Светлое далёкое воспоминание детства

      Непонятное блеяние раздавалось всё время из глубины леса, пока мы поднимались по горке. Гоголь сказал, что это духи начинают просыпаться, ведь уже вечереет. Конечно, я ему не поверил. Его ноги теперь тоже были в грязи. Я вздохнул. Велосипед под сжатыми на руле ладонями ощущался тяжелее, чем обычно. Видно, я не такой выносливый, как мне казалось. К счастью, мы довольно быстро преодолели эту грязь и оказались на асфальте, где оба сели на велосипеды. До дома оставалось всего минут семь. Я почувствовал, что воздух заметно похолодел. Очень хотелось накинуть какую-то кофту, так как ветер залезал под рукава футболки и выходил внизу, заставляя меня периодически вздрагивать. Это волнует только меня. Гоголь прекрасно себя чувствовал и в открытой одежде даже вечером. Мне порой кажется, что он совсем не отсюда, а из такого места, где вечная зима, и такая температура ему кажется вполне приемлемой для шорт, майки и кроссовок без носков. Сейчас меня волновала лишь одна вещь: как сделать так, чтобы родители не поняли, что я пил. Впридачу ко всему на моей совсем новой футболке красовалось огромное пятно сидра. Его будет трудно не заметить на светлой ткани. Я прикинул, как бы я смог незаметно пробраться в свою комнату, спрятать футболку или… Мысль о том, что меня могут раскрыть, не давала мне покоя. Мы остановились у калитки Гоголя, и тут мне в голову пришла идея, которая могла бы меня спасти. Пару секунд я просто мялся у велосипеда, не решаясь озвучить её вслух, но понял, что это самый надёжный вариант из всех возможных. – Гоголь, слушай, а мы не могли бы к тебе зайти? Я не знаю что делать с моей футболкой. На ней огромное пятно этого вишнёвого сидра. Может я быстро забегу и хотя бы попытаюсь застирать. Он стоял ко мне спиной и поправлял сиденье. Заострив своё внимание лишь на нём, он бросил короткое «Конечно». – Правда? Тут он наконец повернулся. – Ну а что такого? Я-то знаю, что делать в твоей ситуации, – заверил он меня, тыкнув пальцем на моё пятно. – Что такого, если ты зайдёшь в гости к своему другу? Мы же не чужие люди, правильно? Пошли. Я был крайне благодарен ему. Мне казалось, что у него дома людей и без меня хватает. Тем более уже почти девять, и наверняка младших уже укладывали спать, а тут заявляюсь я. Но мои опасения не оправдались. Велосипеды мы оставили около дома и поднялись на веранду. Деревянные резные подоконники совсем не сочетались с железной дверью. В доме послышались быстрые шаги. Дёрнув за ручку, мы поняли, что дверь заперта. Гоголь что-то пробурчал себе под нос и начал настукивать ритм. Послышался поворот в скважине замка, и появилась испуганная Оля, которая, увидев нас, успокоилась. – А где мама? – вместо приветствия спросил Гоголь. – Уехала в магазин. Давно, но ещё почему-то не вернулась. Саша уже спит, так что ш-ш-ш. Последнюю часть фразы она сказала шёпотом, приложив палец к губам. – Понятно. А Лиза где? – Она тут. Из-под лестницы вылезла ещё одна девочка лет шести, быстро подбежала к нам и застенчиво спряталась за брата. Он завёл руку за её голову и немного взъерошил кудрявые волосы для ободрения. Мы зашли в дом. Коридор был очень узким и вёл в три комнаты: слева – кухня, справа и спереди – спальни, а также крутая лестница на второй этаж, что находилась немного справа от входа. Мы все завалились в комнату Гоголя. Та была небольшой: диван с пледом, что похож на настенный ковёр, в углу – квадратный толстый телевизор, рядом с которым валялась куча дисков, и старый деревянный шкаф с книгами во всю стену. – Вот тут я живу, – начал он, затем прошёл несколько шагов, сложив руки за спиной, как будто гость, оценивающий чужую