Ты мое солнце (новая версия)

— Чон Чонгук, как же я рад вас снова видеть, — Брюс стоит в зале ожидания, практически у самого выхода, в сопровождении своей охраны. За столько лет мужчина изменился. Его возраст выдают россыпь морщин на лице, небольшая залысина давно поседевших волос, которую он всячески скрывает, а еле уловимый запах бергамота говорит, что альфа уже изрядно ослаб. Но он все также хорошо сложен, подтянут и идеально выбрит. Конечно, он уже не бывает в самой гуще событий, не ездит на разборки, как в давние времена. Теперь он просто усталый, солидный альфа. Брюс расставляет широко руки, приветствует. Обнимает Чонгука, как старого друга, похлопывая по спине и плечам. — Ух, мальчик мой, — он теребит мужчину по щекам, — а годы делают тебя еще краше, — он смеется над изумленным взглядом Чона. Альфа приобнимает старого знакомого. — Как долетел? Давненько уже стоим. — Я задержался на вылете. Самолет проверяли дважды. — Были проблемы? — Брюс обходит Чонгука и указывает на выход. — Пойдем, он ждет. Чон оставляет вопрос без ответа. Кивает своим телохранителям и направляется к стеклянным дверям. Охрана сталкивается в дверях, злится друг на друга. На дороге у аэропорта припаркована парочка черных внедорожников, один черный Ford Mustang и белая, как снег Maserati Ghibli. Чонгук точно знает, куда ему. Он жмет руку Брюсу, отпускает охрану, которая рассаживается по машинам, следит, как друг неуклюже залезает в свой Ford и открывает дверь, забывая поприветствовать забытого друга. Лос-Анджелес, как и тогда, начинает плакать. — Привет, зайчонок, — раздается из темноты салона до боли знакомый голос. Альфа садится рядом с Джином, устраивается поудобнее, упиваясь таким родным запахом гвоздики и откидывается на спинку кожаного кресла. — Не называй меня зайчонком, — огрызается мужчина без приветствия. Ким Сокджин смеется на весь салон, задорно, громко. — Ты совсем не меняешься. — Ты тоже, — парирует Чонгук. Поворачивает голову в сторону омеги. В машине темно, но ему хорошо известны его черты лица, как долго он не видел их вживую. Джин совсем не изменился. Он, как застывшая кукла, которая сохранила свою молодость в веках. Еле уловимые морщинки у глаз придают ему какой-то особенный шарм. Волосы стали короче, но все такие же белые. Идеальный нос, подкрашенные губы и глаза. Компьютер не передает всю пустоту этих голубых бездн. Чонгук понимает, что опять тонет в его взгляде, почти не дышит. Резко отводит глаза и командует водителю: «Ехать». — Мог бы и не встречать, — ворчит альфа. Заставляет сердце успокоиться и обещает ни в коем случае не смотреть омеге в глаза. Глупо, по-детски, но он точно знает, что именно в них его погибель. — До офиса еще дорогу помню, — включает обиду. — Я думал, тебе будет приятно, — отворачивается Сокджин. Неужели он стала сентиментальным? Нет, такие люди не меняются, гонит от себя подозрения Чон. Он переводит взгляд в окно, вспоминает эти небоскребы. Улицы, которые скрывали его долгими ночами. Он по-своему любит этот город. Всматривается в лица людей, ищет потерянных друзей, ребят, которых забыл так же быстро, как и познакомился. Лос-Анджелес — это карусель жизни, водоворот страсти и жгучая боль. Каждый тут выбирает то, что ему по душе. Чон Чонгук выбрал все сразу и не справился, погиб и оставил часть себя на улицах этого города. Водитель тормозит на очередном светофоре, оборачивается к хозяину. — Господин Сокджин, куда в первую очередь? — он переводит взгляд на растерянного и немного встревоженного Чонгука. — В гостиницу, — кидает омега и больше не уделяет водителю внимание. Maserati тихо начинает движение, скользит среди плотного потока машин. Пробки — это бич всех городов мира. И тут тоже ничего не меняется, смеется про себя Чон. — Тебе надо отдохнуть после перелета, — ласково говорит Джин через несколько минут молчания. — Мы поговорим с тобой позже в офисе. — Мне не нужна твоя забота, поехали в офис сразу, — возмущается альфа решением омеги. — Я прилетел не просто так и не хочу задерживаться надолго, — не отрывает свой взгляд от пролетающих мимо ярких машин. — Не веди себя как ребенок, — злится Сокджин и переходит на официальный тон. — Ты задержишься здесь ровно на столько, на сколько это будет нужно, — омега достает пачку, закуривает длинную, тонкую сигарету с ментолом. Салон машины сразу наполняется едким дымом. Водитель отключает кондиционер и открывает тонированное окно, впускает запах улиц и горячего асфальта. — И хочу тебе напомнить, что ты прилетел решать свои проблемы. Утечка произошла из твоей компании, — он выдыхает тонкую струйку дыма в сторону альфы. Противно и унизительно. Он сжимает зубы, но молчит. — Вообще-то, — не успокаивается Джин, — прилететь самому — это была твоя идея. Мог бы прислать свою шестерку, — омега скалится и выбрасывает недокуренную сигарету в окно. Ворот его блузки нежно-розового цвета раздувается от струйки ветерка из открытого окна. До Чонгука долетает легкий аромат его