И ничто души не потревожит

Накахара огляделся в шумном международном аэропорту Токио. В груди все еще теплилась надежда на то, что он самостоятельно сможет узнать встречающих, но никто в огромной толпе не бросался ему в глаза. Он вздохнул, повез небольших размеров чемодан дальше — к выходу, если полагаться на различные информационные таблички. Хотелось присесть где-нибудь, даже несмотря на почти двенадцатичасовой рейс без пересадок; шея неприятно ныла, а задницу Накахара безнадежно отсидел. Еще раз вздохнув, он поудобнее перехватил дипломат и полез в карман брюк за телефоном, который включил сразу после посадки самолета, но ожидаемо не обнаружил пропущенного вызова от нужного номера. На самом деле он не думал, что его настолько сильно не ждут в родной стране, хотя отец, с которым он незадолго до перелета в очередной раз обсуждал все детали его переезда, был точно недоволен этим решением. Накахара уже начал думать о том, чтобы просто заказать такси, которых возле аэропорта была тьма, как вдруг взгляд его зацепился за высокую фигуру в черном плаще. Начинался июнь, — в этом месяце в Японии довольно жарко, — но вот мужчине в плаще, который направился прямо к нему, видимо, было плевать на погоду. Похоже, он постоянно находился в помещениях с кондиционером. Мужчина с интересной, как показалось тогда Накахаре, прической остановился напротив него и заговорил: — Накахара Чуя-сан? — Да, это я, — он протянул ладонь для рукопожатия, и мужчина, чуть помедлив, несильно сжал ее. Накахара смутно помнил, здороваются ли в Японии за руку, и надеялся, что не нарушил таким образом чужого личного пространства. — Меня зовут Акутагава Рюноске, — он довольно низко поклонился, да так, что Накахаре пришлось сделать небольшой шаг назад — настолько его собеседник оказался высоким. — Я буду сопровождать вас до Мори-сана. — Накахара даже не удивился, что отец решил не приезжать к нему. За Акутагавой образовалось два человека в строгих черных костюмах — очевидно, телохранители. Один из них выразил желание повезти чемодан Накахары вместо него, а тот и не был против: полет прилично его вымотал, так что тащить за собой тяжелые вещи на колесиках или тратить силы на использование способности ему хотелось в последнюю очередь. — Ну и погодка, — выразил мысль Накахара, когда они вышли из здания аэропорта. Пекло так сильно, что ему захотелось сбросить пиджак и собрать волосы повыше на макушке. В Оксфорде таких температур никогда не было, но Накахара надеялся, что скоро привыкнет. — Лето, как обычно, обещает быть жарким, — без особых эмоций выдал Акутагава. Да, Накахаре придется еще и свыкнуться с местным менталитетом. Недалеко от выхода из аэропорта его ждал красивый черный мерседес. К машинам Накахара относился с трепетом, а приезда своей красавицы ламборгини, которую отец подарил ему на четверть прожитого столетия, ждал с большим нетерпением. Чемодан уложили в багажник, и Акутагава открыл перед ним дверь на заднее сидение. С непривычки к такому обращению Накахара сдержанно кивнул. Дверь закрылась, Акутагава сел к нему с другой стороны, двое телохранителей расположились на водительском и переднем пассажирском сидении, и таким составом они тронулись. Наблюдать за новым Токио было интересно. Накахара жил здесь, будучи совсем ребенком, но помнил его плохо, а то, что помнил, изменилось — чего и стоило ожидать. Центр города был все таким же оживленным, но теперь весь пестрил высотками, уходящими прямо в небо, и красивыми стеклянными зданиями с потрясающей архитектурой. Очень хотелось посмотреть на яркие вывески ночью, когда город в прямом смысле заиграет новыми красками. Токио казался городом будущего в сравнении с Европой, к которой так привык Накахара. В основном он путешествовал именно по ней, если не считать одного раза, когда он завис в Америке на два месяца. Токио явно проигрывал Вегасу, но все равно был потрясающим. Жаль, что до сегодняшнего дня дорога в Японию для Накахары была заказана из-за упрямого отца. Поездка была более чем комфортной, хотя и пришлось ехать больше часа с учетом пробок. Накахара несколько раз отвечал на звонки своих друзей, которые остались в Англии, говорил о том, что полет прошел хорошо, что приземлились без проблем, что сейчас едет на встречу с отцом, а потом уже и домой — отдыхать, обставлять новую квартиру вещами, которые доставили из Англии аккурат за пару дней до его прилета. — Ну все, совсем скоро обо мне забудешь со всей этой суматохой и поступлением в универ, — причитал Брендон Макрой — друг детства, о котором Накахара, вообще-то, не планировал забывать. — Быстро же ты меня со счетов списал, — хмыкнул Накахара. Макрой лишь рассмеялся: — Буду ждать в гости хотя бы раз в год! — Мы будем видеться стабильно два раза в год: сначала ты ко мне, потом я к тебе. И мы это обсуждали, ты забыл? На самом деле Накахара многое оставлял в Англии помимо семьи, друзей и недвижимости. Он прожил в Оксфорде большую часть своей жизни, и с Англией у него связано невероятно много воспоминаний, но на родину, к отцу, на четвертом десятке своей жизни его потянуло словно магнитом. — Прибыли, — коротко оповестил Акутагава после того, как Накахара закончил разговаривать с Макроем. Акутагава снова открыл для него дверь, и Накахара, выйдя из машины с дипломатом в руке, сразу огляделся. Пять величественных небоскребов, выстроенных в круг, покорили его своей красотой, и Накахара поймал себя на мысли, что с каждой секундой, проведенной в Токио, город нравится ему все больше и больше. — Следуйте за мной, — подал голос Акутагава и двинулся ко входу в один из небоскребов. Накахара пошел за ним, краем глаза замечая, как тенью за ними следуют те же два телохранителя. Внутри небоскреба все было под стать его внешнему виду: современность и минимализм. Цвета в фойе были спокойные, не бросающиеся в глаза, позволяющие расслабиться после обилия красок летнего Токио. Они прошли к скоростным лифтам и поднялись на самый верхний этаж. К слову, это заняло не так много времени, как предполагал Накахара. На этаже было много охраны, которую он почему-то не заметил в фойе. Сейчас его внимание больше всего привлекали массивные парадные двери, уходящие прямо в потолок. Акутагава открыл перед ним двери и впустил внутрь, а сам остался снаружи. Накахара успел лишь коротко ему кивнуть, а потом с интересом огляделся в огромном кабинете с высокими потолками. Вид из панорамных окон открывался просто потрясающий, а вот мебели здесь практически не было: пара кресел, огромные книжные шкафы, закрывающие стены, рабочий стол и стул, на котором сидел его отец. При виде Накахары он поднялся и пошел ему навстречу, сияя улыбкой. — Чуя, — он притянул его к себе и довольно крепко сжал в объятиях. — Встал, как неродной. Добро пожаловать! Проходи. — Привет, пап. Рад тебя видеть. — После поступления в университет отец приезжал к нему в гости только на Рождество, так что в этот раз они встретились раньше, чем могли бы. Хотя Накахара успел отметить, что отец за полгода успел прилично постареть. — Прости, что не приехал встретить. Дел невпроворот, едва успеваю найти время вдохнуть воздуха. — Они удобно разместились в креслах, расположенных прямо напротив панорамных окон. Накахара краем глаза заметил, что дверь приоткрылась, и в кабинет плавно вплыл Акутагава с подносом в руках. — Как прошел полет? Накахара рассказал, что все прошло отлично: его сразу встретили в аэропорту, и никаких проблем в целом не было. В это время перед ними на кофейный столик поставили две чашки крепкого кофе, и в свой Накахара сразу же насыпал ложки три сахара. — Кстати, о сахаре, — вспомнил отец, и Акутагава поставил перед Накахарой тарелку с круассанами, — прикрепляться в диспансер поедешь уже сегодня. Будет неприятно, если в один прекрасный день ты обнаружишь, что инсулин закончился. — Накахара одобрительно кивнул, хотя единственное, чего ему сейчас хотелось, — завалиться на кровать и как следует отдохнуть. С диабетом Накахара живет с шести лет, так что знаком со всеми ситуациями, которые могли случиться. Низкий сахар — повысить чем-то сладким, высокий — снизить уколом инсулина. Накахара не помнил, когда в последний раз держал диету, благодаря которой мог бы прожить долгую жизнь, но словосочетание «долгая жизнь» казалось ему невероятно скучным. Накахара жил насыщенно, интересно — так, как ему нравилось. Но это все будет продолжаться только до тех пор, пока он не разменяет свой пятый десяток. — Наверное, диета пойдет тебе на пользу, — отметил отец, рассматривая тарелку с аппетитным десертом. Накахара пожал плечами: — Да, но сейчас с твоей руки я съем все три круассана и запью переслащенным кофе, — он улыбнулся и начала исполнять сказанное. Отец вздохнул. Акутагава отошел в темный угол комнаты и в этой же темноте растворился. Откуда темнота в освещенном полуденным светом кабинете — непонятно. Накахара пытался разглядеть Акутагаву в углу, но не получилось. — Что ж, я много сил приложил для того, чтобы ты и дальше оставался в Англии. — Знаю, — выдохнул Накахара, — но многое произошло за этот год. Я не хотел делать еще хуже. — Куда хуже? — отец в удивлении приподнял бровь. — У тебя семья распалась, Чуя. В этом частично есть и твоя вина. Не думаешь ли ты, что твое желание получить еще одно высшее образование на родине связано с тем, что работа в медицине принесла много потерь? — Нет, я так не думаю, — запивая круассан кофе, сказал Накахара. — Всегда любил цифры. Жаль, что осознал это относительно недавно. В последний год интернатуры я почти целый квартал курировал отчеты. Мне очень понравилось. — Я думал, в Англии дают нормальное образование, — как-то недовольно высказался отец, хмуро смотря на Накахару. Тот лишь пожал плечами: — Ты думал, что нормальное, а на самом деле отличное. Я не жалуюсь и много чего умею, так что спасибо тебе за то, что дал возможность получить такое образование. — Пожалуйста, — уголки губ отца немного приподнялись в улыбке. — До поступления в университет ты будешь работать. Я уже договорился с одной больницей. Летом у них такое ужасное расписание отпусков, что в следующем месяце останется всего лишь врача три. Ты им очень пригодишься. Накахара вздохнул. Медицина ему приелась еще на седьмом году обучения, но он всегда был человеком, который заканчивает свои дела, а не бросает на полпути. Поступая в интернатуру, он уже точно знал, что работать по специальности не будет, но разочаровывать и так во всем разочарованного отца ему жуть как не хотелось, поэтому разговора о том, что медицина — это не его, так и не состоялось. На тот момент Накахара встречался со своей девушкой Элизабет Райнолдсон около четырех лет, и прямо перед поступлением в интернатуру она сообщила ему о своей беременности. Накахара был приятно удивлен. Они пока не планировали детей, так как оба считали, что еще рано — Накахара только собирался закончить обучение, а Райнолдсон набиралась опыта в нелегкой карьере журналистки. Предложения о прерывании беременности даже не поступало, зато Накахара предложил Райнолдсон пожениться. Она не отказалась. Накахара был на ночной смене, когда Райнолдсон родила ему очаровательную рыжеволосую девочку, которую они назвали Антуанетт. Накахара никогда не называл ее полным именем, от него можно было услышать только ласковое и нежное «Тони». Он любил свою дочь до беспамятства, такого сильного, что даже не заметил, как год за годом проносилась интернатура, как росла малышка Тони и как Элизабет все сильнее отстранялась от него. Отец был прав, когда говорил, что в разводе с любимой женой была и его вина — он работал так много и старательно, что практически перестал уделять время любимой семье. В итоге Элизабет рассказала ему о том, что больше Чую не любит, что нашла другого человека, с которым сможет быть счастлива, и что хочет расстаться с Чуей без скандалов и криков. Впрочем, где-то глубоко внутри он чувствовал, что что-то не так, что он действительно виноват перед ней и дочерью, поэтому без «скандалов и криков» согласился на развод. — Хорошо, пап, спасибо, — кивнул Накахара, натянуто улыбаясь своему отцу. — Я бы мог найти работу и сам, конечно. — Это, пожалуй, последнее, что я для тебя сделал без твоей просьбы. Дальше сам, — отец пожал плечами, внимательнее вглядываясь в его глаза. — Что-то не так? — Нет, все в порядке. Хочешь посмотреть новые фотографии Тони? Элизабет прислала, пока я был в самолете. Казалось, что его отец был самым счастливым дедушкой на всем свете. В малышке Тони он души не чаял, на ее фотографии, которые отправлял ему Накахара по телефону, всегда отвечал, используя эмодзи, которыми в обычной переписке вообще не пользовался. А когда приезжал в гости на Рождество, проводил с Тони так много времени, что Чуя с Элизабет, грубо говоря, были предоставлены самим себе и часами не могли найти их в не таком уж и большом доме. После просмотра фотографий, который сопровождался странными звуками умиления со стороны отца — Накахара уверен, что в одиночестве, смотря на фотографии