Нежданная альтернатива

На пороге дома Стилински стоял, пошатываясь, Скотт. Он проверял телефон одной рукой, а другой держал пару коробок с пиццей и пакет с газировкой, чудом ничего не выронив. Мечислав подумывал о том, чтобы пожелать ему доброй ночи и закрыть дверь, но вместо этого пошире распахнул её.  — Я сегодня плохо поступил с тобой, Стайлз. Вот, решил загладить вину, увидев пропущенные.  — Пицца с курицей?  — Курица там тоже есть.  — Заходи, ты прощён. Маккол радостно улыбнулся и вошёл в дом.  — У тебя вкусно пахнет, — заметил старшеклассник, вдохнув запах из кухни, — что ты делал?  — Разделал мясо и обмазал его молотым лавром с черноплодной рябиной. Завтра побалую отца стейком. Если хочешь, приходи. Буду рад тебе и твоей маме.  — Чувак, она мне писала, что ты заходил, пока я тусил с Эллисон, Лидией и Джексоном. После боулинга зашли в кино. Прикинь, попали на вечер старых фильмов. Мы выбрали такой офигенный!  — «Титаник» или «Поющие в терновнике»?  — Она хотела «Глубокое синее море», но потом мы сошлись на «Харакири». Стилински лукаво улыбнулся и разорвал пополам коробку от пиццы, чтобы лишний раз не пачкать тарелки.  — У кого-то будет утешительный вечер с упоминанием суицида. Под пиво пойдёт. Обращённый открыл первую бутылку с колой и взял стаканы.  — Эллисон так испугалась, когда Эрика внезапно упала в приступе.  — Лидия мне писала.  — Лидия? Тебе? Покажи, мне не верится. Мечислав разблокировал телефон, предлагая другу взглянуть на его переписки в фейсбуке.  — Ничего себе. Стоило тебе отстать от неё, как она сама написала первой.  — Она по делу написала, в отличии от тебя, Джексона и даже Эллисон.  — Ты намекаешь на что-то? Мол, мы такие отстойные?  — Нет. Просто Лидия куда заботливее, чем хочет казаться, только и всего. Мы с ней вчера говорили кое о чём.  — Да ну. Кто ты такой и что ты сделал со Стайлзом? По беспечному лицу Скотта было видно, что, выдай ему бывший оборотень правду, он и бровью не поведёт.  — Я беженец из альтернативной вероятностной линии, который занял тело Стайлза, — ответил Мечислав, тут же продолжив на одном дыхании, — чтобы предотвратить вторжение скруллов. И теперь я должен тебя убить. Вдруг ты тоже скрулл? Скотт звонко засмеялся, да так громко, что его одноклассник всерьёз подумал, что соседи позвонят отцу с жалобами на шум. Вместо того, чтобы сделать другу замечание, он разлил колу по стаканам.  — Я вижу, вы повеселились после кино.  — Конечно. Всех развезло, а я остался. Довёл Эллисон домой и сразу к тебе.  — Нормально добрался? Без приключений? На Пэрриша не нарвался?  — Нет. Но ты прикинь, я видел огромного кобелину, жутко голодного. Пиццы сначала было три. Он такими глазами смотрел, будто душу вынимал. И не лаял совсем, что странно. Скотт махнул рукой в опасной близости от стакана, но потом схватил его и быстро опорожнил.  — О, и он похитил ту, в которой было больше всего курицы. — Сказал он, с громким стуком поставив стакан на стол.  — Как ты узнал?  — По запаху. — Мечислав вздёрнул бровь, будто и вправду мог по силе аромата определить количество ингредиентов. — Шучу. На верхней коробке в двух местах остались жирные пятна.  — Да ты Шерлок.  — Хорошо, что не Пуаро, иначе для решения дел пришлось бы искать отражающие поверхности. Стилински скрутил ломтик пиццы и откусил немного, тогда как Маккол съел свой одним махом и тут же потянулся за следующим.  — Ты сильно голоден? Могу предложить киноа с кукурузой.  — Здоровой пищи и дома хватает. Ешь, пока твой отец не пришёл.  — Вообще-то, я хотел бы отложить для него немного — он всё равно посмотрит в мусорник и узнает, что я втихаря ем вкусную еду, а ему скармливаю полезную. Мечислав, глядя на беспечность одноклассника, жалел о двух вещах: во-первых, для того, чтобы обращённый стал человеком, ему придётся убить того, кто инфицировал его, до конца лунного цикла. Соответственно, в полнолуние наступал дедлайн для убийства обратившего, и чаще всего последние кусали как раз в полнолуние. Скотта же обратили раньше — время ещё было. Это означало, что он должен убить или волка Мечислава или Дерека. Во-вторых, сегодня была третья ночь после укуса. Если тело обращённого даст иммунный ответ модифицированным белковым группам, то смерть станет лишь вопросом времени. Не то, что бы она когда-либо была не вопросом времени, но в этом случае Макколу оставалось бы несколько часов. Мечислав был рад, что его друг не знает об этом и не будет один. Он не станет подвергаться сантиментам вроде перелистывания альбомов и долгих бесед с воспоминаниями былого — фотографии всё равно были не его. Поэтому он слушал об Эллисон до тех пор, пока подросток не зевнул так, будто хотел откусить ему голову, а потом объявил, что хочет спать. Мечислав отправил его наверх, а сам остался сидеть на кухне, периодически глядя на часы. Тяжёлые мысли не шли из головы: этот мир был щедрым на хороших людей, которых могло не стать очень скоро и с которыми бывший оборотень не мог жить на равных из-за постоянной лжи, но, если такой была плата за жизнь — он был бы рад знать их, как провинциал без гроша с друзьями в Большом Яблоке. Мечислав понимал, что они живут на разных уровнях, разными жизнями, и попытка дотянуться до них никогда не воплотится в жизнь полностью. Он просто не заслуживал жизнь Стайлза. Поднимаясь по лестнице после того, как кухня была убрана, а пицца, отвоёванная у Скотта, заняла своё место в холодильнике, Стилински напряжённо вспоминал хоть что-то, связанное с его другом в своей прошлой жизни. Но, кажется, он был мимолётной интрижкой Эллисон, которую она забросила через неделю. Как бы сложилась жизнь, если бы они подружились тогда, до того, как Дерек убил его? Что Мечислав скажет Мелиссе, если обнаружит одноклассника мёртвым у себя в комнате? Что это несчастный случай, потому что он был слишком напуган, чтобы сделать лекарство для этого мальчика? Примерное время активного действия укуса уже прошло, но перед тем, как лечь в кровать, медик ненадолго наклонился над одноклассником, пытаясь уловить шум его поверхностного дыхания. Слух был не тот. Но пульс прощупывался хорошо.  — Доброй ночи, Скотт. Чувство, будто он под наблюдением, ненадолго появилось и тотчас ушло. Когда Мечислав закрыл глаза, он невесомо воспарил над собственным телом в полупрозрачных угольно-чёрных одеяниях, сквозь которые проглядывали ветви и металл. Скотта, дрыхнущего в спальном мешке на полу, не было. Вместо постеров на стенах висели крупные фотографии Стайлза, распорядок дня, который невозможно было прочитать и структурные формулы из разряда биоорганической химии. Сновидец дрейфовал в пространстве, пока не увидел дверь своей комнаты, он открыл её и увидел в дверном проёме темноту, из которой по полу тянулись изломанные ветви. Мечислав вошёл в неё, если только лёгкое скольжение над полом можно было считать ходьбой. Темнота поддалась, будто плотный масляный дым, неспособный оставить следы копоти на том теле, в котором находился Мечислав. Или в том мире. Сопротивление этому вязкому и медлительному потоку было похоже на смерть, что, в который раз, не вызывало ни страха, ни боли — он просто вынырнул из неё, словно утопленник, отвязавшийся от камня и не успевший вовремя вдохнуть. По ту сторону был Неметон — его пень был целым, но ветви и ствол, спиленные ранее, сияли полупрозрачной голограммой, недостаточно материальной, чтобы быть правдой. Медуз, обычно вьющихся вокруг Дженнифер, не было — она не спала. Вероятно, этой ночью она замкнула первую пентаграмму и приступила ко второй, внутренние углы которой совпадали со внешними уже готовой, согласно схеме прошлой ночи. Стоило прикоснуться к полупрозрачной ветви, и её огни разлетелись светлячками, однако, сама ветвь не исчезла — вместо этого Мечислав увидел свою же фигуру, более высокую, чем Стайлз, с отросшими опалёнными волосами. Его предыдущее тело было словно