духов. Сладкие, не такие, как он когда-то любил. Чужой аромат. Альфу начинает подташнивать. Джин закидывает ногу на ногу, стряхивает еле заметный пепел с бежевых брюк и упирается носком туфли в кресло водителя. — Не называй Намджуна так, — приходит в себя Чон. Ведет плечом и все так же не отрывает взгляд от дороги. Разговаривает полу боком. — Он незаменимый сотрудник и верный друг, — начинает переговариваться альфа. — Что же твой друг отпустил тебя одного? Помнишь, при каких обстоятельствах ты покидал Лос-Анджелес? Мне удалось тогда все замять, но думаю, что тебе своенравность еще не простили, — припоминает прошлое Сокджин, давит на самое больное. — Очень мило с твоей стороны, что ты тогда проявил такую заботу, — заводится Чонгук, ему становится все труднее контролировать эмоции. — Сейчас у меня квалифицированная охрана. — Она тебе не поможет, — смеется омега. — Лучше поменьше светись и делай дела по-тихому. Но не мне тебя теперь учить, — он пожимает плечами и пристально разглядывает того, кого так хотел и днем, и ночью, того, с кем мог бы быть вечно, но отпустил, испугавшись за его жизнь. И вот теперь альфа опять рядом. Может, Джин сможет все начать сначала? Может, Чон сможет его простить? — Не злись, я, и правда, о тебе беспокоюсь, — Ким пододвигается ближе и кладет свою ладонь на колено Чонгука. Тот дергается, как будто его ошпарили кипятком, место под ладонью начинает гореть, шрамы оживают, сердце в испуге бьется, и все кошмарные воспоминания накатывают разом, заставляют его прожить все заново. *** Первые два года в Америке пролетают, как два дня. После первой ночи жизнь закручивает Чонгука в какой-то невероятный вихрь. Иногда он не успевает даже вздохнуть полной грудью. Сокджин начинает играть с новой игрушкой сразу. Самые известные дома мод, лучшие одежды от знаменитых модельеров. Омега делает зайчонка самым лучшим. Ювелирные украшения за каждую проведенную ночь, дорогая машина, первая охрана. Множество СМИ пестрят громкими заголовками о новом любовнике главы «ФинТоргСтрой». Благодаря внешности, у Чонгука появляются заказы на рекламу, которая начинает приносить ему первые доходы. Вначале такое внимание претит парню, но чем дальше кружит его жизнь, чем больнее и страстней становится любовь Джина, тем быстрее альфа привыкает и подстраивается. Руки уже не жгут подарки за любовь и деньги на золотой безлимитной карте. Чонгук хорошо помнит, как становился борзее, злее и серьезнее. Он начинает заниматься серьезными делами компании, которая является лишь прикрытием в инсайдерской торговле. Помогает Брюсу и всячески удовлетворяет любые прихоти Сокджина. Любовь омеги навсегда впечатывается в альфу белыми шрамами и болью огромной татуировки по всей руке, которую по началу Чонгук набивает по фрагментам после каждой позорной ночи. Круговорот работы и страстного секса выжимают из альфы все соки. Он спит по несколько часов. Синяки, ссадины, порезы и укусы Чон тщательно прячет, замазывает гримом, чтобы его подчиненные не шушукались по сторонам. Боль в пояснице и ягодицах становится родной и Чонгук принимает ее как должное. Он с детства был приучен к боли. И даже иногда, в самые страшные для Чонгука ночи, альфа благодарит своего отца за этот урок. С каждым годом страсть в постели и в их отношениях приносит альфе все больше унижения. Следы от ошейника Чонгук прячет за любимым тонким шарфом от Valentino, а раны от ожогов под длинными рукавами шелковых рубашек. Еще через два года Чон становится самостоятельной единицей. Открывает свою дочернюю компанию и уходит в работу с головой. Учится делать свои деньги, много денег. Но от такой жизненной скачки глаза бледнеют так же, как и кожа. Огонь в них гаснет, а появляется чернота, которая разливается дегтем по венам и отравляет его целиком. Альфа чувствует себя потерянным ничтожеством, которое продается из раза в раз за деньги, роскошь и любовь. А была ли у него любовь? Когда он впервые задает себе этот вопрос, все меняется. Меняется и сам Чонгук. Он осознает, что является лишь игрушкой, пытается сохранить контроль над собственной жизнью, но не может. Он сильно увяз в грязи, которая с каждым последующим годом затягивает его сильнее и сильнее. У игрушки нет выбора. Выбор есть лишь у хозяина игрушки. Чонгук начинает ненавидеть себя за это. За слабость, за глупость, за все. Но изменить что-то не может, как не пытается. Сопротивления приносят ему все больше и больше боли. Сокджин начинает наказывать своего взбунтовавшегося зайчонка практически за все. Альфа стал рабом системы, денег и власти. А отказаться, значит потерять все, к чему он так долго шел, превозмогая все унижения. Ему, вечно голодному ребенку, привыкшему к боли с рождения, сложно отказаться от красоты новой жизни. И Чонгук сдается. Он злится на себя и отыгрывается на других. На многочисленных друзьях и еще более многочисленных омег, которых Намджун полуживых вытаскивает из его постели. Сколько их потом погибло после любви альфы, никто не знает. Чонгук