внучки, он реагировал так же, — Накахара попрощался с ним и отправился в диспансер. Его все еще сопровождали Акутагава и двое телохранителей, и Накахара не знал, будет ли оно всегда так. Спросить об этом у отца он забыл. В диспансере время тянулось бесконечно, очереди не заканчивались, хоть и часы давно показывали двенадцать дня. От скуки Накахара способностью начал по миллиметру в секунду поднимать небольшое мусорной ведро, стоящее в другом конце коридора, а через десять секунд — спасибо оглушительно тикающим часам — отпускал его. Оно стукалось об пол с не очень громким, но ужасно раздражающим звуком. Накахара повторял подобную махинацию раз в полминуты, наблюдая за все более и более злыми лицами людей, которые ожидали в очереди так же, как и он. По истечении часа какой-то мужчина все-таки не выдержал и ушел из коридора в другое место, хлопнув дверью. Ничего не изменилось, потому что этот мужчина пришел позже Накахары, и он вздохнул. Еще через час он наконец смог прикрепиться к диспансеру и получить ампулы инсулина, которые обошлись ему ой как недешево. — Японская медицина одна из лучших, — недовольно бубнил он, выходя из диспансера и замечая выходящего из машины Акутагаву, который, видимо, под начало третьего часа ожидания решил проверить его, — средняя продолжительность жизни в Японии — восемьдесят с хреном лет, — он выдохнул, подходя к машине. — У нас все пиздец дорого, зато охуенно по качеству. — Накахара-сан? — Акутагава оказался довольно близко как раз в тот момент, когда Накахара произносил последнюю фразу. — Простите, я не расслышал, вы что-то сказали? — Нет, ничего. После диспансера пришлось заехать в банк и снять японские деньги со счета, который открыл на Накахару отец. За пару часов, проведенных в Японии, он сразу отметил одну неудобную вещь — в стране очень любили оформлять все документы в бумажном виде, в то время как быстрее и логичнее было бы оформление электронной версии. В банке Накахара провозился с час и очень удивился тому, что никто из персонала не знал, как правильно делать свою работу; долго решали вопрос с тем, может ли Накахара без участия отца положить на счет деньги в фунтах, какая будет комиссия за перевод фунтов в иены. Плюнув на это, он решил, что ему должно хватить тех денег, которые он снял сегодня, а потом уже через месяц он будет получать зарплату в иенах, и обмен денег ему не понадобится. Наконец, Накахара поехал в свою новую квартиру. Отец сказал, что она расположена относительно недалеко от нескольких корпусов университета, в который он планировал поступать, но довольно далеко от места его будущей работы. До нее одинаково по времени добираться как на метро, так и на машине. Естественно, Накахара для своих поездок по городу всегда предпочитал машину, но в Токийском метро он еще ни разу не был, так что ему было интересно. Он обязательно прокатится обоими способами до своей работы на этих выходных, а вот на саму работу нужно выходить уже в понедельник. Его малышку ламборгини должны привезти со дня на день, а пока отец сказал, что он должен будет ездить на работу в компании Акутагавы. Накахара был не против. Дом находился в довольно хорошем районе, как показалось Накахаре, хотя город он знал плохо. Вряд ли отец выбрал бы для него что-то не превосходного качества, но Накахара для интереса все равно решил спросить о том, что думал Акутагава насчет этого района. — Район презентабельный, многолюдный. Большинство многоквартирных домов оборудовано охраной и системой круглосуточного видеонаблюдения, в шаговой доступности расположены различные продуктовые и прочие магазины. Конкретного у дома Накахары-сана удобный разъезд, остановки метро и автобуса в пяти минутах ходьбы. Накахара моргнул после того, как Акутагава закончил свой мини-отчет. Резко стало понятно, какого человека приставил к нему отец. Дом Накахаре понравился — облагороженный, в каком-то смысле даже элегантный, с охраной и видеонаблюдением, как и сказал Акутагава. Его квартира находилась на тридцать втором из сорока этажей, а на самом этаже было всего три квартиры. «Конвой» Накахары проводил его вплоть до двери и ушел только после того, как он открыл входную дверь ключом из связки, врученной отцом прямо перед отъездом в диспансер, а затем отключил сигнализацию кодом, который сам же и придумывал. Отец сменил пять дизайнеров интерьера перед тем, как план квартиры пришелся Накахаре по вкусу. Удивительно, что всего за три месяца строителям удалось сделать конфетку из изначального чернового варианта. Квартира была в светлых оттенках без особых акцентов, но с панорамными окнами. После того, как он закрыл дверь и с непривычки забыл разуться, прошел сразу в гостиную — комнату, которая нравилась ему больше всего. В ней было минимум мебели — небольшой диван, кофейный столик, черная плазма, стоящая на подставке, а также рабочий стол и стул. Ожидаемо, в гостиной стояла огромная куча запакованных коробок с вещами, которые нужно как можно скорее разобрать. Накахара подошел к окнам, закрытым шторами, и распахнул их. Из его квартиры открывался вид на зеленый сквер, проспект и множество других высоток, разбросанных дальше по городу. Он недолго постоял у окна, любуясь, а затем пошел в свою спальню, в которой, впрочем, тоже было не особо густо — в ней стояли лишь большая двуспальная кровать и высокий шкаф. Накахара заглянул в ванную, включил в ней свет, который сразу же ослепил его, прошел внутрь, похрустел шеей, затем проверил стояки и включил воду в каждом кране, убеждаясь, что все работает. То же самое он проделал на кухне с раковиной, а затем начал изучать распределительный щит, расположенный над панелью сигнализации, заодно подмечая, как хорошо здесь прижился небольшой шкаф для верхних вещей и полка для обуви. Кухня, кстати, была невероятно минималистична, как и все в этой квартире, — небольшой столик с четырьмя стульями, барная стойка, тумбы, холодильник, духовой шкаф и вытяжка над варочной панелью. Кухонная утварь была закуплена заранее, так что Накахаре нужно только дойти до магазина, чтобы приготовить себе еды. Благодаря способности с вещами из коробок он справился за какой-то час, просто переставляя их и раскладывая так, как было нужно. Учитывая то, сколько одежды понадобилось бы развешивать вручную, он бы потратил на это весь остаток дня. В шкафу в спальне нашлись гладильная доска и утюг, поэтому Накахара решил сразу же погладить те вещи, которые помялись в коробках. Во время глажки позвонил отец и спросил, понравилась ли ему новая квартира и чем он собрался заниматься в этот день и в выходные. Сказал, что в ближайшее время хотел бы позвать нотариуса и оформить квартиру на Накахару, раз вживую она ему понравилась, а также сообщил, что завтра ему нужно встретиться с работодателем и оформить трудовой договор. Позже, закончив с глажкой, Накахара отправился в продуктовый магазин, где закупился на пару дней вперед. На всякий случай взял с собой наличку, потому что слышал, что в некоторых магазинах Японии до сих пор не принимают безнал, но именно в этом продуктовом оплата по безналу прошла гладко, только вот он все еще не был уверен в том, что в других магазинах будет так же. Придется взять за привычку таскать с собой кошелек хоть с какой-то наличностью, иначе, Накахара уверен, когда-нибудь он попадет в очень неловкую ситуацию в том же продуктовом или других магазинах. В этот раз, зайдя домой, Накахара разулся, хотя вспомнил об этом не сразу, а только когда зашел на кухню и поставил пакеты на стол. Все время, пока он распаковывал вещи, он оставался в уличной обуви — от этого пора отучаться. Будет неловко, если кто-то из друзей, которых он тут планировал найти, пригласит его в гости, а он забудет разуться — ему при этом никто и слова не скажет, но к себе больше никогда не пригласят. Остаток дня он постарался провести продуктивно: сварил крем-суп из грибного порошка, попробовал даже научиться готовить рис в мультиварке так, чтобы он получился клейким — вышло не так уж и клейко, но первый блин комом, как говорится. Солнце зашло где-то в семь вечера, стемнело довольно быстро, и Накахара, закончив дела на кухне, собрался на вечернюю пробежку, раз утренняя как-то не задалась. Маршрут планировал непосредственно по дороге, подмечая спортивную площадку со снарядами прямо на территории своего дома и пробегая через зеленый сквер. Наблюдал за людьми, которых в вечер пятницы было довольно много — они возвращались с работы, из школы, с учебы, завершали какие-то дела. Кто-то торопился домой, кто-то не очень; кто-то хотел как можно скорее отвязаться от пятничного часа пик, а кому-то на давку в транспорте и метро было глубоко плевать. Накахара относил себя к тем людям, которым было плевать и которые не очень-то торопились домой. В Оксфорде он всегда передвигался на машине и за редким исключением пользовался общественным транспортом, а торопиться домой ему теперь было незачем — его никто там не ждал. На секунду Накахара задумался о том, что это довольно грустный факт. В школе-пансионе с детства и до выпуска из нее он жил с соседом — тем самым Макроем, с которым о понятиях личного пространства и зоны комфорта без проблем можно забыть. Накахара из-за такого соседа всегда находился в самой гуще событий, пропуская через себя все сплетни, конфликты и многочисленные тёрки учеников из его школы. Позже, когда они стали старшеклассниками, на него и Макроя возложили ответственность: от организации вечеринок до подавления забастовок и массовых драк в пределах пансиона. Бывало, что им прилично прилетало от учителей и директора, временами попахивало угрозами донесения о скверном поведении родителям или о банальном отчислении из школы, но с годами они набирались опыта и понимали, как делать надо, а как — ни в коем случае. Свою учебу в школе-пансионе Накахара считал чуть ли не лучшей и самой веселой частью своей унылой жизни. Унылой — потому что он поступил в университет по профессии, в которой перестал видеть себя уже на втором курсе обучения, хотя и к поступлению начал активно готовиться за два года до выпуска из школы. В силу своей упрямости, настойчивости и за неимением привычки бросать дела, не закончив их, ему пришлось отучиться пять лет в медицинском университете. Спасибо его бывшей жене за то, что всегда поддерживала его во время учебы, не давала скатиться на самое дно и заболеть депрессией. Чтобы получить высшее образование, ему пришлось отучиться еще два года по программе подготовки для врачей, а затем с интернатурой на него начал наседать отец, говоря о том, что с таким образованием он ни в одной больнице никому не будет нужен. Тогда Накахаре так и хотелось сказать отцу, что ему тоже никто не нужен ни в одной больнице, но объективно понимал, что в тот момент его ничего не интересовало в жизни, а так к медицине периодически проскальзывал хоть какой-то интерес. Вскоре они с Элизабет расписались, родилась Тони, и у него появился хоть какой-то стимул доучиться и, возможно, даже поработать по специальности, продолжив набираться опыта. Кто же знал, что в итоге все выльется в развод и он экстренно ретируется обратно на родину. После часовой пробежки Накахара отправился на снаряды, чтобы продолжить тренировку. Ничем особо замысловатым он не занимался — приседания, отжимания, подтягивания, упражнения на гибкость. Правда, старался всегда задавать себе нагрузку, близкую к максимальной для собственного организма. Пробежка и последующая тренировка являлись его ежедневной привычкой, поэтому он избегал предельных нагрузок, чтобы иметь ресурсы заниматься каждый день. С ним на площадке было еще два человека, и те на него внимания не обращали. Вообще, в этом сквере не было детской площадки и, как следствие, детей. Поэтому относительная тишина и спокойное времяпрепровождение были ему обеспечены. Но, хоть он всегда занимался в наушниках, его скорее раздражало постоянное мелькание людей на периферии зрения. После тренировки Накахара вернулся домой, сходил в душ, а затем позвонил Элизабет по фейстайму, чтобы поговорить с Тони. Теперь между ними была огромная разница во времени, его часы показывали начало десятого ночи, в Оксфорде же еще стоял день. Разговаривали ни о чем — Тони спрашивала, хорошо ли он добрался до Японии, какая там погода, чем он собрался заниматься на выходных и после них, и уже собиралась к нему в гости. Накахара был только за, только вряд ли эту затею одобрит Элизабет, ведь по факту это ей придется провести кучу времени с Тони в самолете. Закончив разговор, Накахара отправился спать, потому что прилично вымотался за целый день. Даже снов толком не помнил, а проснулся в восемь утра от звонка отца, который сообщил, что через час за ним должны заехать и отвести для разговора с будущим начальником. Новая кровать оказалась очень удобной, температура в комнате — комфортной, подушка — идеальной, но даже эти факторы не помогли Накахаре выспаться за ночь. Он чувствовал себя сильно разбитым и немного грустным, хотя и обещал себе, что не будет находить