Нежелезные дровосеки

Серёжа смотрит на себя в зеркало внимательно: на футболке относительно нейтральное «Busy fighting dragons» – хотя Вадим Адольфович оценил бы – линзы, которые можно не снимать неделю, толстовка-джинсы-кроссовки. В кармане – копия паспорта. Серёжа почитал: установление личности без документов вообще может и затянуться, а вот сам паспорт брать как-то не хочется. В эту квартиру он переехал недавно, когда понемногу начали водиться деньги от договоров, а ездить каждый день с окраины откровенно надоело. Ключи Серёжа договорился оставить соседке – Гретхен Ивановне. Милейшая женщина, сама в прошлом диссидентка, подкармливающая Серёжу пирогами. Причём, когда Серёжа сказал, что он, как бы, веган, та только руками всплеснула, нашла какие-то редкие постные рецепты и стала кормить его с удвоенной силой, приговаривая «В Пост, Серёженька, мы все веганы, не стесняйся, кушай давай, тебе силы нужны». У Гретхен Ивановны был какой-то совершенно потрясающий по рассказам внук Димочка, которого Серёжа так ни разу за месяц и не встретил. Но если верить рассказам, Димочка совершил не менее двенадцати подвигов, вплоть до войны с работниками ЖЭКа за протекающую крышу, как Геракл, и единственное, в чём обвинялся – что не торопился сделать восьмидесятитрёхлетнюю Гретхен Ивановну прабабушкой. А силы Серёже не то чтобы были нужны – вагоны он не разгружал, успешно после магистратуры остался писать кандидатскую в родном вузе, даже не попытавшись дёрнуться куда-то заграницу, параллельно работая на кафедре. Причина такого глупого распоряжения имеющимися ресурсами – а Серёжа объективно смотрел на свою одарённость – одарённость была в наличии – сейчас сидела в очень большой клетке, занимавшей едва ли не треть Серёжиной однушки, и крыла Серёжу хуями. С Марго они познакомились на первом курсе – Серёжа тогда жил в общаге: он подобрал белого воронёнка с подбитым крылом, притащил к равнодушным соседям в комнату, стал выхаживать. Вышло всё, в общем, неплохо – даже с комендой он смог договориться, но Марго за годы проживания с интеллигентной молодёжью, которая в отсутствии Серёжи, к тому же, специально с птицей по-другому и не разговаривала, обрела довольно богатый лексикон, чуть менее, чем полностью состоящий из трёхэтажного мата. Но даже это проблемой не было – в конце концов, ввозить в те же Штаты матерящихся птиц было не запрещено. А вот с легализацией Марго у него было проблемы: она попадала в редкие краснокнижные экземпляры, и вывезти её можно было только контрабандой. Риск остаться без птицы при этом был настолько высок, что Серёжа просто смирился, что жить с ней он будет вечно и в самой прекрасной стране во Вселенной. Серёжа, вздыхая, смотрит на свой плакат: хорошо – узнаваемо – нарисованная Раневская и её же цитата: «Боже мой, несчастная страна, где человек не может распорядиться своей жопой». О судьбе хорошо нарисованной Раневской он старается не думать – порвут, сломают. Или нет – заберут, как вещдок. Серёжа стоит в парадной, звонит в дверь квартиры соседки, надеясь, что десять утра в субботу – это не слишком рано. Но та открывает, улыбается Серёже, как родному, говорит: – Ах, красивый какой, – ключи забирает. – Покажи хоть, что там у тебя. Серёжа чуть-чуть смущается, но, встряхнув головой, поворачивает свою Раневскую лицом. Гретхен Ивановна только смеётся: – Молодец, Серёженька. Так их, кровососов. Во дворе верещат, выясняя отношения, воробьи, Серёжа, засмотревшись, встаёт в лужу – вода охотно затекает в кроссовку, настроение немного портится. Серёжа даже думает вернуться и переобуться, но решительно выходит из