раздался странный звук, и Альберт понял, что Майкрофт смеялся, уронив лоб на сжатый кулак. — Я не хочу в тюрьму потому, что ты насочинял нам роман. — Я насочинял не роман, а секс, — пробурчал Альберт. — Я не называл имен, но если они найдут всех, кто был на похоронах, то, будь добр, расскажи, насколько я хорош. Майкрофт взял со стола карандаш, повертел в руке. — Эта история просто не может стать хуже. Альберт ощутил всю двусмысленность их положения, вспомнил, что Майкрофт закрыл за ними дверь на ключ. — Может, — сказал он севшим голосом. Майкрофт понял сразу, посмотрел на него с той же эмоцией, когда в первый раз передал ему книгу Свифта. Но отвел взгляд, взял себя в руки: — Я не буду с тобой спать. — Почему? Потому что я студент Итона? Ты покрываешь убийство, тебе уже поздно думать о морали. — Я не буду с тобой спать не потому что не хочу. Просто секс — это не то, что тебе нужно. Это неожиданно задело: легко признаться самому себе, что тебе нужна помощь, но труднее, когда об этом догадываются другие. Альберт решил, что терять уже нечего, и можно бить в больные места. — Хорошо. Но ты мог бы быть благодарнее за то, что я сделал за тебя всю работу — спас твоего младшего брата тогда, когда тебя рядом не было. Стул зло скрипнул по полу, и Альберт успел подняться как раз вовремя, чтобы оказаться с Майкрофтом лицом к лицу. От резкой смены положения у него закружилась голова. — Ты с каждой нашей встречей все наглее, — по-странному тепло сказал Майкрофт. — Но мне такое нравится. Он сделал попытку дотронуться до лица, но Альберт зашипел, перехватил его руку на полпути, вцепился ногтями в кожу. — У меня есть вторая, — теплые пальцы легли на разбитую, опухшую губу, и Альберт сдался — силы попросту ушли, а ноги подвели. — Я хочу тебе по лицу съездить, — промямлил Альберт в чужую шею, смял пальцами рубашку. — Хорошо-хорошо. Поспишь и съездишь. Они стояли так несколько минут, обнимаясь и покачиваясь. — Тебя когда-нибудь избивали в Итоне? — спросил Альберт и замычал, потому что его стали гладить по волосам. — По традиции. — Часто? — Да. Мой первый враг был моим соседом по комнате. Очевидно, моей стипендии не хватало на комнату для одного. Но он был очень великодушным и всегда предлагал мне выбор: шесть ударов палкой в халате или три удара без халата. — И что ты выбирал? Майкрофт завел руку себе за спину и направил ладонь Альберта от лопаток ниже, до поясницы, где Альберт пальцами ощутил под тканью тонкие, но заметные рубцы. — Какой идиот, — сказал Альберт, и Майкрофт улыбнулся ему в волосы, неловко поцеловал в висок. — Все мальчики знают, что надо оставаться в халате. Чувствовать поцелуй в том месте, куда тебе недавно ударили ногой, оказалось приятно. Перед тем, как заснуть, Альберт успел услышать, как Майкрофт нудел о разном: что им надо проснуться через несколько часов и успеть на вечерний поезд, потому что он уезжал в Лондон, что у Альберта шарфы отвратительные — и о чем-то еще. Кажется, что у Альберта глаза красивые или что-то такое. В самом деле, какой идиот. Часть 2. Шерлок Холмс и Уильям Мориарти — Севен-Дайелс, Лондон Поезд до Лондона отходил сразу после завтрака, но Шерлок задержался в туалете, и они опоздали. Более того, Шерлок зачем-то потащил с собой скрипку. — Нельзя идти к цыганам без музыки, — сказал он. — А ты почему ничего не взял? — Ну извини, — Уильям притворно вздохнул. — Я попытался сунуть фортепиано в карман, но оно что-то не влезло. Развязалась потасовка, в ходе которой были обдерганы уши, но они пришли к компромиссу: они зацепятся за ближайший кэб до центра города, чтобы не терять времени, а оттуда, с вокзала, уедут в