Сложная школа

      Это роковое событие случилось в стенах их школы, да так невовремя!       Николай был очень рад приближающимся зимним праздникам и причитающимся в их честь выходным. Он порядком вымотался и предвкушал спокойные дни без учёбы, когда даже работать можно будет меньше, а париться за домашние задания и вовсе не придётся.       Ситуация с Фёдором после того памятного вечера не улучшалась такими скачками, но изменения в жизни случились.       Николай был очень удивлён, когда друг после школы не пошёл домой, а последовал за ним в офис. Ещё большее удивление постигло Николая, когда один из работников поприветствовал Фёдора и провёл его к рабочему столу, находящемуся рядом со столом Николая.       — Что это всё значит? — шокированно спросил в тот день Николай.       — Справедливость восторжествует, — туманно ответил ему Фёдор, принимаясь разбирать отчёты и прочую документацию.       Николай тогда удивился, но не сумел сложить в голове два и два. Или не захотел. Во всяком случае, если бы он это сделал, смог бы избежать многих проблем в настоящие дни.       Перед последним уроком к Николаю неожиданно подошёл Чуя. Он чудно́ на него посмотрел и поблагодарил с неясной улыбкой. В витиеватой фразе прозвучало имя Фёдора, и это ввело Николая к некое заблуждение, выйдя из которого, он тут же кинулся к другу, всё ещё находящемуся в классе.       — Что-то произошло?! — спросил Николай, срываясь на полукрик.       — Что именно? В мире постоянно что-то происходит, но вряд ли ты имеешь в виду какое-либо событие на уровне космоса или сдвижения литосферных плит, верно? — а Николай даже не заметил, что Фёдор научился филосовствовать на японском. И когда это случилось?..       Оказавшись в некоем ступоре, Николай замолчал. Фёдор смотрел на него, склонив голову набок, и ждал ответа. Которого не было.       — Верно? — неуверенно сказал Николай, пытаясь осмыслить собственные мысли. — Не знаю, но ко мне подошёл Накахара и в сложных фразах благодарил за что-то, упоминая твоё имя, — клоунада с шутками закончилась здесь и сегодня. Все шутки себя исчерпали.       — И что ты думаешь об этом? — Фёдор прищурился. Раньше Николай редко замечал за ним подобное. Что бы это могло значить?       — Я не знаю, — произнёс Николай, стараясь сохранить хотя бы иллюзию уверенности и жалкое, слабое изображение улыбки на лице. Он бы и рад стереть её на самом деле, но она словно пришита, как маска, вросшая в кожу, — может быть, я несколько удивлён...       — Ты в лёгкой панике, — Фёдор озвучил эту истину без сомнений или ярко выраженных эмоций, как бы просто констатируя факт, — ты растерян и не знаешь, как нужно отреагировать. Вернее, именно это и вызывает в тебе страх, ведь ты не знаешь, что лучше сказать в ответ в том редком случае, когда тебе правда не хочется задеть его, но ты не располагаешь информацией о его сильных и слабых сторонах. Со мной тебе легче, даже с Дазаем легче, потому что ты лучше нас знаешь, а тут не можешь подстроиться и начинаешь паниковать...       Николай стоял на месте, как скованный, не в силах отвести взгляд от столь сильно завораживающих сейчас красных глаз друга, не в состоянии сделать хотя бы что-то, чтобы прекратить это. Отчаянно хотелось, чтобы Фёдор замолчал, потому что он озвучивал правду, и это пугало.       — Да! Да, да! Так и есть! — рваная улыбка на лице. Без театра все умрут, таким был девиз его маски. (С театром, как оказалось, тоже умрут, но не так драматично.) Казалось, что маску сняли, и под ней не нашлось ничего. Неуютно, но как завораживало это состояние... — Только что мне делать? Ты устроишь что-то, схожее с викториной, где мне надо угадать правильный ответ?!       — Если ты хочешь понять, что ответить, пойми, зачем тебе сказали фразу, требующую ответа, — с мёртвой улыбкой ответил Фёдор, собирая наконец все учебники в рюкзак и выходя из класса, перед которым уже столпились незнакомые ученики с другого года обучения.       Николай вышел из класса, но только потому что учитель попросил его сделать это. Сам он не сумел бы осознать, где находится. Разговор с Фёдором завёл его в тупик.       Николая словно разобрали по кусочкам взаправду, стерев на всякий случай из памяти изначальный образ и отобрав коробочку с правильной картинкой, он не мог собрать мозаику воедино.       Он как будто совсем не знал человека, с которым сейчас разговаривал. Казалось, лучший друг давно остался в прошлом, как и сам Николай, вот только он следовал привычным моделям и прикладывал фильтры к реальности, видя всё через них. Теперь эти фильтры оказались выключены, розовые очки треснули. Треснули стёклами внутрь.       Стараясь позаботиться о Фёдоре, он думал, что пытался возродить прежнюю личность в том же мальчике, в котором её убили жестокие взрослые. Николай так старался, крутился, что лошадка в детской карусели, принимал решения, работал, оплачивал, учился, работал, учился, спал и сначала; всё, что ему давала насмешница-судьба, он выдерживал. Для чего? Чтобы воссоздать дерево из угля.       Сколько раз Дазай оставался с Фёдором? Не сосчитать. Казалось, с момента их побега в Японию Фёдор общался с Дазаем больше, чем с Николаем. Они были близки, но как давно это было, сколько лет назад?       А сейчас они просто жили вместе, потому что так удобно, совсем не зная друг друга. Николай внезапно осознал, что Фёдор действительно восстанавливался, а может, уже и стал собой. Просто он не такой, каким видел его Николай, он не тот серьёзный, но очень добрый мальчик, верящий в светлую силу Бога и знающий Библию наизусть.       А сам Николай... Кто он? Уже два года, чуть больше, он жил целью, мечтой о том, что всё будет хорошо. Он ведь даже ни разу не думал о том, что будет после. Он совсем не знал, что такое это его "будет хорошо". Он совершенно не понимал, кем являлся, если взять его отдельно от Фёдора и маски, которая стала такой привычной.       Последний урок пролетел незаметно. Николай был погружён в свои мысли и не замечал ничего, никого. На автопилоте он собирал портфель, улыбаясь, выкидывал, почти выбрасывал из себя шутки, которые не могли вызвать ни у кого и слабейшего отголоска тусклой улыбки, шёл на работу.       — Ты увидел больше, чем видел прежде. Разве это причина для печали? — раздался над ухом вкрадчивый голос. — Ты стал свободнее, теперь перестрой свои планы и иди дальше. Ты слишком сильный, чтобы сломаться под напором жестокой истины.       Это был голос Фёдора? Николай не разобрал. И зрение тоже не помогало, он посмотрел на человека рядом, но мозг не собрал картинку.       — А? — вот и всё, что он смог ответить сейчас.       На работе он перебирал привычно отчёты, не вникая, впрочем, ни в один из них, когда неожиданно на его плечи легли чужие ладони, и кресло немного откатили от стола. Ручка выпала из ослабевших пальцев, взгляд наконец сфокусировался, и Николай, повернувшись, увидел рядом лицо Фёдора.       — Ты совершаешь ошибки, — мягко прошелестел его голос. — Отвлекись ненадолго.       — Да. Фёдор, у меня есть просьба, — и впервые за длинное время голос не дрогнул на последнем слове, а внутри не было неловкости. Только опустошённость.       — Я тебя слушаю, — откликнулся Фёдор, не подав виду, что заметил прозвучавшую в фразе полную форму своего имени, которой Николай пользовался крайне редко, практически никогда. Разве что в официальных ситуациях, но эта ведь не была таковой.       — Поговори со мной. Я запутался, и мне нужна твоя помощь, — обречённо и тускло проговорил Николай. О, чёрт, он всё ещё улыбался. Хотя, возможно, причиной тому было лицо Фёдора напротив, ведь тот улыбался тоже.       — Хорошо, — улыбка друга стала шире, и Николай ощутил себя немного спокойнее.       Вообще, он впревые осознанно обратил внимание на то, как Фёдор улыбался. Это была совсем не уродливая нарисованная улыбка, не то, что у него самого. Может быть, Николай не видел её раньше, а может быть, не думал о том, что она на самом деле не мёртвая, а очень даже живая, задумчивая, мечтательная, и очень красивая, а главное, так гармонично смотрится на лице Фёдора...       — Как ты? — эти слова тоже дались с некоторым трудом. Николай ведь никогда не умел идти напрямик, он шутил, манипулировал, намекал, но так редко прямо говорил, что это стало для него сверхсложной задачей, выполнение которой требовало приложения невероятных усилий.       — Объективно у меня всё в порядке, но тебя ведь не это интересует, я полагаю, — Фёдор говорил неспешно, но искренне, сидя за соседним рабочим столом и по-настоящему размышляя над словами, думая о том, как лучше сформулировать мысль. Он перешёл на русский язык, понимая, что так им обоим будет легче. — Если говорить о моей субъективной оценке, то здесь всё не так однозначно. Я совсем не похож на себя прошлого, но это действительно я, что ты и осознал сегодня. Наверное, мне намного лучше, потому что я чувствую, пускай не всегда осознавая это. И я ощущаю покой. Да, наконец-то покой.       Николай слушал, и ему становилось спокойнее тоже. Он расслаблялся, смотря в глаза Фёдору, и понимал смысл слов, но не думал ни о чём конкретном, находился в состоянии, схожем с медитацией. Было тихо вокруг, ничто не отвлекало, и всё внимание оказалось направлено на лицо друга, а слух жадно впитывал его слова, колебавшие воздух.       — Я прихожу к мысли, — продолжал Фёдор, — что мне не нужно понимать себя сознательной частью мозга, — он прикрыл глаза, — если я принимаю всё, что есть во мне, и понимаю других людей. Понимают ли меня? Это не столь важно, на самом деле. И у меня нет общего понимания, есть только интуитивное чувствование других. Но, — его улыбка стала мягче, — мне больше и не надо.       Николай не был удивлён, но чувствовал нечто такое, что горело в крови, находясь в покое. Он улыбался искренне, а маска наконец-то развалилась. Конечно, это временное состояние, но он ведь сможет потом осмыслить всё услышанное, а пока Николай наслаждался отдыхом.       — А ты, — сказал Фёдор, — ты успокаиваешься, но в общем и целом не спокоен. Ты потерян, потому что вроде как и цель достигнута, и неясно, куда идти дальше, — эти слова ударили Николая больно, в самую слабую точку, вышибли из него весь воздух. — Но пути есть. Как насчёт того, чтобы подумать о себе? У тебя есть друзья? Я дружен с Осаму, товариществую с Чуей, а ты? Ты использовал их для достижения своей цели, — удар кулаком под дых, глаза Николая расширились, дыхание участилось. Самая грязная тайна вышла наружу, как хорошо, что здесь никто не поймёт их, если и запишет разговор на диктофон. — А друзей у тебя и нет, кроме меня. Но и меня ты сейчас знаешь плохо. Человек — социальное животное, и ты потерян именно поэтому, ведь у тебя не осталось крепких связей. Формально мы всё ещё лучшие друзья, но ты ведь совсем не уверен в этом, ты боишься, что мне с тобой неинтересно, или, что для тебя ещё хуже, ты боишься, что тебе неинтересно со мной, — вся правда выходила на свет. Николай погружался в настоящую панику. — И ты боишься, что я, узнав о главном страхе, об эгоизме, который, откровенно говоря, и побудил тебя забрать меня с собой, когда ты бежал из России, брошу тебя, оставлю здесь одного.       