Малфои. Трижды сильны. Ч. 1

° ° °

— Я готовила только суп и кашу, — уточнила Луна, раскрывая кухонный шкаф. Она стояла на краю табуретки, покачиваясь. — Есть крупы и макароны, но я не люблю овсянку и пшеницу. Есть рис, но рисовый пудинг у меня не получается, — девочка расстроенно вертела дверцей и смотрела на Изара сверху вниз. Мальчик оперся спиной о край стола и задумчиво постукивал пальцами по столешнице. — Нет, пудинг мы сейчас готовить не будем. Здесь нет маггловских приборов, а с магией я не умею, — решил он. — А овощи есть? — Да, они в кладовой, — оживленно воскликнула Луна и спрыгнула на пол. Вскоре ее звонкий голос был приглушен подвалом, пока она перечисляла то, что видела перед собой: — Сельдерей есть, морковь, лук, капуста, помидоры, картофель… — А мясо есть? — Здесь нет, — весело закричала девочка. — Не там, а вообще! — уточнил он. — Вообще где? — У вас где-то! На некоторое время наступила тишина. — Где-то есть! — громко крикнула Луна. — Но я не знаю где! — Тогда пастуший пирог отпадает, — подытожил мальчик. — Куда отпадает? — спросила Луна, поднимаясь по лестнице. — Давай готовить суп и салат, — смирился Изар. Весело переговариваясь, они вместе резали овощи, мешали на сковороде и в кастрюле еду и смеялись. С Полумной Изару было легко, — он забывал о своих тревогах и впервые был просто ребенком. Он осваивался, и дни текли один за другим. К середине второго месяца Изар привык к поместью и распорядку, проводя дни в библиотеке, в саду, помогая Луне на кухне. Потеря зрения сильно на него повлияла, но грустить себе он запретил. А может, ему помогали успокаивающие зелья, которые давала Юримэй, или травяные чаи, странные на вкус, которые готовила Луна. Или он просто привык к тому, что в его жизни раньше все было ужасно либо еще ужаснее, а теперь стало совсем наоборот. Травма сильно на него повлияла, добавив страхов, неуверенности и печали, но он привык справляться с тем, что ему подкидывала жизнь. И жизнь теперь была в разы лучше, чем когда-либо раньше, а это следовало ценить. Когда Вернон ломал ему руку, он продолжал занимался домашними делами — перелом не был основанием не работать; когда Петунья попадала сковородой по голове, и у него двоилось в глазах, — ему тоже не облегчали хлопоты, а список дел короче не становился. Не то, чтобы они прямо стремились причинить ему боль или нанести увечья, просто они часто срывались на нем, давали выход собственному гневу и раздражению от его вида, и его кости вероятнее всего были хрупкими, хоть и заживали быстрее, чем у нормального ребенка. И Дурсли это тоже знали. Стоило Дадли подловить и хлопнуть по пальцам дверью машины, Гарри мысленно прощался с любой едой, которую ему могли дать. Опухшие пальцы слабо справлялись с порученными обязанностями, а невыполнение грозило наказанием. Жизнь в Гнезде Ветра была спокойной, предсказуемой и удивительно беззаботной, а с трудностями и тревогами он справляться привык. Ведь ему всю жизнь приходилось приспосабливаться. Это Дадли имел возможность и законное право на любой каприз. Поэтому новое состояние слепоты волшебника хоть и ужасало, приводило в уныние и накатывало то печалью, то злостью, то апатией, но внешне держать себя в руках было не так уж и сложно: Луна была тактичной и веселой, а ее бабушка, пусть и была суховата и сдержана, но по-своему о нем заботилась. Они приютили его и поделились с ним теплом и безопасностью своего дома. Только ночами он просыпался от привычных кошмаров и тихо плакал, стискивая в кулаках теплое одеяло. Бывало, к нему приходила молчаливая Луна и крепко обнимала. Иногда девочка приносила чашку травяного чая, но не трогала, будто знала, что ему было нужно. Изар мысленно благодарил ее за молчаливую компанию и отсутствие вопросов. День за днем он упорно тренировался, запоминая обстановку в доме, раз за разом делая привычные дела на ощупь: будь то расчесывание волос, утренние процедуры или работа на кухне. Он представлял, где что находится, старался оценить размеры и вписать их в свой мысленный план любого места, где бы он ни был — библиотека, веранда, холл или кухня. Он исследовал