Лондон. Тьюторы ближе к праздникам становились все пьянее и невнимательнее, поэтому с побегом проблем не возникло. Проблемы возникли, когда Шерлок предложил (в ответ на совершенно логичную просьбу кучера к несанкционированным пассажирам — заплатить за проезд) «отчекрыжить кому-то пипку». Пришлось сброситься с кэба и бежать до вокзала пару миль ногами. В поезде они первое время мирно сидели в своем купе второго класса, а потом оба не выдержали и побежали в машинное отделение целоваться. Уильям держал рукой ручку двери, пока Шерлок жал его в эту дверь. Цыгане расположились в Севен-Дайелс, районе Лондона, далекого от описания «респектабельный». На входе на стоянку Шерлок поднял руку и попросил позвать некую «Ма». Цыган с оружием, беззубый и очень смуглый, сощурился на них, но гаркнул своим соратникам на англоромани: «Зовите Ма!» Ма оказалось плотной, коренастой женщиной с темными злыми глазами, ее жесткие волосы буграми лежали под красным платком, на запястьях и шее блестели украшения. Ма носила юбку поверх шаровар и какой-то полувоенный сюртук. И она была вооружена: пистолет торчал слева от большой груди. — А! — крикнула Ма голосом кузнеца, по-английски. — Это же Шерлок Холмс, негодник! — Спокойно, я принес вам ваше… — но Шерлок не успел договорить, Ма схватила его за шкирку и стала кулаком тереть ему макушку. — Ах ты, проныра! — кричала Ма. — Ручки бы тебе поотрубала… А что с тобой за ангелочек? — Вы должны видеть, как он дерется, — прохрипел Шерлок, пытаясь выбраться из боксерского захвата. — Он такой же ангелочек, как моя задница. Уильям почувствовал нужду представиться: — Я Уильям Джеймс Мориарти, друг Шерлока, приятно познакомиться, миссис?.. Ма отпустила свою жертву и разразилась густым мужским хохотом. Так мог бы смеяться бородатый Бог, которого изображали на фресках. — Ну какая я миссис, красавчик. Я Шанта Баваль, королева цыган. Но ты можешь звать меня просто Ма, как этот недомерок, — она подмигнула Шерлоку. Затем произошел британо-цыганский мирный договор. Шерлок передал Ма украденное кольцо. Та попробовала золото на зубок, задумчиво кивнула и пригласила их на чай с коньяком. Пока они шли мимо цветастых цыганских повозок, какой-то мрачный цыган нагнал их и сказал: — Проститутки, краденое, опиум… — Кыш! — ахнула Ма. — Они же еще дети. Предложите им оружие. — Следи за своими карманами, — предупредил Шерлок. Уильям не успел ответить: его схватили за руку. Старая седая цыганка шамкала гнилыми зубами и таращилась ему в ладонь. Уильям остановился, и Шерлок, который шел позади, врезался в него. — Вижу… — скрипнула цыганка. — Вижу… — Бабуль Брум, — вздохнул Шерлок. — Что вы там видите, вы же слепая, как крот. Бабуля Брум подняла взгляд — два белесых пустых глаза. — Вы умрете в один день, — сказала она и красноречиво протянула руку для денег. Уильям и Шерлок переглянулись — а потом оба согнулись пополам от хохота. — Ну да, — засмеялся Шерлок. — А про то, что мы поженимся в Нидерландах, что-нибудь видно? Бабуля Брум недовольно поджала губы. — И про то, что у нас будет двойня, — добавил Уильям. — Точно-точно! Девочку назовем Эсид Мориарти… — А мальчика — Бином Холмс. Бабуля Брум разочарованно плюнула им под ноги. Уильям вытер выступившие от смеха слезы, но что-то в предсказании цыганки показалось ему по-знакомому тревожным. Ма ждала их у красного полога. Шерлок нырнул туда и потянул Уильяма следом. В шатре, пропахшем сигаретами, вином, металлом и собачьей шерстью, было несколько человек. Виновник запаха псины нашелся сразу: это был настоящий волк. Он грузно лежал, опустив морду на лапы, и изредка дергал ухом. Волка гладил мальчик примерно возраста