ведет себя, как зверь, открывает двери с ноги в самые черные дни. Он перестает смотреть на себя в зеркало, потому что отражение противно хозяину. Только Джуну удается успокоить друга. Ему достаточно лишь взглянуть строго в разъяренные черные глаза альфы, и тот успокаивается. Намджуна он тоже посвящает в дела компании. Парень оказывается бесценным работником в бизнесе и в делах более криминальных. Он везде следует за другом, не боится замарать руки в крови и всегда выходит сухим из воды, что приводит Брюса в восторг. Джун становится талисманом Чонгука. Весь персонал знает, что когда парень с боссом, то можно дышать спокойно. Из безродного зайчонка Гук-и, альфа превращается в матерого волка Чон Чонгука с потрясающим горьким ароматом кофе. Но душевные муки потихоньку сгрызают его изнутри. Большим червяком они забираются все дальше и дальше, поселяются и разрастаются в огромную черную дыру, которая забирает парня в свою пустоту. Заполнить эту пустоту помогает Брюс. Они с первых же дней смогли наладить хорошие доверительные отношения. И через четыре года, чтобы парень не сошел с ума, Брюс вводит его в свой наркокартель. По началу Чонгук дергается, отвергает такую жизнь. Совесть мучает парня по ночам в алкогольном опьянении, взывает к его разуму в грязных углах борделей, где он прячется от Сокджина. Но позже, после первой дозы, альфа входит во вкус и привыкает, погружается в очередную карусель поставок, хранения и сбыта. Он разрабатывает новые наркотрафики, разбирается с таможней и очень быстро завоевывает авторитет среди боевиков и других наркобаронов. Чонгук выгодно заключает сделки, подписывает договора, успевает на всех фронтах и со временем отодвигает на второй план самого Брюса. Наркотой Намджун не занимается, как бы Чон не просил о помощи. Друг четко держит свою политику и не в восторге от того, чем начал заниматься друг. Хотя сам и понимает, что компания Ф.Т.С занимается черными схемами. Но благотворительность и общественная деятельность помогают искусно пускать пыль в глаза чиновникам и полиции, которая тоже кормится с их рук. — Ты что, опять? — Намджун открывает дверь в VIP-комнату клуба «Feniks», который принадлежит Чонгуку. Джун закатывает глаза и громко выругивается, когда видит друга. Чон сидит в глубоком кожаном кресле. Черная рубашка расстегнута до половины и сливается с глазами. Она нагло обнажает тело и синяки, которые, как маленькие планеты, украшают грудь парня. Ширинка тоже расстегнута, сообщая о бесстыдных действиях молодого омеги, который сидит на подлокотнике его кресла, облизывает опухшие губы и крутит бокал с вином. Брюс также сидит в кресле рядом с альфой, раздетый до пояса. Другой омега у его ног пытается сфокусировать взгляд на вошедшем госте. На овальном столе посередине комнаты стоят бутылки, бокалы, дымятся сигареты в пепельнице. Ровные дорожки кокаина на зеркальных подложках сразу привлекают взгляд Намджуна. Около стола в легком эротическом танце извивается еще несколько проституток. Джун расталкивает шлюх, подходит к другу, хватает его за подбородок и поднимает голову. Смотрит в бездонные бледные глаза. Под пеленой эйфории Чон почти его не видит. Он дергается, вырывается из сильной хватки. — Отстань, — мычит парень, сбрасывая тыльной стороной ладони остатки кокаина с носа. — Садись, выпей с нами. — Ты что творишь? Ты же говорил, что больше не будешь, — Намджун показывает на зеркало с белыми полосками. — Приди в себя, — он аккуратно бьет друга по щеке. — Да оставь ты его, — говорит Брюс. — Он большой мальчик. Что ты его все время опекаешь? — мужчина приподнимает омегу. — Милый, принеси Джун-и выпить, как он любит, — и хлопает парнишку по заду, подталкивая к двери. Шлепок разлетается по комнате и почему-то очень веселит Чона. Омега тоже хохочет и выбегает в дверь. Ким отходит от друга и громко падает в третье кресло. Через пять минут он уже пьет любимый вермут с грейпфрутовым соком. Презрительно смотрит на шлюх, но не отстраняется, когда рыжий паренек перемещается с подлокотника на его коленки и нежно начинает поглаживать шею. — Ты в курсе, что его Сокджин ищет? — серьезным тоном говорит Джун и ждет понимания в глазах Брюса, который явно выглядит куда лучше друга. Брюс морщится, напрягается, понимает всю серьезность слов. — Эй, Гук-и, давай приходи в себя, а то Джин тебя… — Накажет? — смеется Чон, — да и пусть, не привыкать, — он задирает рукава рубашки, разрывая нежную ткань, показывает следы от наручников и ожоги, которые еще никак не затянутся. Сердце Намджуна сжимается в комок, плачет от увиденного. Взгляд альфы гладит каждый уродливый шрам Чона, но старательно прячет боль за друга глубоко в себе. Сжимает свои кулаки до красных отметин. — Мне все это надоело. Может, я сдохнуть хочу, — он наклоняется к столу и через свернутую купюру вдыхает белый дорогущий порошок. Цыкает зубами, прикрывает глаза и откидывается в кресло, которое любовно его принимает. — Эй, парень, уймись, мы же еще не договорили, — Брюс