поводы для самокопания и плохих мыслей. Через час он вышел из дома, полностью готовым к собеседованию, которое может провести будущий начальник. Весь его гардероб был классическим, лишь иногда Накахара мог позволить себе выйти в свет без пиджака, а пиджаков у него была приличная коллекция на все случаи жизни. Для него костюм для собеседования не являлся таковым, а считался повседневным нарядом; он редко носил джинсы, а кроссовки надевал исключительно на тренировки или поездки за город. На улице пока стояла не особо жаркая погода, но, возможно, когда он приедет на собеседование, пиджак придется снять и остаться в рубашке, иначе будет выглядеть нелепо. Видимо, с таким летом в Японии ему придется перейти на футболки. Сопровождал его Акутагава, чему Накахара абсолютно не удивился. От него он узнал, что большинство поликлиник не принимают пациентов в выходные дни, а по будням работают до пяти вечера. Накахара что-то слышал об этом, а еще он слышал, что в обеденный перерыв в таких местах не протолкнуться из-за огромных очередей, потому что чтобы сходить к врачу в другое время, нужно брать отгул с работы, которую японцы не особо любят пропускать. Получается, вчера в диспансере Накахаре очень повезло, ведь он ждал своей очереди чуть больше двух часов. Мог вообще не дождаться. Больница, в которой ему предстояло работать, оказалась не особо большой. Здание было облагорожено, окружено красивым садом и высоченным забором, за которым можно было увидеть широкие асфальтированные дорожки, лавочки, расставленные недалеко друг от друга, деревья сакуры, которая давно отцвела. Возле приемного отделения стояло всего-то две машины скорой помощи, хотя, может, остальные были на вызове. Как снаружи, так и внутри здание было чистым, казалось новым, словно недавно пережившим капитальный ремонт. Акутагава не отходил от него даже внутри, правда, в кабинет главврача не вошел, а остался ждать снаружи. Его непосредственным начальником оказался Сантока Танеда — японец средних лет с козлиной бородкой и побритой налысо головой. Он был в теле, но далеко не толстым, скорее жилистым и «широким». Общаться с ним оказалось приятно. Сантока показал себя строгим, требовательным работодателем — такой точно не даст спуску своим подчиненным. После того, как они обговорили все нюансы работы и подписали трудовой договор, мирно разошлись, а на работу Накахара вышел уже в понедельник. Так потянулись трудовые будни Накахары. Дневные смены у него чередовались с ночными каждую неделю. По выходным он не работал: в это время в больнице находился дежурный врач, да и пациентов, кроме тех, которые попадали по неотложке, тоже не было. Дневная смена начиналась в семь утра и заканчивалась в семь вечера, ночная же длилась с семи вечера до семи часов утра. Сантока сказал, что это временные меры, потому что в летом больнице присутствовало максимум пять врачей. Сейчас же, за исключением Накахары и Сантоки, в больнице был еще один врач общей практики и трое практикантов-первокурсников, приставленных к Сантоке. Правда, приставлены к Сантоке они были лишь теоретически, потому что Накахара часто проводил осмотры при них, читал небольшие лекции и даже мог доверить пациента, если убедился, что в этом случае справится даже первокурсник. Практиканты — два парня и девушка, чьи имена он запомнил не сразу — были легкие на подъем, хорошо обучались и быстро впитывали информацию, которую давал им Накахара. По специальности Накахара считался ожоговым хирургом, но на деле ожоговых пациентов было не так уж и много, поэтому он принимал и тех пациентов, которые приходили на прием с жалобами на недомогание, насморк, боль в конечностях и далее по списку. Чувствовал себя обычным участковым врачом, который знал все понемногу, но особо не жаловался. Вечерами он разговаривал с Тони и очень по ней тосковал. Тоска по Элизабет также временами чувствовалась, но Накахара старался ее заглушить. Иногда думал о том, как мог бы исправить ситуацию, пока еще не оказался в Японии, но постоянно приходил к выводу, что не смог бы и дальше любить человека, который променял его на кого-то другого. Думал о том, какой бы была его жизнь, выбери он не медицинский университет, а сразу подавшись на экономический факультет. Он потерял двенадцать лет жизни, угрохав их на нелюбимую учебу и такую же нелюбимую работу, и часто об этом жалел. Первые две недели работы в Японии Накахара находился в прострации, когда был вне больницы, а потом начал потихоньку себя отпускать — помимо тренировок и магазинов, он наведывался в бары и рестораны. Знакомился с людьми, которые тянулись к Накахаре, расценивая его как интересного персонажа и хорошего собеседника. Накахаре нужно было как следует развивать разговорную речь, он много говорил и еще больше слушал таких же японцев, как он. Те поначалу видели в нем иностранца, хотя и Япония являлась его родиной, но он действительно чувствовал себя чужим в этой стране. Накахара был не похож на отца, внешностью он пошел в ныне покойную мать, которая имела ирландские корни, но жила в Японии с рождения благодаря своим родителям. Люди делали комплименты его внешности и знанию языка, на котором он, проживая в Англии, разговаривал лишь с отцом; люди казались общительными, но невероятно скупыми на эмоции. Накахара обменивался с ними контактами, хоть и никогда раньше не делал такого с людьми, с которыми познакомился в баре — это было непринято в Англии. С новыми знакомыми можно было прекрасно провести вечер, вдоволь навеселиться, приятно пообщаться и больше никогда не видеться. В Японии такое не прокатывало: если Накахара людям нравился, — а нравился он им во всех случаях — они просили у него страничку на фейсбук или номер мобильного телефона. Впрочем, он был не против. Все шло довольно ровно, пока через месяц после переезда Накахары в Токио на одном заводе не прогремел жуткий взрыв. За ним пошла цепная реакция, и вскоре все здание огромного завода было охвачено огнем, который долгое время не могли потушить десятки пожарных машин. Полсотни пострадавших рабочих экстренно доставляли в больницы, которые были расположены ближе всего к заводу, и больница Накахары была в их числе. Более того, она оказалась наиболее близко расположенной к заводу, поэтому к ним поступило больше всего пациентов с ожогами по меньшей мере третьей степени. Пострадавшие начали поступать вечером, когда смена Накахары почти закончилась. Казалось, что они лились нескончаемым потоком. Практикантов уже отпустили домой, на работе присутствовало всего три врача и несколько медсестер, и лишь Накахара был настоящим экспертом в ожоговой хирургии и мог работать быстро. Только через два часа к ним смогло прийти еще два ожоговых хирурга, и даже их рук не хватало, потому что в три часа ночи взорвался второй завод, а ближе к обеду — третий. Больница была забита ожоговыми больными, орущими от боли. На многих даже не хватало обезболивающего — его экстренно доставляли из разных больниц и даже из других, ближайших к Токио, городов. Накахара около суток простоял на ногах, не вылезая из хирургического костюма. На улице снова смеркалось, как и в тот день, когда раздался первый взрыв на заводе. Он курил, сидя на лавочке возле главного входа в больницу. Сигареты он практически отобрал у практиканта, но сразу вместо них засунул в его карман деньги, потому что пачка оказалась полная, не было всего двух сигарет. А ведь Накахара бросил курить еще на третьем курсе университета, курил же он, начиная с пятнадцати лет. Сейчас же их вкус раскрылся не сразу, а лишь с третьей сигареты. Он запивал горечь теплой водой, которую купил в автомате с пятнадцать минут назад, на тот момент она была прохладной. Он плохо себя чувствовал — голова гудела из-за полутора суток без сна, в носу стоял запах сгоревшей плоти, который не перебивался даже запахом сигарет, его немного потряхивало, и он решил лечь на скамейку, прикрывая воспаленные глаза. Из-за плохого зрения Накахара носил линзы, которые, конечно же, за сутки ни разу не снял — запасной пары у него с собой не было, как и очков. Он все оставил дома именно в этот день. — Ты хорошо поработал. — Накахара раскрыл глаза, рассматривая Сантоку, который возвышался над ним и протягивал стаканчик с кофе, предположительно. Накахара сел на скамейке, выбрасывая четвертую тлеющую сигарету, и принял из его рук кофе. Тот сел рядом с ним. — Вы тоже, — без особых эмоций произнес он, делая глоток горячего напитка. Кофе без сахара, очень крепкий, немного приводящий в себя. — Практиканты тоже молодцы. Практиканты пришли на следующее утро после второго взрыва и были поначалу очень напуганы из-за такого огромного количества пострадавших, но довольно быстро взяли себя в руки и начали помогать более опытным врачам. Правда, практикантка Харуно Кирако показала себя не в лучшем свете — сильно растерялась, мешалась и в целом доставляла много проблем. Накахара решил не говорить об этом Сантоке, потому что он и так все прекрасно видел. — Кроме Харуно, — пожал плечами Сантока, и мысли Накахары этими словами подтвердились. — Постарайся выспаться за выходные, эти сутки были очень тяжелыми. — Сегодня уже пятница? — с удивлением спросил Накахара. Да, это было логичным, но с трудом верилось в то, что он выпал из жизни на целые сутки. Сантока лишь кивнул. — Я могу оставить машину на парковке на выходные? — Да. Поедешь домой с водителем? — Нет, — Накахара качнул головой. — Хочу прогуляться до метро. — Будь осторожнее, в это время продолжительный час пик. Накахара ушел переодеваться, но перед этим сходил в теплый душ. Его всего трясло от усталости, ему не хватало свежего воздуха и очень хотелось прогуляться. Его лицо было бледным и опухшим, он собрал волосы в высокий хвост, хоть кожа головы и немного устала от тугой пакли из волос, которую делал Накахара и прятал в шапочку. Хотелось снять линзы, но тогда он вряд ли доберется до дома, при этом не пострадав. В итоге он оделся, попрощался со всеми коллегами, которые еще оставались в больнице, и направился к станции метро. Где-то на середине пути к метро, который Накахара прошел без единой мысли в голове, он вдруг остановился и понял, что его всего трясло, и связано это было далеко не с усталостью и полуторами сутками без сна. За прошлые сутки он делал перерыв на обед лишь один раз, а еще съел все конфеты, которые у него были с собой, чтобы поднять сахар. Он понял, что с собой у него больше не было ничего сладкого, кроме арбузной жвачки, последнюю пластинку которой он сразу же засунул в рот, и полез за телефоном, чтобы вызвать водителя, который к нему был приставлен до того момента, как в Японию привезли его машину. Попытался разблокировать телефон, но тот ни в какую не поддавался. Накахара один раз моргнул и зажал кнопку выключения сбоку — экран показал нулевой заряд батареи. Накахара вспомнил, что вчера под конец рабочего дня у него на телефоне было всего пять процентов зарядки, ведь на работу он пришел с наполовину заряженным телефоном. Разумеется, он не поставил его заряжаться, а вечером думал, что займется этим дома. Ситуация казалась далеко не веселой. Вокруг Накахары не было ни одного человека, у которого он мог бы попросить телефон и вызвать такси, или простого автомата с едой, где он мог бы купить шоколадку или литр сока и поднять уровень сахара, который, судя по его самочувствию, опустился до критических значений. Накахара начал нервничать, закинул бесполезный телефон в шопер и пошел дальше к станции метро, надеясь, что ему попадется хотя бы один автомат с едой. В глазах периодически неприятно темнело, и Накахара даже начал искать взглядом скамейки с розетками, где можно было подзарядить телефон, но, по всем законам подлости, таких не встречалось. В итоге взгляд зацепился за не очень-то броскую вывеску какой-то кофейни, и Накахара решил сделать там заказ и заодно попросить кого-нибудь из персонала зарядить его телефон, если розеток рядом со столиком не будет. Кофейня оказалась полностью забитой, потому что к нему сразу же подскочила официантка или менеджер и сообщила, что свободных столиков не осталось. Пока Накахара шел в сторону этой кофейни, ему не попалось ни одной скамейки, поэтому смысла брать кофе на вынос не было, и он решил нагло соврать, что в этом месте его должен ждать приятель. Девушка лишь похлопала глазами, улыбнулась и отошла от него, при этом Накахара спиной чувствовал, как она сверлила его взглядом, но решил забить. Люди сидели компаниями от двух человек, столики были заняты, Накахара прошел еще дальше, вглубь кофейни, и зацепился за один-единственный столик, за которым сидел какой-то прилично выглядевший мужчина, что-то печатающий на своем лэптопе. Выбора не было, Накахара решил попытать удачу. — Здравствуйте, — Накахара встал рядом с чужим столиком, несильно возвышаясь над человеком, к которому обращался. Тот плавно перевел взгляд своих глаз с экрана лэптопа на Накахару. — Прошу прощения за то, что отвлекаю. Вы не будете против, если я присяду за ваш столик? Беспокоить