даже сад и пару беседок. Ему не хотелось выглядеть суетливым, спотыкающимся на каждом шагу и нерешительным. Выглядеть слабым в его случае казалось непозволительной роскошью или просто опасным, поэтому он всеми силами пытался тренировать слух, координацию и память. Мысль о том, что скоро ему придется отправиться в неизвестный замок-школу, полную детей-волшебников, приводила его одновременно и в восторг, и в ужас. Это побуждало его тренироваться больше и становиться лучше, а помощь миссис Лавгуд оказалась неоценимой. Он медленно выписывал строчку за строчкой, конспектируя информацию, которую давала Юримэй. А иногда он находил сам то, что казалось ему важным и интересным, пока просиживал дни в библиотеке, проглатывая книги одну за другой. Запоминать новое было увлекательно. От обычного мира немагов скрывался такой удивительный волшебный. Все, что казалось сказкой, существовало на самом деле: драконы, вампиры, оборотни, гоблины… А профессии? Не какой-нибудь бухгалтер или агент по недвижимости, или... продавец дрелей, а зельевар, алхимик, артефактор или разрушитель проклятий. Он мысленно примерял, кем бы он хотел быть, но его слепота довольно сильно ограничивала этот список. На кухне он приноровился чистить и резать овощи и картофель, замешивать тесто, даже осторожно выпекать кривоватые блинчики. Правда, занимало это невозможное количество времени. Мыть посуду мальчик мог и раньше хоть с закрытыми глазами. Их с Луной меню разнообразилось новыми блюдами — даже бабушка это заметила. Вскоре они действовали как одно целое, чувствуя друг друга без слов. И Изар понял, что учится чувствовать человека рядом, почти всегда угадывая по звуку и ощущениям, чем занята миссис Лавгуд или Полумна. Он догадывался о присутствии Адима, и слышал, что творит Рикси за пару десятков шагов. Двери библиотеки распахнулись, и по полу застучали каблучки Полумны: — Изар, что читаешь? — Про Визем… — он замялся, вспоминая незнакомое название. Мальчик утонул в мягком кожаном кресле перед низким столиком, заваленным двумя стопками книг. Одна из них открытой лежала у него на коленях. — А-а-а, ты про Визенгамот? Скуш-шные они, — зевнула Луна. Она присела на подлокотник, сложив руки под подбородком на спинке кресла Изара, и начала раскачивать ногой. — Похожи на гнездящихся бубри. Когда последняя в стае бубри начинает вить гнездо, остальные успевают перессориться и разлететься по всему лесу. — Тогда они не стайные птицы, а одиночные… — он медленно отложил книгу и посмотрел на Полумну: лица ее он не видел, но всегда поворачивал голову на звук голоса и угадывал, где точно стоит его собеседник. — Они стайные, — не согласилась девочка, — после высиживания птенцов они ищут себе подобных и снова сбиваются в стаи по цвету своего оперения. — А если оперение разное? — Ну, тогда они кричат и дерутся. — А что в них особенного? — заинтересовался мальчик, теребя подбородок костяшками пальцев. — Их перья меняют окраску от освещения, — ухмыльнулась Луна, — а еще их печень и языки используются в лечебном зелье, которое отменяет устойчивые эффекты от проклятий метаморфоз: pellis varietatem, coloratus capillus, например, — наизусть продекламировала девочка. — Можешь сам почитать книгу «100 полезных проклятий для забав и праздников» Анджело Циховски. — Разве в проклятиях есть что-то забавное?.. — с сомнением произнес мальчик. — Изар, это же шуточные проклятия! Изменить цвет волос, сделать их похожими на русалочьи, к примеру, или изменить ноги на грифоньи, змеиный язык или нос пятачком, мыльные пузыри вместо слов или разноцветный дым из ушей — эти заклинания развеиваются за минуты, а те, кто не хотят быть объектом шуток, могут надеть защитный амулет или быть расторопнее. — Откуда тогда устойчивые эффекты получаются? — Ну, не всегда чары выполняются правильно, может, происходит сбой, если чар несколько, или если у кого-то индивидуальная реакция. Мало ли что? — Ясно, — ответил Изар и снова уткнулся в книгу. — Кстати, бабушка сегодня звала тебя на вечерний чай. — А ты с нами будешь? — Нет, я буду в саду выслеживать травошмыгов, они как раз укладываются в