Николай почти жалел, что попросил о беседе. Он не ожидал, что Фёдор понимал его настолько хорошо, и ему правда было страшно. Так страшно, наверное, было только в тот раз, когда он видел, как дядя Фёдора бил его настоящей тяжёлой бутылкой из-под водки, а он, Николай, был абсолютно беспомощен.       По голове, спине, рукам Фёдора тогда стекала кровь, осколки застревали в ранах, а его дядя словно и не замечал Николая. Это ощущалось, как предательство. Николай словно предавал Фёдора, потому что не вмешивался. Он слишком сильно боялся.       Сейчас было похожее ощущение. И Николай снова стал тем маленьким мальчиком, который так боялся, что потеряет друга, но по-прежнему ничего не делал. А Фёдор говорил дальше.       — Но, знаешь что, Коля? — так ласково прозвучало собственное имя, что Николай не поверил. Он сам умел так говорить, но разве хотя бы однажды такой тон был правдивым? — Я этого не сделаю. Я никогда не стану бросать тебя и предавать, и, если я не могу вмешаться и помочь или говорю то, что причиняет тебе боль, это мало что меняет. Ты мой друг, и я всегда буду рядом, — на Николая смотрел проницательный тёплый взгляд Фёдора.       "Это ложь, ложь, ложь..." — звучало набатом в голове у Николая. Страх и недоверие, почти впрах растоптанная надежда, что последние фразы Фёдора — правда, непонимание ситуации и ненависть. Ох, он правда ненавидел себя за все моменты, когда мысленно сдавался или отрекался от дружбы с Фёдором.       А улыбка Николая снова зачерствела, стала натянутой и оттого ненастоящей, искусственной и фальшивой, насквозь прогнившей, как отвалившийся и увядший цветок кактуса, который он видел дома у родителей.       "Я ведь даже не заметил, когда с ним всё стало в порядке. Не потому ли, что мне хотелось, чтобы и дальше ему было плохо, что давало бы всем моим усилиям смысл?!" — голова Николая заболела. Он не хотел находиться рядом со своими мыслями, и в глубине сознания в нём зрела новая идея.       Николай смотрел расширенными глазами, а Фёдор неторопливо вернулся к документам на своём столе. Николаю нужно было обдумать сложившуюся ситуацию.       Николай ненавидел себя за свои мысли, за то, что они были очень похожи на правду. Они вполне могли быть правдой. "Нет, нет, нет! Фёдор — мой друг, и я не желаю ему зла!" — начиналась истерика: "Но что, если это не так? Если я на самом деле могу хотеть, чтобы Феде было плохо, потому что привык к этому и понимаю, как действовать в таком случае?"       Мысли, отвратительные, душераздирающие мысли не оставляли Николая ни на секунду, и той ночью он заснул, когда лунный свет уже ушёл из комнаты, и начинал заниматься рассвет.       А утром в школе все только и говорили о каких-то неведомых новостях. Даже Фёдор, казалось, вёл себя по-особенному, не так, как всегда. Николай ничего не понимал, а вокруг слышал только загадочные перешёптывания, видел только расширенные глаза и удивлённые лица.       Хотя, конечно, были исключения, например, безразличным сумел остаться Рампо, даже скучающим, да и Накахара с Дазаем словно не были шокированы неизвестным Николаю событием. Хотя временами по лицу Чуи пробегала волна злости, но это совсем не было похоже на страх, охвативший многих.       — Коль, — внезапно сказал Фёдор, — ты так спокоен сейчас, почему?       — О, так ты знаешь, что происходит? — осведомился сонный Николай. — Может, объяснишь, пожалуйста, а то я вообще не вдупляю.       Фёдор странно посмотрел на Николая и облегчённо выдохнул. Потом, словно испугавшись, посмотрел по сторонам и, убедившись, что никто не слышит, по-русски произнёс:       — Убийство.       — Что, блять?! — Николай не всегда говорил на японском, но практически никогда не применял нецензурной брани, однако в этом случае он не нашёл, как иначе выразить свои эмоции.       — В стенах школы произошло убийство, — повторил Фёдор. — Вчера.       — Бля, бля, бля! — с безумной улыбкой выговорился Николай. — Какого лешего здесь происходит?! Только-только все стало налаживаться, как на наши головы свалилось это! — он чуть понизил голос. — Где и как?       — Я не знаю всех подробностей, но говорят, один из учеников своими руками задушил учителя, — Фёдор выглядел заинтересованным в происходящем, но почему в его глазах не отражалось страха, а тело не била дрожь, как оно было у большинства? Николай не понимал.       — Ясно. Тогда... Кто это сделал, и кто был убит? — затаив дыхание, спросил Николай.       Фёдор на секунду вздрогнул, но после совершенно спокойным тоном ответил:       — Убили математика. Я не знаю, кто убийца.       В голове Николая нарисовалась картинка, где Фёдор душил их учителя. Было жутко представлять это, но почему-то Николай не видел других объяснений странному поведению друга. Но ведь это не мог быть Фёдор на самом деле. Он ведь не убийца. Николай очень надеялся, что это не Фёдор.       К горлу подкатила тошнота, разум заполнил липкий страх, живот скрутило. И вместе с этим желание спать вдруг словно усилилось, глаза так и порывались спрятаться за веками.       — Слушай, — японский язык под напором паники забывался, Николай говорил медленно, с трудом собирая мысли в слова, — Федь, ты точно не знаешь?       — Ты боишься, что это сделал я? Что ж, не могу не согласиться с тем, что моё поведение подозрительно, однако, посуди сам. Вчера мы с тобой были на работе, а после этого отправились домой. Я не выходил из дома до самого утра, а убийство произошло вечером. Это просто никак не мог быть я, — простейшая логическая цепочка. Почему Николай не составил её сам? И почему он не мог поверить ей?       — Но...       — Никаких "но" быть не может, ведь ты совершенно точно уснул позже меня, и видел, что я за всю ночь поднялся лишь один раз, отошел на пару минут в кухню, чтобы выпить воды, — спокойно ответил Фёдор.       — Неужели вам не очевидно, кто убил господина Куникиду? — в беседу вклинился Рампо. — Всё ведь просто. В школе вечером могут быть только ребята из театрального и астрономического кружков. Туда и туда в сумме регулярно ходит всего человек десять, включая меня. Однако вчера я чувствовал себя плохо и отпросился у По-сенсея, то есть из театрального кружка оставались Дазай, Кенджи, Танизаки и Наоми. Но, — Рампо поднял вверх указательный палец, — ещё есть астрономия. На неё ходят Чуя, Тачихара, Гин, Рюноскэ и Хигучи. Это не могли быть ребята из астрономического, потому что из того кабинета до окончания занятий никого не отпускают, а преподаватель, то есть Коё-сенсей, очень исполнительна, поэтому не выпустит ребят из-под присмотра, пока они не покинут территорию школы. Смотрим обратно на театральный: Кенджи слишком прост, он не сумел бы молчать о таком событии, да и в целом он за решение проблем словами. Наоми боится крови, а Танизаки никогда не сделает ничего, что не нравится его сестре. То есть убийца — Дазай, — Рампо стоял со скучающим видом, словно лишь потратил время, рассказывая очевидное.       Николай стоял в полном шоке от услышанного, не готовый принять эту правду. Хотя, что ж, это было лучше, чем если бы убийцей был Фёдор. Но, с другой стороны, почему он должен верить Рампо? И что же говорил ему вчера сложными словами на японском Чуя?       