День Гая Фокса

Самые скучные вещи всегда начинаются на букву «ф». Философия — одна из самых скучных наук. Футбол — скучная игра. Даже в имени Майкрофт есть буква «ф»! А это уже о многом говорит. Шерлок повертел в руках перьевую ручку. — Напишите письмо тому, кого вы ненавидите, — сказал мистер Строукс. Давать глупые задания было его работой. Мистер Строукс преподавал философию. И в прошлом году он просил мальчиков делать то же самое — писать дурацкие письма. — С точки зрения Платона, особенно с точки зрения, высказанной в диалоге «Пир», любовь как стихия, как концепция, управляет миром… — продолжал мистер Строукс. Он ходил между партами и, в случае чего, бил мальчиков по рукам. — Но что тогда делает ненависть? Предлагаю вам, джентльмены, об этом подумать. Шерлок со вздохом посмотрел на тетрадный лист. — Это письмо необязательно отправлять, — пояснил мистер Строукс, замечая, как приуныли мальчики. — Просто напишите его. Платона Шерлок терпел только потому, что он одним из первых сформировал понятие первоначального вещества, или стихии, — и открыл химикам и алхимикам дорогу дальше. Надо же было с чего-то начинать. А вот учитель Платона Сократ… О, он выпил чашу с ядом! Что это был за яд? Цикута? Болиголов? И почему целая чаша? Какая там была пропорция яда и воды — или другого напитка? Шерлок бы лучше изучал эти вопросы, чем писал письма. Но делать нечего. Шерлок поставил на листке кляксу, но все равно продолжил писать: «Дорогой брат, В Виндзоре с каждым днем становится все холоднее. А какая погода в Лондоне и в Оксфорде? Или в Кембридже? Я забыл, где ты учишься. Да мне и все равно». Шерлок оценил свое творчество. Не хватало красивого заключения и вежливого прощания. Так что он дописал: «Я искренне надеюсь, что дома будет потоп, как два года назад, и твою комнату затопит нечистотами. Вонять будешь месяц, а то и два. Всегда твой, брат Шерлок». Подумав, Шерлок зачеркнул «всегда твой» и написал просто «с уважением». Подумал еще — и зачеркнул «с уважением». — О, мистер Холмс уже закончил, — мистер Строукс повис над партой Шерлока, как облако из комаров. — Тогда я дам вам второе задание, как, собственно, и в прошлом году… Переверните лист и напишите письмо тому, кого вы любите. По классу пополз смех и полетели шепотки. — Это необязательно должна быть девочка, — замогильным голосом сказал мистер Строукс. — Кто угодно, кого вы любите — в том числе любите так, как описывал Платон. Шерлок почему-то колебался. В любом другом случае он бы написал письмо маме. Адель была самым близким ему человеком. Конечно, когда-то она родила и брата… но все люди совершают ошибки. Не могла же она засунуть его обратно со словами «Возвращаю тебе твой подарок, Сатана!». Шерлок решил, что, помимо большого трактата о ядах, он обязательно напишет пособие для молодых матерей на случай, если они родили идиота. Шаг первый — придушите его подушкой. И проследите, чтобы он посинел. Иначе он вырастет и поступит в Оксбридж. Шерлок тупо смотрел на перевернутый лист. С другой стороны проступало его короткое письмо ненависти. Вздохнув, он все-таки написал письмо Адели: «Дорогая мама, В Виндзоре хорошая погода, но уже чувствуется октябрь. Какая погода в Лондоне? Я скучаю по Стрихнину. Не пускайте его в мою лабораторию — там много ядов. Я жду каникул, чтобы мы с вами могли поговорить о «парижской зелени», или, как я люблю ее называть, о смешанном ацетате-арсените меди. Я заварю нам чай в колбе! С любовью, Шерлок». Шерлок отложил перьевую ручку. У него почему-то онемела кисть. Удивительное совпадение. Но в имени Уильям Джеймс Мориарти нет ни одной буквы «ф». * — Мистер Коттикут, а у вас есть враги? — спросил Шерлок. Это было немного в лоб, но и времени оставалось в обрез. Шерлок кое-как добежал до кабинета математики в перерыве между уроками. Следующей будет биология, прогуливать ее Шерлок не хотел просто из принципа. Даже если все знал с прошлого года. — О чем это вы, Май… Шерлок очень выразительно поднял брови. — …Шерлок. О чем