Уильяма, весь в бинтах, только глаза и ноздри видно. — Ману? — прищурился Шерлок. Мальчик услышал свое имя и вяло помахал рукой. — Привет, Чеклэ, — бинты, покрывавшие губы, немного разошлись. — Что с тобой?.. — Шерлок не договорил, Ма схватила их обоих за плечи и сжала. — Ману попался парочке наших любимых молодых англичан, — спокойно сказала она. — Хотел у них что-то украсть. Поймали, изрезали бритвой и бросили в выгребную яму. Уильям помолчал, глядя на Ману, который испытывал на себе все прелести заражения крови. Ма усадила (толкнула) их обоих на подушки и вышла наружу. Ману продолжал молча гладить волка, говорить ему было тяжело. — Если бы ко мне пришел какой-нибудь… — Уильям пытался подобрать какую-то другую сущность, кроме Бога. — Волшебник Мерлин? — тихо подсказал Шерлок. Уильям улыбнулся ему и вспомнил, что видел у него в комнате потрепанный сборник легенд о короле Артуре. — Да, волшебник Мерлин. И сказал бы: Уильям, я вылечу общество от неравенства. Навсегда. Без подвоха. Только в качестве платы за это ты завтра не проснешься. Я бы не раздумывая согласился. Шерлок немного помрачнел, но не подал виду. Он как-то помялся и сказал на удивление взрослым тоном: — Нормалек, конечно, жить в хорошем мире. Но я бы по тебе скучал. Уильям на мгновение пожалел обо всем, что он собирался — или думал, что собирался — сделать. Шерлок моментально смутился и залепетал: — Пойду-ка я, э… Найду свою подругу Сону. Она тебе понравится. И, не дождавшись ответа, вскочил с места. Уильям остался наедине с Ману, волком — и мрачной женщиной. Она сидела неподалеку, курила сигару. Ее черные волосы скрывали лицо почти так же, как бинты скрывали лицо Ману, только глаз сверкал. Уильям понял, что она смотрела на него. — Вы их нашли? — спросил он. Женщина вынула сигару изо рта: — Конечно. — И что вы с ними сделали? Цыганка ладонью убрала волосы с лица и улыбнулась страшной, кривой улыбкой. — А что на моем месте сделала бы любящая мать? Она легко кивнула в сторону волка. Уильям представил, как мощные челюсти грызли человеческие кости, и ему стало спокойно. — Знаешь, в чем плюс быть убийцей? — спросила женщина, снова затягиваясь. — Убийца всегда узнает другого убийцу, когда его увидит. Кто-то быстрым шагом вошел в шатер, и у Уильяма открылся рот. Он мало видел настолько красивых женщин — с высокими скулами, оливковой кожей, выразительными губами и пышными жесткими кудрями. — Там нужна ваша помощь, — громко сказала она матери Ману на англоромани. — Идите. К удивлению Уильяма, женщина послушалась. Поднялась, держа сигару между пальцами, и удалилась. Шерлок тоже забежал внутрь и плюхнулся рядом. — Это Сонакай, — хихикнул он Уильяму на ухо. — И я буду сидеть рядом с ней. — Не будешь, — сказал Уильям. — Потому что я буду сидеть рядом с ней. — Мальчики, слюну утрите, — не впечатлилась Сонакай по-английски. — Вы мне оба не нравитесь. — Я знаю, кто тебе нравится, — ляпнул Шерлок, и Сонакай влепила ему подзатыльник. — Кто ей нравится? — Уильям поерзал на месте. — Я найду его и… очень вежливо с ним поговорю. — Как дела у Баро? — сухо спросила Сонакай. Уильям вспомнил, что «баро» на англоромани значит «лев». — Вот и ответ на твой вопрос, — заржал Шерлок, и Сонакай снова на него замахнулась. В присутствии Ма и, как оказалось, ее дочери Сонакай, Шерлок, по приказу Ма, сначала долго и витиевато извинялся за кражу кольца четыре года назад, а потом попросил помочь им последить за парой неприятных людей. При этом он пообещал за это сумму, которую, как показалось Уильяму, он не смог бы заплатить ни при каких обстоятельствах. Но Ма радушно согласилась. Она попыхивала длинной трубкой