Гарри Поттер и Мальчик с другой стороны

Джеймс не был уверен в идее, которую предложил Сириус. В эти времена он вообще никогда не был уверен, не мог себе позволить быть полностью уверенным ни в своей безопасности, ни в безопасности своей жены и новорожденного сына, как бы сильно не скручивала холодом в нем эта мысль. Но он был уверен в Сириусе. И как бы сильно не вдалбливал в его голову Грозный Глаз постоянную бдительность или, как шутил он с Питером, паранойю, он знал, что никогда не будет сомневаться в Сириусе. Его названном брате, с которым они прошли через огонь, воду и медные трубы, смеялись и плакали, стали анимагами и прошли через каждый камень преткновения вместе. Он был уверен в Сириусе, он верил ему полностью, как он верил Лили и даже больше, чем Дамблдору. Но он не мог разделить его веру в Питера. Он чувствовал себя ужасным человеком из-за того, что не верил в Питера, Хвоста, одного из его первых и лучших друзей, с которым они прошли чуть ли не столько же, сколько и с Бродягой, который больше их всех старался стать анимагом ради Римуса, но он не мог, просто не мог рисковать Лили и Гарри. Гарри, его маленьким зеленоглазым оленёнком, у них с Лили был настолько похожий взгляд, настолько похожие улыбки, ради которых Джеймс был готов сломя голову бежать в бой, был готов пройти через все пытки на планете, магловские и волшебные, был готов даже закрыться вместе с ними и изнемогать от бездействия и отсутствия от него какой-либо пользы в сражении, он был готов сделать для этих глаз и улыбок, его любимой рыжеволосой и такой боевой Лили, и его, с такими же как и у Джеймса растрёпанными волосами, сына с самым чистым смехом на всем белом свете. И он не мог рисковать ими. Если был хотя бы самый мизерный шанс подставить их под опасность, Джеймс бы, наверное, сошёл с ума. Поэтому он отказался. Он сказал Сириусу, что он верит своему брату. И Сириус дал клятву, скрыв их дом заклинанием Фиделиуса. Джеймс был уверен в Бродяге. Он оглянулся на свою семью: Лили скорчила лицо в смешную гримасу, начав издавать ничего не значащие звуки и щекотать Гарри, тот засмеялся самым звонким смехом, который Джеймс когда-либо слышал. Сохатый почувствовал, как огромная ноша, о которой он до сих пор не подозревал, исчезла с его плеч.