это вы, Шерлок Холмс? — Ну, у вас есть люди, которые… желают вам зла? Вы женаты? — Шерлок закинул свои книги, перевязанные видавшим виды отцовским кожаным ремнем, на какую-то парту, и бомбардировал Коттикута вопросами. Это классическая стратегия. Задавать по несколько вопросов. Один из них должен быть важнее, чем другой, причем важный вопрос надо задавать вторым или третьим. Так больше вероятность, что человек не соврет. Шерлок предпочитал не вспоминать о том, кто его этому научил. — Ну, это довольно странный вопрос, мистер Холмс. — Коттикут рассеянно рылся в своем портфеле. — На свете много злых людей, наверняка я знаком с какими-то из них. И я женат. Ну, уже что-то. Жены часто травили мужей — ради наследства или… ради молодого военного. Да и вообще, семейная жизнь — раздолье для отравителей. Под кроватью Шерлок держал жестяной ящик, который называл архивом. Туда он отправлял все, что было ему интересно. В том числе и все, что мог найти о таких людях, как Уильям Палмер или Эдвард Причард. Палмер и Причард оба были врачами, и оба были отравителями. Ах, врачи! Сколько всего они знают о теле и ядах! Шерлок мечтал, чтобы когда-нибудь у него появился лучший друг-врач. Будет с кем поболтать. Что же, женат значит женат. Появился подозреваемый номер один. Мистер Коттикут был единственным, кто ничего не съел во время Родительского дня. Даже не подошел к столам. Не заметить было трудно. Шерлок предполагал, что это именно Коттикута вырвало в его родном кабинете математики — и вдобавок ему стало настолько плохо, что он не потрудился убрать за собой. Но зацепки были косвенными. Легко сложить дважды два, но Шерлок был не до конца уверен, не выдает ли он желаемое за действительное. Чтобы стало яснее, нужен мотив. — Ну, я имею в виду, — Шерлок поковырял пальцем деревянную парту, — такие враги, которые могут… вас убить? Это звучало еще хуже. Но Шерлоку позарез нужно было увидеть реакцию. Она случилась. Причем почти химическая. Лицо мистера Коттикута медленно покраснело. У Шерлока сперло дыхание. Вот оно, сейчас Коттикут совершенно точно подумал о недоброжелателе. Более того, именно о том, о котором нужно. Шерлок отчаянно искал способ залезть в чужую голову. Был такой способ. Довольно простой. Если сейчас мистер Коттикут закончит этот разговор и отправит Шерлока на урок, то Шерлок прав. Элементарно. — Мистер Холмс, — сказал мистер Коттикут. Он заметно осунулся и выглядел не таким приятным, как обычно. Еще бы. Свинец — это не шутки. — Возвращайтесь на урок. Шерлоку захотелось сделать сальто, так он собой гордился. * Чем занимаются лучшие ученики Итона после уроков? Шерлок предположил, что, либо сидят в библиотеке, либо катаются на лошадях. В библиотеке Альберта не было. Шерлок пробежал от одного конца длинного коридора в другой, громко топая, и библиотекарь наорал на него. Но зато Альберт нашелся у конюшен. Он что-то напевал и, подхватив большую корзину с травой, нес ее к одному из амбаров. — Эй, Альберт! — Шерлок замахал руками. Альберт явно его заметил, потому что перестал петь, резко развернулся и пошел в другую сторону — обратно в конюшню. — Мистер Холмс, — сказал Альберт со вздохом, когда Шерлок добежал до него, — у меня такой спокойный день. А вы — магнит для проблем. Сейчас что-нибудь взорвется. — Я хорошо себя веду, — заметил Шерлок. Ему почему-то захотелось оправдаться. — Ну, последние минут двадцать точно. — Неужели, — Альберт поставил корзину на землю и потянулся за расческой для лошадей. — Я уверен, что на днях слышал, как Уильям ругался. Есть предположения, у кого он мог этому научиться? — У меня нет идей, — соврал Шерлок. — Может, у Льюиса? Альберт сделал длинное лицо. — Ладно, — Шерлок попинал корзину. — Может, я немного переборщил, когда мы с ним подрались с Мэйфэйрами. Он тебе об этом рассказал? — Да, — Альберт направился к одной из лошадей, прошел в загон и стал аккуратно чесать лошадь по крупу. Шерлок привалился к деревянной ограде рядом. — Мне ужасно жаль маленькую мисс Мэйфэйр. Если