не буду, закажу кофе и уйду. Настолько оценивающего взгляда Накахара давно не ощущал, но он недолго простоял рядом со столиком, потому что мужчина сразу неспешно показал ладонью на стул, стоящий напротив него. — Конечно, присаживайтесь, — он улыбнулся, а Накахара внутренне ликовал, медленно приземляя задницу на прохладный пластиковый стул и коротко благодаря мужчину. К нему сразу подскочила та самая официантка, и Накахара заказал ванильный раф с двойной порцией маршмэллоу и карамели, а также протянул свой телефон и зарядку официантке с просьбой подзарядить в комнате персонала, потому что взглядом не нашел ближайших розеток. Девушка ушла, сообщив, что заказ скоро будет готов. Странное заведение, редко в какой кофейне можно встретить официантов и подобный прием гостей. В помещении было прохладно, но Накахара все равно скинул пиджак на спинку своего стула, а в закромах шопера нашел целых три маленькие сосательные конфетки, которые он, даже немного обрадовавшись, сразу закинул в рот и уставился в окно, выходящее на прогулочную дорожку, в ожидании заказа. Ему стало немного лучше благодаря прохладе работающих кондиционеров, но его все еще мелко трясло, а судя по ходившим ходуном рукам, можно было подумать, что у Накахары синдром Паркинсона. Накахара не знал, сколько по времени молчал мужчина напротив, что-то печатая на лэптопе, но заговорил он очень неожиданно и своими словами попал прямо в яблочко: — У вас сахар упал, да? — Накахара медленно оторвался от окна и посмотрел на него. Приятные черты лица, на удивление понимающий взгляд карих глаз, направленных на него, и легкая непринужденная улыбка на губах. Вместо слов Накахара просто кивнул, не очень хотелось грузить случайных прохожих своими проблемами. — К сожалению, не имею привычки носить с собой что-то сладкое, но у меня есть жвачка со вкусом клубники. Может, она вам как-то поможет? Не дожидаясь ответа, он полез в карман своей сумки и нашел там наполовину полную пачку сладкой жвачки, которую выложил прямо на стол. Накахара же неосознанно проследил за его руками и сделал только один вывод — красивые. — Спасибо, — вяло кивнул Накахара и положил одну подушечку жвачки себе в рот. Свою жвачку он уже выплюнул, а эту было сложно жевать из-за усталости. Он хотел протянуть оставшуюся пачку обратно, но ему лишь помахали ладонью. — Оставьте себе. — Накахара пожал плечами, зажевал еще одну подушечку и хотел дальше смотреть в окно, но его планы оборвали. — Как же вы допустили такое состояние? Вообще, Накахара не планировал с ним общаться, чтобы не отвлекать, но, раз уж он сам отвлекся, то почему бы и не поболтать? Тем более что разговорами Накахара мог отвлечь себя от неприятных ощущений в теле. — Слышали о трех взрывах на разных заводах? — его собеседник кивнул. — Большинство пострадавших от взрыва, — а вы наверняка знаете из новостей, что их много, — поступали именно в ту больницу, где работаю я. Так что я уже больше суток на ногах, как-то не нашел время на собственное здоровье. — Вы, значит, врач? — он прищурился. — Простите, если прозвучит грубо, но вы выглядите очень молодо. Вы практикант? — В медицине я уже двенадцать лет, семь из которых действительно практикуюсь, — кивнул Накахара, замечая удивление в чужих глазах. — Так что да, наверное, вы правы. — Вы выглядите точно так же, как первокурсники в моем университете, — улыбнулся он, и Накахара решил продолжить диалог: — Но я действительно собираюсь вновь стать первокурсником, но, быть может, не в вашем университете. Вы преподаете или учитесь? — Преподаю, — он закрыл свой лэптоп и с едва заметным интересом в глазах посмотрел на Накахару, — в Токийском университете. Вы хотите получить еще одно высшее образование? — Да, причем именно в вашем университете, — улыбнулся Накахара. Какие молодые преподаватели в Тодае! Его собеседник вряд ли намного старше его самого. — А какие дисциплины вы преподаете и как давно? — В этом нелегком и таком интересном деле я уже… — его собеседник на мгновение задумался, приставив руку к подбородку и отведя взгляд, — пятнадцать лет. — У Накахары чуть глаза не округлились от удивления. В Японии школьники выпускаются в двадцать лет, еще минимум пять лет нужно отучиться в вузе, еще несколько лет магистратуры… Получается, его собеседнику слегка за сорок? — А преподаю я несколько дисциплин: микро- и макроэкономику, а также бухучет. В итоге получился очень интересный разговор. Дазай Осаму — именно так звали его нового знакомого — являлся преподавателем в Тодае именно на том факультете, на который хотел поступить Накахара. Оказывается, Дазай всего на десять лет старше Накахары, он пошел преподавать сразу, как поступил в магистратуру. Не скромничая, похвастался тем, что проходить практику у него мечтала половина экономического факультета. Вообще, Дазай отличался от всех японцев, которые жили в Японии всю свою жизнь. Эксцентричный, даже умеющий неплохо шутить, с обворожительной улыбкой на губах и красивым голосом, он все равно вызывал у Накахары чувство непонятной опасности. Даже сам факт наличия подобного диссонанса у Накахары пугал его, хотя, казалось бы, бояться нечего — его собеседник интересно и грамотно разговаривал, все глубже утягивая в диалог, вокруг много людей, ведь кофейня полностью забита, на улице сгущались приятные глазам сумерки. Накахара уже давно выпил свой раф и стал чувствовать себя намного лучше — помогла двойная порция маршмэллоу, — но они с Дазаем продолжали неторопливый разговор. Накахара уже рассказал о том, что совсем недавно вернулся в Японию после того, как двадцать пять лет прожил в Англии, поделился впечатлениями, а Дазай внимательно слушал, позже задавая ему кучу вопросов по поводу жизни в Англии. Позже они вместе вытекли из кофейни, Дазай вызвался проводить Накахару до метро, говоря о том, что может провести небольшую экскурсию по данному маршруту, и почему-то Накахаре не хотелось отказываться от прогулки, хотя теперь он мог позвонить водителю. Сам же Дазай жил где-то в этом районе, Накахара не стал спрашивать точнее, потому что пока плохо ориентировался в Токио — уж тем более в чужом районе, — а дома обязательно забыл бы погуглить. В голове он сделал пометку о том, что Дазай жил довольно далеко от Тодая, причем от всех его корпусов, не имело значения, в каком именно он преподавал. Дазай также рассказал, что в кофейне, где они только что сидели, он частый гость, потому что обычно там не особо многолюдно, а начиная с сегодняшнего дня и до конца выходных, у них была акция на летние чаи и холодный кофе, поэтому заведение было забито под завязку. Он предпочитал работе дома работу в окружении людей, никак это не объясняя, просто сказав, что так ему лучше работалось. Сегодня, например, он после пяти пар зашел в кофейню, чтобы отредактировать парочку презентаций и составить несколько новых, но в итоге заболтался с Накахарой, потому что тот оказался интересным собеседником. Накахара удивился подобным словам, потому что успел заметить, что японцы по своей натуре скрытные, не особо спешащие раскрываться перед первым встречным личности. Что-то в Дазае хоть и пугало его, но при этом притягивало с какой-то нереальной силой — хотелось пообщаться с ним как можно дольше, узнать получше. Дазай красив в общем понимании этого слова. Накахара понял это, когда они стояли на светофоре, ожидая зеленого сигнала, а на лицо Дазая падал свет недавно зажженных уличных фонарей. Его мягкие черты лица немного заострились, и он показался старше, хотя даже так не походил на человека, которому недавно исполнилось сорок лет. Дазай выше Накахары примерно на полторы головы, чем также отличался от низкорослых японцев, к которым, кстати, и относился Накахара. Собственный же рост давно перестал быть его комплексом — спасибо бывшей жене, рост которой составлял чуть больше полутора метров. Вообще, Дазай все равно органично вписывался в атмосферу Японии. Он был одет в черный костюм и белую рубашку, пиджак нес в руках, потому что на улице было слишком тепло, даже жарко, несмотря на скрывшееся солнце. Накахара же свой пиджак накинул на плечи, чтобы не тащить его в руках, но сейчас погода казалась ему очень комфортной. Тем более он, как и планировал, перешел с рубашек на футболки. У входа в метро они распрощались, хотя перед уходом Дазай подсказал, как проехать до станции Накахары, чтобы тот не тупил в телефон, пытаясь понять маршрут. Да, Накахара так еще и не ездил на метро от своего дома до работы, хотя изначально планировал скататься хоть раз, чтобы в случае чего такая поездка не стала проблемной. — Только не говорите мне, что знаете, как добраться до любой части города на метро, — рассмеялся Накахара, когда Дазай решил выпендриться еще и тем, что знал, как от Накахары дальше доехать до центра, либо до черты города, либо на вокзал, на какой автобус сесть, чтобы попасть прямиком в аэропорт. — Хорошо, не скажу, — он улыбнулся. На «ты» они так и не перешли. — Но раньше, благодаря специфике работы, я обладал подобными знаниями. — А кем вы работали? Может, экскурсоводом? — Дазай рассмеялся, засунув руки в карманы брюк, а затем с непонятными эмоциями в глазах посмотрел на Накахару. — Даже не тепло, Накахара-сенсей, — он пожал плечами. — Я был кем-то вроде… — он снова задумался, подбирая слова, а у Накахары дернулась бровь, потому что он не понимал, как можно не помнить название должности, которую когда-то занимал, — менеджера по продажам, да. Переговоры, товарооборот, решение проблем с клиентами и все в таком духе. — И причем тут знания того, как добраться куда угодно на метро? — Раньше в Токио были гигантские пробки в любое время суток. Поэтому проще и быстрее казались поездки на метро, — он пожал плечами. Логично, не придраться. Только когда он успел поработать менеджером, если уже пятнадцать лет преподает в университете, а до этого в этом же университете пять лет учился? Накахара решил не спрашивать, оставить тему для обсуждения на следующий раз, если они вообще встретятся. Но, как и любой другой человек в Японии, с которым Накахара умудрялся хорошо поговорить, Дазай попросил Накахару найти его в фейсбук. Час пик прошел, поэтому Накахара в вагоне метро смог даже сесть. На телефоне была наполовину заряженная батарея, и он надел наушники, чтобы не слушать разговоры каких-то слегка подшофе офисных работников. Пятница, вечер. Накахара и сам бы не прочь немного выпить после такого тяжелого дня, но планировал по приходе домой лечь спать. Наверное, он проспит до вечера субботы, а еще у него сегодня прогорает ежедневная тренировка, так что завтра нужно тренироваться и за пятницу тоже. Перед тем как лечь спать, ему пришлось позвонить Элизабет, чтобы поговорить с Тони, ведь вчера они не созванивались. — Чуя, мы с Тони очень переживали. Слышали новости, что у вас происходят какие-то теракты, — сетовала Элизабет вместе с сидящей у нее на коленях Тони. Он устало вздохнул и потер лицо, лежа на расстеленной кровати и вытянув руку с зажатым в ней телефоном так, чтобы по фейстайму было видно его лицо. — Это не теракты. По крайней мере, так говорят здесь, но, видимо, у кого-то перевирают, — он пожал плечами, вернее, попытался, потому что из-за лежачего положения этого было не видно. — Ты мог хотя бы скинуть сообщение о том, что с тобой все хорошо? — по Элизабет видно, что она действительно беспокоилась. Он бы тоже волновался, случись с Элизабет что-то, они же не чужие друг другу люди. — Ты не поверишь, но я не мог. И она действительно не поверила. Сказала: «Ты не исправим», — и отдала телефон Тони, чтобы та, наконец, поговорила с ним. После разговора с дочерью Накахара быстро вырубился и проспал до вечера следующего дня. Проснулся от звонка отца, который спрашивал, все ли в порядке, как работалось в больнице, вывалил кучу вопросов по поводу его самочувствия. Голова у Накахары трещала, тело ломило, чувствовал он себя отвратительно плохо, но отцу лишь рассказал, что больше суток провел на работе и вчера уснул сразу, как только оказался дома. После этого отец вопросами больше не грузил, Накахара хотел бы поспать еще немного, но больше заснуть не получалось. Зашел на фейсбук, принял заявку в друзья от Дазая, увидел два сообщения от него, отправленных еще вчера: «Добрались? — а затем следующее: — Наверное, вы спите. Как прочтете, напишите, все ли в порядке! Добрых снов». Накахара похлопал глазами, сощурился, подумал о том, что Дазай немного странный, не девушку же провожал до метро, а взрослого мужчину. Он же не пытался… Накахара вздрогнул от собственных мыслей. Когда Дазай спросил его о семейном положении, он без задней мысли ответил, что в разводе почти четыре месяца. Ну не мог же Дазай на основании этих слов начать подкатывать к нему? Думать об этом не хотелось. Накахара для себя отметил, что Дазай красив, приятен в общении, далеко не глуп, но понял, что к новым отношениям пока не готов. Тем более он сейчас находился в Японии — невероятно консервативной стране, в которой к гомосексуальным парам в течение продолжительного