двора – не время думать о личном комфорте, когда в стране такое творится. Серёжа едет на метро до «Адмиралтейской», потом неспешно идёт к «Медному всаднику», надеясь, что место не займут какие-нибудь гринписовцы. Но ему везёт – возле памятника толкается группа китайских туристов, бодрые китайские старушки обходят памятник вокруг, не переставая делать фотки, как будто без них обратно в Китай не пустят. Серёжа встаёт так, чтобы не мешать туристам делать фотки, и, наконец, поднимает свой плакат. Ничего не происходит. Китайцы делают пару фоток, на автомате, видимо, и полностью теряют к Серёже интерес. Серёжа, морально готовый, что на него тут же навалится какой-нибудь спецназ, взявшийся из ниоткуда, даже теряется немного. Солнце светит – после сегодняшнего Серёжу ждут веснушки – птицы орут в кустах, приезжают и уезжают молодожёны: несчастные парни и плотоядно ухмыляющиеся женщины в огромных белых платьях. На Серёжу косятся, но в коммуникацию не вступают. Серёже становится как-то неловко: он рассчитывал на общественный резонанс, ну хотя бы на драку, но все просто делают вид, что Серёжа – совершенно обыденный элемент реальности. Серёжа даже подумывает сам вызвать полицию. Ну в конце концов, это просто обидно, он зря старался, что ли? Погода постепенно портится, небо затягивает тучами. И всё-таки к трём часам уже изрядно подуставший Серёжа дожидается: коротко взвывая, рядом останавливается полицейский «уазик». Некоторое время просто стоит: менты внутри рассчитывают, видимо, что Серёжа будет спасаться бегством – не на того напали. В конце концов из «уазика» вываливаются двое: один длинный и худой, как шпала, даже «уазик» ему маловат, другой – просто молодой парень с исключительно осуждающим лицом. – Нарушаем, гражданин, – осуждающий встаёт в трех шагах, длинный в этот момент потягивается и зевает. Серёжа подбирается. Наконец-то. – Я ничего не нарушаю: право на свободу собраний гарантировано мне конституцией. – И с кем вы тут собрались? Или вы тут не один, и за вами машинку из дурдома прислать? Серёжа теряется. – Я мирно выражаю протест. – Против чего, – длинный, наконец, перестаёт делать разминку. – Смотри, парень: жалоба поступила, что стоит возле достопримечательности какой-то хер и оскорбляет словом «жопа». – Кого оскорбляет? – Окружающий мир, блядь. Давай, вали домой, не оскорбляй. Серёжа встряхивает головой: – Никуда не уйду. Длинный чешет в затылке. – Ну поехали тогда. – Зачем? Длинный вздыхает. Осуждающий со скучающим видом отковыривает краску от «уазика», говорит, не глядя: – Гром, да пакуй его, там разберёмся. Там по рации передали, драка где-то на юго-западе. Серёже становится неловко, что пока он тут препирается с полицией, кого-то могут и убить. Он переминается на месте – кроссовка с лужей внутри почти высохла за время, пока он стоял. Длинный говорит: – Точно домой не пойдёшь? – Точно. – Ладно. Задержаны, короче, гражданин. Пройдёмте. Серёжа оглядывается по сторонам – никого нарушение конституции не заинтересовало, ни одного журналиста. Длинный аккуратно берет Серёжу под локоть и помогает забраться в «уазик». Спрашивает: – А чё, Раневскую сам рисовал? – Сам. – Красиво. Всю дорого длинный сидит напротив и сверлит Серёжу карими глазами умной служебной собаки. Серёжа напоминает себе, что перед ним представитель той самой прогнившей насквозь системы, к которой у него претензии, и запрещает себе испытывать к этому менту симпатию, надменно задирает голову. В пустом по случаю субботы отделении осуждающий куда-то уходит, длинный всё так же под локоть провожает Серёжу за свой стол. Серёжа, ожидавший камеры или