бы я был на вашем месте, я бы тоже… действовал. Несколько секунд не было слышно ничего, кроме фырканья лошадей и острого звука от расчески Альберта. — Если можно, — начал Шерлок, — то… — Я не болтливый, — понял Альберт. — У меня нет к вам никакой неприязни. Но я был бы благодарен, если бы вы не втягивали моих братьев во что-то, из чего не сможете их вытянуть. Фух. Ну, это было мягче, чем можно ожидать от Альберта. Альберт, видимо, тоже понял, что продешевил. Потому что добавил: — Вы удивительный человек, мистер Холмс. Вам уже пятнадцать, но вы как будто младше. Он провел расческой один последний резкий раз — и перестал. — Я молод душой, — не слишком убедительно ответил Шерлок. — Или вы не знаете, что такое ответственность, — Альберт опять залез на свою башню красноречия, с которой, к сожалению, были видны любые, даже хорошо скрываемые слабости. Шерлок не был готов, что то, за что ему нравился Альберт, повернется против него так скоро. Ему стало обидно, почти больно. — У вас длинное детство, — Альберт подошел к другой лошади и почесал ее за ухом. — Во многом потому, что у вашего брата его не было. — Ты ничего не знаешь о моем брате, — Шерлок почувствовал, что закипал. — Он очень хитрый. Не надо жалеть того, кто этого не заслуживает. Есть отличный способ уйти от любой ответственности — просто будь ненадежным. Просто не прыгай выше головы. Тогда тебя перестанут о чем-то просить и что-то тебе доверять. Шерлок старался жить по этому принципу, и у него всегда хватало времени на самого себя. Майкрофт никогда так не делал — и заслужил все, что на него когда-либо сваливалось. На свете много ужасных старших сыновей, которые не оправдали ни одной надежды. В чем проблема? Просто стань одним из них. Ходи в Уоппинг-Олд-Стэрз, кури опиум, трать родительские деньги. Но не-е-е-т. Это слишком просто. Бабуля Энэида не зря предупреждала брата: когда-нибудь ты довыебываешься. Конечно, бабушка использовала не такие слова, но Шерлок любил приукрашать воспоминания. В нем было что-то от писателя. Если бы брат хотел, он бы тоже стал ненадежным. Он прекрасно знал, что ему нравилось, а что нет. Когда Майкрофт сдавал выпускные экзамены в Итоне, Шерлок заболел ветряной оспой. Адель пригласила семейного врача домой, но заболела сама — она плохо переносила любые переживания. Отец был в Индии, и Майкрофту пришлось вернуться в Лондон, чтобы послеживать за Шерлоком вместо родителей. Майкрофт тогда сильно трясся за свои экзамены, но готовиться сидя у постели больного ветряной оспой невозможно. Шерлок поправился через пару недель, и время было упущено. В итоге брат так взбесился, что просто не пошел на экзамены: он разбил себе голову о стену. Довольно методично. Он вышел в сад и вернулся уже в крови и пошатываясь. Провалялся с перебинтованной башкой дома, читая книгу за книгой, — и на это время от него все отстали. Так что жалеть Майкрофта было незачем. Этот человек прекрасно знал, как снять с себя любую ответственность. Он просто большую часть времени этого не хотел. Но говорить об этом Альберту бесполезно. — Я и не думал никого жалеть, — сказал Альберт, и Шерлок почти дернулся. — Давайте повторим: вы не впутываете моих братьев в то, за что не сможете ответить. — Мне принести присягу? У тебя с собой Библия? Альберт поморгал. Ему осталось прочесать одну лошадь, но он почему-то не торопился к ней. — Вы знаете, — сказал он, — я не могу понять: меня ваша наглость злит или восхищает. — Добро пожаловать в клуб, — весело отозвался Шерлок. — Автограф не проси. — Все-таки злит, — вздохнул Альберт. — Вы от меня что-то хотели? Говорите сейчас, у меня терпение заканчивается. Что-то ударилось об одну из деревянных перегородок с такой силой, будто на конюшню свалилось небо. Послышалось громкое ржание. Альберт мгновенно собрался и выступил вперед, загородил Шерлока собой. Но кто бы ни стукнулся, он не выбрался. Шерлок выглянул у Альберта из-за плеча. — Это была Нюкта, — сказал Альберт. — Она иногда рвется из стойла. Но в этот раз