времени относились негативно, а теперь, можно сказать, нейтрально. Здесь не Европа, где всем глубоко плевать на то, с кем ты спишь, здесь собственные отношения с человеком того же пола могут быть невероятно тягостными. Накахара все-таки написал Дазаю, что с ним все в порядке. Больше он в интернете не сидел, потому что суббота получилась очень насыщенной: пришлось на полчаса увеличить стандартную тренировку и еще полчаса оставить на воскресенье, после тренировки Накахара убрался в квартире, хоть убирать было нечего, ведь он практически жил на работе. Затем пошел в продуктовый, после — пытался приготовить что-нибудь на неделю вперед, а это занимало много времени. Только ближе к часу ночи он созвонился с Тони, а затем зашел на фейсбук, отвечая на сообщения новых знакомых и замечая, что Дазай его сообщение так и не прочитал. Для интереса Накахара посмотрел, как давно он был в сети — полчаса назад. Может, он просто надумал себе то, что Дазай пытался к нему подкатить, и он действительно просто странный человек? Накахара кивнул самому себе — поверить в это было просто. Затем Накахара отправился с новыми знакомыми в бар, который закрывался в пять утра, они прилично так выпили и хорошо поговорили. Обсуждали взрывы на трех заводах вполголоса, выдвигая разные версии и говоря о том, что зря государство не посчитало это за теракт, что подобное повторится вновь и пострадает еще больше людей. Накахара не хотел, чтобы кто-то пострадал, потому что хорошо помнил предыдущие сутки в больнице. В итоге пили за то, чтобы больше не было никаких взрывов, чтоб Накахара не надрывался. Накахара же чуть ли не рыдал пьяными слезами от подобных тостов, но при этом умудрялся задумываться над чужими словами о взрывах. А вдруг и правда теракты, а в стране тишь да гладь, говорят лишь об ошибках на производстве. Но не на трех заводах за день, верно? *** Прошла еще одна трудовая неделя, и о взрывах ничего не было слышно. Люди, получившие ожоги, шли на поправку, и первое время весь медперсонал больницы был сосредоточен именно на их лечении. Доходило до того, что некому было принять пациента, который пришел на осмотр. Накахара не понимал, почему так много врачей ушло в отпуска, если японцы такого себе позволить не могли, тем более что больница буквально загибалась с теми человеческими ресурсами, которые еще оставались. Сезон дождей закончился, и к Накахаре стало попадать много людей с тепловым и солнечным ударами. Ему самому лето в Токио казалось невыносимо душным, он стал чувствовать себя плохо чаще, чем раньше, также заметил, что зрение у него снова упало — в линзах окружение начало расплываться. В целом, помимо погоды, его в этом городе все устраивало, он заново научился нормально говорить по-японски, но все еще испытывал трудности с некоторыми иероглифами, хотя и старался запоминать их. Часто не мог нормально прочитать кандзи имен, поэтому решил перестать позориться на людях и стал самостоятельно учить кандзи дома с помощью интернета и подходящей литературы. Пока обучение шло вяло, но он честно старался. В пятницу Накахара работал в дневную смену. Ко второй половине дня он устал носиться туда-сюда по больнице, потому что кабинеты лора и офтальмолога находились в разных частях больницы, а он сегодня работал за них двоих. Он не был первоклассным специалистом в этих областях, но все-таки являлся врачом, который обязан разбираться в большинстве сфер медицины, к тому же у него было много практики, поэтому ему доверяли разных больных, а не только ожоговых. Когда он в очередной раз проходил мимо приемной в главном зале, его окликнула медсестра, которая сидела за стойкой регистрации: — Накахара-сенсей, ожоговый больной, третья перевязочная, — и протянула ему больничный лист, прикрепленный к планшету, и копировальную бумагу. Накахара немного встрепенулся — ура, работа по специализации! — и подошел к стойке, забирая планшет и направляясь прямиком в третью перевязочную — сегодня он весь день был в хирургическом костюме и выглядел, как самый обычный интерн, но его никто не заставлял надевать халат и выглядеть соответствующе своему статусу квалифицированного врача. Иероглифы расплывались в усталых и немного воспаленных глазах, поэтому Накахара, пытаясь вчитаться в них, остановился, прищурился, ничего не понял, в том числе имя пациента, и пошел дальше, уставившись в планшет. Толкнул дверь и сразу же оторвался от планшета, собираясь поздороваться с пациентом, но лишился дара речи от удивления. — Накахара-сенсей, — Дазай собственной персоной сидел на кушетке в расстегнутой рубашке и улыбался, пока вокруг него с долей паники ходил какой-то мальчишка лет восемнадцати от силы. — Как приятно вас вновь встретить! — Я бы тоже сказал, что мне приятно вас видеть, Дазай-сан, — он легко улыбнулся, положил планшет на тумбу рядом с ручкой и надел одноразовую шапочку. — Но я бы предпочел, чтобы эта встреча произошла вне больничных стен. — Это все моя вина, — чуть ли не плача, пробасил мальчишка, а Дазай на его слова как-то понимающе вздохнул. Накахара, надев маску и перчатки после дезинфекции рук, поинтересовался: — В чем же она заключается? — он подошел к Дазаю, обращаясь при этом к мальчишке, но тот вдруг подскочил на месте и, сказав что-то про то, что ему лучше на это не смотреть, как пуля вылетел из перевязочной. Накахара проводил его взглядом и посмотрел на Дазая, который на подобное поведение просто пожал плечами и снисходительно улыбнулся. — Итак, на что жалуетесь? — Собственно, сейчас сами все увидите, — и он снял рубашку, показывая Накахаре ожог на груди. Накахара прищурился. Ожог был небольшой, прямо над грудиной, на нем уже образовались многочисленные мутные пузыри, а также Накахара увидел порошок белого цвета на границе и по всей поверхности ожога. — Каким веществом вы обожглись и как давно? — спросил он, осторожно подцепляя перчаткой небольшое скопление порошка. — Я не уверен, но это была негашеная известь. Прошло около часа. Накахара прошел к раковине и чуть приоткрыл кран, подставляя под капли неизвестное вещество. Реакция с водой пошла мгновенно, но так же быстро закончилась из-за малого количества реагента, и Накахара смыл известь с перчаток водой, затем меняя их на другие. — Раздевайтесь полностью, желательно лежа, — бросил он Дазаю, доставая из шкафчика сухую тряпку. — Вещи, в которые вы сейчас одеты, необходимо сменить, надеть их можно будет только после стирки. Обувь можно оставить. — Ацуши! — крикнул Дазай в тот момент, когда снял трусы. В перевязочную испуганно заглянул тот самый мальчишка, натыкаясь взглядом на Накахару. — Забери мою одежду и принеси мне сменную из дома! — тот резво вбежал в смотровую, собрал вещи Дазая, при этом держа его пиджак в руках, и быстро выбежал обратно за дверь. — Ключи в пиджаке. Быстрее, Ацуши! — Да, Дазай-сан! — донеслось из-за двери, и Дазай тихо усмехнулся. Накахара спектакль не оценил — рану нужно как можно быстрее обработать, а он наблюдал за тем, как по кабинету гоняют какого-то мальчишку. Вздохнув, он подошел к Дазаю и, сильно щурясь и тем самым напрягая и так уставшие глаза, начал внимательно изучать ожог и убирать с него сухой тряпкой остатки негашеной извести. Дазай почти дернулся от первого прикосновения. — Чувствуете боль? — конечно чувствовал, у него ожог второй степени, но все равно молчал. Дазай лишь весело ухмыльнулся: — Душевную — очень даже. — Накахара посмотрел на него со скепсисом, не решаясь пока прикоснуться к болезненному ожогу. — Боль от ожога, Дазай-сан, — Дазай отрицательно качнул головой, Накахара чуть не закатил глаза, но продолжил аккуратно убирать порошок — если Дазай дернется от касания, то будет не очень хорошо. Он закончил очень быстро и выбросил очередную пару перчаток, стоя спиной к Дазаю возле тумбы: — За ширмой есть душевая, пройдите туда. Кушетка скрипнула, когда Дазай встал с нее, а затем послышались шаги босых ног по кафелю. Накахара достал чистое махровое полотенце из тумбы и перекинул его через плечо, развернулся, забрал деревянный табурет возле кушетки и понес его в сторону душевой, устанавливая прямо на плитку перед Дазаем. Далее он ошпарил табурет кипятком и только потом предложил Дазаю сесть на него, включая прохладную воду. — Будет крайне неприятно, — предупредил он и опустил маску к подбородку — вдруг стало нечем дышать, — но придется потерпеть, — Дазай пожал плечами, но прикрыл глаза сразу, стоило только Накахаре направить струю воды на ожог. — Ну, рассказывайте, каким образом вы получили ожог негашеной известью. Дазай улыбнулся, не открывая глаз, а Накахара вновь прищурился, цепляясь за странные шрамы на плечах у Дазая. Свет в душевых светил очень ярко, как лампы над операционными столами, шрамы просматривались отлично — толстенные, длинные, почти бесцветные из-за того, что давно зажили; они располагались хаотично, иногда наслаивались друг на друга. Накахара спустился взглядом ниже, к животу, на левом боку увидел след от старого обширного ожога, который уходил на спину и спускался к бедру. «Вот это его жизнь потрепала», — подумал Накахара с долей сочувствия. Он вновь поднял глаза к чужой грудине, и в этот момент Дазай вскинул голову, открывая глаза и отвечая: — Это было чем-то вроде эксперимента, — мечтательно протянул он. — Эксперимента? — переспросил он, на что Дазай с готовностью кивнул. — Первые сорок лет в жизни мальчика самые сложные? В прошлый раз вы произвели на меня впечатление далеко не глупого мужчины. — Я не преследовал цели убедить вас в обратном! — он даже на табурете дернулся, и Накахара посмотрел на него взглядом, полным скепсиса. — Простите, я немного взбудоражен и окрылен. — Правда? — ожогового шока у него точно не было, значит, дело в другом. В чем — Накахаре было не очень-то интересно. В душевой становилось все более душно, и даже без маски ему стало трудно дышать. — А как в целом себя чувствуете? Дазай пожал плечами и даже ответил, что все в порядке. На разговоры он не особо настроен — видимо, боль от ожога сильно отвлекала. Накахара рассматривал его лицо, пока Дазай прикрыл глаза — как же молодо он выглядел! Было в нем что-то невероятно привлекательное и чарующее. Накахара улыбнулся сам себе, потому что был уверен в том, что на Дазая заглядывались все проходящие мимо девушки этого города. А может, не только этого. Без разговоров, под шум воды они провели еще семь минут — Накахара сверялся с часами. Потом он выключил воду, накинул на плечи Дазая полотенце, вытирая руки, шею и говоря о том, чтобы тот самостоятельно не вытирал место ожога. — На высокую кушетку не садитесь, — громко сказал Накахара, пока доставал марлю и пластырь от ожогов. — У вас есть аллергия на новокаин? — Не знаю, — произнес Дазай, проходя мимо него к низкой кушетке. Раз так, Накахара проверять не собирался. Он развернулся к Дазаю, а в этот момент в дверь сначала деликатно постучались, а затем легонько ее толкнули, и в образовавшемся проеме показалась голова мальчишки. — Ацуши, ты быстро! Он прошмыгнул под внимательным взглядом Накахары к Дазаю, положил рядом с ним одежду, резко побледнел, увидев оголенный ожог, и немедленно ретировался. Накахара решил, что спрашивать ничего не будет, поэтому натянул маску обратно на лицо, надел перчатки и продолжил дальше обрабатывать ожог. — Были случаи интереснее? — неожиданно спросил Дазай в тот момент, когда Накахара закончил обсушивать ожог и начал накладывать пластырь. А какая разница? Суть вопроса Накахара не понял. — Скажу лишь, что после промывания ожога водой мог без зазрения совести отдать вас практикантке, — он улыбнулся, закончив с ожогом. — Девушка она неглупая, но в стрессовых и не очень ситуациях может откровенно сплоховать. Одевайтесь, Дазай-сан. — Даже в моем случае? — Накахара взял с тумбы планшет с больничным листом и начал потихоньку заполнять, подкладывая под записи копировальную бумагу — один лист оставался пациенту, второй — больнице. — В вашем случае ее ошибки могли бы стать фатальными, — не отрывая взгляд от планшета и пытаясь удержать в голове нужные иероглифы, ответил он. — Как минимум трижды она забывалась рядом с красивыми пациентами настолько сильно, что начинала писать в больничном листе чудесатые вещи. К тому же эти самые пациенты без задней мысли продолжали ее отвлекать, не представляя, какую яму себе роют, — он ухмыльнулся, подхватил тонометр и направился к еще не успевшему натянуть рубашку Дазаю. Померил пульс, засекая время, и начал надевать манжету на плечо. Дазай же зацепился за единственную важную, по его мнению, вещь в словах Накахары: — То есть вы считаете меня красивым? Накахара вместо ответа просто уставился в глаза Дазая, надел фонендоскоп и принялся качать воздух в резиновой груше, переводя взгляд на манометр. — Да, я считаю вас красивым, — без задней мысли ответил Накахара, спуская воздух в груше и снимая манжету с чужой руки. Взяв планшет в руки, он принялся медленно его заполнять — голова начинала раскалываться, выбивая мысли из головы. Он вновь опустил маску ниже, чтобы было, чем