и дергала верхней губой. — Он правда профессор? — спросила Сонакай, и Шерлок кивнул. — Цыц, — недовольно сказала Ма. — Хватит тебе якшаться с образованными людьми. Ты за ним следить не будешь. Чеклэ, передай своему брату, что за обучение Соны алфавиту он будет проклят. Шерлок заверил Ма, что Майкрофт точно проклят и отбросит коньки в ближайшее время. — Какой позор, — сокрушалась Ма, пока Сона закатывала глаза. — Грамотная цыганка — горе в семье! Тебе уже двадцать два года, дылда, а ты сидишь, книжки читаешь. Я говорила тебе, часики тикают! В твоем возрасте у меня уже была банда! — Началось, — процедила Сонакай. — И мы гоняли французские лодки по всему Ла-Маншу, — не унималась Ма. — А ты? Ты стареешь, пора бы подумать о разбое. Состаришься, а у тебя ни лучника, ни мечника, будешь одна сидеть и на ладони англичанам гадать. Кто тебе, карге, стакан воды подаст, если не разбойник? — Я уже говорила, что не хочу брать на себя ответственность за разбойников. — Дал бог банду, даст и контрабанду! — прорычала Ма. — Кстати, — сказал Шерлок. — Насчет англичан. А где Роджер? Он все-таки стал актером, как хотел? — Я его выгнала, — Ма глубоко затянулась. — Он ввязался в какие-то, — она повела рукой, — дела. Теперь за ним и его дружками из театров гоняется тайная полиция. Я не могла оставить его здесь. Пусть занимается своими делами вдали от табора. Они замолчали, потому что Ману покашлял. — Роджер хороший, — слабо сказал он. — Я по нему скучаю. Ма не ответила, только неприятно сощурилась. — Куда вы дальше? — поинтересовался Уильям. — Я знаю, что цыгане уезжают после конских ярмарок. — В Амстердам, — сказала Сонакай. — Мы там поженимся, — Шерлок приобнял Уильяма. — Да, Лиам? От упоминания женитьбы у Сонакай задрожала нижняя губа. Она отвлеклась на Ману, который попросил пить, и Шерлок громким шепотом рассказал, в чем дело. Четыре года назад Майкрофт Холмс сделал Сонакай предложение. Но она не просто ему отказала, она рассмеялась ему в лицо. Великая женщина. Шерлок знал об этом, потому что брат потащил его в табор в качестве шафера. Тогда-то он и умыкнул у Ма ее кольцо. Волк рядом с Ману зашевелился, уши встали торчком. За шатром послышался лай. — Это вонючая псина? — обрадовался Шерлок. — Я не знал, что Майкрофт тоже приедет, — сказал Уильям. Он уже очень хорошо усвоил правила этой игры. — Нет, это другая псина, — засмеялся Шерлок. — Тоби, Тоби! Тоби вбежал в шатер и кинулся обнюхивать Шерлока и лизать ему руки. Он оказался уродливым длинношерстным созданием с болтающимися ушами, помесь спаниеля и ищейки, коричневой с проседью масти и вдобавок с кривыми неуклюжими лапами. На ухе у Тоби красовалась сережка. Шерлок вспомнил, зачем еще, кроме слежки, он сюда приехал. Сонакай раскаляла толстую иглу с помощью свечки, а Шерлок держал кусок картошки у левого уха. — Не помрешь? — улыбнулся Уильям. — Не должен, — ответила Сонакай. — Картофель долой, буду колоть. Шерлок как мог мужался, но все равно пискнул, когда иголка вошла в ухо. Кольцо носить было рано, и Сонакай подарила Шерлоку небольшую сережку, незаметную в ухе. Носить ее надо было до тех пор, пока не заживет. — Ну ты вылитый этот тип! — закричала Ма, когда увидела результат. — Такой губастый, с большим воротником, волос еще мало… У него тоже сережка! Он еще книжульки пишет. — Шекспир? — осторожно предположил Уильям. — Точно, — сказала Ма. — Шэкспир. — Что ж, — она отряхнула юбку и поднялась, — пора и нам на праздник. — Праздник? — Уильям посмотрел на Ману. — У тебя день рождения? — Лиам, — Шерлок наклонился к Уильяму, так, чтобы никто не слышал. — Он умирает. Ману лежал в своих бинтах, и Уильям