вам повезло, мистер Холмс. Нюкта затаптывает все, что видит. — И ты и ее пойдешь чесать? — Да, — Альберт взвесил на руке расческу. — Она не плохая, к ней просто нужен подход. Я бы сказал, она моя любимица. Шерлок не стал спорить о вкусах. Наездник, которому нравится беспокойная лошадь, — это как химик, которому нравится скользкая, выскакивающая из рук пробирка. Понять можно, но странновато. — Я хотел спросить, — сказал Шерлок, — есть ли кто-то в Итоне, кто еще знает, что Лиам написал книгу и попросил мистера Коттикута ее издать? Альберт замер у стойла Нюкты, положив руку на ограждение. — Лиам?.. — не понял Альберт. Но быстро догадался. — А вы и правда маленький дьявол. — Ты же знаешь, — неожиданно даже для него самого, Шерлока осенило. — Ты же все знаешь, просто не хочешь вмешиваться, чтобы и Лиаму не досталось. — Я бы посоветовал и вам не вмешиваться. Но разве вы послушаете? — Альберт угрожающе положил руку на балку, которая держала ограждение для Нюкты. — Нет, — признался Шерлок. — Считай, что дело об отравлении мистера Коттикута — это моя ответственность. Альберт задумчиво постучал пальцем по дереву. И вдруг улыбнулся. Это была быстрая, почти детская улыбка. — Загляните к профессору Вотерстоуну, — сказал он, повернувшись к Шерлоку спиной. — Он преподает математику на старших курсах. А теперь уходите. Шерлок рванул из конюшни, как от пожара. Альберт фактически сдал ему главного подозреваемого. Перемахивая через низкий забор, отделявший поле с лошадьми от поля для крокета, Шерлок не мог не думать о том, что Альберт за человек. Он и пальцем не пошевелил, чтобы спасти мистера Коттикута. Почему? Шерлок отчаянно думал — так, как ему давно не приходилось. И стыдно было признавать, ему это до ужаса нравилось. Яды, убийства, химия — это прекрасно и замечательно. Но в любой загадке всегда есть самый опасный и непредсказуемый элемент. Люди. И Шерлок как будто впервые за все время учебы в Итоне почувствовал себя окруженным людьми, их привычками, их решениями, их непримечательными днями — и всеми их страшными, как последствия химического ожога, секретами. * — Коня на е4, — Шерлок бросил свою удлиненную тень на небольшой шахматный столик. Уильям и Льюис играли в шахматы в саду, рядом с другими мальчиками. Кто-то тоже играл, кто-то читал, кто-то ковырял полученные на фехтовании раны, а кто-то просто орал в воздух, зажав в руке листок с двойкой по самому полезному предмету — «теории познания». Шутка, конечно. Теория познания и близко не самый полезный предмет в Итоне. Льюис переводил взгляд с Шерлока на брата и обратно. — Коня на е4, — повторил Шерлок. Мальчик за соседним столиком поднял свой зад со стула, и Шерлок умыкнул стул, поставил его спинкой вперед и сел. — Давай, Льюис, ты ведь хочешь выиграть. Льюис колебался. Уильям старался выглядеть невозмутимым, потому что знал — подсказка верная. Шерлок ухмыльнулся. Но Льюис не послушал. Он походил пешкой вперед, и Уильям за три хода забрал три его фигуры. — А я говорил, — сказал Шерлок. — Не надо, — Уильям аккуратно расставлял срубленные фигуры справа от доски. — Льюис хочет сам играть и сам выигрывать. — Je crois en moi, — тихо сказал Льюис. — Это наш семейный девиз, — пояснил Уильям. — Верим в себя. В смысле, только в себя, — он легко засмеялся, и Шерлок вдруг понял, насколько он соскучился. — У нас тоже какой-то есть, — Шерлок сложил руки на спинке стула, приземлил на них подбородок. Почесал свой облезавший от ожога нос. — Но я понятия не имею, что он значит. — А что там, — Уильям заново расставлял фигуры на доске для новой партии. Шерлок сделал вид, что пытался вспомнить. — La puissance et la gloire, — сказал он. — Сила и слава. Звучит по-дурацки. — А мне нравится, — Уильям пригласил Льюиса сделать первый ход. — Куда лучше, чем, скажем, семейный девиз Мэйфэйров. Льюис замер с пешкой в руке — но тут же поставил ее на место. — А у них что? — Шерлок стянул ботинки и залез на свой стул с ногами. Уильям подумал, куда ему походить ферзем. А потом