поднимает бумаги с пола и с оправданием смотрит на Намджуна. Парень поглаживает голую ягодицу омеги, который уже уютно устроился на члене альфы и под бой его сердцы резкими толчками пытается доставить ему удовольствие. Но Джун не чувствует ничего кроме сладкого вкуса вермута и боли в душе от шрамов на нежной и горячо любимой кожи Чонгука. — Мы же по делам собрались, а потом сам видишь, — пожимает плечами Брюс, чувствует за собой вину. — Гук, что насчет нового канала? — А что? Я разработал логистический маршрут, — смеется Чон, — хочу наладить новый канал наркотрафика из Афганистана. Парень пьет прямо из бутылки виски, довольный собой, обливается и громко чертыхается. — Ты что, офонарел? — пугается Брюс. — Нам хватает и Южной Америки. Афганистан — чужая территория. Это опасно. — Нам это нужно. Мы должны расширяться. Эта схема то, что надо. Я тебе гарантирую. Будет все быстро и чисто, а денег вагон. Чонгук приподнимает руки, показывая наглядно этот вагон. Потом хлопает ладонью по коленке, подзывает омегу, тот порхает и усаживается поудобнее, раздвигает рубашку и целует мужчину в грудь. Альфа стонет от наслаждения. — Это очень опасно, — перебивает его ласки Джун, под тихий стон своего омеги на коленях. — Ты сам-то понимаешь, что тебя за это могут убить, если что-то пойдет не так? Тебе такую наглость не простят, — Ким делает еще глоток вермута и кончив в парня, отпихивает того без какого либо сожаления. — Ну и пусть, может, мне это и надо, — шипит себе под нос альфа. — Зато адреналин погоняю, — уже громко. — Вот тебя найдет Сокджин и устроит тебе адреналин. Он не любит, когда ты под наркотой, да еще и с чужими засосами. — Меня не надо искать, я сам пойду сдаваться. Чонгук встаёт, прижимает к себе шлюху, крепко целует, мнёт чужой чуть вставший член, бьет по заднице, упивается. Потом отталкивается и, шатаясь, еле-еле идёт на выход. Джун иронично его крестит, тщательно скрывая переживания за друга. Потом прикладывается к губам нового омеге, чтобы было не так больно. Чон всё понимает и знает, что будет больно и обидно, но послушно идет, как наркоман за дозой. Теперь он и то, и другое. *** — Господин, — Чонгук вваливается в дверь гостиной и громко бухается на колени, преклоняю свою голову перед мучителем. Потом поднимает глаза и только сейчас замечает чужого омегу, который сидит рядом с Сокджином, накрытый стол и кипу бумаг в его руке. Ким Сокджин оглядывает своего зайчонка, меняется в лице. Гук чувствует, как волна злости пробегает по его телу, это заметно только ему, потому что знает, изучил за пять лет. — Какой хорошенький, — хихикает омега, но натыкается на грозный взгляд Сокджина и быстро умолкает. Ким встаёт, грациозно подходит к парню, старается не выдать собеседнику всех своих чувств. Пристально оглядывает Гука, замечает следы чужих засосов на шее и белые разводы на носу и губах. Его глаза загораются, если бы не знакомый омега в гостинной, убил бы сразу. Сокджин хватает его за копну черных волос, тянет, заставляет смотреть на себя. Чон смотрит, взгляд не отводит, играет с огнем. — Ты опять нюхал, гадёныш, — шипит он и силой толкает парня. Тот теряет равновесие и заваливается на бок. — Иди, приведи себя в порядок, — омега кивает в сторону ванной и возвращается к разговору. Чонгук пытается встать, хватается за стол, опрокидывает вазу с фруктами и встает. На полусогнутых ногах, шатаясь, уходит в ванную. Смотрит в зеркало, как разъяренный волк, скалит зубы и с силой бьет по переливающейся глади. Вкладывает в удар всю силу, всю обиду и боль. Он так же сильно врезал бы себе, если б смог. Зеркало разбивается и расползается паутиной, трещит так же, как трещит и жизнь самого Чон Чонгука. Он уже не будет прежним никогда, теперь он тьма. Парень смотрит на разбитые костяшки пальцев, открывает кран и подставляет руку под теплую струю. Кровь смешивается с водой и утекает навсегда в сток. Он стоит так пару минут. Потом начинает раздеваться. Снимает рваную рубашку, откидывает её в сторону на пол, не жалко. Спускает штаны, боксеры, осматривает тело, почти всё покрытое синяками, ссадинами, царапинами. Он давно уже непослушный зайчонок для своего повелителя. Кое-где виднеются маленькие шрамы от ожогов. Какие — то раны зажили, а какие-то не заживут никогда. Чонгук заходит в душ. Включает холодную воду и встает под плотный поток влаги. Этот холод ему друг, он помогает прийти в себя, прогнать страх и привести чувства в норму. Он смывает грязь и следы чужих губ. Минута, пять, десять. Альфа выключает воду, не вытираясь, выходит из кабинки. Достаёт свежие вещи из шкафа. Мыслей нет, он их прогнал, иначе не сможет, иначе не справится. Он надевает чёрную рубашку, шелковую, очень широкую и длинную. Натягивает боксера, черные, кожаные. Ботинки высокие и тоже чёрные. Чёрный — это его цвет навсегда, он пропитал его и въелся в кожу. Чон достаёт чокер, надевает на шею, застегивает золотую пряжку, поправляет. Он знает, что омега любит, и знает, как омега