дышать. — То есть я в вашем вкусе? — а вот над этим Накахара задумался, отрываясь от записей и оглядываясь на Дазая, сидящего совсем близко. Да, Дазай красив, но привлекал ли он его в сексуальном плане? Пока Дазай ходил по перевязочной обнаженный или сидел перед Накахарой в душевой под струями прохладной воды, у Накахары даже мысль не проскочила о сексе с ним. Дело тут было даже не в том, что Дазай и правда не привлекал Накахару как мужчина, а в том, что в больнице у Накахары голова в таком направлении вообще не работала. Видимо, поэтому она так болела, а дышать было тяжело. — Пока не могу сказать, — честно ответил он, продолжая смотреть в чужие глаза. — Дазай-сан, я в разводе всего четыре месяца и пока не готов к отношениям. — В такой нелегкий для вас период вам необходим надежный человек, который помог бы вам справиться со всеми трудностями, — а как красиво стелет-то! Накахара против воли улыбнулся. — Совсем недавно вы были примерным семьянином, и я уверен, что сейчас вам очень одиноко, — с «примерным семьянином» согласиться было сложно, но Накахара все равно решил ему подыграть: — А вы надежный человек? — спросил он, легонько подаваясь Дазаю навстречу и пытаясь рассмотреть что-нибудь в чужих карих глазах. Тот подался еще ближе, сокращая расстояние между их лицами и выдыхая прямо в его губы: — Чертовски надежный, Накахара-сенсей. В этот момент — кто бы мог подумать?! — Накахара услышал топот нескольких пар ног по коридору в больнице, странные крики и громкие разговоры; он нахмурился, встал с кушетки, подхватывая тонометр и убирая его на место, и выглянул в коридор, удерживая планшет в руках. Именно тогда в перевязочную влетел запыхавшийся практикант, чуть не сбивая Накахару с ног, и кое-как выдал: — Накахара-сенсей, к нам едет с полсотни пострадавших от взрывов на складах в Йокогаме! — у Накахары чуть глаза на лоб не полезли — от Йокогамы до Токио около тридцати километров, это во-первых. А во-вторых, сколько же всего тогда пострадавших, раз их повезли в и без того забитую ожоговыми больными больницу аж в Токио? Накахара отдал планшет практиканту, сказал объяснить Дазаю, как ухаживать за ожогом, а затем проводить его в приемную и, если медсестры не будет на месте, оформить его самостоятельно. — На высокой кушетке и на полу могут быть следы негашеной извести, поэтому потрать больше времени на уборку помещения, — он тяжело опустил ладонь на плечо практиканта, который смотрел сначала на планшет, а потом на Дазая. Затем Накахара пожелал Дазаю скорейшего выздоровления и побежал к приемному покою — встречать новых пациентов. *** Сумерки опустились на Токио незаметно для Накахары, который провел несколько часов в операционной, не особо оглядываясь на окна. В итоге в больницу привезли всего двадцать пострадавших с ожогами третьей-четвертой степени вместо обещанной полсотни, остальных увезли в другие больницы. Понятно, что в этот раз к Накахаре на помощь не пришел ни один свободный ожоговый хирург, потому что свободных в Токио на тот момент не наблюдалось. Человеческие ресурсы были резко ограничены, Накахара пользовался помощью всего медперсонала, который находился в больнице, поэтому справились они хоть и не быстро, но и на целые сутки не застряли. Сейчас Накахара снова сидел на лавочке возле главного входа, подкуривая четвертую сигарету из пачки, которую ему снова пришлось выкупить у практиканта, и слушал тихий плач Харуно, которая была не готова к подобному развитию событий и сильнейшему давлению со стороны своих учителей. Накахаре было несложно ее понять, ведь только что она рассказала ему о том, что не хотела поступать в медицинский и что такой поток больных в ее первую практику буквально через пару месяцев после начала занятий начинал вгонять ее в состояние глубокой депрессии. Накахара пытался ее ободрить, ведь он тоже был в подобной ситуации. Дал парочку советов, которые помогли и ему когда-то, и Харуно немного успокоилась и ушла переодеваться, ведь ее смена в качестве практикантки давно закончилась. Накахара курил четвертую сигарету, когда к нему подошел Сантока, чтобы обговорить рабочие моменты. Он его, конечно же, похвалил, и это было приятно слышать — Накахара успел заметить, что его начальник не благодарил каждого сотрудника по отдельности, а говорил всем, что они хорошо поработали. Они действительно сегодня все хорошо работали, если посмотреть объективно, но Накахара все равно выделялся, являясь специалистом в области ожогов, но, с другой стороны, какой смысл его хвалить, если он априори должен выкладываться на все сто процентов? Сантока посреди разговора вдруг перевел взгляд с Накахары на больничные ворота и застыл, взгляд его мгновенно посерьезнел. Накахара, не понимая подобной перемены, тоже оглянулся на ворота, замечая шагающего в их сторону Дазая. — Шеф Танеда, — протянул он, ровняясь с Сантокой, чье лицо резко окаменело, — вам идет белый халат. — Дазай-кун. — Накахара уставился на них, чувствуя между этими двумя сильное напряжение. И дураку понятно, что они хорошо знакомы, но Накахара ничего не будет спрашивать. — Какими судьбами? — Я пришел, чтобы поблагодарить Накахару-сенсея за грамотную работу, — Накахара, который в это время начал подкуривать пятую сигарету, чуть не выронил зажигалку из рук. Накахара готов был поклясться, что в глазах у Сантоки пронеслось понимание, которое Накахаре было недоступно. Он, ни слова не говоря, развернулся на каблуках и ушел обратно в больницу. Дазай, непринужденно улыбнувшись, сел рядом с Накахарой, закинул ногу на ногу и принялся буравить того взглядом, ожидая, когда он вздохнет и оторвется от созерцания скамейки напротив. — На самом деле я пришел не только для того, чтобы поблагодарить вас, но и для того, чтобы немного пожурить. Накахара чуть дымом не подавился от такого заявления. Его — журить? И кто — сорокалетний мужчина, сыплющий себе на оголенную грудь щелочь? Он выдохнул дым, который все-таки немного пощекотал ему горло, удержался, чтобы не закатить глаза, и произнес: — Я слушаю. — Когда вы ушли, молодой человек, которого вы оставили вместо себя, пытался прочитать то, что вы написали на листе, — Накахара вздрогнул на этих словах и взглянул на Дазая, скучающе навалившегося рукой на спинку скамейки и смотрящего в сумеречное небо, — и записи вызвали у него определенные затруднения. Мы с ним вместе разобрались с этим, но, Накахара-сенсей, — он перевел взгляд, в котором не особо что-то читалось, на него, — ваше знание языка оставляет желать лучшего. Когда Накахара только начинал работать в этой больнице, Сантока часто проверял больничные листы, которые он заполнял, и периодически указывал на неточности в использовании иероглифов, но Накахара быстро исправлялся, и вскоре Сантока перестал видеть ошибки подобного рода. Конечно, это никак не влияло на тот факт, что Накахара все еще ошибался, но он самостоятельно исправлялся. Если его не отвлекали, как сегодня, например. Дазай откровенно мешался под боком, путая его, будто делал это специально. А может, не будто? С другой стороны, он все-таки пока не владел грамматикой на высоком уровне, поэтому ответил без той доли желчи, которую хотел вложить в слова изначально: — Правописание пока плохо дается мне, — ровно выдал он, затем затянулся дымом, выдохнул и добавил: — Но я работаю над этим. — Вы ведь уже два месяца работаете врачом в Японии. Составляете рецепты, заполняете документацию… — Дазай-сан, к чему вы ведете? — Накахара грубо перебил его, но Дазай даже глазом не моргнул. — Я согласен с тем, что совершил ошибку и, вероятно, не одну, заполняя ваш больничный лист. Вы можете написать на меня жалобу, ее быстро рассмотрят. От меня вы чего сейчас хотите добиться? — Мне бы не хотелось, чтобы на вас кто-либо писал жалобу. — Накахара нахмурился, не понимая Дазая, который продолжал настойчиво сверлить его нечитаемым взглядом. — Как вы заметили, Япония — бумажная страна, вам придется вести записи от руки часто, и однажды вы снова совершите ошибку, хоть медицинская помощь, которую вы окажете, и будет грамотной. Давайте посмотрим правде в глаза, — а сам взгляд отвел. — У вас не так уж и много времени, чтобы разбираться с японской грамматикой самостоятельно. До конца лета вы этим точно заниматься не будете, потому что… — Дазай-сан, — Накахара снова оборвал его, при этом в тоне проскочили нотки угрозы — еще слово, и он точно ударит его. Дазай посмотрел на него. — Ближе к делу. Дазай странно ухмыльнулся. У Накахары даже глаз дернулся от этого, поэтому он коротко выдохнул, встал со скамейки, забросив бычок в мусорное ведро, и обратился к Дазаю: — А знаете, — ухмылка стерлась с лица Дазая, губы сжались в тонкую линию, — моя смена закончилась, так что дождитесь меня здесь и пока сформулируйте мысль, которую пытаетесь до меня донести. Развернулся, скрипнув кроксами и не удостоив Дазая даже мимолетным взглядом, и направился обратно в больницу. Дазай начинал раздражать, Накахара чувствовал отрицательные эмоции, хотел съязвить ему в ответ, но не мог — не в тех отношениях они находились, да и вроде как взрослые люди, пора бы уже переставать ребячиться. К тому же Накахара воспитывался в относительно строгих условиях пансиона, поэтому не мог позволить себе нагрубить малознакомому человеку. Собирался он нарочито долго, рассчитывая на то, что непрошеный собеседник в лице Дазая не дождется его и уйдет. Настроение немного пришло в норму, раздражение поубавилось, пока Накахара стоял под струями холодного душа, а потом пытался распутать клок волос на голове. Также он успел посмеяться и немного поговорить с практикантами, которые тоже собирались домой, поэтому выходил из больницы хоть и более или менее настроенным на диалог, но все еще в слегка подвешенном состоянии. Удивился, увидев, как Дазай, сидя на той же лавочке, обернулся к нему и поднялся навстречу. — Видимо, мысль, которую вы хотели донести до меня ранее, все-таки представляет какую-то ценность, — колкость все же вырвалась из его рта, на что Дазай лишь как-то чересчур по-доброму улыбнулся. Накахара заглянул в его глаза и не увидел ни намека на эмоции. — Я более чем уверен, что точно так же мои студенты рассуждают в день экзамена, — и пожал плечами. Накахаре, несмотря на шуточную фразу, стало как-то неспокойно из-за того, что Дазай смотрел никак. — Если вы не очень устали, то я бы предложил вам немного пройтись. Накахара врать самому себе не любил, поэтому признался себе сразу: Дазай снова его пугал. Страх неприятно коснулся его руки, скользя, поднимаясь выше, залезая под рукав футболки и ощутимо отдаваясь холодом в районе грудины. Накахара передернул плечами, стараясь не показывать свой страх Дазаю; перед ним словно стоял хищник, ожидающий, пока жертва запаникует, выбирающий наиболее удачный момент для нападения. Накахара внутренне себя одернул, и холод, разливающийся по телу, резко исчез. Дазай опасен, с этим нужно свыкнуться. Хоть и было непонятно, что он за человек такой, вызывающий страх одним лишь даже не тяжелым взглядом карих глаз, зато понятно, что от него лучше держаться подальше и не соглашаться на предложение прогуляться. С другой стороны, Накахара себя хорошо знал — он не сможет противостоять чему-то опасному и неизведанному, Дазай его подсознательно очаровывал, и чутьем Накахара ощущал, что с Дазаем собственная жизнь круто изменится. — Почему бы и нет, — ответил он, и Дазай растянул губы в сдержанной улыбке. Он все-таки оформил свою мысль в нормальные слова, когда они вышли за пределы больницы: — Я хотел предложить вам позаниматься со мной японским языком. Разговариваете вы на нем хорошо, поэтому обучение грамоте пойдет быстро, к концу лета вы не будете допускать ошибок из-за незнания, — звучит неплохо. Возможно, с репетитором его проблемы с иероглифами наконец-то исчезнут. — А до этого вы уже занимались репетиторством в этом направлении? — Дазай рассказал, что свободное от преподавания время он уделяет занятиям японским языком с иностранцами и что даже может попросить своих учеников оставить честный отзыв. — Хорошо, и сколько стоят ваши услуги? — На самом деле занятия — лишь повод провести с вами больше времени. — Накахара кое-как сдержал ухмылку, все его мысли окончательно подтвердились благодаря всего одной фразе — все-таки Дазай пытался к нему клеиться. — Дазай-сан, скажу вам по секрету: я не против проводить с вами больше времени, даже если мы с вами не будем заниматься. — Я все-таки заинтересован в том, чтобы вы хорошо знали японскую грамоту. — Накахаре даже стало интересно, откуда в нем взялось это неравнодушие, но спрашивать он ничего не будет. — Как насчет пробного занятия завтра вечером? В качестве оплаты вы пойдете со мной в бар, и мы наконец перейдем на «ты», — Накахара коротко рассмеялся, а отказать был не в силах: знание японской грамоты и необычный собеседник, который был недвусмысленно заинтересован в общении с ним, были ему необходимы. *** В субботу вечером они встретились в той самой кофейне, в которой и познакомились. В этот раз