хотя бы допросной, теряется. Длинный, всё так же вздыхая, кладёт перед ним лист бумаги и ручку. Говорит: – Пиши объяснительную. Серёжа спрашивает язвительно: – И что писать? – Я такой-то такой-то, год рождения, паспорт серия-номер, кем выдан, проживающий по адресу, нарушал общественный порядок. Впредь обязуюсь не нарушать. – А если не обязуюсь? Длинный смотрит на Серёжу нечитаемо, наклоняется ближе – от него пахнет кофе и усталостью – говорит: – Смотри, короче: пока я тут с тобой, клоуном, сижу, кого-то реально могут убить. Хочешь грех на душу взять? – Я атеист. – Да похуй. Пишем объяснительную, короче. Я нормально с тобой разговариваю. Пока. Серёжа, вздыхая, начинает писать. Доходит до номера паспорта, поднимает глаза на длинного, спрашивает: – А вы гей-парад на прошлой неделе разгоняли? – Ну. – Цепной пёс режима. Длинный косится в Серёжину писанину. – Так, короче, Сергей Викторович, тя чё-то ещё не устраивает? Ты чё мне кровь сворачиваешь? Тебе так хочется ночь в обезьяннике провести? Могу устроить. Только учти: утром на завтрак скрэмбл с авокадо не приносят. – А что приносят? – Хер на блюде. Ты чё такой непонятливый-то? Дописывай объяснительную и вали. Гей-парад ему не понравился, блядь... Серёже хочется сказать, что как раз ему гей-парад очень понравился. В отличие от ментов и разной степени консервативности маргиналов, которых распоряжение собственной жопой не устраивало. Длинный что-то печатает, спрашивает: – Место работы? – А зачем? – На случай, если понадобится тебя разыскать для выяснения. Ну и, если бесоёбить будешь, чтобы коллектив, значит, повлиял на тебя. Серёжа представляет, как Вадим Адольфович, которому Серёжины прогрессивные методы и так поперёк горла, обрадуется такому подарку. – Б-безработный. – Сергей Викторович, а вот обманывать не надо: я ж всё равно через пенсионный фонд буду пробивать. – СПбГУ. – Нормально. Искусство? – Нет. Прикладная математика – процессы управления. – А чё сам-то такой неуправляемый? Серёжа понимает, что мент так шутит. – Так, дописал? Давай. Мент забирает лист, читает внимательно. – Та-а-ак, Р-разумовский, Сергей Викторович, восемьдесят седьмой, проживающий по адресу... – мент вздыхает. – Серьёзно? «Выражал гарантированное конституцией право на свободу собраний»? «Был незаконно задержан»? Серёжа, блядь. Напиши нормально: нарушал общественный порядок. Больше не буду. Мент протягивает ещё один чистый лист. Предыдущий не убирает, держит в руках, чешет в голове острым концом карандаша. – Написал? Давай. «Нарушал общественный порядок тем, что выражал гарантированное конституцией право на свободу собраний». Так, допиши, короче, что с использованием слова «жопа» и что больше не будешь. Дата, подпись. – Игорёк, а ты чего это тут? Мент поднимается, пожимает руку круглому генералу с усами. – Федор Иваныч, да вот, объяснительную пишем. – А-а-а. А чего натворил, дружок, а? – генерал внимательно сверлит Серёжу прозрачными голубыми глазами. За него отвечает мент: – Да там. Ерунда, короче. Главное, не будет больше. Провёл разъяснительную беседу, короче. А вы чё тут? – Да там москвичи грозятся в понедельник приехать. Учения совместные будем проводить по противодействию, как обычно, надо наряды подготовить. Ленка, слушай, с дачей ещё этой... Ей москвичи эти посевную там срывают. А я что сделаю? Ну что я сделаю, Игорёк? Работа такая. Мент понимающе улыбается. Генерал уходит в свой домик. – Так. Ну чё? Готово? – Готово. – Подпись-то какая изъёбистая. Так, короче, пошли. А, кстати, плакат нужен тебе? – А что? – Красивый. Я б дома такой повесил. Серёжа закатывает глаза. – Дарю.