хочет. Парень лохматит волосы, натягивает улыбку и выходит в гостиную. Уже твёрдой походкой проходит через весь зал и садится на пол у ног своего хозяина. Сокджин склоняется к нему и отводит взгляд от собеседника. Вдыхает свежий аромат его кофе с примесью цитрусового геля, одобрительно цокает языком и вторгается пальцами в его волосы. Они влажные и холодные. Чонгук дёргается от нервного напряжения, липкого страха и ненависти. Но Джин чуть хватает его волосы, усмиряет, тянет, чувствует податливость парня и отпускает. Просто продолжает ласкать. Сокджин любит своего зайчонка, но это больная любовь. Он сделал для него многое, но, как хороший бизнесмен, взял от вложения вдвойне. Вырастил настоящего лютого волка. Любовь у всех разная. Она у Джина своя, особенная, и кто виноват, что омега умеет только так любить. Выпивать до дна, ломать и забрать всё себе. Подчинять и причинять боль. Но видит Бог, он любит своего зайчонка, как никого другого. Многое прощает, многое позволяет. Дышать без него не может. Чувствует свою одержимость одним человеком с первого их дня, с первого столкновения. Омега видит, что Чонгук тихо умирает не телом, а душой, но отпустить не может. Он навсегда его зайчонок. И вот сейчас омега гладит его мокрые волосы и мечтает побыстрее подписать контракт и насладиться парнем. Наказать за наркотики, за красные поцелуи проституток, за непослушание, а потом пожалеть, зализать, зацеловать. — Господин Сокджин, я, наверное, пойду, — омега норовит встать, но задерживает взгляд на парне и опять поудобнее устраивается в кресле. — Я так понимаю, что мы не договоримся, — он собирает бумаги и не сводит взгляд с Чонгука. Альфа не слушает разговор, сидит на полу и тихо ждет, пытается отключить чувства. Поднимает виноградинку со стола и кладет ее в рот, щёлкает зубами и наслаждается соком. Джин прослеживает взгляд омеги и начинает злиться. — Что вы хотите, Господин Джастин, кроме повышенного процента, который является, на мой взгляд, очень завышенным? — О, Господин Сокджин, я понимаю, как вам нужен этот договор, — омега уже чувствует себя победителем. Он берет бокал с вином, отпивает и ждёт решение со стороны собеседника. — Проценты за ваши услуги очень большие. Мне выгоднее найти других посредников. — Мы лучшие, — улыбается омега и пожирает взглядом молодого альфу. Сокджин начинает тихонько скулить. Он видит желание в глазах Джастина, хочет спрятать свою игрушку, но уже поздно, ею заинтересовались другие. — Я думаю, мы сможем договориться, — идёт на попятную Джас и его аромат липы вспыхивает эмоциями. — Мы уменьшим процент и первые полгода не будем брать плату. — Странно, к чему такой поворот? Я вас не понимаю, — врёт, понимает, чувствует — Что вы ещё хотите? — Джин выпивает залпом вино. — Я хочу этого зайчика, — омега встаёт и тычет пальцем в растерянного Чонгука. Тот в изумлении поднимает глаза, не понимает, правильно ли он расслышал. — Нет, — отрезает Сокджин, — этот мальчик мой. Я могу предоставить вам много других на выбор, и вы хорошо проведёте время, — тараторит он. — Ну, как хотите. Такой договор вы не подпишете больше ни с кем. Признайтесь, это очень выгодное предложение. Ни у кого в стране нет такой выгоды. Наш контракт поднимет вас на новый уровень, — давит Джастин. Он собирает бумаги, укладывает их в папку и, цокая каблуками, подходит к двери. — Одна ночь, — тихо говорит Сокджин, — только одна ночь, — он наливает себе полный бокал вина и пьет, старается не смотреть, как довольный Джас подходит к Чону. Омега смотрит в его испуганные глаза и говорит: — Пойдём, зайчик, сегодня ты будешь моим, — и тянет его за чокер. Чонгук падает, падает, падает. В голове «Тебя продали». Он встает, берет бутылку вина, залпом выпивает все до дна. Старые дрожжи начинают мутить сознание. Он упал так низко, что уже не встанет. Он раздавлен, он никто. — Не прощу, — цедит сквозь зубы Чонгук. — Ненавижу, — чуть громче. Поворачивается и покорно назло уходит вслед за омегой, оставляя Сокджина одного с контрактом и болью в глазах своего зайчонка. *** Чонгука везут долго. Красная Audi с легкостью маневрирует по пустым вечерним улицам Лос-Анджелеса. Через какое-то время машина выезжает на неровную грунтовую дорогу. Он едет за город, понимает альфа. В машине он один, омега уехал раньше. Он просит парня переодеться и оставляет для него машину с водителем. Сокджина Чон за весь вечер больше не видит. Сразу после поставленной подписи он уезжает из пентхауса. Гук до последнего надеется, что всё произошедшее сон или галлюцинация от наркотического опьянения. Всю дорогу его мутит. Ему плохо от алкоголя, который сжигает внутренности, от кокаина, которой кружит голову и дает прилив энергии, и от мыслей, которые наперебой твердят, как он низко пал. Мужчина боится, что узнает Намджун, что друг отвернется от него. Не сможет понять, оставит альфу гнить на дне ямы и не подаст руку помощи. Парень загнан в клетку и не видит выхода. А что он хотел? Когда сам позволил надеть