комнату. – Ты чего в дверях стоишь? Садись. Я присел на край. В углу комнаты стояла сушилка с вещами, а всё, что туда не поместилось, занимало поверхность дивана. Прямо напротив меня на стене висел пыльный дартс с дротиками. Судя по ним, что был воткнуты ровно в центр и утроение двадцатки, он скорее служил простым украшением, нежели для игры. Но я подметил, что такая штука вполне в духе Гоголя. В пустых углах стен висели плакаты с тем самым гепардом Честором, что нарисован на упаковках читоса. На одном он стоял на одной руке, а в другой держал сырные чипсы. Не знал, что вообще есть такие. Затем Гоголь резко встал и выпроводил девочек из комнаты, как будто только сейчас вспомнил, зачем мы здесь. Он закрыл дверь и начал перебирать вещи на сушилке и в комоде. Отыскав какую-то полосатую футболку, кинул её мне. – Вот, переоденься, а эту давай мне. Я быстренько застираю и будет как новая. – Да не надо, я сам могу, - быстро ответил я. – Ой, что ты там можешь? Ты только испортишь вещь. Да не парься ты. Это дело пяти минут, а потом на батарею сушиться и всё. Ты лучше посиди с мелкими, займи их чем-нибудь, и мы будем в расчёте. Мама куда-то смылась, не предупредив. Как обычно. А мне отдуваться. Ох, одурею скоро. Из кармана моих шорт резко раздалась музыка.В голове сразу возникает цепочка: звонит телефон – мама. Я беру трубку и начинаю плести, что зашёл в гости к другу и помогаю сидеть с детьми, пока его родители уехали. Я обещаю, что надолго задерживаться не буду и на этом мы заканчиваем разговор. По сути я совсем не соврал, а лишь недоговорил всей истории. Телефонный разговор Гоголь никак не прокомментировал, что было странно. Я быстро переоделся и отдал ему футболку, и он ушёл на улицу, хлопнув входной дверью. Теперь та, что была на мне, оказалась немного великовата и сильно пахла порошком. Я продолжил рассматривать комнату, но моя задача не заставила себя долго ждать. Как только дверь была отперта и Гоголь ушёл, две девочки уже стояли передо мной. – Привет, - сказала та, что была постарше – Оля. – Привет, – ответил я. Затем последовало неловкое молчание. Оля аккуратно села рядом со мной на диван и начала крутиться, убирая мешающие носки и штаны, и на пустое место устроилась Лиза. Все они были похожи друг на друга – светлые, с ясными глазами, немного вздёрнутые носы и этот взгляд. У кого-то вились волосы, у кого-то нет, но сходство было на лицо. Я бы скорее сказал, что если у Гоголя и есть кто-то, то это братья, нежели сёстры, хотя, один брат всё же был. – А как тебя зовут? – спросила Оля. – Я Сигма, – представился я. – Понятно. А я Оля. Поможешь мне сложить пазл? Я никак не могу, а брат не хочет помогать. – Да, давай. Она резво спрыгнула с кровати и подошла к книжному шкафу. Пошарив там, достала коробку. Вскоре на полу были разложены непоставленные на своё место детали и сама картина. Это был волк и заяц из мультика «Ну, погоди!». Все устроились на ковре и начали работу. Параллельно Оля рассказывала про чёрную кошку, что часто приходит к ним, и как она видела её сидящей на заборе; какие конфеты ей больше всего нравятся, и как она хочет пойти в школу, но брат говорит ей, что там ей не понравится, а она не понимает почему. Лиза не клала детальки сама, а передавала их мне, чтобы я поставил их на место. Когда она всё же решила сделать это сама, Оля запротестовала, сказав, что она всё сломает. – Дай ей попробовать. Она аккуратно положит её, да? – Да ничего она не положит! – заверещала старшая. – Она мне и так всё испортит. – Не волнуйся, я обещаю,что она ничего не испортит. Так, давай. Ага. Вот, всё получилось, видишь? Оля надулась и отвернулась. Мы с Лизой закончили пазл без неё, но