заметил, как тяжело поднималась его грудь. — Нет, — подал голос Ману. — У меня день рождения в марте. — Значит, — Уильям собрал всю свою волю, чтобы улыбнуться, — уже довольно скоро. Ману медленно моргнул. А потом тоже широко улыбнулся — бинты натянулись в области рта, обнажая его неухоженные, частично гнилые зубы. — И они не хотят пойти к врачу? — Цыгане? — Шерлок невесело усмехнулся. Они вышли к людям, которые уже играли музыку и кружились вокруг пламени. — К врачу? В лучшем случае их просто не пустят. В худшем — всех переловят. Уильям тут же мысленно отругал себя за наивность. — Давай лучше танцевать. Шерлок опустился перед Уильямом на одно колено. — Я пошутил про Нидерланды, — на всякий случай сказал Уильям. Но ему просто развязали шнурки и стянули обувь — танцевать цыганские танцы в обуви было невежливо. С час они бегали вокруг костра, взявшись за руки. Шерлок дергался, как припадочный, и критиковал манеру Уильяма танцевать комментариями в духе: «Давай-давай! Двигай бедрами!» Сонакай налила им воды, принесла тарелки со скромной едой. После ужина они снова бегали, водили кривые хороводы, а Шерлок долго играл на скрипке для каких-то престарелых цыган. Бабуля Брум все это время смотрела (упс!) на него с презрением. Наконец, они упали рядом с Ману — его тоже вынесли наружу. Стемнело по-ноябрьски рано. — Чеклэ, — Ману слабо дернул Шерлока за рукав, — а что ты мне подаришь? — Ну все, — укоризненно сказал Шерлок. — Лиам, зачем ты ему про день рождения напомнил? Он теперь не отстанет. — А что бы ты хотел? — Уильям подвинулся к Ману поближе. Ману подумал и сказал: — Старшего брата. — О, — Шерлок шумно надкусил орех клыком, — у меня такой дома завалялся. Можешь забрать. Он мне все равно не нравится. — А он хороший? — хихикнул Ману. — Так себе. А для чего он тебе? — Ну, — Ману покашлял, — чтобы он меня защищал и не давал меня в обиду богатеям. — А, — протянул Шерлок. — С этим мой брат должен справиться. Но больше ничего особо не ожидай. — А он сможет купить мне сладкого? Шерлок вдруг замер, и Уильям увидел, как он поменялся в лице: сосредоточенная, немного злая мина стала чем-то печальным и детским. — Сможет, — тише сказал Шерлок. Он нашел тонкий прутик и задумчиво выводил линии на холодной земле. — Он купит тебе сладкого, когда ты попросишь. Наверное, даже слишком много сладкого. И вы оба обожретесь, как свиньи, и будете лежать дома на ковре и очень громко икать. — Звучит очень весело, — одобрил Ману. Уильям слышал, как его голос становился все слабее. И поэтому вклинился: — Ману, у меня тоже есть старший брат. Он хороший. Могу одолжить его. Он поиграет тебе на фортепиано, если тебе будет грустно. Сделает горячий шоколад, если ты, скажем, провалишься под лед на озере. Свяжет тебе уродский, но теплый шарфик. Ману уже не отвечал, только тихо дышал через рот. — Да, — кивнул Шерлок. — Лучше возьми вот этого. Мой ничего такого не сделает. — Ну, — Уильям ткнул Шерлока локтем в бок. — Твой сможет до полусмерти побить другого мальчика, если тот вдруг начнет тебе угрожать. Шерлок сжал губы, свел брови и упрямо процедил: — Да уж. Идиот. Его тогда чуть не выперли. И ради чего? Я бы и сам за себя постоял. Ману издал сдавленный звук, воздух со свистом вылетел из его рта. Уильям понял, что он понемногу умирал. — Знаешь, Ману, давай я пока побуду твоим старшим братом. — Уильям взял беспомощную руку Ману в свою. — Я тоже могу, — сказал Шерлок. — Я буду, э-э, второй старший брат. — Смотри-ка, — засмеялся Уильям. — У тебя уже целых два старших брата! Теперь ты в полной безопасности. Ману все еще молчал. Бинты на его лице посерели от влаги. Мальчик плакал. — А