людей было не так много, но заведение не казалось пустынным. Дазай пришел раньше Накахары, поэтому приветливо помахал ему, когда тот только появился на пороге кофейни. Подойдя к нему, Накахара приятно удивился. Из-за того, что сегодня они собрались в бар, Дазаю пришлось вылезти из привычных строгих костюмов и рубашек и залезть в свободную черную футболку, светлые брюки прямого кроя и черные сандалии. К слову, этот образ так молодил Дазая, что делал его похожим на студента собственного университета. — Молодой человек, а вам есть двадцать лет? Будет неприятно, если вас не пустят в бар, — улыбнувшись, Накахара сел напротив Дазая, положив на соседний стул поясную сумку. Дазай рассмеялся, а затем произнес: — Приятно видеть вас в хорошем расположении духа, — он действительно был прав: Накахара проснулся выспавшимся, переделал кучу дел, увеличил время стандартной тренировки почти на полтора часа и все еще не чувствовал себя уставшим. К ним подошла официантка, и Накахара заказал тот самый летний чай, который пользовался популярностью в жаркую погоду. — Что же, давайте сразу приступим, — он пододвинул к Накахаре лист с заданиями. — Я примерно ознакомлен с вашим уровнем владения языком, но, чтобы лучше понять, в какую сторону нужно работать, предлагаю вам проделать два задания. В первом задании необходимо было прочитать кандзи вслух, с чем Накахара справился успешно, а вот со вторым заданием возникли проблемы: Дазай говорил рандомные предложения, а Накахара должен был записать все, что он произнес, на японском. Дазай просмотрел написанное Накахарой, указал на ошибки, и они начали над ними работать. Конечно, проблема была в том, что Накахара практически не читал японскую литературу, и Дазай порекомендовал ему несколько книг. Нужно будет читать по несколько страниц в неделю, чтобы потом Дазай устроил ему что-то вроде диктанта. Собственно, именно этим они сегодня и занялись — Дазай решил начать с чего-то простенького, а именно с Мураками Харуки. Следующие два часа они читали, делали анализ кандзи и того, как они произносятся. Накахаре нравилась работа с японским языком, также ему нравилось, как Дазай преподносил материал, как объяснял непонятные вещи и предлагал способы решения возникающих по ходу чтения проблем. — Вы очень способный ученик, — подытожил Дазай, когда они закончили двухчасовое занятие. — Главное в изучении языков — их постоянная практика. Сейчас вы разговариваете на японском каждый день, осталось только взять за привычку чаще читать на нем книги. К слову… не могу не отметить вашу потрясающую скорость чтения. — Если честно, — Накахара дернул плечом, допивая уже пятую кружку холодного фруктового чая, — скорочтение — один из тех навыков, на развитие которого я убил не один месяц, о чем еще ни разу не пожалел. Скорочтение можно было назвать талантом Накахары. Он мог осилить шестьсот страниц книги стандартного размера всего за два часа, а потом остаток вечера пересказывать ее самому себе. Конечно, если это была художественная литература, с учебной же литературой разговор был другой — после прочтения он конспектировал все, что осталось в его голове, а затем сверялся с учебником, проверяя, не упустил ли он ничего важного. Скорочтение стало залогом его успешной и быстрой обучаемости как в пансионе, так и в университете. — Не хотите начать зарабатывать на гайдах? — откинувшись на спинку стула, спросил Дазай. — Думаю, что они бы пользовались популярностью и хорошо продавались. — Да бросьте, — Накахара чуть не фыркнул. — Этих гайдов написана целая тонна, если не больше. К слову… — он решил повторить за Дазаем, и тот сразу вскинул брови, когда осознал это, — я понял, почему студенты хотят проходить практику именно у вас. Вы хороший преподаватель. — Да бросьте, — в той же манере повторил Дазай, — я строгий и требовательный преподаватель, а студенты, которым все это во мне нравится, — мазохисты. Я не привираю, — серьезно сказал он, выпрямляясь на стуле. — Если не будете выполнять домашнее задание, то поймете, почему мои студенты так сильно меня боятся. Да тут и понимать ничего не надо, сказал бы Накахара, но он слишком не хотел показывать Дазаю свой странный страх. Дазай опасен, и лишь поэтому Накахара хотел, чтобы тот и дальше оставался в его жизни — адреналина не хватало. Они немного прогулялись, а после этого завалились в бар, облюбовав дальний столик, мимо которого почти не проходили люди. Плохое решение, подумал Накахара, все-таки, находясь с Дазаем, ему было комфортнее, когда перед ним мельтешили люди. Словно они были его гарантом безопасности, словно Дазай не проявил бы свою истинную сущность в присутствии свидетелей. Решив, что для коктейлей и легкого алкоголя они оба слишком стары, заказали бутылку виски, которое в Японии почему-то называли текилой, и закуски. Виски пошел хорошо, как и дальнейшие разговоры, суть которых Накахара забывал сразу же. Чем больше Дазай говорил, тем меньше Накахара его слушал, обращая внимание на голос, но не на значение слов, на подвижную мимику, но не на то, что за ней скрывалось, на блестящие глаза, но не на то, какие эмоции в них плескались. Дазай красив. И, как резко начал диктовать пьяный организм, все-таки привлекателен. Отрицать это не было никаких сил, и, когда Дазай понял, что его уже давно не слушали, Накахара подался чуть вперед, к нему, и спросил, не обращая внимания на громкую музыку: — К тебе, ко мне или в отель? Дазай моргнул, немного помолчал, что-то пытаясь разглядеть в чужих голубых глазах, а затем криво улыбнулся. — До меня минут десять бодрым шагом, — не сдвинувшись ни на миллиметр, произнес он, продолжая что-то выглядывать в глазах Накахары. — А ты предусмотрителен, — хмыкнул Накахара, продолжая играть в импровизированные гляделки. Никто из них еще не успел моргнуть, да и Накахара себе бы такого не позволил — не стоило отводить взгляд от хищника, который готовился к нападению. Накахара бы закатил глаза от подобных ассоциаций, но сейчас они были сильнее голоса разума, поэтому он охотно поддался воображению. — Мне это нравится. — Тогда, — он ладонями оперся на стол и отодвинулся на стуле, чтобы встать, — пойдем. По дороге до дома Дазая Накахара пару раз подумал о том, что стоило поехать в отель, потому что оставаться с Дазаем один на один на его территории могло быть опасно для жизни, но по телу гулял азарт, периодически неприятно щекоча где-то в груди, заставляя Накахару не сбавлять шаг и идти рядом с Дазаем под его очередные рассказы из жизни. Дазай жил в огромном комплексе, напоминающем муравейник, в самой его глубине. Сказал, что метро и автобусная остановка находились не далеко, но времени ходьбы до них не назвал, да и Накахаре было не особо интересно. Подъезд выглядел прилично, лифты быстрые, но квартира Дазая располагалась невысоко — на десятом этаже из шестнадцати. Когда Дазай отпирал дверь ключом, Накахара подумал о том, как быстро найдут его труп, если Дазай окажется маньяком и насильником, и найдут ли вообще. В коридоре он быстро огляделся — приличная квартира, без особых излишеств, чистая — по крайней мере, то пространство, которое видел Накахара, не создавало ощущения бардака в доме. Накахара не забыл разуться, а Дазай пропустил его из коридора в просторный зал, щелкая выключателем, и Накахара резко вспомнил, что преподаватели в Японии хорошо зарабатывали. — Двоякие ощущения возникают, когда я смотрю на эту комнату, — задумчиво произнес Накахара, оглаживая взглядом белый рояль, величественно занимавший далеко не все пространство зала. — Вспоминаются Декстер и Ганнибал. — Дазай, плюхнувшийся на кожаный диван, вдруг громко рассмеялся. Накахара повернул голову в его сторону. — Что? — Наверное, мне должно льстить сравнение с этими персонажами, — отсмеявшись, выговорил он. — Но на деле у меня с ними мало общего, поэтому за свою жизнь можешь быть спокоен. Накахара пожал плечами, продолжая поверхностно осматриваться. Окна зашторены, на стенах — картины красочных и не очень пейзажей, в основном на них были изображены закаты и ночное небо. Белый диван, с которого Дазай наблюдал за Накахарой, располагался напротив гигантской плазмы, а в противоположном от рояля конце комнаты находился длинный обеденный стол, накрытый светлой скатертью, на котором стояла ваза с наверняка искусственными цветами. — Ты живешь один? — Дазай коротко кивнул. — А гостей, похоже, принимаешь большим скопом. — И такое бывает, — он пожал плечами, и Накахара, пройдя приличное расстояние до дивана, сел рядом с ним. — Говорю сразу, с мужчинами у меня секса не было. — Принял к сведению, — прищурившись, произнес Дазай и резко подался к Накахаре, притягивая к себе и целуя. Собственную нетрезвость Накахара ощутил сразу после того, как прикрыл глаза и начал отвечать на довольно страстный и требовательный поцелуй. Пока что Дазай себе много не позволял, даже чужие волосы, собранные в высокий хвост, не оттягивал, лишь накручивал на ладонь, а другую руку устроил на пояснице, завалившись на спину и словно позволяя Накахаре нависать над ним. Накахара это в мыслях оценил, а целовался Дазай неплохо, возбуждал, не особо аккуратно покусывая губы, а затем касался своим языком его, вынуждал Накахару кусаться в ответ и грубо толкаться языком в его рот. Накахаре нравилось, он чувствовал горячую ладонь Дазая, которой он задрал футболку на спине и начал водить по ней, слегка нажимать, заставляя опуститься и прижаться к его груди и паху, ощутить чужое возбуждение. Накахара коленом надавил на его стояк, из-за чего Дазай болезненно укусил его, оттянув нижнюю губу. Они посмотрели друг на друга: зрачки у Дазая расширенные, еще немного — и они полностью закроют радужку, он смотрел томно, в пьяных глазах явно читалось почти животное желание. Накахара попросил его приподняться, чтобы снять чужую футболку, и после этого сразу же нахмурился, уставившись на пластырь на грудине. — Дазай-сан, — официозно позвал он, на что тот недовольно дернул бровью, — вам ведь объясняли, как ухаживать за ожогом? — Я несколько недель мечтал о том, чтобы мы перешли на «ты», — разочарованно вздохнул Дазай, прикрывая глаза ладонью и слегка надавливая на веки пальцами. Не лучшая идея во время алкогольного опьянения. — Ты все портишь. — Испортите все вы, если помрете от заражения, — Накахара уселся ему на живот, рассматривая прилично поношенный пластырь, который еле как держался на коже и обрел сине-зеленую окраску в некоторых местах. — Ухаживать за открытыми ранами очень важно, Дазай-сан. — Поухаживай сам, — без особых эмоций выдал Дазай, давая своей руке свисать с дивана. Взгляд стал безучастным, Дазай отвернул голову в сторону, а вот Накахара сглотнул, когда увидел слабый след от странгуляционной борозды на шее, и даже будто немного протрезвел, отвлекаясь от более насущной раны. — Я чувствую, что ты смотришь не туда. — И вновь перевел взгляд на него, не меняя положения головы. Накахара удержался, чтобы не вздрогнуть, ощутил себя маленьким ребенком, которого поймали на шалости. Как можно сильнее напуская на себя беспечность, Накахара пожал плечами и начал медленно отлеплять и так плохо липнущий пластырь. Рана воспалилась, большинство пузырей полопались и нагноились, Накахара коснулся губами слишком горячего лба Дазая и, не удержавшись, недовольно цокнул: — Ну ты и раздолбай, конечно, — встал с него, кинув чужую футболку на спинку дивана. — Антибиотики есть? — Не отрицаю такой возможности, — Дазай вяло пожал плечами и вдруг резво вскочил с дивана, направляясь в сторону коридора. Накахара пошел следом за ним, останавливаясь в дверях большой кухни. Дазай как раз выудил пачку таблеток из высокого шкафчика, собираясь их проглотить, но Накахара успел зацепиться взглядом за название антибиотиков и протарабанить: — Стоп-стоп-стоп-стоп-стоп, — он подлетел к Дазаю под чужой удивленный взгляд и выхватил упаковку из его рук, убеждаясь в своей правоте. — Я уверен, что ты тот еще говнюк, но смерть от похмелья все равно не заслуживаешь. Поехали лучше в больницу, тебя подержат там пару дней, хоть за раной нормально последят. — А как же внутрибольничные инфекции? — изогнул бровь Дазай, на что Накахара фыркнул: — Какой ты умный. Я сказал пару дней, а не недель. Собирайся, я вызову такси. Накахара оставил таблетки на кухонной тумбе и пошел за своей поясной сумкой, которую бросил на столик в коридоре. Опустился на стул, достал телефон и набрал номер такси, наблюдая за вышедшим из кухни Дазаем. — Накинь рубашку посвободнее и которую не жалко, — громко сказал он, рассматривая висевшие на стене простенькие часы, показывающие третий час ночи. — Возьми минимум одежды и всякие гигиенические принадлежности. Вызвав такси, Накахара стал думать. Он постарался отозваться на инфекцию в ране Дазая без выраженного беспокойства, но сама ситуация на деле была гораздо серьезнее. Дазай может заразить всех ожоговых больных, которыми просто напичкана каждая вторая больница в Токио, но оставлять его без экстренной медпомощи было нельзя. «Аутист какой-то, — буравя взглядом