посмотрел на Шерлока и одними губами сказал: «La boue». Грязь. Шерлок едва сдержался, чтобы не расхохотаться. Уильям Мориарти был таким же неуправляемым, таким же смешным, как он сам. Возможно, ему не хватало человека, который вытянет из него это на свет божий. О, прости, Альберт. Прости сердечно. Потому что, кажется, Уильям за все время их долгой дружбы — а Шерлок уже не сомневался в их дружбе, — научится не только ругаться. — Шах и мат, — сказал Уильям. Льюис принял поражение как настоящий британец — без лишних эмоций, но с полным достоинством. И тут же предложил начать новую партию. Пока Льюис расставлял свои фигуры, Шерлок одними губами сказал: «Есть разговорчик». Уильям незаметно кивнул. Он все понял. Как и всегда. * Быть лучше всех — это нетрудно. Люди по большей части глупые, невнимательные, злые, жадные, обиженные и безответственные. Достаточно думать, замечать, быть вежливым, ничего не жалеть для других, всегда помнить о самоуважении — и выполнять любую работу хорошо. Это сделает вас самым молодым мужчиной в истории Теневого кабинета. По крайней мере, Майкрофту Холмсу хотелось так думать. После 60 лет премьер-министры переставали быть полезными. До 30 лет они и не начинали. Вот эти тридцать лет между и были самыми продуктивными для любого политика. Майкрофту 22 года — у него еще целых 8 лет до того, как его начнут воспринимать всерьез. Несмотря на то, что он много хвастался своими достижениями, он был в опасном положении. Его еще не уважали, но уже не любили. Это было плохо. Как сказал бы Шерлок, «дерьмово». Но это щекотало ему нервы в самом нужном месте. Если бы Майкрофт не ввязался в политику, он бы наверняка играл в русскую рулетку — просто чтобы мозг не томился без дела. Ты никогда не знаешь, докрутился ли барабан до пули. Но ты можешь попробовать это просчитать. Майкрофт был очень азартным: он часто ставил на уличных бойцов, а все контракты подшивал в папку с нотами. Он знал, что Шерлок жег его музыкальные сочинения — и документы о ставках горели вместе с ними. На ставках он сделал неплохое состояние, но скоро этим деньгам нашлось применение. Чтобы вступить в один из клубов Оксбриджа, Майкрофту пришлось выполнить задание. Оно выбиралось исходя из личности каждого претендента. Ему досталось довольно легкое: выбросить в сумме сто фунтов в Темзу. Перед нищими. Это был не первый намек на происхождение Адель. Один из походов с сокурсниками в «Глобус» закончился дракой. Студент по имени Рональд Квинсбери собирал деньги и покупал билеты. Билет Майкрофта оказался единственным, по которому не пускали на ярусы, по нему пускали только вниз, где не было сидячих мест. Стояли только простолюдины. Намек был таким понятным и удивительно неизящным, что Майкрофт по-настоящему разозлился. Сначала он просто хотел уйти, но не мог сдвинуться с места. Ярость мешала ему сделать шаг, и он стоял в толпе, надеясь, что под шляпой никто не видел его лицо. «Простите, сэр, — сказал кто-то за спиной, и Майкрофт опознал этот идеальный выговор, повернулся. — Вы знаете, как пройти на ярусы?..» У вдовы Квинсбери было очень запоминающееся лицо — довольно молодое. Не такое, как у ее сына — тупое и самоуверенное. Это худшая комбинация для идиота. Она обратилась к Майкрофту потому, что он был хорошо одет. Какая безупречная логика. Но Майкрофт расставил в голове шахматы и понял, что, возможно, эта встреча могла помочь ему выиграть партию. Тренер по фехтованию учил Майкрофта техникам борьбы с гневом — потому что это была его проблема с детства. Смотреть противнику не в глаза, а на мочку уха. Принимать решения только на выдохе. Но иногда лучшим способом побороть гнев было просто разрешить ему выйти на поверхность. «…лорд-мэры Лондона не любили театры, — рассказывал он вдове Квинсбери, когда они вдвоем отошли в сторону — к лестницам на ярусы. — Каждый новый лорд-мэр хотел закрыть их все. Но проблема была в том, что театры любила Елизавета I». «Вы так много знаете, мистер Холмс», — засмеялась миссис Квинсбери. Это