пока все вместе склеивали пазл прозрачным скотчем, та совсем забила про обиду. Получилась прям как настоящая картина. Я посмотрел в окно. Было так темно, что я с трудом мог различить силуэт грядок и теплиц из общего мрака. Хотелось спать, так как ночью я засиделся, наблюдая за звёздами, пока небо было чистым. – Класс! Теперь давай её повесим. У меня в комнате целая коллекция. Я тебе покажу! Мы пошли на второй этаж, чтобы повесить нашу работу на стену. Пришлось идти тихо, чтобы не разбудить их маленького брата, которого с горем пополам уложили спать. Стена над кроватью полностью была завешана картинами-пазлами. Она начала рассказывать мне про каждую. Вот эту, с принцессами, она собирала с бабушкой, ещё одну она купила сама на накопленные деньги, а другую ей подарили на день рождения. Она долго выбирала место, где разместить новый шедевр. Общим голосованием было решено приклеить его на боковую часть шкафа. Пока она любовалась проделанной работой, я приметил в углу комнаты гитару. Я подошёл к ней и наклонился, чтобы лучше её рассмотреть, но между моим лицом и гитарой вдруг оказалось Оля. – А ты играть умеешь? – Нет, а ты? – Я тоже нет. Это вообще дядина гитара. Затем она аккуратно села на пол, скрестив ноги, взяла её и положила на пол. Маленькая рука начала аккуратно дёргать за каждую струну. Они все звучали по-разному, и её это удивляло. Затем она провела их подряд. Получилось слишком громко, и, испугавшись, она прижала струны, чтобы те замолчали. Шёпотом она предложила попробовать мне. Я взял её как подобает гитаристу и попытался зажать несуществующие аккорды. Получилось плохо. Тут я понял, что Гоголя уже давно не видно. Прошло уже больше часа, как он ушёл. Мы спустились вниз, где нас ждала Лиза и играла с каким-то конструктором. – Лиза, ты не видела своего брата? – спрашиваю я. – На кухне, на кухне видела. Мы втроём отправились туда. На кухне никого не было. Пахло выпечкой. На невысоком холодильнике стоял телевизор, который был хорошо виден с небольшого квадратного обеденного стола со скатертью. На стене, рядом с диваном, висело ружьё и огромный лосиный рог. К сожалению, только один. Тут было уютно, но следы пребывания их брата тут не виднелись. Оля подошла к шкафам, что выстилали заднее пространство помещения, залезла на стол и открыла самый верхний. В руках оказались высокие пластиковые стаканы с нарисованными нотами и скрипичными ключами, что летели по кривому нотному стану. Мне достался жёлтый. Из шкафчика, что стоял около сквозного входа на кухню, была изъят лимонад. – Будешь? – спросила Оля, еле держа огромную бутылку, рядом с которой она казалась непропорционально маленькой. Последнее, что побывало в моём желудке – это «Секс на пляже», и был он там уже достаточно давно, чтобы я успел проголодаться. Я согласился. Лиза начала хныкать, что её оставили без лимонада, так что пришлось налить и ей. Пока она расхаживала по комнате и одновременно пила, часть напитка расплескалась прямо на её маленький розовый свитер с высоким горлышком, но никто не придал этому значение. Она лишь вытерла губы и подбородок рукавом, поставила пустой стакан на стол и подошла к холодильнику. Ей приглянулся магнитик с обезьянкой, который она сначала рассматривала, а потом втихушку засунула себе в карман. К слову, холодильник пестрил различными магнитами. Если смотреть издалека, то свободного места было не разглядеть. Сбоку висели распечатанные фотографии. Вот на одной маленькая Оля, вот они всей семьёй на пляже, а вот… Достоевский и Гоголь вместе сидят в беседке и, кажется, что-то рисуют. Кажется, им лет по восемь. Гоголь сидит в пиратской шляпе и усердно старается над рисунком. Достоевский