стену, возмущался про себя Накахара, — где он вообще умудрился подхватить синегнойку?» — Какой же ты проблемный, — фыркнул Накахара, когда они ехали в лифте. Дазай лишь улыбнулся: — Зато со мной не соскучишься, — поспорить с этим сложно, не особо наполненные событиями будни Накахары действительно разбавились хоть чем-то интересным. Они поехали в ту больницу, где работал Накахара. Сейчас там вместе с дежурным врачом находился один из практикантов, который как раз и консультировал Дазая по поводу того, как ухаживать за раной, вместо сбежавшего к другим ожоговым пациентам Накахары. По приезде в больницу Накахара смотрел на качающего головой дежурного врача, говорящего, что оставить Дазая здесь они не могли. — У нас все койки забиты пациентами с ожогами третьей степени, он нам всю больницу заразит, — почти шептал Накахаре он, отойдя от Дазая, лежавшего даже не в смотровой, а в приемной на скамье, пока практикант поливал его ожог перекисью. — Его нужно в бокс, а боксов у нас нет. — В боксе он еще что-нибудь подхватит, — поморщился Накахара, бросая на спокойно лежащего Дазая мимолетный взгляд. — Я не могу его принять. Позвоню в инфекционку. Извини, — пожал плечами дежурный врач и развернулся к стойке медсестры. Накахара тяжело вздохнул и медленно пошел к скамье, думая о том, что в инфекционной больнице Дазай задержится надолго. Велика вероятность того, что на фоне ослабленного иммунитета он заразится чем-нибудь еще, ведь боксы не так стерильны, как кажутся на первый взгляд. Он сел рядом с лежащим Дазаем, когда практикант на время заклеил пластырем его ожог, и выдохнул, обращаясь к нему: — Как тебе ночные дежурства по выходным, Тачихара? — тот даже как-то просиял от заданного вопроса и белозубо улыбнулся: — Мне очень нравится, несмотря на просто дикую усталость, — он сел рядом с Накахарой, потому что считалось невоспитанным возвышаться над старшим коллегой, когда он вел с тобой беседу. — Надеюсь, твой оптимизм по отношению к медицине сохранится еще надолго, — произнес он, оглядываясь на энергично с кем-то спорящего по телефону дежурного врача. С Тачихарой Накахара находился в хороших отношениях, периодически выкупая у него пачки сигарет и общаясь на отвлеченные от работы темы. Дазай словно был в прострации, Накахара решил, что их никто не слушал, поэтому прямо спросил у Тачихары: — Скажи честно, от нас сильно несет алкоголем? — Сильно, — он кивнул, закусив после этого губу. — Но вы ведь не на работе. — Чувствую себя неловко перед Мидори-сенсеем, — хмыкнул Накахара, а затем доверительно сообщил: — Он же пытался со мной разговаривать, как с нормальным человеком, а я настолько пьян, что периодически теряюсь в пространстве. — Пьяным вы точно не выглядите, только запах выдает, — успокаивающим тоном выдал Тачихара. — Мидори-сенсей хороший человек, не думаю, что расскажет об этой ночи Сантоке-сенсею. — Раз ты так в этом уверен, — на этих словах Мидори подошел к ним, выглядя порядком усталым после разговора на почти повышенных тонах. Накахара бодро встал, за ним поднялся Тачихара. — Кое-как согласились, сволочи, — не стесняясь, сказал Мидори, кидая взгляд на Дазая. — Врачи там работают нормальные, но как люди они явно не состоялись. Оставайтесь здесь, Накахара-сенсей, машину скорой помощи ждать недолго. А мы уходим дальше дежурить. — Премного вам благодарен, — Накахара пожал Мидори руку и попрощался с Тачихарой. Они скрылись за одним из поворотов, а Накахара снова шлепнулся на скамью рядом с Дазаем и уставился на охранника, маячившего то там, то тут. Они немного побуравили друг друга взглядом, а потом охранник фыркнул и пошел к стойке медсестры. Накахара закатил глаза и, на секунду задумавшись, запустил ладонь в волосы Дазая. Мягкие. — Ты как? — Сейчас мне очень хорошо, — чуть ли не промурлыкал он и положил свою ладонь на кисть Накахары. — А ты меня все-таки обманул. — Ложь во благо, — ответил он, заглядывая ему в лицо. Глаза были открыты, смотрели внимательно, с легким прищуром. — Ты хороший врач, — выдал Дазай, медленно гладя его предплечье, поднимаясь к локтю. — Может, тебе не нужно это экономическое образование? — Нужно, еще как нужно, — закивал головой Накахара, из-за чего опьянение неприятно отозвалось где-то в черепушке. — Я здесь задыхаюсь, но мне работать еще до апреля. А если я вдруг решу, что второе высшее мне не сдалось, то быстро отправлюсь обратно в Англию. Неожиданно Дазай посерьезнел, добрался ладонью до плеча, чуть выше локтя, и резко потянул на себя Накахару так, что их лица находились прямо напротив. В каких-то жалких сантиметрах друг от друга. — В городе происходит что-то странное, Чуя, — собственное имя резануло по ушам потому, что Дазай никогда не произносил его. — Странное и страшное. Опасное. Возможно, для тебя будет лучше, если ты уедешь. С каждым словом Дазая Накахара все явственнее ощущал тот самый адреналин, бурлящий в крови. Адреналин, которого ему так не хватало, о всплеске которого он так долго мечтал, сидя на заднице ровно и не прикасаясь ни к чему запретному, таинственному. Опасному. — Ты меня так динамишь, что ли? — фыркнул Накахара, вынимая собственную руку из чужой ладони. — Ты мне еще секс должен. И сыграть на рояле. И я даже не знаю, какой из этих долгов тебе лучше отдать первым. — Про секс я знаю, — Дазай легко улыбнулся, нащупывая ладонь Накахары и мягко поглаживая тыльную ее сторону большим пальцем. — А вот про игру на рояле слышу впервые. — Он же не просто для красоты и понтов стоит у тебя, верно? И уж точно не для того, чтобы хоть чем-то занять пространство в твоем зале? — Дазай улыбнулся шире. — Что, серьезно? — Нет, не просто так. Да, я играю. Хорошо играю. И тебе сыграю. — Обязательно сыграешь, — Накахара сжал его ладонь, наблюдая за тем, как Дазай на выдохе закрывал глаза. Опьянение вместе с высокой температурой вообще вместе не вязались, поэтому понятно, почему Дазай говорил тихо и улыбался натянуто. Этими словами Накахара в какой-то степени также пытался успокоить и себя — Дазай легко мог умереть от инфекции, особенно если заразится еще чем-то в боксе. Терять его ни в коем случае не хотелось, Накахара впервые так быстро привыкал к человеку. Он вдруг понял, что они с Дазаем виделись… третий раз в жизни. И, наверное, это было ненормально, что Дазай так легко вошел в его жизнь и что Накахара не хотел его из нее выпускать. С другой стороны, Дазай — харизматичная личность, поэтому неудивительно, что Накахара обратил на него внимание. А ключевую роль, конечно же, играла опасность, скрытая в Дазае. Накахаре он нравился до дрожи в коленках. — Накахара-сенсей, — позвал охранник, и Накахаре пришлось на него обернуться, — машина подъехала, стоит за воротами. — Спасибо, — он улыбнулся, затем поднялся со скамьи и положил Дазаю на плечо ладонь. — Давай, Дазай, надо дойти до скорой. Дазай разлепил глаза, посмотрел на Накахару, сел на скамье, немного приходя в себя, и начал медленно подниматься, чтобы голова не закружилась. — Старый ты уже для алкоголя, — ухмыльнулся Накахара, подставляя Дазаю свое плечо, тот фыркнул, ничего не сказав, от предложенного плеча кивком головы отказался и пошел на выход. — До свидания! — попрощался он с охранником, а тот сухо кивнул ему в ответ. Накахара его по неочевидным причинам недолюбливал, а тот отвечал ему взаимностью. Когда Накахара передавал Дазая фельдшерам, то оповестил их, чтобы те обязательно сделали пометку о том, что он пьян, но те лишь пожали плечами: «Нам уже сообщили». Ему стало еще более неловко перед Мидори. Дазай был скуп на эмоции во время прощания, но Накахара нисколько не придал этому значения, и после того, как машина скорой помощи уехала, Накахара пошел к автобусной остановке, попутно вызывая туда такси. *** Дазай быстро шел на поправку. Накахара очень радовался хорошим новостям, которые Дазай сообщал ему по вечерам, но внутренне готовился к любой подлянке. Его нельзя было лечить антибиотиками, пока весь алкоголь не вывелся из организма, и это заняло около суток. Накахара плохо помнил, сколько они выпили, но, скорее всего, примерно по пол-литровой бутылке виски на каждого. Если уж на то пошло, то они действительно были очень пьяны. Наверное, и секса бы в ту ночь не вышло. Накахара усмехался, когда думал об этом. Без усмешки он думал только о словах Дазая, которые он тогда произнес. Про то, что в городе что-то происходило — странное, страшное, опасное. Накахара пытался искать информацию о терактах, но в Японии писали лишь о многочисленных ошибках на производстве. Люди негодовали, не позволяя государству делать из них дураков, в ответ им обещали, что скоро во всем разберутся. То есть им было, в чем разбираться, верно? Накахара читал форумы и много где натыкался на никем неподтвержденную информацию о том, что в основном подрывали складские и заводские помещения мафии. Накахара, немного подумав, решил узнать об этом у отца напрямую. Он заехал к нему в среду после обеда, и отец встретил его далеко не радушно. Злой, к тому же еще и раздраженный тем, что Накахара не предупредил о том, что собирался заехать. Они пометали друг в друга молниями, повсплескивали руками, затем отец честно признался, что он только в процессе работы над тем, чтобы узнать, кто взрывал его склады, а потом выдал, что близок к разгадке. В итоге отец неохотно сказал, что подчиненные по какой-то наводке поймали человека, который может что-то знать, и прямо в эту минуту его допрашивали в камере. Естественно, Накахара напросился понаблюдать за допросом, объясняя это тем, что в итоге ему приходилось сутки стоять над обожженными людьми, пока мафия ничего не предпринимала. Отец устало вздохнул, махнул на него рукой и попросил охрану проводить его в допросную. Накахара внутренне радовался, словно ребенок, — на допросах он еще ни разу не присутствовал! Тем более на допросах мафии, наверняка они отличались особой жестокостью. В лифте они точно поехали вниз, а вот куда вниз — Накахара запутался. Может, в ад, думал он, осматривая слабо освещенные коридоры, в которых все равно тщательно следили за чистотой. Окон здесь не было, дверей тоже, от темных стен оглушительно отскакивало эхо ходьбы Накахары и охранников. Они завернули за угол, потом второй, третий, и Накахара уже сбился со счета, сколько поворотов они прошли. Коридоры напоминали запутанный лабиринт без каких-либо опознавательных знаков — все как один копировали друг друга, ничем не отличаясь. Вдруг вспомнились хорроры, в которые Накахара много играл, будучи подростком, и доигрался до такой степени, что перестал их бояться. Вот здесь должен вылезти скример на пол-экрана, тут — промчаться маньяк и скрыться за поворотом, и все это под оглушительную музыку в наушниках, пугающую больше, чем само изображение. Наконец, из очередного коридора они вышли в просторное помещение с кучей камер заключения, как в тюрьме. Накахаре даже пришлось отсидеть в подобном вытрезвителе по молодости, только здесь было еще грязнее. Накахара не особо вглядывался в следы на стенах и потолке, понимая, что это могло быть что угодно — от крови до фекалий. Они прошли мимо камер вглубь помещения, выплывая в комнату, где освещения вообще практически не было. Кирпичные стены и колонны из-за недостатка света казались чистыми, а вдалеке горело пламя керосиновой лампы, весящей на крючке. Накахара слышал чужой кашель, эхом отдающийся от стен, и думал, что это пленник захлебывался в собственной крови, но оказалось, что это кашлял Акутагава. Пленник сидел у стены, опираясь на нее спиной, его руки даже связаны не были, а сам он не подавал признаков жизни. Весь залитый кровью, из-за чего лица разглядеть не получалось, он почти не дышал, пока Акутагава возвышался над ним, просто наблюдая. За колоннами стояли телохранители, которых Накахара сначала не заметил и почти испугался, когда прошел мимо одного из них. Накахара с прищуром смотрел на то, как хладнокровно продолжал измываться над пленным Акутагава. Кажется, у этого человека отсутствовала парочка пальцев, а на тех пальцах, которые еще оставались при нем, не было ногтей. Накахара разглядел это кое-как, щурясь, пытаясь рассмотреть хоть что-то в динамике событий. Акутагава пытался выбить из него хоть что-то, хотя бы жалкое имя, но все было тщетно. В следующее мгновение Накахара чуть не отшатнулся, наблюдая за тем, как Акутагава голыми пальцами полез к его лицу, с силой надавливая на глазные яблоки. В присутствии Накахары пленник еще не кричал, но сейчас его почти животный рев отозвался в голове Накахары, на секунду оглушая, и заветное имя, которое пытались из него достать, почти утонуло из-за звона в ушах. Акутагава милостиво назвал его: — Сука Дазай, — произнес он, и Накахара застыл, словно громом пораженный. Акутагава напоследок пнул пленника ботинком по голове, и тот, падая, вырубился. — Убью при первой возможности. — Что нахуй? — на грани слышимости шепнул Накахара, находясь в почти шоковом состоянии. Чутье Накахары не обманывало его в том, что с приходом Дазая собственная жизнь круто поменяется.