правда. Обычно женщины им не интересовались, потому что считали его мрачным. Но стоило ему открыть рот — и их лица менялись на глазах. Майкрофт взял в губы сигарету и показал рукой на лестницу: «Вам туда. Или вы можете пойти со мной». Пламя от зажженной спички отразилось в глазах вдовы Квинсбери. В каморке с реквизитом было тесно, а еще Майкрофт перестарался с обаянием: миссис Квинсбери целовала его так, будто ее муж умер не год, а десять лет назад. Ему нужна была какая-то улика, и он снял с чужого уха крупную серьгу — конечно, незаметно. Отстранился и сказал: «Прошу прощения, не могу. Я учусь с вашим сыном». В глазах вдовы родилась шекспировская паника. Перед тем как пойти на ярусы, Майкрофт подумал о том, какие последствия ждали бы вдову. Но потом он вспомнил про Адель, которая не могла ни один документ подписать без отца, и при этом всегда обращалась со своими сыновьям так, как будто они были принцами. Особенно с Шерлоком. Нежность и уважение к матери были почти такими же сильными и неконтролируемыми, как гнев. Обойти контролера было легко: Майкрофт сказал ему, что в каморке с реквизитом знатная женщина, и ей плохо. Тот сразу убежал. «Я тебе не очень нравлюсь, но я понравился твоей маме, — Майкрофт бросил на колени Рональда Квинсбери серьгу. — Думаю, ты можешь называть меня папой». Важнейший навык, который мальчик получает в частной школе: определять, какие люди понимают по-хорошему, а какие понимают только силу. Драка случилась, это было неизбежно. Майкрофт смотрел постановку «Генриха IV» с разбитой губой, но зато — с ярусов. И каждый раз, когда Адель приезжала в Оксбридж к сыну, Майкрофт позволял ей взять себя под руку, и они вместе прогуливались по дворам многочисленных колледжей, обсуждали последние прочитанные книги. Если Майкрофт видел вдову Квинсбери с Рональдом, он всегда останавливался и трогал свою шляпу двумя пальцами — в знак приветствия. И в знак напоминания. Сила и слава, да? Он не зря вспомнил этот случай. Быть протеже Галифакса, одного из самых неоднозначных политиков, непросто — возможно, даже «дерьмово». Но это открывало много дверей. Галифакс возглавлял «правительство в ожидании» и был главным оппонентом нынешнего премьер-министра — Уильяма Юарта Гладстона. Галифакс ненавидел Дизраэли, предыдущего премьер-министра, а еще ненавидел свою дочь, которая посмела родиться не мальчиком. Что бы он сказал про бабушку Энэиду? Мысль о бабушке пробудила улыбку, которую Майкрофт поспешил спрятать в своей кружке. В целом, Галифакс вызывал у Майкрофта желание разбить ему лицо. Это хороший знак. Потому что трусы, идиоты и дураки никогда не вызывают агрессию, только жалость. Но надо было здороваться и говорить об отмене государственной церкви в Ирландии. Смотреть на мочку уха, принимать решения на выдохе. Особенно тогда, когда кто-то начинает говорить о возрасте. Они собирались по субботам — день, когда у Майкрофта не было занятий, а у других мужчин не было запланировано крокета, охоты или посещения борделей. За чаем Майкрофт развлекался тем, что пытался угадать, кто его убьет. Или попробует. Игра была тем веселее, чем больше Майкрофт нарушал правила, например, начинал говорить без разрешения. В чем-то бабушка была права. Он действительно здесь для развлечения. Его просят рассказать, что он узнал по одежде того или иного лорда, кто, по его мнению, с кем тайно спит, а кто просто дурак. Но было что-то еще. Как будто все эти политики что-то о нем знали, что-то, что позволило им вот так просто впустить его в их очень закрытый круг. И все считали своим долгом вдруг говорить с Майкрофтом только по-французски. Он несколько раз пытался поговорить об этом с отцом, но разговоры прекращались. Адели он надоедать не хотел. Поэтому оставалось только ждать. Когда наступала суббота, Майкрофт ехал в Лондон, но то и дело думал, что предпочел бы потратить день на поход в театр, на обсуждение увиденного и услышанного. Возможно, с кем-то. Возможно, с кем-то конкретным. Возможно, даже через неделю.