теперь, — Уильям переплел их пальцы, и Ману вцепился ему в руку, — ты можешь поспать. Когда проснешься, твои братья будут ждать тебя. — И мы приготовим тебе такую паршивую кашу на завтрак, что ты сблюешь, — Шерлок постучал Ману по плечу. Тот переводил мутный, уже неосмысленный взгляд с одного нового брата на другого. Через мгновение этот взгляд застыл, и Ману тихо умер. Уильям поискал в пестрой толпе Сонакай. Она закончила танцевать и, кажется, последние несколько минут следила за Ману издалека. Подошла к ним, села на колени, зазвучав сразу всеми своими украшениями, и одним движением закрыла Ману глаза. Музыка не стихала ни на секунду. — Спокойной ночи, — сказала Сонакай, подхватывая тело на руки. — Нужна помощь? — глухо спросил Шерлок. Челка упала ему на глаза, и Уильям не увидел его лица. Сонакай не ответила; переступила через рисунки на земле и унесла Ману куда-то вглубь табора. Ма, сидевшая неподалеку, подняла вверх свой стакан. — Цыган всегда в пути, — сказала она. — И Ману нашел свою дорогу. Я пью за то, чтобы она привела его туда, куда он захочет. И цыгане, кто из чего, стали пить. Уильям поднял с земли деревянную кружку и громко объявил: — За братьев. — За братьев, — эхом повторили цыгане. Снова зазвучала музыка, снова женщины, одна за другой, стали танцевать вокруг пламени, а мужчины — курить, смеяться и дергать струны скрипок. Шерлок все это время крутил в пальцах свой пустой стакан. — Думаю, что нам пора, — тихо сказал он. — Они ждут облавы к утру. Уильям посмотрел на движущийся табор, на всю эту жизнь, которая продолжалась, несмотря на то, что недавно здесь побывала смерть. Если цыгане и ждали облавы, они делали это с музыкой. Рядом заржала лошадь. Сонакай вскочила в седло и понеслась в сторону. — Ей надо объехать вокруг, — объяснил Шерлок, зевая. — Посмотреть, не засели ли полицейские в кустах. — Знаешь, я начинаю понимать, почему твой брат захотел на ней жениться. — Уильям подал Шерлоку руку, потянул наверх, и они оба стали покачиваться в каком-то подобии вальса. Если бы вальс написал глухой, вдрызг пьяный и парализованный композитор. — Ага, — ответил Шерлок. — У него всегда была нездоровая тяга к людям, которые могли поставить его на место. Он тут стал всех учить грамматике… Ну, ты же его видел. Сонакай тогда была маленькой, и он при других детях назвал ее безграмотной. Она не растерялась и съездила ему по носу кулаком. Всем табором кровь останавливали. Шерлок вдруг остановился, а потом рассмеялся, запрокинув голову. Уильям почувствовал, как теряется в этом смехе, становится звездочкой или цветком — просто потому, что слышит его. — А шнобель у него потом был размером с Юпитер, — хихикал Шерлок. — Напоминает нашу встречу. — Ага… То есть нет! У тебя не шнобель. — Но ты ведь меня ударил. — Ты меня душил. — Душил со всем уважением. Они стукнулись лбами, и Уильям мгновенно отошел, огляделся. — Забудь, — Шерлок снова увел его в подобие танца. — Это табор. Тут всем на тебя плевать, если ты не полицейский. — Мы можем тут целоваться? — Если хочешь. Хочу, подумал Уильям, и поймал чужие губы, сухие, горькие от водки. Рядом снова фыркнула лошадь, и Сонакай сказала: — Так-так. Они оба засмеялись и стали делать вид, что не знают друг друга. — Вот чему в ваших британских школах учат, — Сонакай поправила волосы, спешилась. — Ага, этому — и грамматике, — брякнул Шерлок. Сонакай так резко дернула поводья, что лошадь обиженно забила копытом, и скривила губы. Ой, подумал Уильям. Ой-ой-ой-ой. Она же по уши влюблена в Майкрофта Холмса. Сонакай демонстрировала не отвращение, когда вспоминала о нем. Это боль. — Ну-ну, — Сонакай погладила