Спрятавшийся дракон, спящий тигр

      Всякий раз беря кисть в руки, разводя краски и расправляя бумагу на коврике, Лю Минсинь задерживал дыхание. Перед глазами начинало расплываться, в ушах слышался гнев матери, тело вздрагивало от эфемерных ударов, и только размеренный голос учителя возвращал Минсиня в реальность, где он сидел на уроке живописи и почти заканчивал картину.              Каждый раз Лю Минсинь пропадал на несколько часов, чтобы вернуться и понять, что он сделал. Тело выполняло всё само, надрессированное в детстве на определённые действия, вот только не всегда получалось то, что задумывалось изначально. Душевное состояние Минсиня играло в этом не последнюю роль. В итоге пейзаж из спокойной тиши мог превратиться в поле боевых действий или же в абстрактное ничего, где нельзя было разобрать ни низ, ни верх. Мазки были резкими, краски казались ядовитыми, и чувствовалось на подсознательном уровне отчаяние художника, переросшее в пустоту.              Лю Минсинь ненавидел уроки живописи. Даже если это почти единственное, что получалось у него сносно. По крайней мере, учитель молчал и лишь коротко кивал, принимая работу и забирая некоторые с собой.              Лю Минсиню иногда казалось, что видел их в шкафу с шедеврами у учителя, но не был уверен, потому что в следующий раз они исчезали, будто их никогда и не существовало.              Каждая картина, написанная его рукой, вызывала у него только отрицательные эмоции.              Забыть те воспоминания никак не получалось. Далёкое разочарование эхом отдавалось в ушах, напоминая, каким никчёмным сыном он был. Сколько проблем принёс своей матери. Какую боль ей пришлось из-за него пережить. Ту ненависть, что начала напитывать его ещё в утробе матери, не вытравить из его тела, она будет с ним всю жизнь, ходя под ручку, как добрая подруга.              Рисовать ‒ значит превращаться в настоящего монстра, состоящего только из ненависти. Рисовать ‒ значит принять всю ту боль, причинённую матерью. Рисовать ‒ значит оказаться слабыми и ненужным.              Поэтому Лю Минсинь ни за что бы никогда не подумал, что будет сидеть напротив пустого листа и размешивать краски, чтобы нарисовать то, что увидел той ночью, несколько лун назад. Запечатлеть это воспоминание на века, чтобы каждый, кто посмотрел, потерял дар речи от того великолепия, что предстало перед ним под луной.              Впервые Минсинь брал кисть мягко и нежно выводил всё новые и новые детали на полотне. Мазки ложились легко, рука порхала над листом, краски светились той невидимой любовью, что в неё вливал художник. Минсинь затаил дыхание. Прошло много лет, когда он контролировал своё тело. На листе появлялось всё больше и больше деталей.              Вот лёгким движением появился небольшой холмик, на котором в лунном свете стоял заклинатель. Его волосы скрывали хищный взгляд, но дерзкую ухмылку невозможно было не заметить на юном лице. Одежды развевались на ветру, открывая бесстыдному взгляду спину, исчерченную бесчисленными шрамами, намекающих на нелёгкую дорогу. Лицо смотрело прямо на него, художника, что скрылся за растительностью, и он даже не обращал внимание на избитых учеников, что распластались в его ногах. В руках у него ничего не было, кроме деревяного меча, что дают для новеньких на пике. А в это время ветер в паре с бамбуком играл свою излюбленную песню, и светлозаврики исполняли свой медленный танец.              Минсинь дышал тяжело, когда, проигнорировав специальную подставку, положил кисть прямо на коврик, не переживая за испорченную ткань. Смотря на нарисованный резкий лик, он подумал, что находится прямо напротив заклинателя и тот пристально следит за каждым его движением. Ему даже показалось, что слышит тот же ехидный голос, как ночью:       — Так вот какой знаменитый ученик Лю на Солнце.              