поставил локоть на стол и облокотился щекой, разглядывая работу друга. Кто-то тыкает меня в бок. Это Лиза стоит с грудой бумаг. Затем она достаёт одну, что лежит сверху и разворачивает ко мне лицом. – Смотри, это наш сад. А вот пчёлка. Она такая ма-а-аленькая. Она у мамы на ирисе сидела. Ещё это вот собака. Я никак не успеваю прокомментировать её работы, как в разговор вклинивается сестра: – Это я научила её собаку рисовать. Сначала там нужно как грушу нарисовать, а потом глазки. – Это очень красиво. Молодец. Не против, если я остальные посмотрю? Лиза кивает и отдаёт мне остальные рисунки. Я сажусь за обеденный стол и раскладываю их там. Конечно тут есть самый типичный рисунок всех детей – небо, изображённое одной синей полоской на самом верху, половинчатое солнце в углу и милый кривой домик. Она садится на стул напротив меня и начинает тыкать в каждый лист и рассказывать, что она там нарисовала, а я внимательно слушаю. Так проходит некоторое время. Вдруг Оля резко поднялась и убежала, а затем вернулась, держа в руках маркеры. – Сейчас я вам нарисую татуировки, - гордо заявляет она. – А что так внезапно? – Я вспомнила, как мы ездили на море, и там мы все сделали одинаковые рисунки на память. Вот сейчас тоже такие сделаем, чтобы запомнить сегодняшний день. Чур я сама выберу, что рисовать! Никто спорить не стал. Рисовала она очень усердно, высунув язык. Сходство с Гоголем на той фотографии однозначно было. Маркер шёл медленно, стараясь сделать всё симметричным. На наших запястьях появились кривые разноцветные сердечки. У каждого своего цвета. Оля и себя не обделила и теперь вместе с Лизой любовалась своим рисунком. Тут хлопает входная дверь и на кухне появляется пропавший Гоголь. – Где ты так долго был? – Да футболку твою стирал, потом по телефону болтал, – тут он переводит взгляд на настенные часы, – ого, это уже столько времени? – Да, – вопит Лиза, – а мама где? – Мама.., мама обещала скоро приехать. А я ей – покормить вас. Но, я так понимаю, вы есть не будете? Девочки хором говорят протяжное и предвкушающее «нет». Гоголь достаёт пачку кукурузных палочек, что так маняще выглядели за стеклянной дверцей шкафчика и вручает Оле. – А я тогда поем пюре с котлетами, а то уж очень хочется что-то горяченького. А ты, Сигма? – Пожалуй, я тоже буду. – Прекрасно! Так, а вы идите пока, ну, мультики что-ли посмотрите. Радостные девочки убежали в комнату, а мы остались на кухне. Стало довольно тихо. Источником света служила одна тусклая люстра, а за окнами была темнота. Гоголь молча накладывал еду из кастрюль, а я всё также сидел за столом. Совсем необычно видеть его таким. Я привык считать его беспечным, наглым и весёлым, и совсем не мог представить его ответственным старшим братом. Конечно, не совсем ответственным, но явно не плохим. Казалось, что каждую минуту он наделён энергией и готов без конца прыгать и скакать. Сейчас же он выглядел до безобразия спокойным. Это совсем не плохо, но шло в разрез с моим представлением о нём. Теперь в его образ, что сложился для меня, добавилось что-то ещё. Наконец, еда стояла на столе. Мы начали есть, но всё оказалось слишком горячим, так что пришлось подождать, пока котлета и картошка остынут. Я решил начать разговор. – У тебя милые сёстры. – Ох, поверь, иногда они могут быть такими капризными, что крыша едет. Что они заставили тебя делать в моё отсутствие? – Да ничего такого, – ответил я, – мы собрали пазл, повесили его к другим, поиграли на гитаре и меня угостили лимонадом. – Ох, этот ужасный пазл. Оля только их и собирает, а другая рисует. Ну, в нашей семье не без талантов. Затем я спросил Гоголя про гитару. Он подтвердил, что это дядина