отлито из бетона — серый монолит, застывший в немом крике, был пронзён одной из нижних ветвей. Эта картина должна была быть жуткой, но она обнадёживала. Вероятно, так подсознание прощалось со старыми неудачами, а вся его прошлая жизнь была таковой. Мечислав слабо улыбнулся и ступил на подстилку босыми ногами, ощущая, как земля его снов дышала свежестью. Сконцентрировавшись достаточно хорошо, медик смог увидеть десятки дверей, притаившихся между деревьями-стеллажами. Они то появлялись, то исчезали, и только дверь с колокольчиком и затейливым, но не вычурным фонарём, оставалась на месте. Мечислав хотел постучать в неё, но вместо этого она открылась сама, без тривиального скрипа петель или запаха разложения. Только со звоном колокольчика и с запахом сандалового масла. Кто-то звал его и, несмотря на печальный опыт, он тянулся, тянулся, тянулся сто тринадцать раз в секунду, пытаясь решить уравнение, что было древнее человеческого рода, и обрести целостность. Темнота была холодной и пыльной, как пол Костницы или заброшенное офисное здание, которое не интересовало даже сквоттеров. Мечислав задержал дыхание и оторвался от серого бетонного пола, чтобы проплыть мимо рыжеволосых балерин, замерших в разных позициях, у которых буквально не было лиц. Однако, они направляли гладкие головы в его сторону, никак не пытаясь ни приблизиться, ни отдалиться, ни взаимодействовать. Вокруг были такие же монолитные бетонные стены, чья монументальность не переходила в пошлую чрезмерность — это место напоминало дом одинокого человека глазами муравья. Местами пол и фигуры, стоящие на нём, освещались прожекторами, но, стоило подобраться ближе, чтобы увидеть подиум, на котором в темноте сидели две фигуры — одна была больше другой. Приблизившись достаточно, Мечислав услышал шёпот женщины.  —… а её бабушка рассказала моей бабушке. И вот, пришла твоя очередь услышать эту сказку, Лидия. Однажды, когда в маленькой, но гордой стране зелёных лугов началась война, люди пожелали найти самого Бога, не зная, что он был слеп и нем от рождения. В надежде на то, что он поможет им и отведёт беды от их края, они обратились к волшебным феям, рассчитывая на то, что их волшебство приблизит их к самому Творцу. Но, как то часто бывает, люди не смогли убедить фей помочь им и решили изловить одну, самую маленькую и слабую из них. Прожекторы постепенно освещали подиум, выделяя из темноты рассказчицу, которая пряла, покачиваясь в кресле-качалке, а у её ног, спиной к Мечиславу, сидела маленькая девочка, играющая с большим кукольным домиком. Он решил дослушать то, ради чего ему открылась эта дверь.  — Бошента танцевала дни и ночи волшебные танцы фей, кружилась на кольцах грибов и умывалась утренней росой, но сам Бог не видел её стараний. — Слушая прародительницу, девочка поднесла руки к низу лица, предположительно, ко рту. — Видел кто-то другой — молодой рыцарь, следующий за ней ради одного мимолётного взгляда, пусть это и было запрещено, ведь фея могла похитить сердце любого молодого мужчины, сомневающегося в своей вере. Но Бошента танцевала для него, и каждое её движение заставляло звенеть полевые колокольчики всё громче и дольше. Она готова была отказаться от сестёр и собственной переменчивой природы, лишь бы этот рыцарь не отводил взгляда. И однажды, когда в её груди забилось сердце, а рыцарь не пришёл — она всё поняла и впервые в своей жизни закричала, произнося в крике его имя. — Фигура пожилой женщины ненадолго замолчала. — Было в том крике и первое рыдание новорождённого, и клёкот птиц, и волчий вой. Она кричала так громко, что сам Бог услышал её, но уберечь её любимого не сумел. С тех пор людям остаётся наблюдать, Богу — слушать, а феям — петь песню тем, кого им суждено потерять. Девочка повернула голову к рассказчице и та продолжила.  — Да, они точно жили долго и счастливо, когда Бошента отправилась искать своего рыцаря на земле ушедших. Когда-то ты узнаешь продолжение. Пожилая женщина улыбнулась, постепенно превращаясь в бетонное изваяние, а подиум начал вращение, опускаясь всё ниже и позволяя Мечиславу увидеть зашитый рот плачущей рыжеволосой девочки, на леске подвешенной над подиумом. Рыдающее дитя брыкалось в воздухе, словно живая рыба, забавы ради поднятая над разделочной доской, но постепенно её конвульсии обрели ритм и перешли в лёгкое «па», а лицо растворилось. Тогда леска ослабла и новая кукла пополнила безликие ряды. Стилински было жаль этого ребёнка, как и каждую из кукол, а потому он последовал к отверстию, образованному подиумом, и спланировал к кукольному домику, внутри которого разыгрывалась одна и та же сцена — Кен уходит от Барби, и Барби рожает свою миниатюрную копию, которая подрастает ради того, чтобы встретить Кена. Запах сухого бетона смешивался с ароматом сладкого поп-корна и лёгкого оттенка старых духов. Когда подиум-лифт остановился в таком же помещении, Мечислав освободил немного огня особняка Хейлов, чтобы сжечь триггер детских страданий и страхов Лидии Мартин. Куклы, несмотря на отчаянные крики, продолжали разыгрывать свой зацикленный спектакль, пока не оплавились, протекая пластиком в зазоры горящей игрушки. Саму Лидию он обнаружил бессознательно танцующей живой марионеткой под контролем лески, однако назвать это отсылкой к Ганнибалу было бы анахронизмом. Значит, юная Мартин не могла подсмотреть этот образ, а постепенно создала его: дама в беде, заложница обстоятельств, бессильно следующая воле того, в чьих руках окажется. Гадко. Под ногой бессознательного тела скривилась от боли и лопнула ранее улыбающаяся маска. Весь пол был усыпан такими. Стоило Стилински провести рукой по видимой картине, чтобы стереть леску, как Лидия упала спиной на острые осколки и что-то пришло в движение под ними, в самом тёмном углу помещения. Схватив Лидию, пока не поздно, Мечислав воспарил в темноте ангара, освещая себя и хозяйку сна мягким, но холодным сияние светлячков, наполняющих ветви под его облачением. Из-под масок послышался звон колокольчиков и незабываемая мелодия кочующих цирков. Мечислав узрел красивую, исполинскую, по детским меркам, двухэтажную карусель, выныривающую из-под масок и горящую яркими огнями. Наверху эхом раздавались шаги сотен пар ног кукол, желающих играть в собственные игры. Манекены за спиной Стилински падали сквозь проём и сначала разбивались, освобождая металлические шарниры, но потом, когда разбитых стало достаточно, по ним спускались последние выжившие, хотя само определение жизни им мало подходило. Уцелевшие куклы поспешили прокатиться на морских коньках, единорогах и птицах, не зная, какие лица выбрать для своего освобождения, ведь все маски улыбались, на первый взгляд, одинаково, если не сказать, что плакали. Когда карусель заполнилась, она разрослась настолько, что пробила потолок помещения, не остановив своего роста. Куклы в ней стали совсем живыми: Лидии заливались смехом, говорили, делились чем-то, но их голоса проглотил незатейливый мотив мелодии. Мечислав устремился к двери-порталу и, пройдя сквозь неё, обнаружил, что Мартин осталась с той стороны. Её силуэт, висящий на руке бывшего оборотня, был едва различим сквозь завесу, но она впервые очнулась и попыталась сказать что-то.  — Стайлз, — едва слышно произнесла девушка, случайно царапая руку одноклассника крючками, вкрученными в кости возле сухожилий. — Стайлз! Лидия растаяла. Видимо, её сон кончился — дверь захлопнулась. Остальные мерцающие двери стали стабильными и затряслись, когда кто-то или что-то, находящееся за ними, принялось стучать, угрожая прорваться к Неметону. Внезапно Мечислав увидел медуз, степенно плывущих по воздуху в направлении дверей. Стоило крупным желеобразным обитателям сна соприкоснуться с ними, как те исчезали.  — Здравствуй, друг мой. — Произнесла Дженнифер, сидящая за неизменным столом возле Неметона. — Я вижу, ты быстро учишься. Чаю?