спячку. Я сделала специальные очки, чтобы быстрее их найти, — девочка оживленно подскакивала на одном месте. — Ты не расстраивайся, завтра мы можем посмотреть на них вместе… ой, лучше я про них тебе расскажу потом. — Да-да, давай как-нибудь перед сном поболтаем, — рассеянно произнес Зар, не заметив ее оговорку. — А ты не знаешь, что тетушка Юримэй хотела мне сообщить? — Ой, — Луна не рассчитала равновесие и чуть не опрокинулась, но в последний момент ухватилась за рукав мальчика, — она что-то говорила про безмятежный дух и минуты равновесия или что-то в этом роде. — Спасибо, Луна, осторожнее, не упади, — поблагодарил ее Изар, придержав за локоть и вернулся к книге. Визенгамот был интересным явлением. То, как взаимодействовали между собой палата чистокровных аристократов трех направлений — темные, светлые и нейтральные — с палатой простых магов из Министерства, как они принимали законы, кто из них что отстаивал — увлекало. Жаль, что в книге описывались события девятнадцатого и начала двадцатого века, а не современные, да и язык был архаичен. В прежние столетия, в те смутные времена, исчезло несколько влиятельных родов, а некоторые обмельчали или вошли в другие. Хотя, если посмотреть, то почти каждый век происходили войны, если не с магглами, то между собой. То и дело появлялись очередные темные лорды или происходили крупные ссоры с магиками. События были увлекательны, хотя и описывались скучным формальным языком. В реестре аристократических родов ему не раз встречалась фамилия Поттер, но последний Поттер, о котором много говорили, изобрел Skele-Gro для целителей и погиб на магической дуэли в расцвете лет. Освальд Виктус Поттер — светлый маг, артефактор и дебошир по совместительству. Были еще Генри Поттер и Флимонт Поттер, но про них он нашел всего пару строк. В некоторых книгах по истории и законам было написано столько информации и нужной, и совершенно бессмысленной, на взгляд Изара, и продираться сквозь нее было мучительно. Куда проще было читать про василисков или драконов. Мальчик устало потянулся и по привычке потер глаза — слизистые пересыхали быстрее, когда начинал реже моргать, а это иногда с ним случалось. Теперь предстояло писать эссе о волшебных растениях для Юримэй.

° ° °

— Изар, я бы хотела поговорить с тобой о магии, что тебя окружает, и о твоем магическом ядре. Это важный вопрос. — Да, мэм. Я внимательно слушаю, — Изар приготовился. Он сидел в знакомом кресле, сложив руки на коленях. Его взгляд был расфокусирован, но голос показывал полную сосредоточенность, волосы медленно меняли окраску с нежно-синего к фиолетовому. — Милый, ты помнишь, как я говорила, что твое магическое ядро было сковано внешней силой. Подобные действия по отношению к ребенку-магу можно расценивать как отвратительно преступные. Такое вмешательство обычно награждается пятьюдесятью годами в волшебной тюрьме, в Азкабане. — Почему? — Пагубное влияние на ядро мага до семнадцати лет может необратимо его нарушить, превратить ребенка в сквиба или в магически и психически нестабильного человека, или что еще ужаснее — в обскуриала. Последнее событие такого рода... — миссис Лавгуд сделала паузу, припоминая события, — случилось в самом начале пятнадцатого века, в результате чего появился «Статут о сожжении еретиков» Генриха Четвертого, на глазах которого произошел серьезный инцидент магического толка. Тогда погибло больше двухсот человек и сгорела половина летней королевской резиденции. Итогом этого пассажа стал законодательный опус, который, как ты понимаешь, повлиял на численность магического населения Британии тех лет. Кратко говоря, немаги устроили очередную «охоту на ведьм и колдунов», в которой погибло множество магглов и несколько выдающихся волшебников. — Мне… мне грозит сумасшествие? — неуверенно произнес мальчик, он нервно перебирал пальцами складки свитера. — Нет, милый, самые тяжелые последствия мы смогли устранить, но еще пара-тройка лет, и твой характер начал бы необратимо меняться — стал бы беспокойным, вздорным, мятежным. К совершеннолетию ты мог бы выгореть, став сквибом. В худшем — тебе бы грозила смерть, как