на себя ошейник, когда первый раз поклонился ему. Тогда им владели чувства, поддельные чувства яростной любви и жгучей страсти. Он откровенно думал: то, что у них — это такая любовь. Особая их связь. Audi въезжает на закрытую территорию загородного дома. Машина проезжает по дороге с густо посаженными пихтами. Окна закрыты, но Чонгук четко ощущает ненавязчивый запах леса. Маленькие светильники вдоль подъездной дороги указывают машине путь. Чона высаживают около дома. Водитель оставляет его одного и без объяснений скрывается в тени дороги. Парень немного мнется у дверей. Холодный, уже ночной ветер пробирает до костей и заставляет его войти. Он проходит небольшой коридор, останавливает взгляд на многочисленных фотографиях на стенах. Рассматривает гобелен из нитей с индийскими мотивами. Проходит в большую, светлую гостиную. Она залита светом огромных люстр. Шторы на французских окнах плотно зашторены, поэтому, находясь в комнате, сложно определить, который сейчас час. Чонгук видит большой стол посередине этого зала. Он накрыт на двоих. Парень изумляется изысканной сервировке, свечам и букетам алых роз по обе стороны стола. Он обходит всю гостиную, греется в тёплом одеяле камина, который нежно и очень уютно потрескивает в тишине зала. На стене над камином альфа видит картину. Удивляется вкусу омеги. Художник русский. Все эти краски сливаются у него в одно размытое пятно. Чонгук так и не может успокоить свои мысли. Они разбегаются, как стадо тараканов, сердце бешено стучится, гонит такую вязкую от наркоты кровь. Но интерес не позволяет ему уйти. — Ты приехал? — раздаётся голос откуда-то сверху на чисто корейском языке. Чонгук поворачивается, ищет глазами. На лестнице второго этажа стоит омега. Возраст его примерно такой же, как и у Сокджина. Черные волосы коротким ежиком сливаются с тенями. Он держится за перила и делает шаг вниз. — Вот так ты выглядишь намного лучше, — ещё пару шагов вниз. Омега не торопится, тянет время, чтобы с высоты насмотреться. Альфа молчит, осматривает себя. Вроде ничего особенного. Белая рубашка заправлена под ремень чёрных классических джинс. Ворот расстегнут, а из глубины виднеется любимый шарф. Чон подходит к лестнице, не говорит ни слова, боится без разрешения. Выдрессирован. Осматривает чужого омегу, который аккуратно ступает по ступенькам крутой лестницы. Он одет в длинный воздушный балахон, цвет которого напоминает альфе спелую сливу. Из-под пышной ткани альфа замечает длинные ноги в обтягивающих лосинах. Джас опускается всё ниже, протягивает руку к альфе с просьбой помочь. Тот понимает, принимает его руку и помогает сделать последний шаг. — Тебя зовут Чонгук? — смотрит пристально, взгляд не уводит, рассматривает кавалера по сантиметрам. — Да, — кивает немного напуганный парень. — Я Джастин, можешь просто Джас. Так меня зовут друзья. Я попросил накрыть нам стол. Ты, наверное, голоден? Он идёт к столу и тянет за собой оторопевшего Чонгука, который не понимает, не верит, что услышал в голосе чужого омеги заботу. Он следует за ним, отодвигает стул, помогает сесть, а сам садится рядом. Некоторое время они едят молча, пьют вино, закусывают сыром и просто наслаждаются едой и треском огня в камине. — А ты легенда в наших кругах, — прерывает молчание Джастин и вытирает алые, как розы, губы салфеткой. — Появился издалека, быстро поднялся, конечно не без помощи богатого покровителя, — сразу расставляет все на свои места омега. Чонгук сразу щетинится, выпускает миллионы колючек. — Многие хотят с тобой познакомиться поближе, только, я слышал, ты верен Ким Сокджину. — Как видишь, нет, — он показывает на место, на котором сидит. — Захотел со мной познакомиться поближе и накормить, поэтому и купил? — злится он и сжимает вилку в руке до белых костяшек. — Не груби мне, — меняет тон Джас. — Я не покупал тебя, а заключил выгодную сделку. — Только я живой человек, — почти рычит альфа. — Неужели? — приподнимает бровь омега. — Что-то я не заметил этого, когда ты псом сидел у его ног. Джастин откидывает салфетку в сторону и припадает к бокалу белого вина. Рассердился, сорвался, накричал. Каждое его слово — это удар под дых. Безжалостно. А альфа только начал надеяться, что может быть по-другому. Чонгук кладет вилку и безвольно опускает глаза. Не возражает, признаёт, что омега прав. Джас поднимается, подходит к Чону со спины, кладёт ладони на плечи. Парень напрягается, сжимается в комок и ждёт. Омега чувствует его страх, гладит по голове, опускает руки на шею. Развязывает шарф и откидывает на стол. Нагибается и нежно, очень бережно целует в красную линию от ошейника. Чонгук замирает. Перестает дышать. Хватается за борт стола. Джастин прислоняется к его уху: — Дурачок, я просто хочу показать тебе, что бывает и по-другому. Он берет его холодную, как лед, руку, приподнимает, смотрит в глаза и тянется к губам. Чонгук опять дергается, но, поняв, что не чувствует боли, открывается, постепенно разрешает. Омега тянет его за собой на