лошадь. — Я расставлю часовых и отвезу вас в Виндзор. Постойте пока, посмотрите за Раджи. — Отвезешь? — оживился Шерлок. — Мне надо найти свою обувь. Да и тебе тоже, — он покосился на босые ноги Уильяма. Пока они ползали в поисках обуви, Сонакай закончила дела в таборе. — А где Ману? — осторожно спросил Уильям, поглаживая лошадь по крупу. — Утром мы его сожжем, если нам не помешают, — ответила Сонакай. Она пыталась приладить скрипку Шерлока к остальной поклаже. — Прах развеем, как только приедем в место поприятнее. Не хочу оставлять его здесь. — Красивая лошадь, — после молчания сказал Уильям. — Ее зовут Раджи? — Ага, — Сонакай громко откусила от яблока, которое материализовалось у нее в руке. — Подарок. Уильям и Шерлок полуприкрыли глаза и переглянулись. Сонакай тут же покраснела и стала жевать в несколько раз быстрее. — Я попросила его что-то украсть для меня, — буркнула она. — Чтобы он доказал серьезность своих намерений. — И он украл лошадь? Для цыганки? — возмутился Шерлок. — Какой же он тупой. Сона, я чувствую, что должен за него извиниться. — Хватит, — улыбнулась Сонакай. — Закончим этот разговор, или я попрошу Раджи затоптать вас. Уильям полусидел, откинув голову Шерлоку на плечо, и смотрел на звезды. Сонакай вела Раджи тропами, через места, где в небе не было дыма. Шерлок дремал и иногда просыпался, когда Раджи дергалась. Он тоже поднимал взгляд наверх — и кто бы мог подумать, что Шерлок Холмс, этот человек науки, человек фактов, человек, сравнивающий цвета с химическими реакциями, с таким восхищением смотрит в звездное небо. Часть 3. Майкрофт Холмс и Человек-не-из-Итона — Кенсингтон, Лондон На поезд в Лондон они с Альбертом все-таки успели. Причем последний выспался и ощутил в себе еще больше наглости, чем до этого. Они устроились в вагоне-ресторане, и Альберт всю дорогу до своего Виндзора поддевал носком край чужих брюк под столом. Лорд Джон Тавернер жил в Кенсингтоне и по собственной прихоти занимался с Майкрофтом английским. При всей секретности его должности, он был очень открытым и даже приятным — а еще он был чудовищно умен. Это с его подачи движение чартистов было в свое время полностью растоптано с помощью юмора, а не с помощью оружия. Третья чартистская хартия была дискредитирована после того, как под ней обнаружили подпись апостола Павла. И Англия на время избавилась от революционной угрозы. Все это сэр Тавернер рассказывал ровно, не как большую тайну, скорее проверяя, насколько Майкрофт глуп, чтобы понести их разговоры куда-то за пределы дома Тавернеров. Кроме отца и господина Галифакса, это был единственный человек, с которым Майкрофту могло быть по-настоящему неуютно. Он подозревал, что благосклонность Тавернера к нему объяснялась больше его желанием иметь сына, чем другими причинами. Но Майкрофт не жаловался. С акцентом в любом случае надо было что-то делать. — Вы сегодня хорошо работаете с гласными, — сказал Тавернер в тот вечер. Майкрофт закончил декламировать монолог Макбета (у Тавернера не было никаких предрассудков по поводу проклятия этой пьесы). — Но попробуйте все же говорить «о» всякий раз, когда хотите сказать «а». — Можно вывести мальчика из Бирмингема… — начал шутку Майкрофт, и Тавернер улыбнулся. — Ну что вы. Вы делаете огромные успехи по сравнению с тем, что было в Итоне. Ваш отец оказался прав на ваш счет. — Господин Галифакс говорит, мое происхождение выглядывает на несколько дюймов из-под штанов. — Господину Галифаксу, — отчеканил Тавернер, — нужно заботиться о том, чтобы у его русской любовницы ничего не выглядывало. — Справедливо. После занятия они обычно играли в шахматы. Так как Тавернер работал