Вдруг вспомнилось, что в своей речи Накахара упоминал не только Фёдора, но Дазая. Почему Николай не обратил на это внимание ещё вчера?       Николай перевёл взгляд на Фёдора. Тот выглядел едва ли напуганным и ничуть не удивлённым. Их взгляды пересеклись, и Фёдор слегка улыбнулся Николаю. Глаза последнего расширились, а руки слабо задрожали.       Николай улыбнулся через силу, кивнул Рампо, снова посмотрел в почти не взволнованные глаза Фёдора и рванул с места, со всех ног побежал в глубь школы.       Сердце от бега билось в сумасшедшем ритме, хотя отдышался Николай почти сразу. Сейчас он сидел в какой-то всеми забытой кладовке и сжимал руками голову, которая, казалось, начинала болеть.       — Немудрено, — прошептал Николай, — столько событий произошло. А я так и не научился главному, не приобрёл навыка приспособления к новой реальности. Сейчас мой друг дружит с убийцей, я верю, что он знал обо всём, но не рассказал мне, а сам я потерян за масками, и моя паника растёт в геометрической прогрессии.       Он истерично засмеялся. Сначала негромко, а затем во весь голос хохотал, изливая весь шок вместе с другими эмоциями, которых он попросту не понимал. Постепенно смех перешёл в слёзы, и Николай тихо всхлипывал, изредка посмеиваясь непонятно над чем. Его плечи подрагивали, а на лице не было улыбки. Впервые за несколько лет Николай, не будучи спящим, не улыбался, и это ощущалось... Странно. Легко, гораздо искреннее, и он даже чувствовал себя живее, что ли.       В дверь негромко постучали. Николай и не посмотрел в ту сторону. Ему не было до этого дела сейчас. Он был сосредоточен только на себе.       Стук прекратился. Раздался скрип, и Николай понял, что кто-то вошёл. Раздался знакомый холодный голос, сквозящий пустым теплом.       — Коля? — это был Фёдор.       Николаю отчего-то стало смешно. И почему он так разволновался, узнав, что Дазай — убийца, а Фёдор дружит с ним крепче, чем с кем-либо другим? Почему вообще Николай так паниковал и истерил, как малый ребёнок? Это же бессмысленно, это ничего не исправит. Он снова засмеялся; слёзы высохли.       Фёдор подошёл ближе и сел рядом, обнял Николая за плечи. Было в этом жесте что-то успокаивающее, но Николай не хотел поддаваться этому и продолжал смеяться, просто чтобы не ощутить этого убийственного спокойствия. Он больше не мог доверять Фёдору так, как прежде.       — Коля, — тихо повторил Фёдор. — Давай поговорим.       — Хах, поговорим? — Николай ощутил волну гнева. — Так, как мы вчера говорили? Когда в ответ на мою просьбу помочь ты загнал меня в панику своими словами, выбил почву из-под моих ног и заставил меня чувствовать страх перед самим собой? Когда ты сломал всё, что помогало мне держаться, и не дал никакой замены? Я не хочу так говорить! — теперь он действительно злился на Фёдора. — Это было неправильно с твоей стороны. Если ты хотел помочь мне, то ты выбрал нездоровый путь, потому что пытаться построить что-то, используя разрушение, нездорово. Я не хочу, чтобы ты снова так сделал. Это больно и страшно, это неприятно. А ещё это тяжело, очень тяжело слышать правду о себе из уст другого человека и понимать, что окружающие уже знают о твоём состоянии, — Николай говорил, выливая всё, что он чувствовал вчера. — Ужасно, когда мысли больше не подчиняются, когда ты можешь думать только о том, что ты отвратительный, жалкий предатель, которому нет места в этом мире, у кого нет ни цели, ни свободы. Я не хочу так!       Фёдор молчал, позволяя Николаю высказать всё. Он правда слушал его, и в то же время ждал, пока тот выговорится.       — Я боюсь, Федь. Мне страшно, потому что я не знаю, могу ли доверять и верить тебе, совершенно не могу доверять себе, остаюсь без опоры. Я не хочу чувствовать это. Я и говорить сейчас тебе не хочу то, что говорю, просто по-другому я совсем не умею, — Николай успокоился, рассказав столько, сколько смог облачить в слова.       — Я понимаю, что ты говоришь, — произнёс Фёдор, убедившись, что Николай больше не собирается ничего говорить. — И я признаю, что пошёл не по тому пути. Мне не следовало действовать именно так. Твои чувства естественны, твой гнев справедлив, я ошибся. Я предлагаю тебе поговорить, не так, как вчера. Нормально поговорить, озвучивая всё, что хочется озвучить и всё, что озвучить необходимо. Я предлагаю это, исходя из намерения прояснить некоторые моменты и начать сначала. Я изменился. Ты изменился. Тебе нужно найти себя, понять, мне нужно быть рядом. Для того, чтобы исправить все наши ошибки и ошибки наших родственников, мы должны много разговаривать друг с другом и, желательно, со сверстниками, чтобы понять, что нормально, а что нет, чтобы стать адекватными окружающей реальности здоровыми личностями, способными на здоровые отношения и коммуникацию с другими людьми. Мы вместе пройдём этот путь, начав прямо сейчас. Что думаешь, Коль? — это прозвучало складно и правильно, Николай почувствовал, что всё идёт так, как надо.       Так, как надо, только внутри что-то ломалось. Он, разумеется, простил Фёдора, да и злился больше распаляясь от своих слов, чем действительно страдая от его, но ему всё равно больше не хотелось обнимать Фёдора в ответ. Вернее, хотелось, но что-то внутри отчаянно протестовало, кричало, что доверие растоптано, что верить нельзя. Хотя разве у него был выбор?       Николай горько усмехнулся.       — Ладно. Думаю, это единственный вариант, который я вижу, — нехотя признал он. — С чего нужно начать?       Фёдор тоже изобразил усмешку.       — Разберём самое начало всего этого. Ты помнишь, как мы вообще познакомились, и что послужило причиной?       О, конечно, Николай помнил. Это было давно, но начало конца вообще мало кто забывает.       В тот день он споткнулся по дороге в школу, наткнувшись на крупный камень — скорее всего, принесённый кем-то с ближайшей заброшенной стройки. Николай поднял голову и увидел своего молчаливого одноклассника-тихоню, который стоял, стараясь сдержать смех. Николай улыбнулся ему, сам толком не понимая, почему. Было приятно осознавать, что именно он стал тем, кто заставил смеяться угрюмого мальчика, до того ни с кем не говорившего.       Мальчик подал ему руку, помогая подняться, и Николай принял её. Потом они разговорились, как это бывает у детей, случайно столкнувшихся друг с другом, и понеслась.       А через год, во втором классе, Николай быстро заметил неладное и выведал у своего лучшего друга Фёдора Достоевского, что его родители погибли, а тётя с дядей были, мягко говоря, не самыми добрыми опекунами.       Ещё через год Фёдор начал вянуть на глазах, и спустя некоторое время они покинули Россию. Наверное, навсегда.       — Коля? — голос Фёдора выдернул Николая из воспоминаний. Оказалось, в уголках глаз уже скопилась предательская влага.       — А, да. Помню, — быстро сказал Николай, моргая, чтобы скрыть навернувшиеся было слёзы.       — Да уж, вижу, что помнишь. Отлично. Значит, какими мы были, ты тоже помнишь?       Николай молча кивнул.       Он не был уверен, что его голос не дрогнет, если он скажет что-нибудь вслух. В голове снова нарисовалась вся ситуация, в которой он оказался, и смешной она, к сожалению, больше не казалась.       — После этого начались изменения. И только на первый взгляд они затронули меня раньше. У нас обоих в голове начали крутиться несвойственные прежним нам мысли. И новые эмоции. Страх, злость, паника, ненависть. У наших сверстников к пятому классу случались первые влюблённости, но нас коснулись боль и отчаяние. Нас обоих, поэтому мы оба отличаемся от других. В то время ты начал ощущать большую ответственность, ненароком захватывал часть моей, которую я, напротив, терял, и из-за этого ты чувствовал себя предателем. Ты не был им, Коль, никогда. Ты не обязан нести груз вины за то, какими был брат моего отца со своей супругой. Если уж на то пошло, и мы говорим о вине, я признаю свою вину за то, что ты видел это и знал о происходящем, поэтому, хотя бы сейчас, знай, что я никогда не думал о тебе, как о предателе.       Фёдор взял передышку, а Николай шокированно молчал, не зная, что сказать. Ему так и не удалось ничего с собой сделать, и ненавистные слёзы стекали по щекам, капая с подбородка вниз.       Николай испытывал явственное облегчение, но пока не мог отпустить собственную злость на себя, хотя и понимал правильность слов Фёдора.       "Кажется, не верить нельзя. Но что, если это всё-таки ложь?" — что внутри не могло заткнуться, продолжая убеждать Николая, что он предатель, а Фёдор успокаивает его с какой-то своей, скрытой корыстной целью? Николай ненавидел эту часть себя. Часть, которая сомневалась во всём, кроме того, что причиняло ему боль.       Фёдор продолжил говорить, и Николай заставил себя слушать, отложив размышления на потом.       — Во время, когда я терял силу воли, превращаясь в бесхребетное существо, неспособное ни на какие решительные действия, ты становился сильнее, начиная обдумывать возможности прекратить весь творящийся беспредел. Я терял себя, ты же изменял, не замечая. Ты продолжал шутить, но шутки отходили на второй план внутри твоей личности, ты становился серьёзнее, потому что тебе было плохо. С иной стороны, ты не понимал, что это по-настоящему плохо, ведь у тебя перед глазами маячил мой пример, и ты ощущал себя хуже, считая неправильными свои чувства, якобы ты находился в недостаточно плохом положении. Тогда я был не в состоянии думать о чём-то, не связанном с собственной болью или с причинами, по которым эти люди мне её доставляли, и мне очень жаль, что ты не услышал в то время, но я скажу сейчас. Все чувства правильные, все они справедливы. Коль, человек, утонувший на глубине двух метров, так же мёртв, как и человек, утонувший на глубине пятидесяти, нет резона мериться травмами. Кроме того, тебе не было лучше, потому что в отличие от меня ты думал, что должен нести ответственность за все события. Всё, что ты испытывал, было адекватно реальности, окружавшей тебя, — Фёдор снова замолчал, а Николай смотрел на него, безмолвно плача и окончательно запутавшись, разрываясь между его голосом и своим внутренним.       "Он всё лжёт!" — и кто был прав? Николай не знал.       — После этого ты наконец обдумал всё и сделал свой шаг, сбежал сюда, взяв меня с собой, — словно завершение рассказа. Словно. — Вчера я сказал, что ты сделал это из эгоизма, и я не отказываюсь от своих слов, — ножом в спину, удар не там, где Николай ожидал его получить, — потому что тебе нужна была постоянная цель, и наше общее "хорошо" отлично играло её роль. Но и я ошибаюсь. Ошибаюсь ежедневно, вчера я ошибся с выбором слов. Кроме того, так ли важно, эгоист ли ты? — Фёдор ушёл в философские рассуждения. — Если ты помогаешь другим, не столь важно, почему ты это делаешь...       — Федь, — Николай перебил его, останавливая поток мыслей, утекший в другую сторону.       Они оба замолчали. Фёдор всё это время обнимал Николая одной рукой за плечи, сидя рядом, только их головы были повёрнуты друг к другу, а теперь Николай развернулся и обнял Фёдора, заглушив свой внутренний голос. Он надеялся, что тот замолк надолго.