второй этаж в темноту нового и неизвестного, обещает: — Тебе больше не будет больно. А раны, — гладит его ожоги, — заживут, только боюсь вот душу я не в силах исцелить. Обманывает, сможет. Хотя бы на одну ночь, но получится залечить раны, которые расцветали не только на теле, но и в душе. *** Любовь — это лекарство. Ночь любви — это таблетка, которую дают больному человеку впервые за пять лет. Невероятная, доселе не испытанная нежность и ласка, как капельница с раствором теплоты, которая очищает вены от гнили. Она за долгие годы налипла толстым слоем и отравляет кровь. Чонгук ест эту таблетку, выпивает лекарство и позволяет очистить себя. Поначалу он дергается от каждого прикосновения, от поцелуев и чуть напористых действий. Потом расслабляется и позволяет себя излечить. Джастин делает всё аккуратно, но немного напористо. Зацеловывает шрами, зализывает чужие укусы. Позволяет впервые Чонгуку взять инициативу в свои руки. Раскрывается перед ним. Доверчиво ложится на живот, приподнимая попку. Чон действует робко, как в первый раз, путается в чувствах и ощущениях. На вдохе входит в горячее уже подготовленное для него тело. Двигается медленно и стеснительно. Потом отдаётся инстинктам и проваливается в сладость другой ласки и нежных объятий. Свет луны заполняет комнату и серыми узорами падает на стены. Джас целует Чонгука везде, делает инъекции алыми губами. Обезболивает. Каждый шрам, синяк получает свою собственную анестезию. Чон задыхается от нежности. Не привык, не понимает, откуда эта волна удовольствия без жгучей примеси боли. Ему жарко, он тает под тёплыми руками чужого омеги. Тот гладит его по спине, по бедрам, выпускает струйку воздуха по шее, отчего у парня мурашки. А внутри пожар. Но сейчас тушить он его не хочет. Пусть лучше сгорит этой ночью дотла, а утром воскреснет. Яркое солнце будет Чона. Пробегает лучами по обнаженному телу, светит в глаза зовет к пробуждению. Он смаргивает сон. Спальня наполнена чередой запахов. Кофе переплелся с липой напоминая лекарство. Альфа принюхивается и улавливает что-то еще. Настоящий свежесваренный кофе, что-то пряное с корицей, различает Чон. Он вспоминает дом первый раз за долгое время. Те единственные моменты счастья. Завтрак с семьей и папины пирожки. Парень потягивается на шёлковых простынях, а рот наполняется слюной. Он утыкается лицом в подушку, млеет от удовольствия. Сейчас он в полном смятении. У Чонгука целая гамма чувств, в которых ему ещё предстоит разобраться. Он встает, осматривается и собирает разбросанную одежду. Спальня маленькая, но очень уютная. В нежно-бежевых тонах. Огромная кровать занимает почти всё пространство. Два низких кресла в углу и журнальный стол с разбросанными журналами. Дверь в ванную и большое от потолка до пола зеркало, которое визуально увеличивает комнату. Обычные комнатные цветы на окне и белоснежная органза, которая тихонько развевается и сражается с ветерком. Альфа быстро одевается и спешит вниз, чтобы уйти, пока о нем не вспомнили. Он расплатился, время вышло. Парень сейчас не хочет думать об этом, он просто желает сохранить подольше зародившееся там тепло надежды. — Ты так просто уйдешь? — слышит он уже знакомый голос, когда стоит на пороге. — Я приготовил завтрак, тебе стоит задержаться. — Не думаю, что это хорошая идея. Если мне не изменяет память, ты совершил сделку на одну ночь, — огрызается Чон. Пока еще не доверяет. — Да, — разочарованно хмурится Джас. Он поправляет ворот своего домашнего спортивного костюма, гладит рукой влажные черные волосы, заправляет их за уши. Без косметики он выглядит моложе, замечает альфа. Серые глаза смотрят вопросительно, а губы в нерешимости немного подрагивают. — Может, ты останешься, как друг? — ласково мурлычет, а уровень доброты зашкаливает. Чонгук всматривается в добродушный взгляд. «Я заберу твою боль», — вспоминает. Думает, что еще один друг ему не помешает. Делает шаг к столу. Дает себе шанс на спасение. *** Альфа сидит в своем кабинете и курит. За окном багровые отблески уходящего солнца оповещают о завершении дня. Занавеска медленно развивается, пропуская вечерний ветер, и разгоняет дымку от сигарет. Кабинет погружен в легкий запах улиц и шум живого города. Чонгук выдыхает струйку едкого дыма и наполняет свою берлогу запахом кофе. Он ждет, когда к нему поднимется Сокджин. О его прибытии альфе доложили с утра. И вот уже час, как он сидит один, нервно курит и никого не принимает, даже Намджуна. Парень немного потоптался у закрытой двери и уехал, предпочитая оставить друга один на один с собой. Чон ждет, когда откроется дверь и в кабинет войдет тот, который терзает его душу столько лет. Мужчина невольно оглядывает себя. Одет, как всегда, с иголочки, не специально, но все же хотел произвести впечатление. Все такая же черная, как воронье крыло, рубашка и блестит золотыми запонками. Бежевые брюки и пиджак, застегнутый на все пуговицы. Открытая шея, красных линий давно уже нет. Альфа сжимает пачку в руке, совсем