примерно сорок часов в день, он особенно ценил эти партии. — Я иногда спрашиваю себя, зачем он меня пригласил, — Майкрофт сделал ход за черных. — Это очевидно. Дорогой Галифакс беспокоится, что у кого-то в двадцать два есть то, чего у него нет в пятьдесят — и никогда не будет, — Тавернер передвинул белого коня. — И хочет держать это под контролем. — Красивые волосы? А это мат в пять ходов, мистер Тавернер. Даю вам фору. — Вот об этом, — Тавернер постучал по столу, — я и говорю. Давайте заново. Он очень плохо относился к тому, что ему поддаются, и Майкрофт его не жалел. В доме было тихо и темно, только стучали напольные часы в гостиной — и где-то шуршали страницы. Жена мистера Тавернера всегда была в доме, много читала. Высокая, худая женщина, не похожая на румяных и откормленных жен других людей, которые имели какое-то отношение к Уайтхоллу. Тавернер заметил, как Майкрофт вслушивался в шелест страниц, и сказал: — Она меня ненавидит. Я постоянно говорю о работе. Например, сегодня за завтраком я сказал: «Дорогая, мне кажется, Париж сближается с Петербургом». У Майкрофта что-то щелкнуло в голове — мозг сделал вывод так быстро, что сознание не смогло, не успело его проанализировать. — Я помню, что мы не любим Бисмарка и Наполеона III, — Майкрофт потер висок. — Александра мы тоже не любим? — Мы потратили много сил на сближение англиканской и православной церкви два года назад. Не хотелось бы, чтобы из-за Бисмарка усилия прошли даром. — Это снова мат. В тот вечер они засиделись, и леди Тавернер заглянула к ним в гостиную: — Ваши гости приехали. Тавернер бросил быстрый взгляд на напольные часы, а Майкрофт замер с фигурой черного ферзя в руке. — Упрямая женщина. Я просил их приезжать при свете. Они приехали одни? — Я не могу с ними спорить, — отчеканила леди Тавернер и удалилась. — Мистер Холмс, — сказал Тавернер, — вам сегодня повезло. Вынужден попрощаться. Леди Тавернер провожала Майкрофта сама, потому что отправила прислугу спать. В темном коридоре был кто-то еще, и Майкрофт узнал бы это черное платье даже очень издалека. — Леди Тавернер, — сказала королева Соединенного королевства Великобритании и Ирландии, — я не знала, что вы работаете няней. — При всем уважении к Ее Величеству, они стали править в 18 лет. Это значит, что я даже немного опаздываю. Майкрофт не хотел этого говорить, но за все время ему так надоели комментарии про его возраст, что он не стал терпеть их даже от королевы Виктории. Королева настолько удивилась, что даже посмотрела на него. А потом улыбнулась. — Остроумно, — сказала она. — Ваше величество, — поклонилась леди Тавернер, — простите мистера Холмса. Королева услышала фамилию, и ее взгляд из дружелюбного стал цепким и внимательным. — Ничего, — она немного наклонила голову, все еще глядя Майкрофту в лицо. Он сделал над собой усилие, чтобы не отвести взгляд. — Со мной так редко шутят. А я ценю хороший юмор. Это было последнее, что она успела сказать: леди Тавернер надавила рукой Майкрофту на спину. Снаружи она укоризненно заметила: — Больше никогда так не делайте. — Ее Величество точно запомнили мое лицо. — Поверьте, вам от этого только хуже. Кэб скоро будет, мистер Холмс. Майкрофт подумал, кому бы рассказать о новом знакомстве. Шерлок точно не оценит и скажет что-то в духе: «И че? Я эту бабищу каждый день на деньгах вижу!» — и будет по-своему прав. Но о чем он подумал раньше, что он заметил? Майкрофт устало поморгал. Наверное, ему нужно пройтись. Он отпустил кэб и пошел пешком, дружелюбно махая рукой проституткам, которые, как грибы, появлялись тем чаще, чем дальше от Кенсингтона. Кто-то из них даже улыбался в ответ.