и тем, кто тебя в тот момент окружал. — Зачем… Зачем… это кому-то было нужно? — Любое затратное магическое воздействие обычно кому-то зачем-то нужно. Но сейчас мы не будем забивать этим голову, не имея всей информации. Просто помни, что у тебя прежнего был враг, который где-то затаился, и тебе стоит учиться прилежно, чтобы стать сильнее и защитить себя и свою семью. Сейчас я бы хотела остановиться на другом: чтобы все последствия ушли, тебе нужно дисциплинировать свои ум и эмоции, а значит, учиться медитировать и защищать разум от чужого вторжения. И первым шагом к этому будет навык чувствовать и отмерять свою магию. Изар молчал. Одна идея о том, что кто-то мог залезть к нему в голову, приводила его в ужас. Пожилая леди встала и достала из книжного шкафа три тонких книги. Они с легким хлопком легли прямо перед ним. — Мое задание на сегодня: перед сном успокой свой разум, выбери любую картинку в своем воображении, которая приведет тебя в безмятежное состояние, представь детально каждый ее элемент и постарайся удерживать свое сознание в этом месте в состоянии покоя подольше. Если какие-то детали по цепочке мыслей будут уводить тебя из этого места, — поменяй их. — спицы миссис Лавгуд перестали постукивать, и она задумалась, подбирая понятный мальчику образ. — К примеру, если ты представишь луг перед домом и кресло-качалку на веранде, а потом неожиданно увидишь котенка, которого в реальности загрызла собака, ты потеряешь свое состояние покоя. Если кресло-качалка напомнит об умершем соседе — снова твоя точка покоя будет нарушена. Поэтому тебе нужно представить самую умиротворяющую картину и тщательно отобрать все элементы, чтобы они добавляли тебе спокойствия, а не разрушали его. Это же касается запахов, звуков, текстур и вкусов. И запомни ее. Волшебница замолкла, наблюдая за метаморфозами на прическе Изара: пряди у висков мальчика окрасились в карминно-красный. Юримэй вздохнула. Смущение мальчика было понятно: создать в разуме место покоя, толком не зная об этом чувстве, все равно что объяснить магглу вкус и составляющие Оборотного зелья. Прочистив горло, она продолжила: — А если тебе будет не хватать опыта, то придумай то, что тебе понравится. Важно ощущение, а не воспоминание о каких-то вещах. Посиди на веранде, погрейся на солнце, прислони в гостиной к уху раковину-жемчужницу, и ты услышишь шум волн. Попроси Луну показать тебе магические сувениры, которые собрали ее родители из разных стран, некоторые из них могут помочь тебе ощутить себя в тех прекрасных местах тем или иным способом. — Да, мэм. Я понял. Создать мирную фантазию и удержать в ней разум, как можно дольше, — подытожил Изар немного нервно, переживая из-за необычной задачи. Ему хотелось выполнить указание миссис Лавгуд как можно лучше, но он переживал, что справится, — мне почувствовать состояние покоя и умиротворения в идеальном выдуманном месте. — Тогда иди, ребенок. Проведи время до ужина в свое удовольствие. Старая леди устало прикрыла глаза, как только дверь за мальчиком закрылась. Так мало времени и столько всего нужно предусмотреть! Сама она точно не справится. Сегодня она получила ответ от поверенного. В письме гоблины согласились продолжать вести дела с Лавгудами в лице неполнолетнего наследника или наследницы до приезда Ксенофилиуса и после смерти Юримэй и не уведомлять об этом отдел магической опеки. А что самое важное — они дали предварительное согласие взять ее наследников в ученики, а после ученичества по законам магического мира детям уже не требовался никакой опекун или покровитель. Златохват не дал окончательное согласие, но Юримэй знала, что он в конце концов согласится. И что немаловажно: гоблин уже подтвердил согласие его народа в помощи целителей для мальчика в той мере, в какой они смогли бы помочь. Гоблины не приемлели вред в любом виде причиненный ребенку-волшебнику, и получить их согласие на такое благородное дело не было чем-то невозможным. И если от денежного вознаграждения они отказались, то один древний артефакт они в дар приняли. Юримэй вздохнула. Жаль, она не сможет увидеть Луну и Зара после: молодыми, сильными, умелыми, и, что особенно важно, счастливыми. Ее время пришло — осталась пара недель, от силы месяц… Жаль, Гиппи отказался от визита: он надолго покинул Британию по своим делам и возвращался не раньше следующего лета. Главным было успеть принять мальчика в род по древнему обряду. Так, чтобы никто не смог оспорить это решение после. Это дало бы ребенку нужную ему защиту, и он сам оказался бы важным приобретением для рода: Лавгуды в собственном родовом гнезде хранили много артефактов и ценных книг, о которых остальные давно забыли. Если бы другие маги знали, что представляет собой их наследие, от родового поместья не осталось ни камня. Последние столетия представителей ее семьи воспринимали как чудаковатых простаков. Своеобразная маскировка помогала сохранить в тайне истинное значение рода — быть хранителями утерянных знаний и проводниками судьбы. Древнейшие волшебники об этом еще помнили, старейшие — могли догадаться, современная магическая Британия вряд ли даже подозревала. Рисковать Юримэй не хотела: в нечистых руках мощные артефакты и трактаты редчайших знаний могли принести непоправимый вред. К счастью, ее девочка не останется в поместье без человеческого тепла и поддержки, переживая ее смерть в одиночестве, и мальчик тоже будет не один. Изар оказался их нежданным подарком. Ведьма чувствовала, что Полумна — ее приемная внучка, и маленький найденыш — дети одной судьбы и одной крови. А для их рода оба ребенка оказались нежданным благословением.

° ° °

За несколько месяцев Зар привык к новому распорядку и ожиданиям тетушки Юримэй, и больше ее не пугался. В ее присутствии уже не сжимались плечи и не перехватывало горло. Конечно, по имени он ее не называл: было неловко. Но почему-то чувствовал себя таким же внуком, как и Полумна — важным, желанным, принятым. Ощущение безопасности, странные чувства причастности и доверия грели его сердце. Они ощущались неясным томлением внутри, вкусом спелого крыжовника и малины, нагретой солнцем. Поэтому маг старался изо всех сил: учился, читал, много писал странным пером так, чтобы тетушка была довольна, и медитировал. Эти тренировки — оставлять разум в покое и безмятежности несмотря ни на что — были сложными. Как ощущать покой? Только в доме Лавгудов он оказался в безопасности и полюбил сидеть на ступеньках крыльца, слушая сад и лес вдалеке, уханье сов, шелест листьев, вдыхая сладкий запах спелых яблок. И его больше не пугали шаги тех, кто к нему приближался. Теперь приступы паники можно было пересчитать по пальцам одной руки. И часто ему удавалось их скрыть. Бывали «грустные дни», как их называла Полумна. В такие дни Зар забивался с чашкой чая и пледом в укромный угол библиотеки за одним из шкафов и часами просиживал с интересной книгой о приключениях и магии, но на следующий день он работал усерднее прежнего, чтобы его никто не смог обвинить в лени и небрежности. Его «воображаемый уголок безмятежности» таковым не был. Появлялись и неприятные воспоминания, и вещи, что срывали его эмоции, как спусковой крючок; но иногда он достигал «равновесия», проникался этим чувством и создавал свой вымышленный маленький мир в деталях. Юримэй говорила: чем реальнее для него будет это место, привычнее «эмоция покоя», тем легче потом станет даваться защитная магия разума — окклюменция. И он должен, подмечая внутри себя эти новые и непривычные ему чувства, замечать их и пытаться продлить и осознать как можно глубже. И он ловил порой себя на том, что с удовольствием делал, что неожиданно чувствовал или замечал в какой-либо момент времени в поместье. Его смешил Рикси, и то, как смеялась Луна, рассказывая ему новой проказе. Ему нравилось, что ворон миссис Лавгуд иногда позволял ему осторожно погладить его мягкие перья, и Изар чувствовал себя исключительным и особенным, принятым близко этой привередливой и обычно хмурой птицей. Ему было приятно обнимать невидимого Адима и слышать его очень тихой мурчание, будто он держал огромного мягкого кота с длинной шерстью, напоминающей пух. Ему нравился вкус малины и сметаны, запах мяты и липового чая с медом, горячее молоко и