не жалея сигарет. Чувствует его приближение. — Зайчонок, — на пороге кабинета появляется Сокджин. Альфа встает, но не подходит. Держится, пытается по привычке не опустить глаза. — Я так понимаю, у вас ко мне какое-то дело, раз вы приехали лично спустя четыре недели, — проговаривает подготовленную речь официальным тоном. — Присаживайтесь. Он указывает на кресло около стола. Джин непринужденной походкой идет и присаживается на краешек подлокотника, берет смятую пачку, разглядывает и улыбается чему-то своему. Откидывает ее в сторону. Чонгук садится следом. Образ омеги идеален. Как угадал, сам весь в бежевом, лишь блузка бросается в глаза цветом фуксии. — Я вас слушаю, — начинает он первым, хотя унять дрожь в ногах не может. — Я не помню, чтобы мы переходили на «вы», зайчонок. Ну хотя, как хочешь, — осекается он. — Я пришел поговорить о наших отношениях. Чонгук напрягается. Старается не выдать свои эмоции. Он хочет сорваться и бежать, бежать так быстро и так далеко, чтобы только не догнали. — Что вы хотите? Нас больше нет, благодаря вам, — с трудом выдавливает каждое слово, а на лице невозмутимость. — Больше ничего, ты прав, нас больше нет, — гордо приподнимает подбородок Джин. — Я не подбираю за другими, — он надменно фыркает и демонстративно рассматривает свои длинные пальцы. — Мне сообщили, что ты теперь близко общаешься с Джастином. Я смотрю, он тебе понравился. Как он в постели? Хорош? Ревность съедает его долгими ночами. Простить ему увлечение дешевыми омегами — это одно, а вот отношение с Джас… — Понравился, — дерзко отвечает альфа. Врет, голос предательски дергается. Он хочет сделать больно, задеть его самолюбие. Но сам же себе душу царапает. Он хочет уколоть с такой силой, чтобы непременно почувствовал. Он смотрит на переменившегося в лице омегу, как он закусывает губу, и радуется. Продолжает: — С ним я почувствовал самое главное — теплоту и нежность. Сокджин дергается, встает, отходит к дверям и разворачивается. — Я могу быть свободным? — с надеждой в голосе сжимает кулаки Чонгук. — Ты мне больше не нужен, — молчание, — как любовник. Он так надеялся увидеть печаль в глазах альфы после стольких дней разлуки. Он бы простил, ведь всегда прощал. И принял бы своего зайчонка обратно. И не важно с кем, лишь бы снова хотел быть с ним. А в его глазах пустота и та самая надежда, но на разлуку. — Но как работника и моего помощника я тебя не отпускаю. Ты слишком много знаешь, — намекает омега. — Да и дела с тобой идут в гору. Мне теперь наплевать на тебя и твою жизнь, но будь добр служить мне верой и правдой. Иначе… Предательства я не потерплю, — угрожает Сокджин. Выходит, и громко хлопает дверью. Стекла трясутся так же, как и сердце Гука. Он понимает, что не дышал все это время. Легкие высохли. Он откидывается в кресло и достает из верхнего ящика стола личный набор. Разочарование накрывает его душу, все надежды рухнули, когда он не нашел в его глазах и капли сожаления за свой поступок. Он для омеги только вещь, и так ею и останется. Мужчина достает из холщового мешочка зеркало в золотой оправе и маленький белый пакетик небытия, то, что придает ему сил жить дальше и не перерезать себе вены, как истеричная шлюха. Чонгук скручивает купюру и пропадает в розовой сказке любви, теплоты и заботы, но с глазами, как северный лед. Сокджин быстро идет по коридору. Все эти дни он боролся с собой, старался простить себя за глупость. Сделка, и правда, была очень выгодной и, как истинный предприниматель, он не мог упустить такой шанс. Тогда он еще не понимал, как будет кусать свои локти, как будет больно где-то там глубоко и будет болеть то, что люди называют сердцем. Он сидел всю ночь у себя в кабинете. Представлял Чонгука в объятиях другого. Минутных омег Джин прощал всегда, знал, что не надолго, но Джас своего не упустит. Вцепится в парня острыми коготками и будет держать. Так и вышло. Одна мысль о том, как стонет его зайчонок под этим омегой, заставляет закипать мозг. У Джина хорошая фантазия. Она воспроизводит перед глазами картинки, как Чук целует чужого омегу, как сжимает от удовольствия простыни и скользит руками по чужому телу. Ему тяжело. Он хочет вернуться в его кабинет, несколько раз срывается, но останавливается у самых дверей. Хочет крикнуть, что именно альфа предатель, ведь мог не пойти, убежать, устроить скандал. Ведь мог же? Омега хочет сам встать перед Гуком на колени, склонить голову и просить о прощении до жгучих, ядовитых слез и наконец-то сказать, как же сильно он его любит. Но гордость воздвигает стену и не позволяет сделать последний шаг. Теперь Джин не сможет к нему прикоснуться, не сможет любить, потому что альфа стал другим. Обида на самого себя душит, не позволяет вздохнуть. Ким останавливается у открытого окна огромного офиса. Вспоминает его слова, тихонько плачет, пока никто не видит. Чонгук теперь не будет с ним, но будет рядом. Он все равно его от себя не отпустит. Зайчонок его навсегда. В этой и в следующей жизни.