Это оказалось настолько реально, что Минсинь вздрогнул и сшиб стакан с водой точно на картину. С горечью и досадой, он смотрел, как грязная вода пожирает кусочек за кусочком заклинателя, размывая всё и делая нечитаемым. Когда Минсинь начинал рисовать солнце только вступало в свои права, а сейчас оно уже клонилось к закату. Оставалось совсем немножко, и он мог впервые полностью порадоваться проделанной работе. А теперь всё испорчено. И только потом Лю Минсинь осознал, что голос прозвучал на самом деле.              Прямо позади него стоял тот, кому и была посвящена картина. Он ухмылялся и, не смотря на слишком свободные одежды и выглядывающие из-под неё бинты, гордо стоял, сложив руки на груди, будто даже маленькое движение не причиняло ему боль. Сердце Минсиня пропустило удар, но после забилось с новой силой. Он впервые смог встретиться лицом к лицу с ним, когда на небе ещё было солнце. И это его несколько будоражило. Потому что заклинатель выглядел немного по-другому, чем Минсинь запомнил в лунном свете.              Однако первый интерес поутих, когда он вспомнил всё, что случилось в первую встречу.              Минсинь долго и внимательно разглядывал в дневном свете заклинателя, что той ночью так глупо решил покончить со всеми своими проблемами на пике Цинцзин. Разобраться со всем он разобрался, вот только с помощью чего?              Спина Минсиня, несмотря на совершенствование, всё ещё горела, а ноги не хотели слушаться после долгого сидения, но он всё равно встал, стараясь не вздрогнуть от прошившей боли. Разнежило его пребывание на пике Цинцзин, раньше в клане Лю он настолько привык получать за всё, что это неприятное ощущение быстро забылось под спокойствием пика.              — Шень-шиди, что привело тебя на пик Безмятежности? Неужели ты всё же решил поддаться традициям и пришёл с недобрыми намерениями? — в голове всплыл ночной разговор между учениками Байчжань, и Минсинь слегка поморщился. Ему было неприятно слышать, как все эти издевательства Байчжань над Цинцзин преподносятся первыми как традиции, акт принятия на пик. Потому что страдают в итоге последние. Шень изучающе всматривался в его лицо, словно обдумывая, сказать или нет, из-за чего у Минсиня чуть не дёрнулся глаз.       — Лю-шисюну стоит улучшить свои боевые навыки.              Смотря на невозмутимого ученика, Лю Минсинь неожиданно потерял дар речи, он не мог найти слов. Он чувствовал, как стыдливый румянец расцветает багровыми цветами по всему его лицу. Но в то же время гнев, что иногда просыпался после встреч с другими пиками, в особенности с пиком Байчжань, поднимался изнутри. Но сорваться ‒ значит показать свою несостоятельность, свою детскость. Если он сорвётся ‒ это послужит доказательством для матери, что он ни на что не годен, кроме как… кроме как быть пустышкой, чьё тело можно использовать в своих интересах.              Но никто, кроме матери, ‒ он не берёт это даже во внимание, настолько часто слышал о своей ничтожности от неё, что просто привык ‒ никогда так не опускал Минсиня, когда он только присоединился к школе Цанцюн. Все мастера залов обычно говорили, что он может уже получить свой духовный меч, так как учить его им нечему, он прекрасно справляется сам. Годы тренировок в клане дали свои плоды ‒ Минсинь являлся настоящим драгоценным камнем, который оставалось лишь огранить.              Однако Лю Минсинь, через силу, мысленно согласился с Шень Цзю. Если бы не случайность, он бы лежал на пике Цаньцяо. Но говорить об этом напыщенному ученику Байчжань он не хотел.              — А Шень-шиди стоит научиться самому разбираться со всем и не втягивать в это учеников других пиков. Так что привело Шень-шиди на пик? — несмотря на раздражение, что начало подниматься внутри, Лю Минсинь постарался выглядеть спокойным. В такие моменты он начинал понимать, почему девушки клана Лю носили вуаль, а другие любили веера. Закрыться бы сейчас, чтобы не сдерживаться хотя бы в выражении собственных чувств на лице.       — Этот шиди отвлёк шисюна от важного занятия? — невинно поинтересовался он, явно указывая на испорченную картину, и Лю Минсинь вспыхнул, вспомнив, кого изобразил на ней. Лишь бы он не заметил, кого так полюбовно рисовал Минсинь, иначе он даже не знает, что случится.       — Эту картину всё равно пришлось бы переделывать, — однако Шень, который одарил его недоверчивым взглядом, казался не впечатлённым ответом.       — Да? А этот шиди подумал совершенно о другом…       — Ты будешь отвечать на вопрос, почему здесь? Не пытайся одурачить меня, — взъерошился Минсинь, и Цзю тихо хмыкнул, за одно мгновение превращаясь в серьёзного молодого заклинателя, с чьей силой надо считаться.       — Потише, Лю-шисюн, иначе скоро здесь соберутся все нежелательные элементы, а мы же этого не хотим? — Минсинь хотел сказать, что в этой глуши никто никогда его не находил, кроме него, однако решил промолчать, заинтересовавшись поведением Шеня. Тот, увидев, что его услышали, перевёл дыхание и начал говорить, стараясь выглядеть уверенно: — Лю-шисюн ведь понял, что у этого ученика не всё в порядке с некоторыми учениками пика Байчжань?       — Только глупец бы не понял, что тебя ненавидят там, — Минсинь бы усмехнулся злорадно, но сам понимал, какого это быть на пике, где тебя не принимают. Шень согласно промычал и уставился куда-то за спину Лю.       — Вскоре всё может поменяться, и этому бы хотелось, чтобы Лю-шисюн поспособствовал этому. Нужно всего лишь… — однако он был прерван резким смехом собеседника, что никак не мог остановиться. На глазах у Лю выступили слёзы.       — С чего бы мне помогать тебе, Шень-шиди? Ты ведь уже слышал всё, что говорят про меня, про пик Цинцзин? Не боишься пасть ещё ниже, если остальные узнают, как мы с тобой здесь обсуждали грядущий переворот на Байчжань?       — Лю-шисюн ведь рисовал не эти прекрасные виды, что затмевают своим величием красоту настоящих искусниц?       — Шень-шиди, что ты хочешь? — все эти хождения вокруг да около уже надоели Лю Минсиню, он чувствовал, как начинала пульсировать голова, как бы он ни пытался правильно дышать, чтобы успокоиться.       — Если Хэ Хуан или его прихвостни узнают, совершенно случайно, что привлекает Лю-шисюна на самом деле… — Минсинь чувствовал, что Шень не врёт. Он действительно мог рассказать об этом всем. Даже если он сам не знает о секрете Минсиня, ничего ему не помешает предположить самое неочевидное, и ведь он может попасть в точку. Если учитель желал видеть Шеня на своём пике, значит, он смог разглядеть что-то в этом бесстыдном лице, полном насмешки и знания. И тогда это разнесётся по всем пикам, а если это выйдет за пределы, то… Руки Минсиня похолодели из-за возможного развития событий, но этого не было видно за тяжёлыми рукавами.       — И что же меня привлекает, не мог бы Шень-шиди поделиться этой информацией?       — О Лю-шисюне и правда ходит много слухов. За эти несколько недель, что я пробыл в школе, удалось узнать много чего. Да и в народе поговаривают об этом, всё-таки Великий клан Лю, что не знает печалей и поражений, не может укрыться от любопытных ушей.       — Не тяни, Шень Цзю.       — Семья Хэ Хуана ведь тоже близка с Императором, — Лю Минсинь вздрогнул, ядовитая зелень следила за ним, словно хищник за жертвой, — его восхождение как наследника пика Ста Битв возвысит их ещё больше. Император будет прислушиваться к ним сильнее. А ты не очень-то ладишь с Хэ Хуаном.       — Мой клан состоит в родстве с императорской семьёй.       — Однако твоя плохая репутация может заставить Императора отвернуться от вас, шисюн, и тогда… — заканчивать Шень и не планировал, но Лю и так всё ясно понял. У него засосало под ложечкой.       — Ты предлагаешь мне поспособствовать тебе с понижением репутации Хэ Хуана, — Цзю кивнул, и Минсинь прерывисто вздохнул, ощутив непомерную усталость. Он хотел отказаться и остаться в стороне от всей грязи гонки за звание наследника лорда пика. Однако что-то не давало ему покоя. — Почему ты обратился именно ко мне? Мы с тобой впервые встретились несколько лун назад при не очень красивых обстоятельствах, и больше не пересекались. К тому же, ты слишком уверен в том, что я не хочу видеть Хэ Хуана лордом Байчжань. Да, у нас с ним есть разногласия, но их можно и разрешить. Учитель уже дал мне задание разработать план сближения с другими преемниками, как только я стану официальным лицом пика Цинцзин среди остальных. А все те слухи могут остаться всего лишь слухами, если их не подкреплять доказательствами. Так объясни мне, зачем мне помогать тебе?              Лю Минсинь перевёл дыхание и отвернулся от застывшего Шень Цзю, чтобы собрать инструменты для живописи и уйти. Несмотря на всё то, что он сказал Шеню, Минсинь не был так уверен в этом. И, по-хорошему, ему бы согласиться помочь избавиться от Хэ Хуана, вот только… Что-то ему не давало покоя. В первую встречу Шень Цзю не произвёл впечатления слишком доверчивого человека, а в этом вопросе надо полностью полагаться на партнёра. Конечно, Минсинь мог списать всё на ситуацию, которая тогда сложилась. Она точно не вызывала доверия и тёплых чувств.              Однако что-то было не так.              Лю Минсинь удостоверился в этом, когда обернулся и наткнулся на кривую ухмылку Шень Цзю. В ней не было ничего светлого. Она словно предупреждала, что ждать чего-то хорошего тебе не стоит.              — Этот Шень понимает… — медленно проговорил он, и Минсинь приготовился к удару. Но его не последовало. Задумчиво уставившись на напряжённого собеседника, Цзю вдруг довольно прищурился. Его лицо исчертила кокетливая улыбка, которая резко превратилась в звериный оскал. — Лю-шисюн, тебе стоит придумать новый план для пика Байчжань, потому что Хэ Хуана к тому времени точно не будет. С твоей помощью или нет. И надейся, что я соглашусь работать с тобой.              В бамбуковом лесу наступила тишина. Лю Минсинь долго смотрел на испорченную картину. Он остался один. И только теперь мог всё внимательно обдумать.              Солнце клонило к закату, и в лесу, потонувшем в красном свете, Минсиню почудилась багровая кровь. Внутри он понимал, чья это кровь, но не хотел верить.              Больше к краскам Лю Минсинь не подойдёт по собственной воле. Из-за них всегда всё идёт не так, как нужно.

***

      — Слышал, что Чжанмэнь-шибо сказал сегодня на Собрании Лордов Пиков?       — Мин-шицзе, об этом знает уже вся школа.       — Что?! Но ведь Собрание закончилось всего час назад! Невозможно, чтобы об этом знала вся школа.       — Ты забываешь, Мин-шицзе, что это школа полная заклинателей. Услышал один ‒ знают об этом все в ближайшей округе. И там по нарастающей.       — Всё ещё не могу поверить в то, что сказал Глава.       — Не дуйся, ты так на хорька похожа.       — Ли Минхо!       — Я тоже не хочу, чтобы учитель ушёл, но что им ещё делать здесь? Они уже сколько стоят во главе пиков? Сто лет? Или двести? Все лорды нашли себе преемников, так чего ждать?       — Не все.       — Что?       — Ты забыл про пики Байчжань и Цинцзин. На них единственных нет официальных преемников.       — А Хэ-шиди чем тебе не преемник? И Лю Минсинь ‒ пусть он мне не нравится, но не мне с ним работать.       — Лю-шисюн ‒ хороший. Но его всё ещё не представили ‒ и мне это не нравится. Мало ли что ещё произойдёт. Вдруг, его всё-таки заберёт к себе клан Лю. Говорят, Император очень заинтересован в шисюне. А на Байчжань есть ещё один ученик, не забывай про него, Ли-шиди.       — И кто это? Мой брат? А может, те старички, что всё не могут победить новое поколение? Не смеши меня, Мин-шицзе, ты знаешь, что там никого нет достойного, кроме Хэ Хуана.       — А вот и есть. Шень Цзю. И он уже выбивается из толпы.