шероховатая поверхность темно-зеленого, как сообщила ему Луна, покрывала на его кровати. Он долго исследовал его края и узоры и наконец понял, что на ткани в овале, увитом кленовыми листьями, вышит стоящий на задних ногах единорог. А еще, оказалось, что нашлись вещи, которые ему наоборот не нравились, и это не включало тычки как от Дадли или еще что плохое. Он казался себе капризным ребенком, когда не захотел надевать слишком колючий свитер, поменяв его на другой, и когда не стал есть слишком кислое яблоко, — и это оказалось нормальным, иметь список того, что не нравится, за который его не ругали. С поддержкой тетушки Лавгуд он придумал эту свою локацию — маленький деревянный домик на озере с водопадом, среди густого хвойного леса. Шум от падающей воды и запах хвои успокаивали. Он представил там лодочку и воздушного змея, веселого щенка и велосипед. Иногда Юримэй просила добавить какой-нибудь провоцирующий тревожный элемент: лимонный запах маггловских чистящих средств или блетсящий кожаный портфель Вернона, красную полинявшую бейсболку Пирса Полкисса или накрахмаленный фартук Петуньи, порванного черного плюшевого щенка, которого испортил Дадли еще в их раннем детстве, синий блестящий велосипед — из-за царапин на нем он получил первую серьезную порку от Вернона. Дадли хотел его на день рождения, но потом испугался учиться на нем ездить, поэтому ржавым гвоздем расцарапал раму и обвинил в этом Гарри. Он добавлял по одной тревожной вещи и пробовал отстраняться от эмоций, не погружаясь в процессе в воспоминания, желающие его захлестнуть. «Ключ к успеху — принятие и спокойствие», — повторял он себе. «Контролируй эмоции, а не поддавайся им», — говорила Юримэй, и он был с ней согласен. Когда мага сбивала с ног память, он ночью тихо скулил в подушку, разбитый приснившимися ему кошмарами: Дурсли, Дадли, школа… А утром он вставал, собранный и серьезный, и вновь погружался в учебу. Но как же это было трудно! Школа. В начале он думал о ней, как об избавлении. Старался быть умным и опрятным. Дадли уничтожал все: он рвал его тетради, обливал учебники соком, валял его в пыли и дергал за изношенную одежду. К Дадли присоединялись его друзья, следом — другие дети. Его стали обвинять в лени и небрежности, в неопрятном виде и разных мелких преступлениях. Тогда, поддавшись гневу, он перестал отвечать на вопросы, говорить на уроках или наоборот срывался и резко спорил с учителями, пытался дать сдачи одноклассникам. Становилось хуже. Обидчиков было слишком много. Своими эмоциями он «подтвердил» слова Петуньи о его плохих генах, рассказы других детей про его преступные действия — воровство, задиристость, патологическую ложь. А Дадли, мерзко ухмыляясь, со своими друзьями давали повод за поводом наказать мальчика. С тех пор ему не верил никто. Ни про избиение от дяди, ни про голодные наказания тети, ни про украденные или порванные его одноклассниками учебники. Он замолчал, научился не привлекать внимание, быстро бегать и терпеть унижения молча. Пока однажды утром не проснулся ослепшим. Что привело к увечью, он не знал — падение с лестницы, пережатое горло, удары головой о стену от старшего Дурсля, избиение или чистящий порошок, который рассыпался на него с полки шкафа под лестницей, пока он был в беспамятстве. Это не должно было произойти, но вот — он здесь. Его эмоции мешали и сейчас. Как и воспоминания. Все, что его тревожило, было невозможно проработать за один день или месяц. Поэтому он запер всю свою жизнь у Дурслей на сотню замков, как и они запирали его в чулане, потому что время шло, и отъезд в Хогвартс становился для него все ближе и ближе. Он не был готов! Он не был готов, и не хотел тратить время на бесполезные воспоминания, которые только мешали. Он не желал, чтобы школа волшебников стала для него такой же ловушкой, какой была прежняя. Мысленный маленький Гарри кричал и плакал за этой дверью, желая быть утешенным и услышанным, поведать про все свои горести и убедиться в любви и заботе, принятии и защите, но Изар с усилием запрятал его в самый дальний угол памяти. Защищать себя и Луну нужно было учиться самому.