гитара. Как-то он пытался научить его играть, но сейчас он помнит только пару аккордов, так как в принципе, как он выразился, «его этот инструмент не очень привлекает». Мы быстро расправились в ужином и отправились в комнату родителей. Оля и Лиза развалились на огромной двуспальной кровати и смотрели телевизор. Там крутили «Булькины подсказки», которые мне очень нравились в детстве и, видимо, им тоже. Света, кроме включенного экрана в комнате не было, поэтому я очень удивился, когда заметил ковёр в виде шкуры медведя, что лежал перед кроватью. Сёстры сидели ближе к краю, а мы уселись у изголовья. Гоголь нашарил пульт и начал листать каналы. Оля начала протестовать и вырывать пульт, но брат задрал руку вверх, куда она не могла дотянуться, и пригрозил ей пюре с котлетами, которые он добродушно разрешил не есть. Все успокоились и смирно уселись на свои места. Гоголь остановился на «Скуби-Ду». Девочки были зомбированы происходящим на экране. Пользуясь моментом, он тихо стащил у них кукурузные палочки и поставил пачку между нами. Нам перепала должная половина. Хоть я и не любил их, но тогда они мне показались довольно вкусными. Даже не знаю почему. Шумное тиканье больших старинных часов и маятник, что отсчитывал секунды, начал затаскивать меня в сон, и вскоре я немного задремал. Во сне я видел какие-то яркие цветы, что заполняли всё пространство и быстро мелькали перед глазами. Потом всё вспыхнуло, и я проснулся. Фред вместе со Скуби убегали от приведений в каких-то дурацких костюмах. Я протёр сонные глаза. Оли не было на прошлом месте. Когда я повернулся в сторону, где сидел Гоголь, то заметил её, рисующую у него на запястье такое же сердечко, как и у нас. Как только она закончила, то довольная вернулась на своё место. Тут в коридоре раздаётся шуршание пакетов и женский голос. Лиза вскакивает с кровати и бежит встречать маму. Это довольно приятная женщина с румянцем на щеках, шустрыми глазами и заколкой в коротких волосах. Зайдя в комнату, она натыкается на меня. – Ой, я не знала что у нас тут гости. Это твоя футболка? Я немного сконфузился от такого вопроса, но Гоголь ответил за меня. – Да, я дал ему свою, а то его грязная. – Ну тогда хорошо. А вот Лизе явно давно пора сменить одёжку, - мама поднимает её на руки, и осматривает пятно, - Это что, лимонад? Ладно, пошли положим её в стирку. А вы, будьте так добры, помогите пока разложить продукты. Ох, никогда больше не поеду в магазин в выходные, – вместе с Лизой на руках она развернулась и ушла наверх. Никаких лишних вопросов, никакого шума, всё коротко и по делу. Я понял, на чём строится идеология их семьи, и мне это понравилось. Мы втроём перетащили пакеты на кухню и начали раскладывать купленные вещи. Было непривычно видеть сразу пять пакетов молока и кучу детского питания, ведь я был единственным ребёнком в семье, поэтому и еды у нас дома так много не водилось. Оля жадно смотрела на все сладости, что мы складывали в стеклянный шкаф, и надеялась, что скоро она их попробует. Когда на кухню пришла их мама, я вспомнил о времени. Дело было около полуночи, а я всё ещё не дома. Несмотря на все уговоры остаться переночевать, я счёл, что лучше пойду домой. Мы условились с Гоголем, что завтра обратно обменяемся футболками. Провожать меня вышли всей семьёй. Я включил свой маленький фонарик, прилаженный к ручке велосипеда, так как все фонари на моей улице не работали, и поехал в свою сторону. Я долго махал им, а потом скрылся за поворотом. Когда я зашёл домой, то встретил папу, курящего на веранде. По его словам, мама уже спала, так что я решил для вида быстро почистить зубы, а прошмыгнул в свою комнату, чтобы лечь спать без лишних вопросов.